Счастливая жизнь.

Любит и готов принять. Ду Яньмо ещё никогда не чувствовал такого отчаяния. Его мужчина разозлился. За всё время их знакомства он ни разу не видел его в таком явном гневе, даже по отношению к Ли Яояну. Если ему что-то не нравилось, он только охал или тихо матерился. Ду Яньмо не смог его догнать и теперь стоял на выходе из парка под фонарём с кроссовками в руках, чувствуя, что весь его мир вместе со старыми, обшарпанными кроссовками трещит по швам и заставляет его падать в пропасть. На улице было тепло, но его вдруг окутал незнакомый холод. Пронизывающий, ледяной холод. Ду Яньмо знал, что этот человек прав. Он просто имеет эту способность… эту избыточную отзывчивость, щедрость, умение отдавать. Он взрослый, а Ду Яньмо всего лишь ребёнок. Этот человек даже оплатил еду на двоих, тридцать юаней заплатил за ребёнка, который считает каждую копейку. В тот день Ли Яоян спросил его: — Что ты можешь ему дать? Его рот был заткнут, и он не мог ничего сказать, но про себя ответил: «По крайней мере, я не доведу его до того, чтобы он резал вены». Но в действительности этот вопрос преследовал его до сих пор: что он может дать ему? У него ничего нет. Даже это тело, которое так нравится мужчине, которым тот наслаждается — и то получено от родителей. Одно только сердце, обласканное нежностью этого человека и постепенно прикипевшее к нему, но нужно ли это мужчине? Это уже другой вопрос. Ду Яньмо был настолько подавлен, что ему захотелось тут же, на месте наказать этого человека. Ведь если снять с него видимый налёт культуры и образования, они ничем не отличаются друг от друга, и он должен был сразу определить их отношения, чтобы они были равными. Ведь он принял его доброе намерение накормить его, мог бы с радостью принять и этот подарок, не важно, понравился он ему или нет. Но он беспощадно отверг. «Ты ставишь меня в неловкое положение» — сказал он, и это действительно, капец, как неловко и трудно. «Я ничего не могу дать тебе, а ты можешь дать мне всё, что угодно». Когда он сказал это, у мужчины было такое выражение лица, словно ему дали пощёчину. И он убежал. Ду Яньмо мгновенно понял, что он перешёл черту, что он поступил очень плохо. Он безуспешно пытался догнать мужчину, потом перешёл на шаг, потом в замешательстве поплёлся обратно в парк и долго, устало и растерянно сидел на скамейке. Наконец, он достал кроссовки. Новейшая пара. Дизайн, функциональность, качество материалов и изготовления, всё первоклассно. На самом деле, ему следовало быть помягче, просто принять и поблагодарить, и мужчина был бы счастлив, все были бы довольны. Да, через «не могу», но ведь он уже хорошо поднаторел в этом искусстве. Он доброжелателен с отчимом, и тот в свою очередь доброжелателен с ним, к тому же, целесообразно показывать радостное расположение духа, чтобы и мама была довольна, и во всей семье царил мир, нужно всего лишь ладить с окружающими, всего лишь ладить… Но ему невмоготу. Невмоготу… лицемерить перед людьми, подавляя свои истинные чувства. Глубоко дыша, он долго держал в руках подаренную обувь и наконец, скинул с ног старые кроссовки. Он тщательно и бережно уложил их в коробку из-под новых кроссовок. Когда-то он слышал фразу о том, что вся наша жизнь есть непрерывная череда потерь. Он потерял отца, и это безвозвратно, но потерять теперь ещё одного человека он ни за что не хотел. Он надел новые кроссовки. Размер выбран безошибочно, совпал полностью. Он встал, прошёлся, попробовал пробежаться, обувка сидела идеально, совершенно не стискивая стопу, носки обуви плотные и упругие, как надо, чтобы было легко отталкиваться при беге. Пальцы его ног были шире, чем у обычного человека; раньше, даже если размер был выбран правильно, надев обувь впервые, всегда приходилось два-три дня разнашивать с болью; на этот раз, если и был дискомфорт, то совсем мизерный. Кроссовки так сели на ногу, словно он носил их всю жизнь, каждый пальчик был на месте. Человек, со всей учтивостью сделавший ему этот подарок, дотошно учёл каждую мелочь, продумал каждую деталь. Он такой хороший, он так добр к нему; когда Ду Яньмо подумал о том, как оскорбил его своим бессмысленным гонором, у него заныло сердце, и навалилась такая гнетущая тоска, с которой было невозможно справиться. Он достал телефон и набрал номер. Звонок не приняли. Он не сдавался, продолжая вызывать этот номер снова и снова. Набрав несколько раз, он обессилел, пальцы рук задрожали. Неужели он бросил его, вот так просто. Ладно, этот человек давно не получал от него сообщений. Он быстро набрал: «Пожалуйста, ответь на мой звонок». Нет ответа. Дойдя до такого состояния, он пришёл к выводу, что все его глупые принципы всё равно, что гуляющие по небу облака, подует ветер — и от них ничего не останется. Он быстро набрал и отправил одно слово: «Извини». На этот раз, на его счастье, ответ пришёл сразу: «Зачем ты извиняешься?» Ду Яньмо облегчённо выдохнул. Если бы этот человек хотел прекратить отношения с ним, он бы даже не взглянул на SMS, не то, чтобы ответить. Он приободрился и полагаясь на скудные воспоминания, прибежал к дому Ань Жюле. Как и ожидалось, он был дома. Ань Жюле с невероятной скоростью, практически в нетерпении раскрыл шторы. То, что мужчина не увидел его, не имело значения, главное, он ждал. В первый час Ду Яньмо понимал, что Ань Жюле на него ещё сердится, особенно за то, что он ни с того, ни с сего, самонадеянно явился к его дому. Но Ду Яньмо пришлось прибегнуть к такому приёму, рискнув смягчить его сердце. На исходе второго часа он начал переживать. Ему даже захотелось, чтобы вдруг пошёл проливной дождь, ведь тогда Ань Жюле в любом случае выйдет и даст ему большой зонт, хотя бы для того, чтобы он мог вернуться домой. Третий час… Ду Яньмо уже не мог описать свои чувства. О мог только ждать. Потому что, если он не дождётся, это будет конец, он потеряет этого человека. И наконец, Ань Жюле вышел. За всё это время Ду Яньмо по-всякому представлял, какой должна быть его реакция, чтобы не расстроить человека, но в конце концов, повинуясь вихрю безотчётных чувств, он мог только крепко обнять его и расплакаться. Он совсем не хотел намеренно вызвать в мужчине жалость и сочувствие своим видом, но… ничего не мог с собой поделать. Он слишком испугался. Испугался, что потерял этого человека, пережившего немало бедствий в своей жизни, он только и мог, что прижать его к себе крепко-крепко и получить от него истинное, живое утешение. «Ты мне нравишься, ты мне нравишься, только ты нравишься… Прошу тебя, не покидай, не покидай». *** Время позднее, уже одиннадцать, Ань Жюле хотел отправить Ду Яньмо домой, но тот ни в какую не соглашался. Он как с самого начала стиснул Ань Жюле широкими, загорелыми ладонями, так и не отпускал, и непрестанно целовал в каждом тёмном углу, где не было фонарей, и обнимал, и тискал. Ань Жюле никогда не мог справиться с его упрямством, признавая свою полную беспомощность. По сравнению с его решением любить пацана, решиться на следующий шаг было гораздо труднее, однако, сдерживая головную боль, он в конце концов пригласил: — Пойдём ко мне. Для начала они зашли в супермаркет и купили для юноши зубную щётку и трусы на сменку, а в отделе напитков выбрали мандариновую «Фанту». Увидев, что Ду Яньмо завис перед витриной с презервативами, Ань Жюле невольно улыбнулся и спросил: — Какой вкус тебе нравится? Если хорошенько подумать, в области многообразного ассортимента резиновых изделий они ещё многого не попробовали, судя по тому интересу, с которым Ду Яньмо изучал витрину. Ань Жюле было достаточно увидеть зыбкий, влажный блеск в чёрных глазах Ду Яньмо, чтобы его тело наполнилось лихорадочным жаром, и не долго думая, он выбрал… светящиеся с пупырышками. Без всякого стеснения Ань Жюле рассказал, что в прежних забавах не ощущал особого эффекта от таких презервативов, что с пупырышками, что без, никакой разницы. Рассчитавшись на кассе, Ду Яньмо потянул его за руку. Двое мужчин покупают в супермаркете предметы, необходимые для совместной ночёвки, в том числе презервативы, продавец уже поедал их глазами, с трудом удерживая невозмутимо-нейтральное выражение на физиономии. Ань Жюле с наигранной обидой сокрушённо вздохнул: — Ты погубил во мне образ хозяйственного хипстера, негодник. (Хипстер — молодой человек, любящий искусство. Как правило, это представители среднего класса, которые увлекаются артхаусным кино, альтернативной музыкой, искусством, модой, дизайном. Термин «хипстер» появился в США в 40-е годы XX века, образован от жаргонного «to be hip», что переводится приблизительно как «быть в теме», отсюда же и «хиппи»). Ду Яньмо: -? Ань Жюле улыбнулся и потрепал его за щёку: — Продавец позади нас наверняка понял, что между нами связь, сейчас, поди, гадает, кто из нас сверху, кто снизу… О, он пялится на мою задницу… Ань Жюле просто болтал, не думая, но его слова вызвали необычную реакцию Ду Яньмо: он немедленно перешёл за спину Ань Жюле, обхватил его за плечи, прикрыв собой, и обернувшись, строго посмотрел на продавца. Тот аж вздрогнул от испуга и пролепетал: — Благодарю, что посетили наш магазин. Мужчины предпочли не отвечать. — Вот. Внезапно Ду Яньмо вынул монету в один юань и вложил в руку Ань Жюле. На лице последнего отразилось удивление, он явно не понимал смысла этого поступка. Ду Яньмо пояснил: — Это обычай. — О. По слухам, Тайваньские обычаи запрещают кучу всего, о каких-то Ань Жюле слышал, каких-то не знал; кажется, этот был как-то связан с получением подарка. *Увидев, что он принял монету, Ду Яньмо вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтобы они хоть когда-нибудь… разошлись каждый своим путём. (В Китае считается плохой приметой дарить обувь возлюбленному, он может уйти). В доме Ань Жюле был лифт, но они по какой-то глупости полезли по наружной пожарной лестнице. Ань Жюле краем глаза ухватил кроссовки на ногах Ду Яньмо, сидевшие, как влитые, и не преминул уточнить: — Размер таки подошёл? — … Угу. Из-за этих кроссовок они сегодня поругались, и Ду Яньмо не хотелось это обсуждать. Ань Жюле вздохнул: «Божественный Дух, конечно, абсолютный Разум, он не советовал дарить, а вон как всё хорошо устроилось». Глядя на то, как хорошо сидят кроссовки на ногах Ду Янь-мо, он чувствовал радость и гордость. И он привёл свои доводы: — Ты когда-нибудь слышал о благословении через подарок? Я хотел попросить для себя немного везения в жизни, поэтому я подарил тебе это, ты принял, и это стало для меня благословением. Так что, не нужно чувствовать себя обязанным, ты ничего не должен, а я не требую ответной благодарности, я просто хочу, чтобы ты надевал их, когда бегаешь со мной. «Мы побежим далеко-далеко, да, как можно дальше». Ду Яньмо не отозвался, только ладони сжал чуть крепче, но Ань Жюле надеялся, что он его услышал и понял. Через некоторое время Ду Яньмо ответил: — Пусть это будет только один раз, хорошо? — Хорошо, — ответил Ань Жюле. Он понимал, что у мальчика тоже есть своя гордость и принципы, впредь, конечно, он больше не будет проявлять подобной инициативы. Открыв дверь, Ань Жюле еле сдержал сокрушённый вздох, свет в квартире так и горел всё это время. Мало, кто бывал у него дома, лучший друг Цяо Кенан был всего несколько раз. Спальня, гостиная и маленькая кухня, отделённая от гостиной барной стойкой и низким шкафчиком. Колонны по бокам стойки обложены керамической плиткой разных цветов. Ань Жюле своими руками, кирпичик за кирпичиком, возвёл их и выложил витиеватый коллаж. Он считал, что для красивой жизни требуется красивое пространство. Ду Яньмо растерянно замер у дверей и долго оглядывался по сторонам. У Ань Жюле возникло чувство, будто его разрывает на части неведомая сила: подросток смотрел на его «стену» таким взглядом, словно препарировал его сердце. Усилием воли он сдержал овладевший им безоговорочный стыд, положил пакет с покупками на барную стойку, раскрыл холодильник и беспечно спросил: — Что ты будешь пить? В ответ тишина. В холодильнике Ань Жюле только одна мандариновая «Фанта». У него была навязчивая идея, пить напитки только красивого цвета. Ду Яньмо пил просто кипячёную воду, в магазине он ничего не выбрал, в «Фанте» слишком много химического красителя, это вредно для здоровья; самому пить дрянные напитки нежелательно, а подростку нельзя. Подумав, Ань Жюле закрыл холодильник и обратился к шкафчику, на его счастье там оказалась пачка какао-порошка — в офисе делали совместную закупку, Ю Юй так и не смогла прикончить эту пачку, и он позаимствовал немного. В тот момент, когда Ань Жюле заваривал какао, его обнял сзади Ду Яньмо. Кажется, Ду Яньмо любит такого рода объятия, своеобразное чувство, будто пёс охраняет свою еду. Ань Жюле с улыбкой погладил его по голове: — У меня в руках горячая вода, осторожнее… Он ещё не договорил, а парень поднял его подбородок и припал к губам в поцелуе. — М-мм… Поцелуй был стремительным, губам Ань Жюле было немного больно, как только чувствительное нёбо простимулировали языком, слюна перелилась наружу… К тому же, подбородок был крепко схвачен, и проглотить её не было никакой возможности, дышать можно было только через нос, из-за чего стала болеть слизистая. Ду Яньмо проглотил его слюну и засосал язык так, что корень языка Ань Жюле онемел; дыхания не хватало, и от головокружения мужчина едва стоял на ногах, и упал бы, если бы Ду Яньмо не удержал его, прижавшись низом живота, где уже всё торчало прямо и твёрдо, и настойчиво тыкалось Ань Жюле между ног. Подросток совершенно явно был охвачен похотью. Когда Ань Жюле пригласил его к себе, он как-то упустил из виду обычную подготовку, даже покупая презервативы, он не собирался форсировать события, однако, поцелуй был на редкость настойчивым, даже деспотичным. Ань Жюле не привык к такому, поэтому с усилием отвёл от себя его голову; из открытого рта Ду Яньмо пролилась серебряная ни-точка слюны и влажным следом отпечаталась на полу. В глубине его глаз Ань Жюле разглядел нечто, похожее на страх… очень смутный, и вдруг догадался спросить: — Ты что-то увидел? — … Там, на стене… Всё понятно. Ань Жюле вытер от слюны уголки его губ и с невозмутимым лицом пояснил: — Это просто такой декор и ничего больше. Есть… такая теория слюны, в общем, если я тебя целую, наши тела через слюну обмениваются клетками организма, если мы целуемся с посторонними, они получают наши с тобой клетки, а потом… всё это так распространяется, распространяется, и все люди становятся как один человек, и во всём мире становится спокойно, и никакой вражды, верно? Ему не хотелось, чтобы подросток понял его объяснения, наполовину правдивые, наполовину враньё, не хотелось, чтобы он воспринял их всерьёз: — Это своего рода… Ну, арт-перфоманс, что ли. (Арт-перфоманс — вид современного искусства, где произведением являются действия самого художника-исполнителя или группы художников, а также в произведение искусства могут включаться и окружающие предметы, здания, объекты природы и в том числе, сами зрители). А про себя добавил: «Нечто на редкость эксцентричное и малоприятное». Он ухватился за эту универсальную фразу, чтобы как-то разрулить возникшую неловкость. Ду Яньмо что-то невнятно угукнул и снова прижал его к себе и поцеловал. На этот раз у Ань Жюле еле устоял на ногах, его теснили, как танком, пока не прижали к кухонной мойке. Ань Жюле, задыхаясь, как в тумане слушал долетающие до него слова: — Я в этом не разбираюсь… Но мне это не нравится. -? — Ань Жюле невинно взмахнул ресницами и снова услышал: — Я не хочу, чтобы ты целовал других. — Ладно, — молниеносно отозвался Ань Жюле, а Ду Яньмо заморгал глазами, не осмеливаясь верить. Мужчина, которого он сжимал в объятиях, по своей сути неугомонный и ненасытный, и Ду Яньмо ясно понимал, что в этом смысле он никак не может на него повлиять. Но он согласился… так легко и просто. Ань Жюле улыбнулся и уселся на кухонную мойку, ему это было сложнее, чем более высокому парню. Он обнял его за шею и поцеловал веки, говоря: — Если тебе не нравится, я не буду этого делать. — … Ду Яньмо подумал, почему мужчина соглашается со всеми его желаниями? Он стал объяснять свои сомнения, и пока Ань Жюле слушал его, его глаза округлялись. — Да, почему… Он не ответил и начал целовать чувствительные места на лице Ду Яньмо, веки, уши, все его слабые места. Натянутая промежность Ду Яньмо невыносимо напряглась, выпячиваясь вздувшимся бугром; Ань Жюле скользнул по ней взглядом, представляя, какое там внутри мощное орудие. Совсем некстати вдруг вспомнился Ян-гэ, как тот изводил его своим неподобающим поведением, своими изменами, как пользовался им и в итоге опустошил, едва не доведя до смерти. Нельзя просто так пользоваться человеческой жизнью, пользоваться юностью, талантом и чувствами… Поэтому он никогда не использовал других людей. Ему хотелось быть с мальчиком каждую минуту, каждую секунду и сохранить в нём всё самое лучшее, самое прекрасное. Это его кредо. Ань Жюле облизнул губы, поднял одну ногу и провёл ступнёй вверх по бедру подростка; дойдя до вздувшейся промежности, он прижал к ней подошву и потёр. «Какой крепкий». Глотку Ань Жюле свело от жажды, рот заныл в предвкушении, ему очень хотелось… Очень хотелось взять его в рот, и сосать, сосать, пока в его рот не брызнет фонтаном обильная, густая, белая, терпко пахнущая сперма; проглотить её, чтобы она стала частью клеток его тела и сопровождала его всю жизнь, до смерти и последующего перерождения. Этот мальчик — второй человек в его жизни, которого он страстно желал. В его жизни было достаточно мужчин, которым он симпатизировал, но ни у одного из них он не хотел глотать сперму… Это не было отвращение, просто он боялся привыкнуть к человеку, попасть в зависимость, но кажется, в эту минуту он хотел этого юношу с невероятной жадностью. Он сдержался и попросил: — Разденься. Ду Яньмо, повинуясь приказу, быстро освободился от одежды. От природы юноша был очень тёплым, почти никогда не мёрз и одевался всегда легко: футболка и джинсы. За прошедшие полгода его тело стало ещё лучше, окраска пениса стала более глубокой, в тугой мошонке словно перекатывались тяжёлые, чугунные ядра. Ань Жюле шустро соскочил с мойки, опустился перед ним на колени и поймал ртом воинственно торчащий стержень. — М-м-ха… Со сладостным стоном Ань Жюле заглотнул член, шумно выдыхая через нос. Сдвинул крайнюю плоть, обнажил головку и прошёлся кончиком языка по уздечке. Он задался целью добиться эякуляции, применив всё своё годами накопленное мастерство. Он сосал и облизывал, возбуждая языком ствол, одновременно указательным пальцем играл с дрожащей уретрой. Он мог чувствовать мельчайшую пульсацию члена, от непрерывной ласки ствол раздувался и дрожал, секреторная жидкость, предшествующая семяизвержению, смешалась со слюной, замочив волосы в паху Ду Яньмо до того, что они стали влажно блестеть. Ань Жюле чувствовал, что юноша уже несколько раз подходил к пределу, но сдерживался; рот болел, рука тоже устала, он изнемогал. — Ты будешь кончать или нет? Ду Яньмо замер, держась из последних сил и напомнил: — Я боюсь кончить тебе в рот… — М-м-ха! «Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот! Но как я не подумал о поставленном мною же условии, а эта память осталась у него на рефлекторном уровне, вот уж действительно…» Ань Жюле дотронулся языком до отверстия уретры, потом поднял на юношу глаза и спросил: — Ты хочешь кончить? — … Хочу. — Кончишь мне в рот? — … Не буду. «Блять!» Ань Жюле выплюнул член изо рта и обратил пристальный взгляд на Ду Яньмо: «я что-то не так делаю?» Его ртом никто никогда не гнушался, никто никогда не отвергал. С негодованием он ущипнул Ду Яньмо за мягкое место между яичками и членом и услышав сдавленный стон, притворно улыбнулся: — Ничего, не хочешь кончать и не надо. Ду Яньмо покрылся холодным потом: — Тебе… Тебе же не нравится. «С чего ты взял?» Ань Жюле недоверчиво посмотрел на него, он сделал всё на таком уровне, неужели он зря старался? Нет, не может быть, но… Разве не он сам поставил перед Ду Яньмо эту преграду? Когда в его мозгу завертелись все те многочисленные низости и пошлости, что он говорил тогда, его лицо неожиданно покраснело. Он решительно распрямился, вытянул шею и медленно заглотнул его член до конца, используя приём «глубокая глотка», чтобы сделать максимально приятно. Этого Ду Яньмо уже не мог вынести: — Я хочу… кончить… — Ах-ха. Ань Жюле не выпустил его изо рта, втянул ещё немного, помогая себе рукой, облизал половину втянутого ствола, поднял глаза и взглянул прямо в чёрные глаза партнёра; когда их взгляды встретились, Ду Яньмо понял, что не сможет сдержаться и отпустил себя. Долгое сдерживание привело к тому, что сила извержения оказалась слишком большой. Ань Жюле готовился принять поток спермы на корень языка, но ему выстрелили прямо в горло. Он поперхнулся, член выскользнул изо рта, и белая субстанция усеяла брызгами всё его лицо. Ань Жюле непрестанно кашлял, смаргивая непроизвольные слёзы с ресниц. Ду Яньмо сразу наклонился к нему и принялся хлопать по спине. Кашель потихоньку прекратился, Ань Жюле попытался утереться и криво улыбнулся: — Мне впервые… кончили на лицо. Слово «впервые» как-то особенно затронуло чувства Ду Яньмо, и его наполовину обмякший орган опять затвердел и невольно начал тыкаться в запачканное лицо Ань Жюле. Тот имел жалкий вид, его лицо, заляпанное спермой, смешанной со слезами и слюной, сейчас выглядело не красиво, а невероятно непристойно. Ань Жюле улыбнулся, как будто хотел успокоить, поцеловал подрагивающий фаллос юноши, поднялся и начал раздеваться. Ду Яньмо затрепетал. Когда-то он считал, что ему нравится красота этого мужчины, но втайне ему всегда хотелось увидеть его ещё более бесстыдным и развратным. Ань Жюле разделся окончательно и вытер, наконец, белёсые потёки с лица. Ду Яньмо поцеловал его, сейчас он хотел ответно сделать ему хорошо. Он заставил его лечь ничком на барную стойку. Округлые ягодицы оттопырились, Ду Яньмо, развёл половинки в стороны, зарылся меж них лицом, высунул язык и принялся вылизывать анальное отверстие. — А-аах… Ноги Ань Жюле мелко затряслись, подпрыгнувший член из-за нахлынувших эмоций приобрёл ярко-красный оттенок. Он подавлял стоны, похожий на спрятавшегося на кровати в складках одеяла кота. Ду Яньмо очень хотел попросить его не сдерживаться и кричать, но в его положении это было трудно сделать, оставалось только ласкать этого человека так, чтобы он потерял голову… Он раздвинул половинки ягодиц так, что румяное отверстие раскрылось, уже достаточно облизанное, оно стало мягким; прерывистыми толчками язык Ду Яньмо начал проникать внутрь, глубже, ещё глубже. По его ощущениям слизистая оболочка была эластичной и гладкой, такой же влажной и горячей, как рот. — Ах-хаа… — тихо стонал Ань Жюле, слишком глубокие поцелуи ануса вызывали нестерпимое чувство, хотелось сжать ягодицы, но Ду Яньмо не позволял, зафиксировав обе половинки крепкими пальцами и продолжая лизать и сосать. Щекотка из заднего отверстия растекалась истомой по всему телу, словно язык Ду Яньмо доставал чуть ли не до самого сердца, приводя его в смятение. Лицо Ань Жюле полыхало, перед глазами всё расплывалось; он вцепился обеими руками в край барной стойки, в напряжённых сосках и эрегированном члене нарастала боль. Он хотел погладить себя, но опасался, что не удержится на барной стойке, тогда он взмолился: — Погладь меня… погладь меня… — Что? — Соски… и… Он не договорил, и тут же его «хозяйство» было захвачено большой ладонью партнёра. Поясница Ань Жюле покрылась мурашками, язык покинул отверстие, переместившись на гладкие ягодицы, жаркий рот целовал их и покусывал, одна рука Ду Яньмо ласкала член, а другая гладила и мяла соски. Странно, это всего лишь участок кожи, но такой чувствительный, что от этих ласк Ань Жюле вскоре с криком кончил. После эякуляции у всех мужчин наступает короткий период полного бессилия. Ань Жюле отпустил руки, расслабленный и обессиленный, он скатился с барной стойки и попал прямо в объятия Ду Яньмо. Он шумно дышал, вспотевшая спина прижималась к груди юноши, член содрогался, исторгая остатки семени. Он кончил так отчаянно и мощно, он ещё наслаждался отзвуками пережитого оргазма, когда его неожиданно перевернули, опрокинули на спину, развели ноги в стороны и снова облизали открытое отверстие. Ань Жюле улыбался и слабо отбивался: — Дай мне немного отдохнуть… — Конечно, — Ду Яньмо поцеловал его и слегка потрепал за уши, — Ты отдыхай, а я буду двигаться. — … «А я, оказывается, не тратил свои физические силы?» Вслух Ань Жюле ничего не сказал, а подросток тем временем обошёл барную стойку, наклонился и покопавшись в принесённом из магазина пакете, извлёк упаковку светящихся презервативов с пупырышками. Ань Жюле сполз с барной стойки и лёг на пол, раскинув руки и ожидая пока партнёр «оденется». Ду Яньмо рассматривал презервативы очень долго, клал в руку, сжимал и мял, словно пытался почувствовать, какой цвет будет по ощущениям… более оригинальным. Он был похож… на маленького ребёнка, получившего занимательную игрушку, правда, весьма специфическую. Ань Жюле помахал ему рукой и увидев цвет презерватива, рассмеялся: — Оранжевый! Ха-ха-ха! Ду Яньмо встревожился: — Это плохо? — Нет, они от хорошей крупной фирмы, прошли испытания на разных добровольцах, качество подтверждено и доказано экспериментально… сомневаешься? Если возникнут проблемы, мы пожалуемся на производителя, вчиним ему иск, отсудим компенсацию и на эти деньги съездим в отпуск. Он дал Ду Яньмо надеть презерватив, оранжевый цвет хорошо гармонировал с телесным, являя взору совершенно неописуемый… эффект. Ань Жюле взял в руки переливающееся красками орудие любви, цветная, бугристая поверхность была больше похожа на фаллоимитатор. Он громко цокнул языком: — Похоже на олицетворение растворённой «Фанты» из холодильника… Ду Яньмо помрачнел, иногда ему хотелось вскрыть череп этого мужчины и посмотреть, что происходит там, внутри. Он присел, чтобы удостовериться, что партнёр достаточно увлажнён предварительными ласками, и дополнительной смазки, кажется, не требуется. Ань Жюле подтверждающе кивнул: — Ну, входи… Он принял наиболее удобную для вторжения позу, Ду Яньмо, одной рукой поддерживая его зад, другой направляя упакованный член, стал медленно запихивать орудие в отверстие. Ощущения были совсем не такими, как раньше, когда они использовали большое количество смазки, слизистая прямой кишки очень ясно чувствовала давление пупырышков, Ань Жюле часто дышал, вскрикивал и охал: — Ай… Ага… Ох ты ж… Он дал понять Ду Яньмо, что нужно немного вытащить, а потом снова вставить; только когда член полностью погрузился в него, он почувствовал своим отверстием трение волос партнёра. Ань Жюле протянул руку вниз: прежде тонкие лобковые волосы юноши теперь стали грубыми и колючими. Переполненный живот Ань Жюле распух, внутренний туннель начал естественно сжиматься, пытаясь вытолкнуть чужеродный предмет. Для партнёра это был наилучший момент, чтобы начать фрикции, но Ань Жюле остановил его: — Подожди, сначала… поцелуй меня. — Угу, — Ду Яньмо наклонился к нему и поцеловал. Их губы сплелись, Ань Жюле предчувствовал, что через пару секунд… начнётся бешеный трах, но перед этим он хотел насладиться моментом нежности. — Теперь можно… Губы разомкнулись, Ду Яньмо широко махнул поясницей, так что его толстое и длинное орудие почти полностью вышло; раскрытый кишечный канал Ань Жюле не успел сомкнуться, и мощный таран снова ворвался в распахнутые ворота. Ань Жюле глухо простонал, чувствуя внутри каждый выступ, каждую круглую выпуклость на презервативе, совсем не так, как раньше. Поначалу ещё не так ощутимо, но по мере ускорения накапливалось мягкое покалывание, всё больше переходящее в жар, словно через него пропускали слабые разряды электричества. Ань Жюле изо всей силы цеплялся за плотную спину Ду Яньмо, его колотило мелкой дрожью. — Нет, ах… там… так тяжело… всё онемело, ужасно… подожди… подожди… Он кричал совершенно неосознанно, и Ду Яньмо, услышав его, вышел. А потом снова вошёл одним резким, яростным ударом. Ань Жюле сразу заткнулся, на смену крикам пришёл расплывчатый взгляд и открытый рот, из которого вырвался влажный, сладострастный вздох. Ань Жюле не понял, кончил он или нет, но поясница и всё, что ниже, расслабилось, кишечник и анус волнообразно сокращались, присасываясь к члену партнёра, по слегка онемевшему животу растекалось что-то горячее; всё тело сверху донизу достигло предельной чувствительности, казалось, стоит только дотронуться до него, и это породит вторую кульминационную волну. Яростные фрикции сотрясали тело Ань Жюле, его спина и ягодицы раскраснелись от трения о керамическую плитку пола. Ду Яньмо приподнял его, обнял и привёл в вертикальное положение, а затем лёг сам на пол, усадив его на себя сверху. Но поясница Ань Жюле не держала его, парализованная спина рухнула бы на пол, если бы сзади её не подпирали поднятые и согнутые в коленях ноги Ду Яньмо. Его ноги были широко расставлены, член партнёра погружён в него полностью, вставлен глубоко; по багрово-красному лицу Ань Жюле текли невольные слёзы, как будто его подвергали страшным издевательствам, голос охрип: — Я… я не могу… У меня нет сил… — Угу. И Ду Яньмо, придерживая его за талию, начал мощно насаживать его на себя, сверху-вниз, как будто забивал сваи. — А-ах… О-оо… Уя-я… — Ань Жюле каждый удар сопровождал ритмичными стонами. Только что извергнутая сперма, разбавленная потом, стекала по его животу, делая их обоих влажными и липкими, размазывалась по их телам и склеивала, словно мёд, сладкий до приторности. Неизвестно, как долго длилась эта скачка, пока, наконец, живот Ду Яньмо не напрягся, и он кончил. Ань Жюле кончил дважды, причём, второй раз весьма бурно; его член уже не был твёрдым, но простата получала сильную стимуляцию и по-прежнему выделяла много сока. Ду Яньмо аккуратно уложил его обратно на пол и медленно вынул член. Он был в Ань Жюле слишком долго, и когда он отстранился, в животе Ань Жюле возникла непривычная пустота. Презерватив был полон спермы, Ань Жюле сорвал его, с уже начавшего опадать ствола партнёра. На поверхности члена осталось несколько белых мутных капель, Ань Жюле слизнул их и хихикнул: — «Фанта» без вкуса мандарина. Ду Яньмо невольно улыбнулся, ущипнул его за щёку, а затем перевернул презерватив и растёр по его ягодицам вытекшую сперму. Ань Жюле уже не испытывал отвращения к такому его способу метить свои владения, особенно теперь. Он улыбнулся, потёр мягкие мочки ушей Ду Яньмо, поцеловал его веки и с напускной злостью сказал: — В следующий раз я заставлю тебя съесть всё это. Ду Яньмо представил себе это и поёжился: — Господин Хризантема… Ань Жюле рассмеялся: — Шучу, тигр не съест своего тигрёнка. (Идиома虎毒不食子, образно «люди не проявляют жестокости к близким»). В ванной они помылись вдвоём, у Ду Яньмо, как обычно, снова встал, но у Ань Жюле натурально уже не было сил. Он ещё не отошёл от первого оргазма, и после этого до сих пор был как в тумане, ещё не вкусив до конца всю гамму ощущений. Это было удивительное чувство, в ходе игривых поцелуев, взаимных облизываний, покусываний, поглаживаний у него не было явной эрекции, но он чувствовал необыкновенный комфорт и негу. В заднем отверстии чувствовалось лёгкое онемение, и он разрешил Ду Яньмо вставить, правда, глубоко не пустил, позволив только потолкаться у входа, в мягких местах рядом с анусом. Облизывая его спину, Ду Яньмо кончил в третий раз. Горячее семя растеклось по «мелководью», там, где раньше кончали глубоко внутри. Ань Жюле чувствовал себя, как в Раю, «я ничего не путаю?» Теперь он думал: «возможно, в следующий раз можно попробовать дать ему кончить немного глубже». Он любит и готов принять. Если не принимать в расчёт весь комплект промежуточных оргастических наплывов, это был третий по счёту полноценный оргазм. Ань Жюле в полном бессилии готов был сползти по стеночке, словно комочек грязи. Ду Яньмо промыл его водой изнутри, чтобы всё, что он накончал в Ань Жюле, вышло наружу. У него не было практического опыта в этой области, впрочем, получив благословение от великого эксперта Гугла, пацан уверенно командовал: — Сначала потерпи, потом напряги живот… — Да… Вода, смешанная со спермой, потекла по ногам, это выглядело, как недержание, и чувство стыда заставило его покраснеть буквально с ног до головы, эта густая краска долго не покидала его тело. «Вот же, чёрт меня попутал». Кроме как этой фразой Ань Жюле никак не мог объяснить своё теперешнее душевное состояние. Определённо есть люди, которые любят глотать сперму, любят, чтобы в них кончали, но он никогда к ним не относился. Он навсегда запомнил ту боль, когда Ли Яоян кончил в него в первый раз, порвав так, что у него болел живот три дня; как потом избегал этого, боясь, что будет ещё хуже. Но то, что делал с ним этот юноша, не вызывало в нём неприятия, наоборот, он охотно шёл навстречу всем его желаниям. Ань Жюле невольно вздохнул: — Какое счастье, что ты не увлекаешься садо-мазо. -? Ань Жюле погладил его по мокрым волосам, улыбнулся и больше ничего не добавил. Он боялся боли, очень боялся, однако некоторые пугающие вещи не прочь был бы попробовать. Он любил себя нынешнего, зрелого, умеющего строить отношения с людьми, никто ведь не рождается циником, заранее уставшим от людей? Даже на смертном одре последние слова человека в большинстве случаев бывают добрыми. Ду Яньмо устроил ему сервис на дому: вымыл всего, до последней щёлочки в ногтях, чисто вымыл голову душистым шампунем; Ань Жюле позволил ему поухаживать за собой, дал чистое махровое полотенце, которым Ду Яньмо вытер его досуха; потом юноша помог ему просушить феном волосы. Ань Жюле, довольно развалившись в его объятиях, принюхивался к аромату своего травяного геля для душа. Исходящий от тела подростка знакомый запах приобретал какой-то дикий, степной оттенок. Запрокинув голову, Ань Жюле посмотрел на него и вытянутым указательным пальцем ткнул его в грудь, потом ещё раз. Ду Яньмо привык, что Ань Жюле иногда ведёт себя, как ребёнок, на его лице не отразилось никаких эмоций, ну хочет тыкать, и пусть тыкает. — Твёрдо, — констатировал Ань Жюле. Ду Яньмо: -? Подросток опустил голову и посмотрел на себя внизу. «Нет, я только что кончил три раза, теперь мне нужна стимуляция пожёстче». — Пф-фф. Ань Жюле рассмешила его реакция: — Да не там твёрдо, где ты подумал, а здесь. И он снова ткнул его в грудную мышцу. Мышцы на его теле стали ещё более крепкими и рельефными, и Ань Жюле подумал, что мальчик растёт, становится мужчиной, а время справедливо для всех; он старше и рано или поздно постареет. «Я родился, когда государя ещё на свете не было, а когда государь родился, я уже постарел». Ань Жюле восхитился собой, он и не думал, что вспомнит эти строки из древней поэзии. По правде говоря, искусство литературы отвратительно, если весь смысл можно свести к одной фразе, от которой получаешь удовольствие, к чему всё остальное многословие? Ду Яньмо опустил наконец фен, и Ань Жюле прошествовал на кухню. Так-так, поле битвы усеяно трупами погибших, вульгарное зрелище, но убираться лень. Он заварил кофе, достал шоколад с фундуком и поставил перед Ду Яньмо: — Выпей, замори червячка. — Угу. Ду Яньмо взял чашку, осторожно понюхал, сделал глоток. Ань Жюле отметил его блеснувший взгляд. Второй глоток, третий… вот и всё кофе выпито. Его очаровательная, непосредственная реакция умилила Ань Жюле, он забрал пустую чашку и спросил: — Тебе понравилось? Ду Яньмо кивнул: — Очень ароматно. «Надо будет спросить в офисе, кто хочет сделать совместный заказ на кофе». Он подумал, что они «знакомы» вот уже полгода, он знает чувствительные места на его теле, знает прекрасно, какие способы любви он предпочитает, но по сути ничего не знает о жизни мальчика, кроме того, что он любит бегать, что у него рано умер отец, и есть маленькая сестра. На этом всё. Раньше он считал, что его это не касается и незачем спрашивать, но теперь… — Ну-ка, попробуй, как тебе? Он протянул юноше свою чашку с кофе, тот послушно отпил глоток. Он не поморщился и не нахмурился, только выпил глоток и больше не стал. Ань Жюле забрал чашку, выпил кофе и облизнул губы. — Тебе не понравилось. Ду Яньмо промолчал, глядя на блестящие губы Ань Жюле, и в его сердце всё перевернулось. Его губы приблизились и накрыли губы Ань Жюле, он долго целовал его, а потом сказал: — Вначале было немного горько, а сейчас очень сладко. 靠. Ань Жюле покраснел. Ему казалось, что стыд и ограничения приличиями уже давно и безвозвратно изгнаны им прочь со двора, но каждое соприкосновение с мальчиком возвращало утраченное на место. Ань Жюле спросил его: — Что ты любишь есть? Ду Яньмо напряжённо замер. Ань Жюле посмотрел на него: — Я тебе приготовлю. Люди обычно радуются проявлениям заботы о них, но лицо Ду Яньмо выражало потрясение. Ань Жюле закатил глаза и постучал его по лбу: — Ты выглядишь невежливым. Ань Жюле, конечно, понимал, где он и где кулинария, считая, что он и кухня несовместимы, но если надо, он мог приготовить, и готовил неплохо. В так называемой человеческой природе есть три основополагающие потребности: еда, сон и секс, если исключить второе, кулинария и секс сходятся в одной точке. Ду Яньмо, отойдя от изумления, неожиданно смутился: — Я ем что угодно, я не привередлив. — Ну, «что угодно», я такое блюдо ненавижу, — не согласился Ань Жюле, ему хотелось приготовить подростку его любимую еду, — Даже если это будет «Будда, прыгающий через стену», я тебе его приготовлю. («Будда прыгает через стену» * — суп фунцзяньской кухни, очень сложный в приготовлении, в сноске под главой более подробное описание). Ду Яньмо думал очень долго, глядя на решительно настроенного Ань Жюле, он хотел вспомнить название какого-нибудь простого блюда, не требующего лишних усилий в приготовлении, но сам не зная почему, выдал единственное, что вертелось у него на языке: — Жаренные свиные рёбрышки в кисло-сладком соусе. По широко распахнувшимся глазам Ань Жюле Ду Яньмо понял, что его заказ оказался трудновыполнимым. — Это я просто так сказал. Он действительно любил рёбрышки, когда-то мать в совершенстве их готовила, но он также знал, что это довольно трудоёмкое блюдо. Кроме того, отчим не любил кисло-сладкий вкус, и после смерти отца мать больше не готовила рёбрышки, с тех пор он ни разу их не ел. В доме отчима его вкусы и предпочтения никого не интересовали. Он и не заметил, что уже давно привык пренебрегать своими потребностями, и теперь, столкнувшись с вопросами партнёра, растерялся. Он боялся затруднить Ань Жюле, чувствовал себя немного неуверенно и невольно обнял мужчину крепче, чем обычно. И поэтому упустил сверкнувшую на дне его глаз и тут же исчезнувшую теплоту. Ань Жюле поглаживал его по голове и с удивлением отмечал, как ему нравится это простое действие, это ощущение слабого покалывания в ладони, похожее на лёгкое прикосновение к скошенной молодой травке, отдающееся в сердце еле слышным щекочущим шуршанием. — Я тебе завтра вечером приготовлю, — сказал Ань Жюле, и эти слова толкнулись в сердце Ду Яньмо, заставив его биться часто и трепетно. — Завтра я смогу уйти с работы пораньше, — продолжал Ань Жюле, — мы вместе сходим в магазин за продуктами, ты выберешь, что тебе нравится, и мы вместе приготовим. Ань Жюле немного подумал: — Если ты предпочитаешь сладкий вкус, в следующий раз приготовим свинину по-пекински с соевым соусом, **хорошо? Ду Яньмо не знал, что за блюдо «свинина по-пекински», но он знал, что этот человек очень хорошо к нему относится, он как сладкий мёд просачивается в кости, делая сладкими даже щели между суставами. Он не отрываясь смотрел в блестящие глаза человека в своих объятиях, Ань Жюле спрашивал, что ему нравится, и он чувствовал, что ему всё нравится, очень нравится… (**Свинина по-пекински — это блюдо из пекинской кухни. Солено-сладкие бобовые соусы Тяньмяньцзян (соус для утки по-пекински) и Хойсин очень любимы в пекинской кухне. Помимо того, что их традиционно подают к утке по-пекински, в них (или в соусах на их основе) также обжаривают мясную соломку с овощами, и подобных рецептов в пекинской кухне довольно много). — Твой любимый человек, какой он? — спросил вдруг Ань Жюле. — … Что? Ань Жюле махнул рукой: — Не хочешь говорить о нём, не надо. Ань Жюле снисходительно улыбнулся, он никогда не задавал таких вопросов, Ду Яньмо тоже больше не вспоминал о своём «любимом человеке», но сейчас Ань Жюле на самом деле было любопытно. Ревновал ли он? Он же не опустится настолько, чтобы ревновать к первой любви мальчика? Его госпожа хризантема ещё не дошла до такой степени уныния, иначе он будет презирать сам себя. Ань Жюле горько усмехнулся. Ду Яньмо очень долго в растерянности осмысливал вопрос, любимый человек? Да, у него есть один человек, влюбившись в которого, он впервые понял, что его сексуальная ориентация отличается от обычных людей. Он впервые почувствовал, что есть некоторые вещи, о которых нельзя говорить, лучше сдержаться, перетерпеть и промолчать, не бес-покоя никого своей проблемой, возможно, это переживётся и пройдёт. Он очень страдал, чувствуя, что внутри него, под личиной сдержанного приличия заключён зверь, и неизвестно, в какое время он начнёт свирепствовать и крушить всё вокруг себя. Страдал до тех пор, пока не встретил Ань Жюле, который стал для него буфером, тем спусковым клапаном, через который он смог выпустить пар своего внутреннего напряжения. Он утонул в даруемых мужчиной низменных удовольствиях, и это привело его к одержимости более глубокой, чем его первое искушение, более насыщенной, более неистовой. Ко всесокрушающей одержимости. Итак, ещё раз… Он совсем недавно понял, что ему нравится пялить другого мужчину, вот только этот мужчина тоже не воспринимает его всерьёз. Он глубоко вздохнул, успокоился и осторожно погладил Ань Жюле по лицу. Большими пальцами он растянул уголки его губ и сказал: — У тебя на щеке ямочка, совсем незаметная, ты улыбаешься… очень красиво. Между тем мужчиной и этим есть одно общее — ямочка на щеке. Поэтому, когда Ду Яньмо впервые увидел, как этот человек смеётся, он почувствовал, что в его сердце появился крохотный островок умиротворения. Ресницы Ду Яньмо опущены, взгляд нежный, как будто его глазах плавятся твёрдые засахаренные плоды и когда они переливаются мягкой патокой через край, от их сладости перехватывает горло. Ань Жюле с удовольствием трактовал бы эту ситуацию так, словно всё, что говорится, адресовано ему. Но он знал, что это не так. Ань Жюле закрыл глаза и проглотил эту сладость, настолько густую, что она рождала боль: — Так и не признаешься? Ду Яньмо покачал головой: — Нет. Он не посмеет и не сделает ничего, что может испортить сложившиеся на данный момент отношения. Однажды он уже пережил отчаяние и ему достаточно той боли. Ань Жюле не отпускало любопытство: — Почему? — Ты сказал, что проблема в моей половой природе, если я не могу изменить свою природу, то и он точно так же не может измениться в угоду мне. Как только я это понял, я почувствовал, что в этом нет ничего страшного, не нужно мучить себя, и теперь всё хорошо. Дело не в том, что он, Ду Яньмо плох или, наоборот, тот человек плох, они просто не подходили друг другу, вот такая простая истина, а он никак не мог понять и мучился. Пока этот человек не объяснил ему, и всё встало на свои места. Никто не в силах изменить природную сущность человека, если только он сам, добровольно не захочет измениться. Ань Жюле очень хорошо к нему относится, пусть даже он считает его чем-то вроде домашнего питомца, для Ду Яньмо это всё равно хорошо. Он не хотел сочувствия, не хотел, чтобы его жалели, но если бы этот человек… Он будет очень стараться, изо всех сил будет стараться стать таким, каким этот человек хочет его видеть. Больше нельзя быть таким эгоистом, только и знающим, что требовать себе утешения. — Можно иногда обмениваться сообщениями и встречаться, и я буду счастлив, — сказав это, Ду Яньмо поцеловал Ань Жюле в лоб, — Спасибо тебе, господин Хризантема. «Чистосердечная благодарность, и ничего более». Улыбка Ду Яньмо была слабой, но очень искренней. Ань Жюле не ожидал, что сказанные им когда-то слова, сказанные просто так, бездумно и безответственно, в конце концов выйдут ему таким боком. Он вздохнул: — Не благодари… Он виноват! Можно есть, что попало, но нельзя говорить, что попало. Ду Яньмо выглядел раненым, и это в свою очередь ранило его… Он сожалел. Дети в этом возрасте импульсивны, так же, как и он тогда, когда смертельно привязался к своему родственнику, осаждал его, забыв про достоинство, требовал, чтобы он смотрел только на него одного, ни с чем не считался, ничего не хотел понимать. Кто же этот любимый человек Ду Яньмо? В мозгу Ань Жюле всплыли кадры гей-видео, а что, если просто опоить Ду Яньмо, связать, а потом заниматься с ним сексом до умопомрачения, как ему хочется… В этом весь Ань Жюле, если он определил кого-то, как близкого для себя человека, он границ не чувствует. Ему крайне повезло, что он не мог родить ребёнка, иначе он избаловал бы его своей любовью до полного беспредела. Разумеется, он только подумал об этом; некоторые вещи возможны, а некоторые недопустимы, он же не мог этого не понимать. Ань Жюле спросил: — А если тот человек вдруг изменится, ты захочешь с ним встречаться? — Он не относится ко мне всерьёз. — Вот как? Ду Яньмо опустил голову: — Он… Намного старше меня, очень намного. Так вот, в чём дело. Ань Жюле стало жалко мальчишку, и он попытался утешить его: — Ничего страшного, ты ещё так молод, вырастешь и встретишь подходящего человека. Ду Яньмо очень долго молчал, прежде, чем ответить: — Угу. Несмотря на то, что Ань Жюле знал, что юноша достаточно сдержан, он боялся спровоцировать его на необдуманные поступки. Иначе после смерти ему не оправдаться перед владыкой Ада, и будут демоны на том свете жестоко терзать его бренное тело. — Если ты действительно его любишь, ты не должен делать ничего, что ему не нравится, понял? — подчеркнул Ань Жюле с редкой для него серьёзностью. Когда всё рушится, чувство, что ты не можешь справиться с захватившим тебя отчаянием, может быть даже приятным, но в конце концов в шаговой доступности обозримого прошлого остаётся одно только безбрежное опустошение. Однажды он прошёл через смерть и возродился на краю жизни, он молился, чтобы мальчика ничего подобного не коснулось. Ду Яньмо молчал и только внимательно рассматривал его: каштановые волосы, светло-карие глаза, белая кожа, мягкие, влажные губы — всё такое красивое. Ему так хотелось держать его в своих объятиях, ласкать, гладить, прижимать к себе ближе, так близко, чтобы спрятать его совсем в своём сердце, чтобы никто не смел смотреть на его красоту, но стоило только представить, что вдруг он, Ду Яньмо, надоест ему, и на этом прекрасном лице появится пресыщение… он чувствовал, как перед глазами опускается непроницаемый мрак. И сегодня вечером он уже пережил это. Ду Яньмо кивнул головой: — Да, я понял. Он всегда это понимал. «Я никогда и ничем тебя не потревожу, по-этому… пожалуйста, позволь мне остаться рядом с тобой». *«Будда прыгает через стену» — знаменитое блюдо из лука-порея. Другое название — «Маньчжурский душистый горшок» или «Всем счастья и долголетия». Известнейшее блюдо в Фучжоу, провинция Фуньцзянь, отличается спецификой фунцзяньской кухни. Согласно легенде, его разработал Чжэн Чуньфа, владелец ресторана «Весенний сад» в Фучжоу во времена Цин Даогуан, (царствование 1821–1850 гг.) Блюдо богато питательными веществами, которые стимулируют развитие, красоту, задерживают старение, повышают иммунитет и укрепляют здоровье. Процесс приготовления этого блюда очень трудоёмкий и состоит из множества этапов. В него входят свыше десятка ингредиентов. Это прежде всего морепродукты, такие как: морское ушко, трепанг (его ещё называют морской огурец, морской женьшень), губы акулы, устрицы, рыбьи брюшки, каракатицы, тефтели из морских гребешков, черепашья мантия (деликатес); далее мясные обрезки, например, оленьи сухожилия, утиные пупки, куриная грудка, ветчина, свиной желудок, бараньи рёбрышки, желатин из кожи яка (тибетский бык); цветочный гриб (разновидность грибов сянгу (香菇) с цветастым узором на кожице), грибы-вёшенки, перепелиные яйца, фундук, ростки бамбука и т.д. Чтобы наиболее полно отразить вкус каждого продукта, все ингредиенты готовится отдельно, а затем собираются в одно блюдо в горшочке, заливается бульоном с добавлением рисового вина из города Шаосина — его добавляют во многие китайские блюда вместо уксуса. И всё это томится на огне свыше десяти часов, чтобы добиться истинного, насыщенного вкуса, отличающего это блюдо… Офф… Так что, если кто-то из хозяек считает, что украинский борщ — очень сложное блюдо, пусть познакомятся с Фунцзяньским супчиком. Все, кому довелось попробовать, утверждают, что это безумно вкусно.