Счастливая жизнь.

Часть 4. Прощай. (Отпускаю твою руку) После этого Ань Жюле сохранил видео в своём телефоне, и смотрел его чуть ли не каждые полчаса, выучив наизусть все слова и жесты парня, вплоть до того, что даже сосчитал и запомнил, сколько раз тот моргнул в кадре. Его работа продолжалась, как прежде, наверное, можно и так сказать. Однажды его вызвала к себе в кабинет главный редактор и заявила прямо в лоб: — В главный офис в Нью-Йорке требуются люди, на этот раз я отправлю тебя. Ань Жюле едва не подавился воздухом, что? — Босс, а Вы не хотите спросить для начала моё мнение… Главный редактор прислушалась к нему и сменила тон: — В главный офис в Нью-Йорке нужны люди, и я хочу, чтобы ты прошёл мучение… Кхм, обучение, * я лично выбрала тебя для стажировки на этот год. «Flawless» всегда придаёт большое значение повышению квалификации своих сотрудников, и до сих пор ты был единственным исключением. Ничего не поделаешь, кто ж заставлял меня возлагать на тебя такие большие надежды? Поэтому соглашайся и не спорь, иначе отправлю багажом насильно, а от криков только горло надорвёшь… Вот так. Ну, так ты хочешь поехать? Да? (*Оговорка «по Фрейду», что на уме, то на языке: 受难- shòunàn-страдание, мучение и 受训-shòuxùn-обучение начинаются с одного иероглифа). Во всём мире есть так называемые «уважаемые люди», перед которыми нужно только преклонять колени, не спорить и во всём соглашаться. Главный редактор «Flawless» одна из таких. И ещё это презрительное «Да?» Ань Жюле: — Я — арт-директор. Он изо всех сил изображал испуг, а у главной редакторши повалил дым из ноздрей: — А разве арт-директор не есть просто компилятор? Или ты считаешь, что достаточно поддерживать существующее положение, и всё будет хорошо? Набрать хороших вещей от разных производителей, сфотографировать, сверстать, отправить в печать и издать… Ты считаешь, что мы издаём что-то, типа каталога «Товары — почтой»? По сути, это почти так и есть. Вступить в альянс с известными брендами, поддерживать и ручаться за их качество; порой глядя на это уродство, хочется выткнуть себе глаза, но нужно горячо расхваливать, как образец моды и стиля, чтобы люди покупали журнал, а потом, одурманенные пустой демагогией, отправлялись в бутики и скупали это говно… Вот такой круговорот. Главный редактор видела выражение лица Ань Жюле и знала, о чём он думает. Независимо от профессии, со временем первоначальный энтузиазм и генерация идей рано или поздно ослабевают, поэтому она иногда приглашала сотрудников для беседы. За профессионализм Ань Жюле она никогда не переживала, но в последнее время он несколько расслабился. Главный редактор спросила: — Ты знаешь основателя «Flawless»? Ань Жюле задумался: — Вы говорите о том странном старичке с косичками? — При чём тут его причёска? — главный редактор возмущённо подняла глаза к потолку, — Он сказал превосходную фразу: «То, что мы создаём — это мечта». Тебе объяснить, зачем нашим читателям нужно покупать наш журнал? Всё очень просто, потому что они стремятся к мечте! Они стремятся к лучшей жизни, к красоте, к прекрасному образу… Я на этой должности уже более двадцати лет, я прошла через огонь и воду, но никогда не позволяла топтать наши достижения и успехи, и как ты думаешь, что было моей опорой? — … «Подлость и бесстыдство?» Прошло десять минут, она выпила чашку чая и звонким голосом провозгласила: — Мечта! Моя мечта заставляла меня меняться и становиться лучше, я стремилась быть не хуже вас, молодых, и ни в чём не уступать вам, я стремилась узнавать больше, видеть дальше, просчитывать отдалённое будущее, чтобы не быть выброшенной из профессии и из жизни… Она стукнула по столу кулаком, подбадривая его дух: — Ань Жюле, скажи мне, где твоя мечта? Ань Жюле не ответил. Он понимал, что на такой вопрос ребром от непосредственного начальства он должен выдать ряд соответствующих пафосных заявлений, но он мог только молчать. Его мечта… Его мечта… Уже умерла. Когда-то давно он мечтал просто жить красиво, потом он встретил подростка, полюбил его и был любим, и эта любовь стала единственным, что занимало его мысли, а теперь… Главный редактор очень проникновенно сказала: — Если у человека нет мечты, в конце концов у него ничего не будет. Ань Жюле не сказал ни слова, он уже испытал это чувство. Потом он спросил: — Скажите честно, неужели кроме меня больше некого послать? На это редакторша рассердилась: — Такая прекрасная возможность! Да в любой стране люди готовы головы сложить, лишь бы оказаться на твоём месте! Ты настроен предвзято, потому что начитался той бессмысленной писанины от Ю Юй, как будто она попала к дьяволу в преисподнюю. Тем не менее, чёрт бы её побрал, она настолько хорошо себя проявила, что руководитель головного офиса в Нью-Йорке теперь хочет, чтобы мы прислали к ним ещё наших людей! На мой взгляд, ты самая подходящая кандидатура, ты дальновидный, обходительный, ты можешь очаровать любого, так что, тебе не о чем беспокоиться… Ань Жюле долго молчал и раздумывал, пожалуй, сейчас это будет единственно правильным решением. Наконец он попросил: — Дайте мне подумать. Редакторша решила не давить на него слишком жёстко и дала ему неделю на раздумья. Однако, сказав, что даст ему подумать, она тут же подобрала ему замену на посту арт-директора, подготовила документы для передачи и выпустила приказ. Ань Жюле не хотел об этом думать. Как только у него появлялось свободное время, он либо смотрел видео, либо просматривал отечественные и зарубежные новости. А его мальчик воплощал в жизнь свою мечту. Этот год прошёл для него особенно ярко, не считая простых поездок, он участвовал в нескольких супермарафонах подряд: пробежал через китайскую пустыню Такла-Макан, пересёк всю Центральную Азию, потом пустыню Сахара… В совершенно неизвестных местах, какое счастье, что не пропал без вести. Ань Жюле сравнивал его насыщенную жизнь со своим одиночеством. Он устал ждать, ждать и ждать звонка, хоть какого-то отклика, похожий на вечно недовольную бамбуковую трубку-копилку, такой же пустой. (Полая бамбуковая трубка, в которой в старые времена хранили медные деньги). Посреди ночи Ань Жюле лежал на ковре в гостиной, положив на ковёр телефон, смотрел видеоролик, поглаживал мягкий ворс и повторял слова главного редактора: «Если у человека нет мечты, в конце концов у него ничего не будет». Рано или поздно его бросят. Или уже бросили. Кто знает… Ань Жюле грустно вздохнул. По правде говоря, он ещё мог бы дождаться, пока мальчик вернётся и объявит своё решение, он лишь улыбнулся бы, не важно, останется парень или уйдёт. К сожалению, реальность не давала ему даже такой возможности. «Действительно, какой прок тебе от моей любви и заботы? Разве на этот раз я смогу удержать тебя в моих объятиях? Я всё ещё смиренно жду, пока ты скажешь, чтобы я не тратил зря время, что мои предчувствия меня не обманули, и я больше не нужен тебе. А потом не успеешь и глазом моргнуть, глядь — добро пожаловать, мадам Судьба…» Да, Судьба наконец-то прибыла. Он закрыл глаза, сердце болело так, словно он вот-вот умрёт. Через день он сказал редакторше: — Я поеду. К его отъезду всё было уже давно подготовлено и улажено, осталось только формально заверить его согласие. Ань Жюле подписал все необходимые документы, он был уверен, что теперь всё будет легко и просто, потому что как минимум год-два его не будет в Тайване. Ань Жюле встретился с хозяйкой апартаментов, чтобы обсудить расторжение договора аренды жилья. Хозяйка дома была очень довольна сделанной им перепланировкой и то и дело спрашивала: — А эта кровать, шкаф, диван, ковёр… Если я не возьму с тебя неустойку, ты оставишь это здесь? Ань Жюле рассмеялся: — Ладно, и полбутылки не израсходованного соевого соуса тоже оставлю тебе. Хозяйка натянуто улыбнулась, подняла голову и заметив, что люстра снята, спросила: — Здесь ведь раньше была люстра? Очень красивая. Ань Жюле: — О, я её убрал. Во всём доме только эта люстра не попала под преобразования, к радости Ань Жюле она была неисправной, и он с чистой совестью её выкинул. Лицо хозяйки выразило огорчение: — Пусть эта комната так и остаётся, только эту стену приведите в прежний вид. Она указала на классную доску в обрамлении деревянных реек. Кроме граффити, на ней была нарисована карта мира, на которой разноцветными стрелочками были показаны направления маршрутов, с пометками места и времени. Разумеется, эти пометки были понятны только Ань Жюле, несколько мест, где побывал юноша за прошедшие два года. Последняя отметка была сделана два месяца назад. Он договорился с арендодательницей, она не взяла с него неустойку, кроме того, пожелала в качестве небольшой денежной компенсации выкупить у него мебель. Всё успокоилось, а на выходных Ань Жюле ликвидировал школьную доску, заново оштукатурил стену и покрасил её белой краской. Он работал и вспоминал свою Happy Life и того мужчину, чьё фото он первым наклеил на стену. Он уже плохо помнил лицо этого мужчины, но его спокойный и умиротворённый вид после смерти глубоко укоренился в его сердце. Когда-то давно один из его партнёров похвалил его ум, Ань Жюле посмеялся и подумал: «Я совсем не умный, я глупее любого человека на свете, но моя глупость даёт мне спокойствие, потому что глупцы никогда не раскаиваются в своих глупостях». Он разобрал вещи, принадлежавшие мальчику, их оказалось не так много, даже целой коробки не набралось. Ань Жюле долго сидел перед коробкой на коленях и перебирал вещи, перекладывая их заново и так, и сяк. Тогда он надеялся, что мальчик ещё позвонит, и когда он позвонит, Ань Жюле задаст ему чёткий вопрос, осталось ли в его сердце хоть немного места для него? И если осталось, то он с ним не расстанется. Ань Жюле вернётся через полтора года, он столько раз дожидался возвращения парня, теперь пусть мальчик подождёт разок, он же не слишком много от него потребует. От мальчишки не было ни весточки. Ань Жюле не знал, в каком месте сейчас находится парень, он даже не мог поручиться, что тот не стал воином племени Коло. За день до отъезда он написал письмо, в котором сообщал, что отправляется в долгосрочную командировку, не сообщив, куда именно. Связь утрачена, но жизнь продолжается. Жизнь — это главная ценность, а ты поступаешь так, как требуют обстоятельства… «Расстаться». Одно простое слово, и всё будет кончено. Ань Жюле несколько раз брался за ручку, но так и не смог его написать. Наконец, он твёрдо сжал губы и написал многократно один иероглиф -掰 (bāi). В конце концов, это тоже означает «прощай». Он больше не держал мальчика. Цяо Кенан верно говорил, китайские иероглифы глубоки и многогранны, их скрытый смысл безграничен. (Если мы внимательно вглядимся в иероглиф掰 «бай», созвучный кроме того английскому прощанию bye, и сравним с композицией手分手, Shǒu fēnshǒu, которая буквально транслируется «рука — разрыв — рука», то увидим некое графическое сходство, только в сжатом виде: наши руки разорваны, я больше не держу твою руку, я отпускаю твою руку…). Он закрыл чемодан, отправил и уехал в Нью-Йорк один. Жизнь полна труда и хлопот, некогда предаваться унынию по поводу скоротечности весны и неизбежности осени, и прочей слюнявой чепухи, всего-то и удовольствий осталось, как только прочитать несколько BL-новелл, где могущественный дракон-актив освобождает принца-пассива из волшебной пещеры, где его подвергали жестоким истязаниям и непрерывным надругательствам. Он не знал, вернулся ли Ду Яньмо на родину и получил ли он его посылку. Каждый раз, когда Ань Жюле думал об этом, он получал некоторое странное удовольствие от этой маленькой мести и неизбежно чувствовал боль за то, что пришлось так обойтись с человеком, которого он так долго любил. Он сожалел, что всё получилось именно так. Однако, что толку сожалеть, если даже Бог не даёт никаких надежд? Joke nán постоянно поддерживал его из-за океана: «Расстались, значит расстались, теперь пойди и разврати этих янки». Чёрная Хризантема: «Меня не интересуют их большие белые члены». — … Joke nán: «Может, попробуешь негра? Я слышал, они очень сильны в этом отношении, у белых даже пословица есть: «Once you go black, you never go back» (англ. «Однажды сходив к чёрному, назад не вернёшься»), в том смысле, что попробовав секс с негром, ты уже не вернёшься…» Ань Жюле стало весело: «Ты сам пробовал?» Joke nán: «靠, не подставляй меня, если господин Лу это увидит, он из меня отбивную котлету сделает, и меня даже десять слоёв кожи не спасут». Ань Жюле: «Он не будет сдирать с тебя кожу, он сдерёт с тебя одежду!» Не проболтав и минуты, Цяо Кенан, как и ожидалось, таинственно исчез, видимо, с него начали сдирать шкуру… Ань Жюле улыбнулся и выключил компьютер. В Нью-Йорке столько злачных мест, что найти объект для разового секса проще, чем найти ресторан, однако, настроения не было совершенно. «Увы, неужели я так быстро состарился?» Он посмотрелся в зеркало и грустно вздохнул. Так и вздыхал, пока однажды не нашёл в букинистическом магазине старый номер журнала. На обложке был его мальчик… и его счастливые друзья-марафонцы. Они пересекли Южную Америку и прибыли в самую южную точку Чили, а потом направились к Южному полюсу. Обо всём этом сообщалось в репортаже. Ань Жюле купил этот номер, прочитал эти несколько страниц репортажа, вырезал статью и фотографии и припрятал в тихое место. После этого он понял одну вещь: «Я не не могу, а не хочу». Память о том, как его любили и берегли, не давала ему опуститься до поверхностных связей с кем-то посторонним, просто снять напряжение его уже не устраивало. Он подумал, что всю оставшуюся жизнь он будет только молча оставаться позади юноши. Не самый достойный удел, но он примет его. Так будет лучше всего. Ду Яньмо твёрдо решил вернуться в Тайвань. Ань Жюле не знал всех подробностей того периода, он только видел в Гугл парня, окружённого толпой репортёров, у него брали интервью. Он был уже достаточно популярен. После блока рекламы было большое открытое заявление. В первом обращении репортёр спросил молодого человека: — Куда вы планируете отправиться теперь? Ду Яньмо ответил: — Пока никуда. Я бегал во многих местах, но в итоге забыл, ради чего всё это начиналось. Есть один человек, я заставил его жить в постоянном ожидании. Я очень виноват перед ним, я его должник, и теперь хочу дождаться его возвращения. Такая нежность в этом сильном, несгибаемом юноше выглядела очень привлекательно, репортёр снова спросил: — Это твоя любимая девушка? Ду Яньмо покачал головой: — Нет, это человек, которого я должен беречь всю свою жизнь. Ань Жюле смотрел видео и улыбался, потом нажал на паузу и кончиком пальца ткнул в лоб Ду Яньмо на экране компьютера… Ткнул раз, другой, а потом как бы нехотя стал поглаживать. «Глупенький, я с тобой уже сколько клятв нарушил, если буду продолжать в том же духе, Господь всемилостивый от меня отвернётся, если это вдруг и правда произойдёт, кому мне потом плакаться?» Он до сих пор не забыл тот вечер на пробежке по набережной и то ощущение мягких, как весенняя трава, волос мальчика под своей ладонью. Это самый красивый момент в его жизни, забыть его будет невозможно. Можно сожалеть обо всём, но эту последнюю клятву он выдержит до конца: «что бы ни было, но я больше никогда, никогда, никогда не буду искать тебя. Я оставлю тебя в покое, это моя нежность». *** Да, он действительно больше не потревожит мальчика, потому что судьба подло и бессовестно посмеялась над ним, и мальчик тут совершенно ни при чём. Ань Жюле сделал это и не собирался осуждать себя. Прежде мужчины и женщины могли быть вместе естественно и просто благодаря плотской связи, это было эквивалентно тому, что в этом от-ношении оба раскрывались друг перед другом, подходили друг другу, но это ничего не значило. Чувственное влечение побеждает разум лишь на короткий миг, не более. Ю Юй, как и обещала, дала ему десять минут. Ань Жюле медленно спустился с лестницы. Парень сидел спиной к нему, но сразу почувствовал его приближение и стремительно вскочил с места. Сначала поморгал глазами, чтобы удостовериться, что не ошибся и только тогда радостно улыбнулся: — Господин Хризантема… Ду Яньмо редко улыбался, но каждая его улыбка хватала за сердце и брала в плен, из которого не выбраться. Ань Жюле вздохнул и указал внутрь: — Пойдём. Ду Яньмо был искренне удивлён и обрадован. Он был готов к тому, что ждать придётся не меньше десяти недель, однако прошла всего неделя, и крепость пала, пусть это был всего лишь маленький кирпичик. В конце концов, бурение глубокой скважины тоже начинается с одного дюйма. Он проследовал за Ань Жюле мимо стойки регистрации, и девушка, увидев это, захлопала в ладоши: — Поздравляю! Ду Яньмо помахал ей рукой: — Спасибо. «Это ещё что такое?» — в недоумении подумал Ань Жюле. Он привёл его за собой в конференц-зал и закрыл дверь. Парень сразу прижался к нему сзади всем своим пылающим телом. Любимый приём Ду Яньмо, но Ань Жюле оттолкнул его: — Будь немного уважительнее к моему драгоценному телу в моём дворце, не думай, что ты можешь лапать меня здесь, как тебе хочется. Ду Яньмо остановился, во всяком случае, он ещё в прошлый раз убедился, что этот мужчина всей своей кожей ждал именно его прикосновений и ничьих больше. Он опередил Ань Жюле: — Последние годы я очень виноват перед тобой. Вот так, с места в карьер признал, что был не прав, Ань Жюле даже немного удивился. Неделю назад в съёмочном павильоне он явственно прочитал во глазах парня укор и враждебность. Ань Жюле вздохнул: — Ты прав. Ду Яньмо опустил голову, признавая, что больше всего страшится равнодушия мужчины, боится, что тот не примет извинений, но и не возразит, как будто его мысли и доводы не имеют к нему никакого отношения. Ду Яньмо протянул руку и погладил его по щеке. Увидев, что Ань Жюле не отталкивает его, он глубоко вздохнул; кончики его пальцев с любовью изучали его лицо, гладили уголки глаз, брови. Как долго он не видел этого человека? Он немного похудел, в уголках глаз наметились тонкие морщинки, крохотные, неглубокие. В прошлый раз плотские желания затопили его целиком, если бы всё происходило не в таком отвратительном и неподходящем месте, он наверняка измучил бы его до смерти. Лучше затрахать его до смерти, но не отпустить. Ань Жюле склонил голову на бок, пристраиваясь к его ласке, и сразу выгнул бровь с тусклой усмешкой: — Хочешь ещё раз побыть со мной? Я не против, но ты должен уложиться в десять минут, иначе моя коллега позвонит в полицию и пожалуется, что я нарушаю правила поведения в общественном месте. Ду Яньмо не ответил, сосредоточенно разглядывая нынешнее лицо возлюбленного. На не так давно прокушенной мочке уха остался неглубокий красный шрам. Он потрогал его, Ань Жюле невольно дёрнул плечами. Ду Яньмо: — Всё ещё болит? — … — Ань Жюле покачал головой, — Нет. — Прости меня. Он искренне не хотел причинять ему боль, никогда не хотел. Ань Жюле сжал губы: — Не имеет значения, ты же знаешь, что я мазохист, небольшая грубость… не вызывает у меня отвращения. — Но мне отвратительно. Ань Жюле замер. Лицо Ду Яньмо было строгим, даже немного пугающим: — Я ненавижу причинять тебе боль, но я это не контролирую… Для меня это очень серьёзно, прошу, не надо это недооценивать. Ду Яньмо вздохнул. За время «исчезновения» Ань Жюле он очень много всего передумал. Конечно, поначалу он никак не мог смириться, ведь договорились же, что он будет ждать, но мужчина нарушил обещание. То письмо он перечитывал снова и снова, он никак не мог его осмыслить и только плакал. Он не мог совладать с собой и плакал так громко, как будто его сердце безжалостно порвали на куски и превратили в кровавый фарш, и эта боль заставила его так отчаянно выть, подобно раненному дикому зверю, что перепуганная мать поднялась по лестнице к дверям его комнаты и спросила: — Что с тобой происходит? Покрасневшие, опухшие глаза Ду Яньмо выглядели страшно, заикаясь от рыданий, он едва смог проговорить: — Он не хочет меня. Мать знала, что у её сына есть какой-то объект любви, старше его, она давно была против, но сын заткнул её всего лишь одной фразой, и она не нашла, что возразить: — Он единственный в мире, кто может дать мне любовь. Мама, я не заставляю тебя поддерживать меня, но по крайней мере не отнимай его у меня. Ван Синью было стыдно признать, но она не любила своего сына, она лишь терпела его и неизбежно уделяла ему очень мало внимания. И что она могла возразить на такое признание? Пришлось скрывать всё от мужа, лишь бы только это не зашло слишком далеко, авось, обойдётся. Несколько лет подряд её сын бегал куда-то, казалось, это никогда не прекратится, теперь, видимо, терпение дошло до предела. Мама Ду вздохнула: — Если ты так любишь её, пойди и верни. Она даже не предполагала, что её слова вызовут только новый шквал рыданий. Вернуть? Как вернуть? Этот человек либо терпит, либо уходит, и вернуть его невозможно. Когда-то Ань Жюле сказал ему: «Если я говорю, что не хочу, это значит не хочу, и точка. Без запятых». Он плакал неудержимо, он задыхался от слёз, разрывая себе лёгкие. Никогда в жизни он так не плакал. Жизнь каждого человека — это не что иное, как поиск места, где можно жить спокойно, и путешественники по-настоящему наслаждаются не уходом из дома, а возвращением туда, где всё так хорошо знакомо, и как бы далеко ты не уехал, тебя согревает уверенность, что где-то позади тебя ждут всем сердцем. Он так любил этого мужчину, так боялся надоесть ему и быть брошенным, но неожиданно окончательно заблудился и даже забыл свои первоначальные намерения. Человеку обязательно нужно потерять, чтобы понять, что для него действительно дорого. Он обошёл почти весь мир и перезнакомился с кучей людей, и в то же время вдруг с пугающей ясностью осознал, насколько поверхностно он знает любимого человека, с которым прожил без малого пять лет. Он знал, что Ань Жюле занимается чем-то, связанным с дизайном, но не понимал, в чём конкретно заключается его работа, потому что его не интересовала данная сфера. Вероятно, любимый человек что-то рассказывал ему, и он слушал, но ничего не запомнил. Ду Яньмо немедленно успокоился и приостановил свой бег. В конце концов, для чего он бегал? Он тосковал по объятиям любимого, но по-прежнему считал, что не найдёт у него бо́льшего отклика и понимания. Постепенно физиология заменяла общение, объятия занимали больше времени, чем разговоры, а тем временем общение с единомышленниками становилось всё более и более насыщенным и приятным… И в этот момент он понял, что может совершенно необременительно путешествовать по всему миру, благодаря тому, что его верный партнёр сказал ему: — Я дождусь тебя. И он безропотно ждал его, пока он бегал по родному краю, наслаждаясь прекрасными ландшафтами, и в самом начале, когда он стоял перед дилеммой, как совместить работу и учёбу Ань Жюле разрешил его колебания: — Допустим, ты ещё не определился, тогда просто беги в том темпе, который тебе нравится. Осмотрись, возможно, ты найдёшь своё место в этом мире. Эти слова вдохновили его, ему захотелось добиться всеобщего признания, чтобы любимый человек гордился им, поэтому он делал всё возможное, стремился к лучшему, но даже предположить не мог, что мужчина оставит ему только одно слово: «прощай». Он отпустил его руку. Ду Яньмо: — Ты всегда был так добр ко мне, но стоило мне только увлечься, ты даже не стал удерживать меня. Так было в прошлом, так есть и сейчас. Ань Жюле ответил: — Мне самому пришлось блуждать в потёмках наедине со своими мыслями, искать способы связаться с тобой, ждать, пока ты сам придёшь ко мне… Словом, письмо показалось мне наилучшим выходом. Ань Жюле прислушался к себе: «Я точно так же ждал тебя». Он не обвинял, ни в коем случае, это он обещал мальчику, что будет ждать, а то, что не дождался, так это у него не хватило силы воли. Это разные вещи, не надо их смешивать, Ань Жюле всегда это понимал. Поэтому именно он виноват в том, что смотрел на парня в съёмочном павильоне. И в том, что его JJ встал, и в том, что трахался. В этом он тем более виноват. Так что нечего прятаться, надо отвечать. Он посмотрел на Ду Яньмо, потом на настенные часы. У него осталось ровно пять минут, чтобы быстро принять решение… — Я должен сказать тебе несколько слов… Вернее, три фразы. Ду Яньмо: -? Ань Жюле: — Прости меня, что не выполнил обещания дождаться. Как только он произнёс эти слова, выражение лица Ду Яньмо стало очень неоднозначным. — Это первая фраза. Ань Жюле засунул руку в карман, считая про себя удары сердца, как маленький тайм-аут. Всё нормально, он очень долго тренировался, он обязательно сможет сказать всё: — Мы должны расстаться. Глаза Ду Яньмо расширились. Ань Жюле: — Это вторая фраза, мне давно следовало сказать тебе. Всё-таки он не готов. Сегодня придётся расстаться. Ань Жюле незаметно сжал своё левое запястье. Он уже давно не прибегал к этой многолетней привычке, хорошо, что Ю Юй напомнила ему. Он думал, что второй раз не выдержит. Ещё раз перенести расставание с этим юношей будет очень больно. Он с таким трудом уехал, оторвался от него, пусть даже не по своей воле, а подчиняясь обстоятельствам, и это был единственный решающий момент, но повторить… Он не был уверен, что ему это под силу. Конечно, лучше было так, как было, он уехал, парень продолжал бы бегать… Как говорится, хорошо посидели, теперь хорошо разошлись. Молодой человек продолжал стоять столбом в полнейшей прострации, похоже, он ещё не до конца переварил услышанное, и Ань Жюле, не медля ни секунды, метнул последнюю бомбу: — В этом году мне исполнилось тридцать шесть лет. Ду Яньмо вздрогнул. Ань Жюле, не отводя от него глаз, чтобы не пропустить ни малейшей реакции, горько усмехнулся: — Между нами тринадцать лет, а не шесть. Он старался говорить равнодушно, но не мог унять нарастающую внутреннюю дрожь. Как никак, если прикинуть, он скрывал этот факт почти восемь лет… Поначалу он отнёсся к этому как к случайному недоразумению, которое не посчитал нужным прояснять, а потом просто не знал, как сказать. Его лицо выглядело непринуждённым, но в глазах таилось беспокойство: — Ты можешь ударить меня, я пойму. Ду Яньмо: — … И что? Его неожиданно спокойная реакция обескуражила Ань Жюле: — Эй, я говорю правду, это не шутка, я могу показать тебе удостоверение личности… Ду Яньмо невозмутимо ответил: — Я ещё в прошлом году узнал это. Ань Жюле: — … В самом начале, узнав, что Ань Жюле уехал, неизвестно куда, и неизвестно, у кого о нём расспрашивать, он естественно, отправился в центральное справочное бюро. Служащий спросил его: — Вы точно разыскиваете этого человека? Он выглядит так, но возраст не совпадает… Ду Яньмо долго не мог прийти в себя от потрясения и долго обдумывал эту информацию. Он не ожидал, что у них разница в возрасте не шесть лет, а… тринадцать. В один миг разница между ними увеличилась на семь лет. Если говорить отвлечённо, он и мысли такой не допускал, он не мог поверить и гонял эту информацию в мозгу, как жвачку, туда и обратно, припоминая разные незначительные мелочи. Например, как туманно и вскользь мужчина всегда касался темы своего образования и работы, как загадочно и непостижимо он улыбался, когда подходил очередной его день рождения, и как избегал упоминать конкретную цифру своего возраста… Это сложно было принять. Когда он думал о причине, душевная боль становилась настолько сильной, что захватывала всё тело, и удержать её было невозможно. Он не осмеливался даже представить, как человек, который никогда и никому не лгал, мог непрерывно лгать столько времени и ни разу не проколоться… Насколько же тяжко ему было хранить свой секрет в одиночку? В самом начале их отношения были далеко не такими доверительными, чтобы откровенничать. Вспоминая те три года старшей школы, Ду Яньмо был уверен, что психологически не смог бы принять эту правду. Разница в шесть лет уже заставляла его страдать, удвоенная цифра раздавила бы его окончательно и наверняка разрушила бы их отношения. В итоге… он сожалел бы гораздо больше, чем сейчас. Достаточно было одной недели, чтобы он усилием воли выкинул из головы сомнения и сказал себе: всё это мелочь. Он достаточно повзрослел, чтобы перешагнуть через эту мелочь. Он пролил столько слёз, что чуть не сжёг своё сердце, он столько всего пережил. Пусть даже осталось это недоразумение с разницей в возрасте, рано или поздно Ань Жюле всё равно бы ушёл, он ведь так и так хотел расстаться, ведь так? Ду Яньмо энергично возразил: — Это всё, что ты хотел сказать? Теперь я скажу. Ань Жюле по-прежнему пребывал в замешательстве, такая реакция слишком отличалась от его ожиданий, разве сейчас юноша не должен, подобно актёру, исполняющему женскую роль, трясти его за плечи и кричать: — Государь, ты так меня обидел, а-а-аа… Разве нет? Ду Яньмо: — Ты знаешь, почему я ни о чём тебя не расспрашивал? Ань Жюле молчал и только смотрел на парня, высокого и сильного, как и прежде, только время, как лезвие ножа, срезало с его лица всю детскую наивность, полностью, подчистую. В большом мире он получил опыт, повзрослел, стал мужчиной… В груди нарастала боль, сердце билось так сильно, словно вот-вот пробьёт насквозь грудную клетку. — Я дал себе два года, чтобы подождать, пока ты вернёшься. Ты так любил меня, так переживал за меня, ты ни слова не писал о том, что хочешь расстаться, я думал, что ты всегда будешь сочувствовать мне, но я не ожидал… что ты будешь так жесток. Его жестокость заставляла его просыпаться среди ночи от кошмаров, в которых Ань Жюле равнодушно и холодно говорил ему: «Ты мне не нужен». И как бы он ни вымаливал у мужчины прощение, всё было бесполезно. Но иногда ему снились и другие сны, сладкие, внушающие надежду. Ему снилось, как они в старой квартире Ань Жюле занимаются любовью, его любимый, утомлённый до предела, становится похож на кота и льнёт к нему нежно и ласково, а он приподнимает его подбородок и ненасытно целует, и целует, и целует… а любимый смотрит ему в глаза, неотрывно и преданно. Да, мужчина любил его, любил всегда и везде. Если бы в этот период он не укреплял сам себя этими мыслями, он наверняка впал бы в депрессию. Он добился больших успехов в ультра-марафоне, уже и СМИ обивали его порог, и он всячески с ними взаимодействовал, боясь, что он недостаточно популярен, потом наоборот, опасался, что чрезмерное внимание прессы и телевидения может в будущем добавить проблем в их отношения. Он с таким нетерпением ждал, и вот наконец они встретились, но Ань Жюле сказал, что пришёл только по работе и сделал вид, что вообще не знаком с ним. Сердце Ду Яньмо оборвалось от ужаса, в интервью он то и дело отвлекался и никак не мог собраться с мыслями. Только на фотосессии он осознал, что его тело всё так же притягательно для Ань Жюле, и он по-думал, что во всей этой ситуации хуже всего то, что если в те годы они могли начать отношения как секс-партнёры, то теперь это невозможно. Но он ошибся. Слишком ошибся. Он никогда не понимал его, не представлял, насколько сильно мужчина любит его. — Я знаю, ты любишь меня, — вдруг сказал юноша. Ань Жюле закрыл глаза и очень просто ответил: — Да. Но тут же взглянул на него: — Тебя эта херня как-то касается? Ду Яньмо растерялся. Есть в мире такая теория, «ты любишь меня, но меня это не касается». — А если… Я люблю тебя? — Аналогично, меня эта херня не касается. Ахинея какая-то. Однако, нельзя сказать, что в ней нет смысла. Любовь — это личное дело каждого человека, навязывать кому-то свои чувства — это своего рода насилие. Но для Ду Яньмо это уже не имело значения, он уже получил признание и теперь хотел удостовериться. Он взял в ладони лицо Ань Жюле и проникновенно сказал: — Ничего, пусть это тебя не касается… Я люблю тебя, очень люблю тебя, очень-очень люблю. Он помолчал немного и вновь решительно заговорил: — Поэтому ты не можешь так поступить со мной. Сердце Ань Жюле колотилось у самого горла. Ду Яньмо: — Даже приговорённые к смертной казни имеют право выслушать в зале суда, за какие преступления они наказаны. Ты баловал меня, болел душой за меня, любил меня, но ты никогда не учил меня, как тебе понравиться, как я должен баловать тебя, переживать за тебя, любить тебя. Мне кажется, ты сначала не рассчитывал долго быть со мной. Ань Жюле: — … Он знал, что мальчик довольно проницателен, но не ожидал, что он поймёт это. Тон Ду Яньмо стал немного спокойнее, но в глазах оставалась тревога: — Разве не так? Усилием воли Ань Жюле заставил себя успокоиться, он ответил: — Да. Этот ответ не стал для Ду Яньмо неожиданным, ворочаясь с боку на бок бессонными ночами, он так много всего передумал. — Ты даже ждал, когда я совершу какой-нибудь проступок, чтобы твой уход был обоснованным, а я думал, что у нас впереди целая жизнь, что мы можем ссориться, играть и любить, но ты даже в ссоре не даёшь мне шанса. Юноша всегда был неразговорчив, но если начинал говорить, каждое его слово, каждая фраза шли из глубины души. Ань Жюле колебался, он действительно не собирался оставаться с ним навсегда, всё-таки их оси времени с самого начала не совпадали, их биологические часы шли вразнобой. Ду Яньмо больше не мог сдерживаться, он снова заключил его в объятия, и с затаённой болью спросил: — Я хочу быть с тобой всю жизнь, а ты как долго хотел быть со мной? Ань Жюле больше не пытался выбраться из его объятий и бесхитростно спросил: — А ты знаешь, что это значит, всю жизнь? — Знаю, — Ду Яньмо снова взял в ладони его лицо и уткнулся носом ему в ямку между ключиц, как любил это делать прежде, — Это значит, всегда вместе, через год, через месяц, через день и через час — всю жизнь, не меньше. Ань Жюле засмеялся. Это уже ставшая классикой реплика Чан Диэя **из кинофильма «Прощай, моя наложница». Ему нравилась эта драма, возможно, он говорил, что ему нравится Лесли Чун в главной роли, великолепный и убитый горем, он несколько раз таскал мальчишку на этот фильм, но не ожидал, что тот запомнит. Ань Жюле рассеянно подумал: «Ну где же эта девчонка Ю Юй?» Он чувствовал, что больше не выдержит. Всю жизнь, не меньше… Всю жизнь. И вдруг, словно внутри Ань Жюле лопнула некая туго натянутая струна, он даже не услышал звука разрыва, только вцепился в воротник Ду Яньмо и глядя на него снизу-вверх, и хрипло произнёс: — Я скажу тебе, что значит всю жизнь: отныне и навсегда, в нищете, в радости, в старости и в болезни ты всегда должен быть рядом со мной, запомни, ты больше не свободен! Когда я состарюсь, ты будешь возить меня в инвалидной коляске, менять мне подгузники, к тому же, я не исключаю, что я буду заляпан пятнами вина, и от меня будет вонять табаком, и в жопе ничего не будет держаться… Ду Яньмо широко раскрыл глаза: — Господин Хризантема, ты сейчас сделал мне предложение? — Идиот! — Ань Жюле бесцеремонно и свирепо схватил его за голову и тряхнул, — Я прошу тебя подумать как следует, а не абы как! Может, я даю тебе последнюю возможность увидеть, что тебя ждёт, и меня тоже… «Это моя последняя возможность отпустить тебя». Пройдёт ещё пять-десять лет, и у мальчика появится другой, гораздо лучший выбор, а он не знает, сможет ли он к тому времени красиво устраниться. Возможно, он станет парню в тягость, превратится в бесполезное бремя… Нет, только не это, ни за что, он не перенесёт этого. Он лучше умрёт. Парень уверенно сказал: — Отлично. Ань Жюле выкатил на него глаза, «растудыть твою маму»: — Ну, поздравляю тебя. Ду Яньмо услышал грустные нотки в его голосе и улыбнулся: — Нет, я имею в виду… Это здорово, что я смог вернуть тебя, ты ведь больше не оставишь меня, правда? Ошеломлённый Ань Жюле только молча похлопал глазами. Ду Яньмо прижался к нему: — Я правильно понял? Юноша незаметно напирал на него, явно вкладывая в свои слова какой-то запутанный скрытый смысл, но Ань Жюле не стал отпираться и предпочёл сказать прямо и просто: — Правильно. Не придёт ли такое время, когда на него заведут уголовное дело, а первые полосы жёлтых газет запестрят заголовками на тему «Гей подозревается в убийстве на почве ревности», может эта тема ещё дойдёт и до телевизионного ток-шоу, заставив кое-кого взволнованно восклицать: «Это на самом деле потрясающе! Нет! Неужели! Думайте! Обсуждайте!» Ду Яньмо расцвёл, и Ань Жюле без колебаний вылил на него ушат холодной воды: — Главное условие — сначала ты сам должен вернуться. Ду Яньмо: — Ну, я постараюсь. «Я не поощрял тебя… — Ань Жюле не мог произнести ни слова, — Не понимаю, почему всё так изменилось?» Он предполагал совершенно не такой результат, он думал, что мальчик возненавидит его за обман и бросит, но он в стотысячный раз вернулся к началу их пути. На всю жизнь. Чан Диэй сказал: «Через год, через месяц, через день и через час — всю жизнь, не меньше». Этот мальчик, который моложе его на тринадцать лет, он в самом деле понимает, что значит вся жизнь? Глаза Ань Жюле внезапно покраснели и по щекам потекли слёзы, которые, казалось, ничто не предвещало. Вопреки всему… Вопреки всему он хотел верить ему. Ду Яньмо забеспокоился: — Хризантема… Дверь конференц-зала хлопнула, впуская стремительно идущую женщину: — Прошу прощения, главный редактор просила… Эй, Ань Жюле, ты плачешь? Ю Юй никогда не видела, чтобы этот легкомысленный бесстыдник плакал, мужчина был словно не в себе, он бездумно схватился за спинку одного из кресел и раскачивал его, словно хотел оторвать от пола, но привинченное к полу кресло сдвинуть было невозможно, и Ань Жюле только тяжело дышал, не в силах справиться с эмоциями. — Ты… Ты так обидел своего маленького Хризантему! Ду Яньмо пришлось признать, с какой стороны ни посмотри, он действительно слишком обидел этого человека. Наконец, Ань Жюле вытер слёзы, подошёл к Ю Юй и ткнул её пальцем в лоб: — Идиотка, у меня просто выпала ресница и попала в глаз. Ю Юй с сомнением хмыкнула: — М-м? Он похлопал свою лучшую коллегу по плечу и сказал: — Пойдём. — Господин Хризантема, — окликнул его Ду Яньмо. Ань Жюле остановился. — Ты не можешь не дать мне шанс. Ань Жюле немного постоял, помолчал и пошёл следом за Ю Юй. **Гонконгский фильм «Прощай, моя наложница» 1993г. снят по роману Лилиан Ли и рассказывает об отношениях двух мужчин, актёров китайской оперы, начиная с 20-х годов и до конца 70-х XX века. Показаны очень суровые условия, в которых воспитывались мальчики-актёры, с юности и до самого конца они играют один и тот же спектакль по старинной пьесе, который называется «Прощай, моя наложница». По сюжету один играет роль знатного генерала, а второй — женскую роль его наложницы, которая сопровождает его во всех трудных перипетиях жизни, а в конце, когда генерал оказался побеждён и ему грозит казнь, она кончает жизнь самоубийством, перерезая себе горло мечом (этот сюжет взят из настоящей истории Китая, он использован в исторической дораме «Интрига мэйжень. Приквел»). В жизни эти молодые люди состояли и в интимных отношениях, а потом один из них (исполнявший роль генерала) решил жениться. Это был большой удар для второго, но помешать счастью партнёра он не в силах. 52 года будут длиться их взаимоотношения, пройдут через Культурную революцию, взлёты и падения, конфликты и примирения, любовь и ревность. Только вдвоём на сцене, где один всегда в женском образе, а другой — благородный воин, они живут в мире своей призрачной любви…