Счастливая жизнь.

My Happy Life. Ань Жюле был очень расстроен. После инцидента с Ли Яояном прошло три недели, синяки и ссадины Ду Яньмо сошли, а тот наконец окончательно исчез из их жизни. В этот период Ань Жюле лишь однажды виделся с тётушкой и это была не очень приятная встреча. Ань Жюле испытывал некоторую вину, ведь он тогда оставил Ли Яояна одного, во всяком случае, потом он не раз корил себя за это. С утра он маялся перед экраном компьютера и то и дело бормотал себе под нос: — Белый… будет пачкаться… чёрный… слишком мрачно… всё остальное… не подходит… Он нахмурился, и его лоб, прочерченный морщинками, стал похож на мятую рубашку, которую носили три дня, не снимая, и по которой вдобавок основательно потоптались кошачьи лапки. Подошла Ю Юй и молча остановилась рядом. Час назад она весьма горячо обсуждала с Ань Жюле дизайн и как сейчас оказалось, напрасно потратила время. Ю Юй: — Разве ты не говорил, что белый — это изысканно, а чёрный — это классика? Хватит мудрить! Ань Жюле оторвался от экрана и посмотрел на неё: — Это тебе хватит, а кое-кто очень огорчён! Сейчас в кабинете никого не было, они были одни. Ю Юй не выдержала: — Это всего лишь кроссовки! Кроссовки, и всё! Ты же не выбираешь цвет трусов! Ань Жюле поправил: — Это не просто кроссовки, это кроссовки специально для бега! Ю Юй закатила глаза: — Какая разница! Что просто кроссовки, что кроссовки для бега. Даже если их наденет Тони Люн Чу Вай, они не станут от этого более стильными! Выбери чёрный, либо белый, а если не можешь выбрать, рядом есть Небесный Дворец, сходи, погадай на палочках. (Способ гадания на палочках описан полностью в спин-оффе «Лу Синьчжи» ☆、下 (Под) к первой новелле «Неверный путь»). Он объяснил, что хочет подарить кроссовки племяннику, сейчас этот парень забрал всё его утро. Пусть зима ещё не дошла до их филиала, но лозунг «Помни, Winter is coming» (англ. зима приближается) не утратил актуальности. (Тайваньцы почти круглый год ходят в шлёпанцах, и только в самые сильные холода надевают закрытую обувь). — … Глава их издательства имела жуткое пристрастие к заграничным новеллам-фэнтэзи, особенно к таким, в которых каждый клан учреждает свой клановый девиз. Именно с её подачи каждому филиалу присвоен свой лозунг; например, их редакционному отделу достался лозунг о приближении зимы. К слову сказать, есть один отдел, который занимается текущими редакционными делами, он называется простенько: «Hear me roar» (услышь мой рык). А ведь предложение Ю Юй весьма дельное и уместное. Если он не может решить сам, придётся довериться Божественному Духу. Ань Жюле подумал, что это вполне осуществимо, «если не чёрный, значит белый, всё просто». Ю Юй постоянно посещала Небесный Дворец и как умудрённый опытом человек, сразу начала наставлять Ань Жюле: — Сначала ты задашь вопрос, белый цвет хорошо или плохо? Если палочки сойдутся, значит Божественный Дух одобряет; если выпадет символ «улыбка», значит Божественный Дух сомневается, тогда ты снова уточнишь, как насчёт белого… — А если снова выпадет «улыбка»? — Надо выбрать одно из двух! — сердито ответила Ю Юй, — Например, чёрный одобрили, а на счёт белого сомневаются. Но если выпадет «гнев», это значит, тебе вообще не нужно дарить кроссовки, это не подходит, выбери что-то другое. Когда они не могли определиться с моделью для обложки журнала или с темой рекламного плаката, частенько прибегали к этому способу. — Ладно. И Ань Жюле воспользовался обеденным перерывом, взял с собой кое-каких лёгких закусок, типа японских «бенто», чтобы преподнести в дар Божеству; выполнил обычный поклон и взял гадательные палочки для бросания. Он размышлял над тем, кто он есть, как он жил всё это время, год за годом, день за днём, и надеялся, что милостивый Господь будет справедлив к нему, и он не ошибётся. Два дня назад на их обычной пробежке он заметил, что старые кроссовки Ду Яньмо прохудились, пока ещё не критично и не влияло на бег, но тем не менее… они износились. Конечно, они были хорошей фирмы, надо отметить, и Ду Яньмо ими очень дорожил и берёг. К сожалению, он носил их каждый день, и скоро они придут в негодность. Себе для пробежек Ань Жюле купил пару флуоресцентных розовых кроссовок. Когда Ду Яньмо в первый раз их увидел, испугался, но потом, рассмотрев дизайн, не переставал с завистью следить за тем, как они переливаются во время бега. Ань Жюле захватила эта идея, и он стал искать убедительные причины для такого подарка, как он будет объяснять это Ду Яньмо: «Твоя старая обувка износилась, я боялся, что скоро ты не сможешь в ней бегать; послать по почте (?) не очень удобно. Да ещё инцидент с Ян-гэ доставил тебе немало неприятностей. Посмотри, всё так хорошо и так правильно…» Ань Жюле задал вопрос и подбросил палочку. Палочка со стуком упала, Ань Жюле посмотрел на результат и широко распахнул глаза: сразу «гнев»? Не может быть! Он не поверил и бросил ещё раз… Опять «гнев». (Иероглиф怒 означает не только «гнев», одно из значений — «ссориться», «ссора», «разрыв»). Он подобрал палочки и вспомнил, что Ю Юй говорила, что если несколько раз подряд выпадет гнев, лучше больше не спрашивать. Охваченный страхом и неуверенностью, Ань Жюле был вынужден спросить по-другому: «милостивый и справедливый господин Гуань Юй <i>(Бог Войны, см. сноску в конце главы), * второй из старших братьев, хотя я не знаю, как к Вам правильно обращаться, но мы с Вами как бы работаем в одном районе, ведь не будет неудобно попросить Вас о помощи? Если Вам не по вкусу японские закуски, в следующий раз я принесу Вам торт в китайском стиле. Видите ли, Вы настолько красивый и могущественный, но тогда Вы тоже подчинялись предателю Цао Цао, **как волна прибою. Если не нравится чёрный, это неважно, белый тоже неплохо, так и быть, ну, как на Ваш взгляд?</i>» Бросил — выпала палочка «улыбка». Кажется, настроение немного улучшилось, но так и не определившись, чёрный или белый, Ань Жюле признался сам себе, что всё-таки хочет сделать этот подарок, и гадание на палочках только ещё больше укрепило его в этом желании. Пусть даже он не слишком верил во всякую чертовщину, но здраво рассудил: если из трёх бросков дважды выпал «гнев», это Божество тоже может рассердиться, во всяком случае, лучше остановиться на достигнутом и больше не переспрашивать. — Значит, белый… во всяком случае… во всяком случае… Вы не подали плохого знака. Ань Жюле вернул палочки на место, убрал подношение, вернулся в офис, полностью закончил эскиз, а затем быстро и решительно заказал пару белых кроссовок. Сейчас практически прекратили выпуск моделей ограниченной серией, но маленькая частная фабрика, услышав название его фирмы, изыскала возможность изготовления одной пары, одновременно поинтересовавшись, могут ли они позаимствовать бренд с его именем и выпустить под ним рекламу нескольких своих моделей в его журнале? Обычно модные журналы пренебрегают спортивными брендами, за исключением обеспеченных твёрдым капиталом, только тогда соглашаются разговаривать, а в большинстве случаев не удостаивают и взглядом. Ю Юй, наоборот, считала, что это вполне допустимо, тем более, в год Олимпиады возникли вполне благоприятные условия, чтобы присоединиться и попробовать сделать стильный сюжет на тему спорта. В итоге она заставила Ань Жюле выторговать для этой пары кроссовок льготную цену в обмен на услуги по рекламе. Ю Юй Была очень довольна: её мучения по поводу оформления полосы благополучно разрешились. Ань Жюле тоже был удовлетворён, он считал, что кроссовки получились просто классные, с отличным дизайном и по привлекательной цене. Очевидно, сейчас все рады и довольны, и он подумал, что порой и Божественный Дух бывает не так уж проницателен и полезен. У всех его коллег бывают сомнения, взлёты и падения, это вполне нормально. Получив готовые кроссовки, Ань Жюле в тот же день по прежней договорённости встретился с Ду Яньмо в парке над рекой. Кроссовки у подростка были всё те же, только на них ясно отражались следы проведённых «реанимационных» мероприятий. Ань Жюле с радостью отметил про себя, что он очень вовремя подсуетился с подарком. Он улыбнулся и пригласил мальчика присесть в тихом месте. Когда люди делают подарки, в этом есть известная доля бахвальства, особенно, когда вручение происходит торжественно, церемонно, с затаённым желанием видеть реакцию на подарок. Дорог не подарок, а внимание, и оно зависит от ситуации, ведь чувства невозможно измерить в доступных единицах веса и объёма, или с помощью приборов. Большинству людей приходится оценивать своё положение в сердце другого человека только соизмеряя с большой или маленькой ценой подарка. Торжественное преподнесение подарка равнозначно выражению «вот так ты мне нравишься, поэтому я хочу посмотреть, как ты ответишь». Такова природа человека. Ду Яньмо только что прибежал из дома, его тело было разогрето, погода тёплая, и прижиматься к нему было жарко, но Ань Жюле с некоторых пор полюбил тесно прижиматься к нему, попутно тиская его упругие грудные мышцы. Раньше Ду Яньмо испытывал неловкость, когда его так «домогались» на улице, теперь у него расширился диапазон приемлемости, и он спокойно допускал всякие вольности. Во всяком случае, когда они в помещении, разве этот человек не принадлежит ему весь, с ног до головы, разве он не вертит им, как хочет? Этот мужчина казался раскрепощённым и многоопытным, но его тело… оно явно было недолюбленным. Ду Яньмо и сам не мог бы это объяснить, но когда он находил у Ань Жюле прелестные, отзывчивые местечки, о которых тот и сам не подозревал, партнёр невероятно удивлялся, приходил в смятение… и неожиданно начинал избегать его ласк. Но Ду Яньмо был настойчив, он снова и снова возвращался ласками к тем местам и развивал их чувствительность, доводя человека в своих руках до состояния мягкой глины; опьянённый его ласками, Ань Жюле обнимал его изо всех сил и приказывал трахать глубже и жёстче. Иногда он думал об оставшейся дома младшей сестре… которая всегда требовала любви, просилась к нему на руки, а он не хотел даже дотрагиваться до неё, лишь делал вид такого хорошего старшего брата, что просто не к чему придраться, тогда как в глубине души знал, что не любит её. Сколько раз он был вынужден нянчить сестру, чувствуя холодное напряжение внутри и желание бросить её на пол, чтобы она ударилась и плакала от боли… «Ведь родители утешат её не хуже меня, не так ли?» Её и так все любят, а ей всё мало, ещё и к нему пристаёт, как богач, отбирающий у бедняка последнюю серебряную монету, после чего бедняку остаётся только помереть с голоду. Поэтому он и не даёт ей любви. И ни за что не даст. В какой-то момент огромная пустота в его душе была заполнена влюблённостью в одного человека, но к сожалению, это ничего не исправило, породив ещё большую пустоту, а именно, огромную разницу между тем, что он хотел получить и тем, что получал реально. Он очень страдал, пока не встретил сейчас со стороны Ань Жюле зрелое, здравомыслящее, терпимое отношение, перед которым собственная пустота частично отступила. Ему казалось, что в объятиях с этим мужчиной он нашёл, наконец, утешение. Вначале Ду Яньмо хотел только этого, однако, теперь возобладало другое желание: отблагодарить его горячей любовью. Что это было за чувство? Он не мог выразить, но не хотел стать таким, как Ли Яоян, брошенным, отвергнутым с отвращением. Он бы не перенёс такого. Грудь Ду Яньмо разгорелась, наверное, от лёгких поглаживаний… Он взял Ань Жюле за плечи и наклонив голову, поцеловал его. На губах мужчины чувствовалась лёгкая горчинка, аромат табака стал почти привычным. — В следующий раз я тоже покурю. Он видел, как курил Ли Яоян, и подумал, что возможно, так он станет больше похож на мужчину. Но только услышав это, Ань Жюле резко оборвал его: — Ни в коем случае! Ду Яньмо часто-часто заморгал ресницами: — Почему? — Почему, почему… Ты ещё несовершеннолетний! Самому Ань Жюле этот довод показался полным отстоем, и это говорит бесстыжий взрослый, который с этим несовершеннолетним регулярно кувыркается в постели? Кажется, Ду Яньмо подумал о том же, потому что на его губах мелькнула улыбка, как будто слегка язвительная, а может, ему просто было прикольно… И в ней уже не было подростковой наивности, но проявлялась вполне мужская сексуальность. У Ань Жюле торопливо забилось сердце и лицо заполыхало, но совсем не от прилива желания. — … Я ненавижу запах табака. — Вот как? — Ду Яньмо приподнял брови. — Я курю… просто, потому что рядом другие курят, а иногда от скуки, только чтобы занять рот. Но мне это не нравится. Я даю обещание не курить, и тебе тоже не разрешаю. — … Ань Жюле начал сердиться: — Ты слышал? Нельзя курить! Подросток согласился. Ань Жюле вздохнул с облегчением. Он знал характер мальчишки, если тот дал обещание, он его выполнит. Он уже два или три раза собирался бросить курить. Когда-то он начал курить исключительно следуя постулату, что жизнь слишком горька, но теперь эта причина иссякла, и чем позволять Ду Яньмо следовать его тёмным привычкам, лучше он сам причастится хоть немного к его чистоте… Возможно, благодаря таким мыслям Ань Жюле в этот счастливый период не искал никого другого. Сначала у него на это элементарно не хватало физических сил, а позже он уже просто насытился, теперь же… ему просто хотелось дать пареньку что-то хорошее, как эта пара снежно-белых кроссовок, которые рано или поздно всё же износятся и запачкаются, но до этого сколько ещё он в них пробегает. В своё время он вкусил эту горечь жизни, пусть не так уж много, но он не хотел, чтобы мальчик испытал хоть сотую долю подобного. Подумав об этом, он достал из бумажного пакета обувную коробку. Глаза Ду Яньмо расширились. На обувной коробке сиял логотип известного спортивного бренда. Когда Ань Жюле раскрыл коробку, внутри оказалась пара белоснежных кроссовок. Плавные линии дизайна, сетчатое волокно в свете вечерних фонарей ярко светилось, подобно блестящему шёлку. Он видел такие же в спортивном журнале у своего одноклассника, говорили, что цена у них запредельная, не всем состоятельным людям не по карману. Тем не менее, Ань Жюле, подобно волшебнику, вдруг материализовал картинку из журнала и поставил перед ним реальную пару великолепных кроссовок. — Наденешь? Посмотрим, правильно ли я определил размер. Ань Жюле выглядел весьма уверенно. — … Ду Яньмо переводил нерешительный взгляд с кроссовок на улыбающееся лицо Ань Жюле: — Это мне? — глупо спросил он, и Ань Жюле снова заулыбался: — А что, похоже, что нет? Те, что на твоих ногах, скоро совсем развалятся. Ду Яньмо не знал, должен ли он что-то объяснять. Свои кроссовки он носил уже очень давно, их купил его отец ещё до его рождения, и сам он в детстве носил такую же модель. Отец носил их совсем недолго, потом он заболел и умер, а мать едва не выбросила их. Ду Яньмо ничего не смог сберечь из отцовских вещей, только эту пару кроссовок, и в тот день, когда вырос настолько, что они пришлись ему впору, почувствовал, что стал, наконец, взрослым. Потом, несмотря на то, что кроссовки изнашивались, он постоянно их ремонтировал, как будто пытался сохранить часть осязаемых воспоминаний об отце, ему было невдомёк, что Ань Жюле воспримет это как подсказку для себя. Его партнёр держал в руках пару обуви и улыбался, преподнося их ему так легко, как будто это само собой разумелось… Ду Яньмо сейчас было трудно выразить свои чувства, сердцу стало тесно в груди, он долго молчал, прежде, чем медленно открыть рот: — Спасибо. — Ну, так примерь. Ду Яньмо покачал головой: — Я не могу это принять. -? — Прошу тебя, забери это. *** Чёрная Хризантема: «Давай поворкуем, давай поворкуем, оу-о…» Joke nán: «?» Чёрная Хризантема: «У меня есть один приятель, ну… назовём его С, у него есть дружок D, очень намного моложе его… И вот этот D жарит так, что после его прожарки С чувствует себя настолько превосходно, что увлёкся до самозабвения и хочет, чтобы его жарили регулярно. С говорит, что они очень счастливы вместе жарить-парить…» Joke nán: «Вы там что, готовите сюжет для кулинарного шоу?» Чёрная Хризантема: «Хэй, они на пару расширяют границы специальных практик…» В некотором смысле это так и было. «Но только D вообще без всяких понятий, С преподнёс ему подарок, а он неожиданно велел забрать его обратно!» Воспоминание об этом случае до сих пор вызывали у Ань Жюле возмущение. К несчастью, он хранил в глубокой тайне то, что он путается с малолеткой, а теперь хотелось пожаловаться, да некому и негде, приходилось разыскивать через интернет своего заклятого друга и плакаться ему в жилетку. «Такое неуважение…» Его уши до сих пор пылали от пережитого позора, он считал, что его бесстыдство уже достигло определённых границ непрошибаемости, но в тот момент, когда он услышал отказ подростка, его кровь от пяток ринулась прямо в мозг. Он вскочил и строго спросил парня: — Почему?! Подросток снова надолго замолк, не умея выразить свои чувства. — Мне не нравится. Ну, если это единственный мотив отказа, это легко поправить. Ань Жюле перевёл дух: — Хорошо, завтра я принесу тебе каталог, и ты выберешь, да? — Нет! Ду Яньмо практически никогда не повышал голоса. Он даже встал, его высокая фигура, подсвеченная сзади тусклым светом фонарей, производила угнетающее впечатление. Он выглядел таким… не на шутку разозлённым, даже его руки, свободно висевшие вдоль туловища, непроизвольно сжались в кулаки, как будто ему только что нанесли невыразимое оскорбление и унижение, но тем не менее он старался не показать этого. — Ду Яньмо? Ань Жюле чувствовал, что происходит что-то не то, он протянул к нему руку, стараясь дотронуться, но от него резко отшатнулись. Ду Яньмо был словно в панике и только инстинктивно повторял снова и снова: — Я не хочу, я не возьму, убери. Глаза Ань Жюле расширились. Ду Яньмо понизил голос и бросил одну фразу: — Ты… ставишь меня в неловкое положение. …………… Как отреагировал Ань Жюле? Он помнил, что как только услышал эти слова, его мозг опустел, и тот же миг… в тот же миг… смех переродился в гнев, он кинул коробку на землю, придавил ногой и указав на мусорный бак неподалёку, произнёс: — Не хочешь, как хочешь. То, что даю Я, возврату не подлежит, не нравится — возьми и выбрось. Затем Ань Жюле развернулся и пошёл прочь. Ду Яньмо подхватил пакет, сунул туда коробку и кинулся вдогонку. Дальнейшее выглядело со стороны как схватка древних благородных воинов, один нападает, другой отбивается. Проходившая мимо пожилая пара, увидев эту сцену, остановилась и в один голос спросила: — Эй, вы тут борьбой тайцзи занимаетесь? Ду Яньмо не осмеливался нападать всерьёз, зато Ань Жюле себя не сдерживал, это противостояние ещё больше его разозлило, и он во весь голос решительно прокричал: — Ты ещё явишься! Придёшь ко мне, будешь звать и домогаться! … Подлому бесстыдству взрослых нет предела, особенно бесстыдству Ань Жюле, сегодня Ду Яньмо в этом окончательно убедился. Весь путь домой Ань Жюле задыхался от обиды, уши горели просто адским пламенем! В глубине души он уже составил целую книгу жалоб в миллион страниц на неподобающее обращение, которую собирался в ближайшее время предоставить на рассмотрение лучшему другу, но как только оказался в Skype, не смог выдать ни одной более-менее подходящей фразы. Он обнаружил, что никак не может оправдать и приукрасить свою точку зрения, как невозможно замазать пятна разрушения на лице пожилого человека. Даже сквозь хорошие тональники они всё равно просвечивают. Его партнёр не обязан с непременным удовольствием принимать его подарки и говорить ему «спасибо». Суть дарения в том, чтобы человек, приняв подарок обрадовался и был счастлив, а не в том, чтобы даритель был доволен, Ду Яньмо совершенно прав. Он хотел сделать подарок, хотел заставить мальчика надеть купленные им кроссовки, хотел растрогать, хотел побаловать. Получилось похоже на реакцию щенка, которому купили красивый ошейник и без спросу застегнули на шее, кто же виноват, что щенок огрызнулся? «Я в затруднении», сказал мальчик. Ань Жюле вспомнил об одной девушке в редакционном отделе, которой другой человек оказывал знаки внимания, всячески добивался её расположения, а вокруг все завидовали ей; и ей пришлось заявить: «Я в большом затруднении; человек, который нравится, может даже обозвать тебя, но ты будешь радоваться, что он с тобой хотя бы так, но поговорил; а если человек не нравится, он может подарить тебе автомобиль за миллион и бриллиантов на десятки миллионов, но ты будешь недоволен, что он лезет тебе в глаза и путается под ногами». Многие высмеивали её притворное упрямство, зато Ань Жюле понимал: если человек не имеет возможности отблагодарить за доброту, эта доброта становится для него неприятным и тягостным бременем. Тщательно всё обдумав этим вечером, Ань Жюле признал, что смертельно опозорился. Когда Ли Яоян был при деньгах, он заваливал его подарками, но разве они доставляли ему удовольствие? Где это всё сейчас? Он даже вспомнить не мог. И разве теперь своими действиями он не уподобляется Ли Яояну? Цяо Кенан на жалобу его «подставного» приятеля заметил только: «Посторонние вещи не нужны». Это сказал Чжуан-Цзы, Ань Жюле ознакомился с его трудами через Гугл; смысл этого изречения в том, что отклик внешнего мира не предопределён и не может предстать перед нашими глазами так, как мы это себе вообразили. Проще говоря: мир не обязан вертеться вокруг тебя, другие люди не обязаны чувствовать так, как ты и давать тебе только то, что тебе хочется. (Чжуан-Цзы — основоположник философии даосизма, согласно традиции жил в 369—286 гг., III век до н. э.; автор одноимённого даосского трактата «Чжуан-Цзы», или книга притч). Ань Жюле уже понял, что по отношению к подростку давно потерял чувство меры. Он снова разозлился, его злило, что этот маленький чертёнок не знает и знать не хочет того, что взрослый человек пытается угодить ему и снискать его расположение… Осознав причину своей злости, Ань Жюле расслабился, отодвинулся от компьютера, упал на диван и рассмеялся. Посторонние вещи не нужны, однако мальчик для него был внутренней вещью, не посторонней. — Чёрт, что ж такое… — устало пробормотал он и повернув голову, посмотрел на свою стену «My Happy Life», увешанную сверху донизу фотографиями его поцелуев; как много людей он перецеловал, здесь были поцелуи игривые, счастливые, грустные, страстные… Только взгляд его везде одинаковый, холодный и равнодушный. Для него все эти люди служили средством регистрации чувств, словно он постоянно напоминал себе: в жизни всегда есть более прекрасный выбор, нежели повеситься на первом попавшемся суку, умерев, ты не привлечёшь к себе внимания людей, они просто поднимут бездыханное тело и подумают «какой бесславный конец». Он уже проходил через это, и видит Бог, он не ошибался в своих рассуждениях. Однако, в эту минуту он оказался абсолютно беспомощным. На стене не было подростка, Ань Жюле как-то упустил его из виду, а теперь, видимо, сфотографироваться не доведётся. Ань Жюле горько усмехнулся, если он сейчас сфотографируется с Ду Яньмо, а на его лице будет такое же выражение, как на этих снимках… Это значит, что между этими людьми и Ду Яньмо нет никакой разницы. Нет, он не хотел вывешивать здесь свою фотографию с Ду Яньмо. Внезапно зазвонил мобильник Ань Жюле. Вздрогнув, он выпрямился, но так и не нажал на соединение. Через некоторое время телефон затих. Потом снова завибрировал. LADY GAGA с совершенным бесчувствием пела: «Давай поиграем в игру под названием «любовь»! Поиграем в любовь… Ты хочешь любви или славы? Ты все еще в игре? Играешь в «любовь»…» Поиграем в любовь… Ань Жюле вздохнул и взял сотовый, на экране светилось имя «Сяо Гамп». Он так и не установил особую мелодию для подростка, хотя это было бы намного удобнее. Но никто не может заставить другого человека стать кем-то уникальным. И Ань Жюле не хотел этого делать. Он долго смотрел на экран телефона, пока звонок от Сяо Гампа не смолк. Впрочем, вскоре от него пришла SMS-ка. Он открыл её и прочитал: «Пожалуйста, ответь на мой звонок». Вот удивительно, оказывается, он может почувствовать исходящее от пацана смятение… «Ну что ты суетишься, ты же не любишь меня, но почему-то боишься потерять. Это потому, что я — первое в твоей жизни бревно, проплывающее мимо, и ты боишься, что если меня не будет рядом, ты случайно утонешь в безбрежном море жизни». Он отложил телефон, и опять донёсся двойной сигнал входящего сообщения. Ань Жюле не хотел смотреть, но всё-таки не удержался. «Извини». Всего одно виновато повисшее слово, и гнев снова ударил в сердце Ань Жюле. Он ответил быстро и резко: «Зачем ты извиняешься?» Мальчик ответил почти моментально: «Ты злишься». Ань Жюле зло рассмеялся. «Извиняешься для того, чтобы вернуть моё расположение, какие пустяки, верно?» «Ты прав, а я виноват». Телефон снова запел «давай поиграем в любовь, поиграем в любовь…» «Бип». Он сбросил звонок, и снова пришло сообщение: «Пожалуйста, ответь». «Не хочу». После этого ответа телефон затих на целый час, подросток не звонил и не присылал сообщений. Ань Жюле было немного неспокойно. В ссорах самый опасный момент наступает, когда одна сторона начинает выкобениваться, а другая посмотрит-посмотрит на это, да и отстанет, и уйдёт в игнор. В сердце пришло смятение, на первый взгляд он доминировал над всем, но на самом деле отлично понимал: Ду Яньмо не любит его и в любой момент может бросить. Всё очень просто, брёвен мимо плавает много, и освоив это замечательное плавание, мальчик не утонет. А он, одинокое и больше не нужное бревно, поплывёт по течению дальше, в море, как кусок мусора, сгнившего за то время, пока сопровождал его, и уже не пригодного к употреблению. Не только подросток зависел от него, но и он зависел от парня, зависел от своих чувств к нему. Это всё так неправильно. Из-за того, что партнёр был намного моложе, Ань Жюле полагал, что у него нет и не может быть ненужных мыслей, планов в отношении подростка, нечего опасаться и принимать меры предосторожности, вот и отпустил себя… Отпустил настолько, что стал самоуверенным, расслабился, и моментально все его чувства, радость и гнев, печаль и счастье — всё оказалось в руках партнёра, как когда-то в юности… Левое запястье Ань Жюле разболелось до дрожи, так, что зуб на зуб не попадал, и вскоре всю левую сторону словно парализовало. Это была своего рода фантомная боль, подобно тому, как человеку с ампутированной конечностью иногда кажется, что эта конечность существует. Потому что его тело помнило боль от казни «тысячи надрезов» и как будто посылало предупреждающий сигнал. Когда-то ему предлагали понаблюдаться у психотерапевта, но он отказался. Никто не знает его лучше, чем он сам. Ведь он шлюха, и ему необходима эта боль, чтобы напоминать постоянно: «не люби, не люби». Неизвестно, сколько времени прошло, когда мирная тишина была нарушена не соответствующим настроению рингтоном очередного входящего сообщения: «А-аааах, полностью, засунь его полностью». Прошлый раз Ю Юй спросила его, может ли он опуститься ещё ниже? Он ответил, что попробует, очень долго думал и придумал вот это. Ань Жюле скользнул безразличным взглядом по лежащему на столе телефону. От боли он почти обессилел, с трудом протянул руку и взял мобильный, думая про себя, что если это рекламная рассылка, он отправит им жалобу клиента, чтоб они подохли… Но как только он открыл сообщение, его глаза расширились. Он подошёл к окну и раздвинул занавески. На улице стоял Ду Яньмо и смотрел на него. Тёмной ночью в его квартире горел свет, и все передвижения были заметны. Два человека, разделённые четырьмя этажами смотрели друг на друга, ему было плохо видны детали лица подростка, но почему-то по-казалось, что он улыбается. В груди Ань Жюле стало тесно, а на телефон снова пришло сообщение, всего одна фраза: «Я внизу, у твоего дома». Блядь, это… Это грёбаный роман ужасов! У Ань Жюле вся шерсть поднялась дыбом, он тут же накатал вопрос: «Как ты узнал, где я живу?» «Когда мы с тобой бегали, я видел, как ты входил в этот дом». Губы Ань Жюле изломались в ехидной ухмылке: «Может, это дом моего любовника». Ду Яньмо: «Я не умею это объяснить, но я знаю, что у тебя никого нет… И я пойму это, как только прикоснусь к тебе». Щёки Ань Жюле вспыхнули от стыда, что его так легко раскусили. Он посмотрел на подростка сверху и написал: «Уходи, я не хочу тебя видеть». Безжалостные слова. По правде говоря, он уже не злился из-за неприятности с подарком, да и не стоило злиться. После некоторого самоанализа его мысли потекли в иной плоскости. Левое запястье болело, но после того, как он издалека увидел мальчишку, боль трансформировалась в какое-то другое, сокровенное и зыбкое чувство, перетекающее из глубин души к самой верхушке сердца, заставляя его замирать в мягкой истоме. Особенно, когда мальчик написал: «Я хочу увидеть тебя». Ну, конечно… Ань Жюле прикрыл глаза и ответил: «Ты уже увидел». «Я хочу поцеловать тебя, я хочу обнять тебя». Ань Жюле сжал штору так, что пальцы побелели. «Уходи». «Нет». «Я вызову полицию». «Зря стараешься, я не уйду». XX…е…ть…ть! «Ну, как хочешь!» Ань Жюле разжал руки, задвинул шторы и ушёл вглубь комнаты. Легко пригласить Бога, но нелегко выпроводить (идиома о засидевшемся госте), это не парень, а чума какая-то, настоящая чума! От накатившей тоски Ань Жюле дико захотелось курить, но как назло, он обещал бросить. Он снова почувствовал себя виноватым. То, как Ду Яньмо управляет его сердцем, это своего рода колдовство. Сердце Ань Жюле было не на месте. Он не знал, ушёл ли мальчик или всё ещё торчит под его окнами, но опять открыть штору и посмотреть не мог, это слишком заметно и непременно будет обнаружено… Ну, и кто, ети твою мать, сейчас страдает? Он вдруг вспомнил, как подросток про-сил его продолжить их отношения, тогда он поступил неправильно, согласившись, и теперь… Нет, нельзя. Даже думать об этом нельзя. Ань Жюле повернулся лицом к своей «счастливой» стене и ударился об неё лбом: блядь, как же больно. My Happy Life. «Счастье, счастье, я так хочу счастья…» Он крепко зажмурил глаза, кто теперь скажет ему, где оно, это счастье? Вся наша жизнь есть не что иное, как сплошная любовь. Пока он боролся со своими мыслями, боль отпустила левое запястье, зато разболелась голова. Ань Жюле растёр горячий лоб, он чувствовал, что за этот год наделал много ошибок, едва не подошёл к опасной границе, на чью могилу он случайно наступил? И думал, что всякий раз, как наступает девять… как подходит эта треклятая девятка… Ебать, в начале этого года ему исполнилось двадцать девять, уже традиционно каждый девятый по счёту год — это год бедствий. Каждая девятка приносила ему только бедствия; ему так не хотелось верить в дурное, и он кричал вместе со всеми «С днём рождения!», но в этом году он снова был несчастлив. В девятнадцать лет он порезал себе запястье, теперь, в двадцать девять, снова готов умереть. Человеку действительно не стоит быть слишком самоуверенным. Сердце Ань Жюле умирало, как будто перед лицом отчаяния появилась надежда на жизнь. Он сел перед компьютером, вызвал Skype и застучал по клавиатуре. Отбив сообщение, он с удовольствием откинулся на спинку кресла, посмотрел на ответ на экране и с улыбкой выключил. Он засунул руки в карманы и с независимым видом спустился во двор. С момента получения последнего сообщения прошло уже два часа, Ду Яньмо по-прежнему стоял там и не уходил. Он был обут в подаренные Ань Жюле кроссовки, уличные фонари освещали его маловыразительное лицо, совершенно обычное, без тени волнения, но как только появился Ань Жюле, мальчик вдруг заплакал. В безмолвии ночи его слёзы как будто звучали. У Ань Жюле защемило сердце, и он невольно подумал: «Ну, ты даёшь, я и то не плачу». Он шагнул к заплаканному ребёнку и погладил его мокрую щёку: — Ну, что ты плачешь? — … Ду Яньмо не мог говорить, он только крепко обнял Ань Жюле, обнял так, что ноги того оторвались от земли. Пояснице Ань Жюле было больно, болели грудь и голова, но он не издал ни звука и только тихо гладил мальчика по голове, чувствуя под ладонью его густые, жёсткие волосы, и тихо вздыхал… — … Я же не сказал, что не хочу тебя. Он долго запрещал себе хотеть. Он в одностороннем порядке написал исповедь своему другу, не посмотрев, что тот ответил, только зацепил взглядом последнюю строчку сообщения, похожую на очередную нравоучительную цитату: «Если любишь, прими всем сердцем». Чёрная Хризантема: «Я всегда любил это делать, и хочу принимать». (Очередная игра слов, основанная на многозначности китайских иероглифов. Joke nán: 「欢喜做，甘愿受。」, где 欢喜 — гл. любить, радоваться, 做 — делать, стать, быть, 甘愿 — хотеть, желать; добровольно, всем сердцем, готов, 受 — принимать, терпеть. Чёрная Хризантема: 「我一直都欢喜地做，甘愿当受啊～」, где 我 — я, 直都 — всегда欢喜 — радоваться, любить地 — притяжение做 — делать，甘愿 — хотеть, желать; добровольно, всем сердцем, готов, 当 — быть, являться, стать受 — принимать, в д.сл. принимающей стороной). С той стороны пришла целая строчка точек. Joke nán: «Ты знаешь, я не это имел в виду». Чёрная Хризантема: «Думаешь, я умру?» После некоторого молчания Joke nán: «Если что, я подниму твой труп и провожу в последний путь». Ань Жюле улыбнулся. Нет, нет, теперь не та ситуация, чего ему бояться? Он столько лет старательно копил любовь к себе, каждый день старался быть довольным своей жизнью, каждый день быть счастливым, каждый день жить полной жизнью и наконец, должен получить вознаграждение за свои старания. Чёрная Хризантема: «В общем, за глупость в любом случае нужно расплачиваться». Joke nán: «Хорошо, что ты это понимаешь». 靠靠靠. Чёрная Хризантема: «Эх ты, неблагодарный предатель, у тебя не найдётся даже нескольких слов утешения?» Joke nán: «Ты только сказал, что влюбился и… что партнёр несколько моложе. Если возникнут серьёзные осложнения, Лу Синьчжи тебя оправдает, он гарантирует, что чёрное можно сделать белым, и даже если ты отправишься по этапу, ты и там займёшь достойное положение, так что, я не вижу, где в этом деле ущерб…» Чёрная Хризантема: «Ты прав». …… Мальчик держал его в крепких объятиях и всхлипывал с судорожными вздохами, похожий на собаку, которую завезли за сотни тысяч километров и бросили, а потом, наконец, вернули хозяину. Ань Жюле прижимался головой к его голове и непрерывно гладил взъерошенную макушку, а сердце наполняла мягкость и нежность, так больно, и так сладко. Цяо Кенан был прав, но только в одном он ошибся: он не собирался говорить подростку о своей любви. Не говорил раньше и не скажет, ни сейчас, ни потом. Он не собирался просить подростка о любви, он просто любил и всё. Хотел отдать ему всё, что мог, всё, что раньше считал высочайшей благотворительностью, теперь просто бросить к его ногам, хотел, чтобы его юность прошла в счастье и спокойствии, чтобы вся его жизнь была благополучной. И полной счастья. *Гуань Юй — Гуань Юй (关羽, Guān Yǔ) — один из самых интересных персонажей известного в Китае исторического романа «Трое-царствие». В реальности возглавлял войска Лю Бэя, прославился в качестве сильного воина и полководца. В 219 году, когда Сунь Цюань напал на своего бывшего союзника Лю Бэя, был схвачен и казнен. Есть версия, что голова Гуань Юя была отправлена Сунь Цюанем Цао Цао в качестве знака дружбы. Однако Цао Цао, на службе у которого некоторое время находился Гуань Юй, с почестями похоронил генерала. После гибели Гуань Юя в 1594 году он был официально возведен в ранг бога войны — Гуань Ди. В его честь по всему Китаю возведено не менее тысячи храмов, скульптур и памятников. Особенное впечатление производит огромная статуя Гуань Юя на острове Тайвань. Отличительным признаком Гуань Юя в качестве воина является его знаменитая глефа (разновидность секиры) — «Гуань Дао». В романе говорится, что глефа Гуань Юя весила около 50 кг. Считается, что именно Гуань Юй изобрел данный вид оружия. Источники: http://www.chaism.pro/epoha-troecarstviya-lichnost-guan-yu/ Подробнее здесь: https://posmotre.li/Троецарствие_(роман) На самом деле очень интересно и полезно для понимания некоторых писательских метафор (не только у Ся Ян). **Цао Цао — полководец и политический деятель эпохи Троецарствия, на службе у которого находился Гуан Юй. Отличался крайней жестокостью мер наведения порядка и способов достижения цели. Поэтому, несмотря на то, что он практически объединил под своей властью весь Северный Китай и проводил разумные реформы, он остался в памяти народа как злодей. Подробнее здесь: http://www.chaism.pro/epoha-troecarstviya-carstvo-vei-i-lichnost-cao-cao/