Счастливая жизнь.

Не просто чашки. В коридоре Ю Юй спросила его: — … С тобой всё в порядке? Во всём редакционном отделе разве что наивная дурочка Жень Ий могла поверить в сказку о ресничке. Ань Жюле не ответил, зато резко повернулся, схватил Ю Юй за горло, прижал к стене и злобно прошипел: — Десять минут! Ты же обещала, через десять минут! Ю Юй закашлялась: — Э… Меня главный редактор задержала… Я ничего не могла сделать! Рассерженный, он отпустил её. Конечно, он придушил её не в полную силу, Ю Юй быстро оправилась. — А-а, ты опоздала на десять минут, теперь всё… Ань Жюле действительно хотелось плакать, первые десять минут он ещё мог спокойно распрощаться, но в следующие десять минут ситуация изменилась с точностью до наоборот. «Придурки, блядь, все придурки». Но вопреки всему он любил этого мелкого негодяя. Поэтому главный придурок здесь он сам, и никто другой. Он позвонил агенту Ду Яньмо: — Передайте ему, чтобы не приходил сюда больше, а если он хочет чем-то таким заняться, то как только он займётся работой, так я сразу дам ему то, что он хочет. Агент просто захлебнулся от восторга: — Уважаемый Ань, отныне я буду почитать Ваших предков. Ань Жюле не стал деликатничать: — Хорошо, тогда не забудьте внести меня в семейный реестр и передайте Вашим потомкам, что я буду не прочь получать от них жертвенные дары на все праздники. Агент: — … «Вы со своей любовью и друг другу все кишки вымотали, и меня скоро в гроб вгоните!» Ду Яньмо действительно послушался и перестал приходить в редакцию, что доставило немало сожалений всем сотрудникам, населявшим высотное здание офиса. Представьте себе, вы приходите на работу, а в холле сидит такой красавец и совершенно бесплатно радует ваш взор; на свете редко случаются такие приятные события, особенно для девушки на стойке регистрации, настолько чистой и неопытной, что ей не приходило в голову даже чуть-чуть подкрасить глазки. Ань Жюле сдержал слово и как только узнал, что Ду Яньмо поехал на фотосессию, сразу отправился в съёмочный павильон. Как только он вошёл, Ду Яньмо весь преобразился и засиял так, что сотрудник павильона даже протёр глаза: — Мне кажется, или у него правда отрастают собачьи уши и виляющий хвост, и вываливается язык, как будто он пытается что-то сказать… Я три дня не спал, наверно, у меня галлюцинации? Агент не проронил ни слова, не мог же он сказать «уважаемый, ты видишь его истинное обличье. Но это не собака, а волк. Он только кажется ручным, а на самом деле коварный и подлый, и если ты зазеваешься, он вцепится тебе в горло и перегрызёт, быстро, точно и безжалостно». Сегодня Ду Яньмо снимался в одежде торговой марки, которую он рекламировал, упомянутый бренд развивался в направление роскоши, экстравагантности и сексуальности. Ань Жюле ещё не видел его в этой одежде, это было что-то новое. По завершении съёмки Ду Яньмо переоделся в свою привычную одежду: белая футболка и джинсы, никаких лишних деталей, волосы помыты и весь модный антураж тоже смыт полностью. Именно такой вид его устраивал, именно это ему больше всего идёт. Как говорит старая тайваньская поговорка: «привези быка в Пекин, он и в Пекине будет быком», а то, как он старательно выряжался на прошлой неделе, когда приходил в издательство, так это просто понты с расчётом на то, чтобы произвести впечатление на посторонних. Мальчик нисколько не изменился, не в его характере гнаться за поверхностным блеском и прочей мишурой, вот только внутренняя энергетика стала другой. Ань Жюле вспомнил его пространные рассуждения несколько дней назад, видимо, и его речевые навыки существенно выросли. Ань Жюле шагнул вперёд: — Следуй за мной. Ду Яньмо: -? «Куда мы идём?» Gay Bar. Сегодня Ань Жюле устраивал здесь небольшое торжество в честь прибытия себя-любимого на родину, присутствовал весь творческий бомонд модной индустрии, пришли все, знакомые и незнакомые. Как только Ань Жюле появился в баре, к нему тут же подошли несколько пассивов, с которыми он поддерживал приятельские отношения, с вопросами: — Господин Хризантема, Вы ещё не разучились прыгать? Мы боимся, что эти грубые янки не знают кузнечика Алана Тама, и Вы там совсем не веселились. (Алан Там, он же Grasshopper, Кузнечик — Гонконгский актёр, певец и продюсер. Самый известный фильм с его участием — «Доспехи Бога». В 1980-х годах был очень популярным исполнителем романтических баллад в современной обработке. Клип можно посмотреть ниже.). — Только ты меня понимаешь, — Ань Жюле ласково ущипнул пассива за упругую щёчку, и вдруг, указав на стоявшего позади него Ду Яньмо, обратился ко всем присутствующим, — Это мой друг, он никогда здесь не бывал, предоставляю его в ваше распоряжение. Он снял куртку и лёгкой походкой неторопливо взошёл на сцену. Все сразу поняли, что сейчас будет шоу, и дружно захлопали в ладоши. Интимное освещение бара прорезали огни прожекторов, красные, синие, жёлтые, диджей включил пульсирующую электронную музыку, и Ань Жюле, вытянув на сцену ближайшего крепкого парня, начал медленно раскачиваться под музыку. Чёткие подпрыгивающие танцевальные шаги были запредельно вульгарны, но в то же время в каждом движении сквозило бесконечное очарование, его раскрытые ладони снова и снова самозабвенно обрисовывали тело так, будто это чьи-то чужие ладони жадно и чувственно оглаживали его всего. Его лицо манило, взгляд скользил вдоль окружающей сцену толпы, тело как будто светилось изнутри под перекрещивающимися на нём разноцветными лучами прожекторов. Определённо, этот человек был не знаком Ду Яньмо, его господин Хризантема… всегда был в его руках, даже если они шли по улице, он мог оглянуться на красивого парня, но неизменно констатировал: — Хм-м… Всё равно мой принц Ду самый лучший. Принц Ду… Есть такая марка мороженого, называется Duroyal (франц. королевское, от короля), Ань Жюле очень любил вафельные рожки этой марки; в летнюю пору он покупал и очень эротично поедал рожок перед его глазами, заставляя кровь закипать от возбуждения, и приговаривал: — Когда я закончу облизывать короля Ду, я начну облизывать принца Ду, м-мм… (На китайском Duroyal пишется杜老爷 — dù lǎoye, здесь общий иероглиф с именем Ду Яньмо杜 — dù, груша). Пусть его слова частенько отдавали цинизмом, и поведением он порой смахивал на сумасшедшего, но чувства Ду Яньмо всегда ставил на первое место. Теперь всё было не так, окружённый толпой, яркий, обворожительный Ань Жюле даже не смотрел в его сторону. Утомившись прыгать, Ань Жюле сошёл со сцены. Насквозь пропитанная потом тонкая рубашка прилипла к телу и обрисовала все его прекрасные изгибы. Парень, с которым танцевал Ань Жюле, сошёл со сцены следом за ним и обнял его за талию, на что Ань Жюле совершенно не рассердился, наоборот, повернулся к мужчине, погладил того по крепкой груди и сжал, показывая всем, что уж кто-кто, а он никогда не останется без внимания. Парень усмехнулся и засунул что-то в задний карман брюк Ань Жюле, а затем пошёл на танцпол. Ань Жюле: — Фух, хочу выпить. И сразу, как в поговорке «кинул клич — отзывается сотня», со всех сторон банкетного стола потянулись приятели с бутылками, торопливо наливая вино в его бокал и попутно делясь последними сплетнями: — Этот парень — волк, он совсем недавно здесь появился, говорят, он обычно ни на кого не обращает внимания, но ты его зацепил. Термином «волк» в их кругу обозначали превосходно сложенного и на редкость миловидного мальчика из тех, что раз в сто лет встречаются. Было время, когда молодых новичков подразделяли только на мартышек и мишек, теперь вот собрался полный комплект ролевых персонажей из причудливого мира фэнтези. — О, оказывается, это волк. Недаром он так хорош на ощупь, — Ань Жюле показательным жестом схватил себя за грудь. Внезапно рядом с ним сел Ду Яньмо, придвинулся ближе и выпятил крепкую, рельефную грудь, обтянутую белой футболкой, аппетитную и смачную. Ань Жюле: — … «Не трогай, я запрещаю тебе трогать его», мысленно сказал мужчина сам себе. Затем вытащил из заднего кармана предмет, засунутый туда партнёром по танцу, это оказался презерватив размера XL, на упаковке фломастером был написан номер телефона. Ань Жюле неприлично рассмеялся: — Ха-ха-ха, боюсь, он слишком здоровый… Один из приятелей оживился: — Эй-ва, если он тебя не устраивает ни фигурой, ни лицом, ни размером, отдай его мне! Ань Жюле: — Если ты так настаиваешь, я предложу тебе кое-что получше. Приятель: — Что? Он улыбнулся и показал на так и не дождавшегося, чтобы его полапали за грудь Ду Яньмо, лицо которого стало некрасивым от огорчения: — По давней традиции, если кто-то хочет заполучить его, моё Величество Хризантема благословит вас в добрый путь, а заодно две коробки презервативов даст вдогонку. Две коробки… «Мастерство» Ань Жюле всегда было превосходным, тем более отшлифованное многолетней практикой; в этих делах он считался экспертом, и если актив удостоился его рекомендации, значит «товар» первосортный, надо брать. Народ за столом оживился, эта новость сразу заставила всех присутствующих за столом пассивов оставить заурядные возлияния и скучный обмен сплетнями и, потирая руки от нетерпения, заняться жеребьёвкой «камень, ножницы, бумага». Но вот загвоздка… Выставленный «на аукцион» Ду Яньмо побледнел как смерть, он совершенно к этому не стремился и чувствовал себя так, будто его обложили со всех сторон, и остаётся только погибнуть в жестоких мучениях. Кто-то проговорил со вздохом: — Вам лучше оставить его себе, не надо нас искушать попусту. Попросту говоря, когда пара ссорится, даже собакам лучше не встревать. Ань Жюле презрительно оскалил зубы, «вот кучка трусливых развратников, как же с вами скучно». Он оставил компанию и снова вышел на сцену, попрыгал под несколько песен, вернулся за стол, выпил, закусил, и так несколько раз туда и обратно, развлекался как мог, и Ду Яньмо не пытался ему препятствовать. Он не знал, чего добивается Ань Жюле, но раз уж он оказался здесь, злить мужчину он не будет. Поневоле ему пришлось терпеть. Остальные, заметив неприязненное выражение его лица, уже давно отсели от него подальше, образовав маленькие междусобойчики. Иногда некоторые из них бросали в его сторону выразительные взгляды и даже неосторожно подмигивали, но неизменно натыкались на холод. Однако, находились и такие, кто с затаённой надеждой — а вдруг обломится? — подкатывали с прямыми предложениями: — Ты в самом деле такой неприступный? Мои умения нисколько не хуже, чем у этого Хризантемы. — Жаль только, что очко безразмерное, — откуда ни возьмись насмешливо вклинился в разговор Ань Жюле, — Если тебя как следует растянуть, мы вдвоём в тебя въедем, может, ещё и для третьего место останется. Оскорблённый пассив продолжал хорохориться: — Это только доказывает, что у тебя маленький! Два пассива затеяли перепалку, как будто вокруг никого не было. Обмен ядовитыми репликами обрёл зримые формы: один кидается мышьяком, другой бросает красную голову журавля (считается ядовитой), а падкий до зрелищ народец уже готовится запастись попкорном и колой и сесть поудобнее, чтобы ничего не пропустить. Все увлеклись, полагая, что непримиримая вражда сторон сейчас выльется в настоящую бойню, и на сцене вот-вот появятся нож и пистолет, и в этот момент вдруг во весь гвалт просачивается одна фраза: — Зашибись, как у вас весело. — От вас не отстаём. Другой: — А я смотрю, у тебя язык не заржавел. Ань Жюле: — Я его целыми днями шлифую. — Наверняка от болтовни во рту пересохло. Давай выпьем. Народ: — … Оба разошлись как два героя, отдавшие должное отваге друг друга, под сочувственный смех остальных. Шумная гулянка рассосалась к рассвету, Ань Жюле так ни с кем и не пошёл. Ду Яньмо совершенно изнемог и с удовольствием подставил лицо ночному ветру. Прохладные потоки уносили накопленный за ночь негатив, принося взамен успокоение. Подвыпивший Ань Жюле шёл, заплетаясь ногами и спотыкаясь, наконец, привалился к парню и как ни в чём не бывало томно произнёс: — Понеси меня. Ду Яньмо без лишних слов поднял его и закинул себе на спину. То же тепло, та же приятная тяжесть, для них это было как возвращение в давно минувшие годы. Ань Жюле: — Я тяжёлый? Ду Яньмо: — Ты лёгкий. Ань Жюле засмеялся, уткнувшись в его плечо. Нет, он тяжёлый, очень тяжёлый, тяжесть усиливалась, как только он начинал думать о пяти, о десяти последующих годах… обо всей жизни. Ду Яньмо желал добиться шанса с ним, но он не хотел давать ему этот шанс, он действительно не мог себе этого позволить. Ань Жюле снова спросил: — Как ты себя чувствовал сегодня вечером? «Ужасно. Предельно несчастным». Однако, после минутного молчания Ду Яньмо уклончиво ответил: — Ты очень хорошо танцуешь. — Да, а ещё я хорошо пою, меня называли королём ретро-шлягера… — и он начал петь все подряд старые, бывшие когда-то в моде шлягеры, их слова практически не различались, всё об одном и том же, и он с удовольствием пел, — Зачем нам с тобой ожесточённо мериться силами? Посмотри, ночь так темна, а сон так крепок, я ничего не могу с собой поделать, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… моя любовь дошла до кипения… Моя любовь дошла до кипения… И моя боль дошла до кипения… Слово «кипение» Ань Жюле пел на пределе звука, но не прекращал, упорно желая допеть до конца: — Моя боль дошла… до кипения… боль… (Ань Жюле поёт песню под названием «沸腾» — кипение. Исполнитель — Princess Ai, есть одноимённая японская манга, героиня которой — принцесса из другого мира и талантливая певица. Клип можно посмотреть ниже, текст песни под главой). Постепенно звук его голоса сошёл на нет. Он не спрашивал, куда Ду Яньмо несёт его, куда хочет, туда пусть и несёт. Ань Жюле: — Я привёл тебя с собой исключительно, чтобы ты увидел, что без тебя я всё равно замечательно и прекрасно провожу время. — … Ань Жюле: — На видео ты выглядел таким, каким я тебя никогда не видел… Я не собирался с тобой ожесточённо мериться силами, это бессмысленно. Ты не виноват, и не надо всё время думать о возмещении долга, у каждого своя жизнь, никто никому ничего не должен, так что всё в порядке… Неожиданно Ду Яньмо подхватил разговор: — … Боль дошла до кипения. — Что ты сказал? — ошеломлённо переспросил Ань Жюле. Ду Яньмо повторил слова песни, которую он только что спел. Ань Жюле тихо рассмеялся: — Эти слова тоже просто преувеличение… — Когда я вернулся домой и увидел то, что ты мне прислал… Я тогда почувствовал именно то, о чём пелось в этой песне. Боль дошла до кипения. По-другому Ду Яньмо не смог бы описать это чувство. По-другому описать невозможно. Ду Яньмо: — Когда мой папа ушёл, я был ещё маленьким, но я до сих пор могу вспомнить день похорон, траурный зал, обряд прощания, помню всё очень отчётливо. Но я не могу вспомнить, что я делал в тот день, когда получил от тебя эту посылку. Это было слишком больно, так больно, что ему не хотелось вспоминать. «Господи, вот так гуава», — подумал Ань Жюле. Он хотел рассмеяться, но ничего не вышло. «Так тебе и надо. Ты заслужил. Заслужил». Счастье и страдание переплелись в его душе в тугой комок, потому что ему тоже было больно, а если больно только ему одному, то это несправедливо, однако, вопреки всему он чувствовал себя виноватым… Он чувствовал вину за боль парня, особенно за то, что именно он причинил ему боль. «Ты сентиментален, как шлюха», вспомнил Ань Жюле крылатую фразу, ставшую классикой и горько усмехнулся. Ду Яньмо: — Господин Хризантема. — М-мм? — Между нами разница в тринадцать лет, по правилам ты должен считаться моим старшим. Услышав эти слова, Ань Жюле снова подумал, что так ему и надо, будь он проклят, «твоя боль дошла до кипения, а потом испарилась, и я тебе не сочувствую!» Ду Яньмо: — Я знаю, если ты что-то сказал, ты назад свои слова не заберёшь, и поскольку я младший, я буду просить тебя не один раз и не два, а сотни и тысячи раз, чтобы ты понял и снизошёл до меня, но только не надо устраивать мне проверок или ещё чего-то подобного. Без тебя моя жизнь не будет лучше, и у тебя точно так же… Ду Яньмо видел его насквозь, не оставляя никаких лазеек для манёвров, но Ань Жюле будто шлея под хвост попала, и он жёстко возразил: — Кто тебе это сказал? Наверняка в мире есть другие парни, способные сделать меня счастливым, просто мне пока ещё такой не встретился… На что Ду Яньмо сказал, как отрубил: — Не будет такого, если он сделает тебя счастливым, я сделаю тебя ещё счастливее, ты ни с кем не будешь счастлив так, как со мной. Ань Жюле: — Это ты так меня проклинаешь… — Да, — согласился Ду Яньмо, — Если ты с кем-нибудь сойдёшься, я не буду желать тебе счастья, я буду желать, чтобы вы расстались… Он не великодушный человек и никогда им не был. Он с детства отталкивал младшую сестру, ревновал учителя к его девушке, и уж тем более не хотел, чтобы этот мужчина искал себе кого-то другого. Он определённо сумасшедший. Что он там говорил о возмещении долгов… Да, этот мужчина и есть то место, где он всю жизнь будет наслаждаться покоем и счастьем, то место, где он будет спокойно жить и с удовольствием работать, к тому же, он виноват перед ним, значит, теперь он будет крепко держать его в объятиях и вернёт всё, что должен. Ду Яньмо продолжал гнуть свою линию: — Господин Хризантема, когда я учился в школе, нам на уроке истории рассказывали одну притчу о человеке, который нёс на спине другого человека, и тот сказал ему: «один твой шаг равен одному году, сколько шагов ты пронесёшь меня, столько лет я буду защищать твой родной край». Если я пронесу тебя тысячу, десять тысяч шагов… ты поверишь мне? «Поверю во что? Поверю, что мы всю жизнь будем вместе и никогда не расстанемся? Чушь какая». Ань Жюле очень долго молчал, так долго, что Ду Яньмо уже решил, что тот заснул по пьяни, как вдруг услышал: — Отпусти меня. — Я прошёл только сто шагов… — Один шаг — это один год, сто шагов — это сто лет, тебе этого мало? Ань Жюле спрыгнул с его спины, а потом поднявшись на цыпочки схватил его за голову и потряс из стороны в сторону: — Дай мне подумать, дай подумать… — Хризантема, сначала… — Хватит! Дай мне подумать, ты слышишь?! — гневно рыкнул Ань Жюле. Вокруг воцарилась тишина, только осталось маленькое, ускользающее в тишине эхо от возгласа Ань Жюле. Ду Яньмо ещё никогда не видел, чтобы мужчина терял самообладание, и тихо ответил: — Я понял. *** В тот прошлый период, когда он вернулся домой и обнаружил посылку и письмо, Ду Яньмо непрерывно думал: он действительно в чём-то не прав, но даже если так, неужели он заслужил такое непомерное наказание? Он верил всему, о чём так хорошо говорил мужчина, в итоге все его слова оказались ничтожными… Чем больше он думал об этом, тем больше впадал в отчаяние. Он бродил по дому, как ходячий мертвец и по чистой случайности запнулся о ту коробку, к которой не хотел притрагиваться. Коробка упала, раскрылась и все вещи из неё вывалились наружу. Его сменная одежда, его чашка, его… каждая вещь, которой в течение года не пользовались, была чистой и свежей, как новенькая, ни малейшего следа пыли или затхлости, даже одеяло, которым он год не укрывался, кажется было только что высушено на солнце, мягкое и пушистое, нежно благоухающее его любимым ароматом. Ду Яньмо очень долго в растерянности смотрел на вещи. Этот человек так берёг его, так лелеял, никогда не говорил, что скучает, но так прилежно ухаживал за его вещами, стирал их, сушил и гладил, ожидая, когда вернётся владелец и начнёт ими пользоваться. Он считал… что если бы не эта его долгосрочная командировка, Ань Жюле так и ждал бы его, а он только и делал бы, что возвращался и снова покидал его, и так до бесконечности. В конце концов, привыкший к тому, что его слепо балуют, он не увидел, что партнёру плохо, не понял, что Ань Жюле тоже может устать, и они в конце концов разойдутся… Поистине, ничего нет хуже запоздалых сожалений. Ду Яньмо сожалел, потому что ему не хватало Ань Жюле. Потом он покается, но пока больше не будет преследовать его, потому что теперь он здесь и ещё не поздно всё вернуть. На самом деле он должен радоваться. Пока мужчина не вернулся в Тайвань, ему необходимо было что-то предпринять. У него всё хорошо, главное, нужно добиться полной независимости. Он уже сделал в некотором роде карьеру, но нужно ещё больше укрепить свои позиции и застраховаться, встать на ноги и сделать так, чтобы у них не было причин для расставания. Ду Яньмо собрался с духом. Он пользовался вниманием СМИ и предпринимателей, несколько фирм предлагали ему сняться в рекламе и стать представителем их брендов. Он не слишком в этом разбирался, но вышел в Гугл… и вскоре нашёл модельное агентство. Он был готов к тому, что его забракуют, но неожиданно с ним связались и проявили заинтересованность. Его агент решил, что приобрёл в его лице настоящее сокровище и радовался, пока… — Я хочу сниматься в рекламе, но не буду сниматься обнажённым, только до некоторой степени, не более. Агент презрительно подумал: «Ты будешь спорить со мной?» Но Ду Яньмо был очень серьёзен. У него было много опасений: во-первых, он по-прежнему позиционировал себя как спортсмена-супермарафонца, не желая выходить за пределы этого занятия; во-вторых, съёмки в рекламе дают слишком поверхностную славу, чтобы она могла длиться долго, это затяжная война, конца которой не предвидится, и ему предстоит постоянно быть на связи с агентом. В-третьих, популярность доставляет достаточно много проблем, а у него ещё есть много планов, которые нужно осуществить, это требует времени. Блистать на подиумах — это не то, чего он на самом деле желал. Ему просто нужно немного известности, чтобы достичь ещё большего. Боясь, что мужчина не станет его искать, он не смел покидать Тайвань и переключился на внутренние соревнования. Борьба за каждую возможность дать интервью заставляла его брать первые места, снова и снова брать только первые места. Потому что только у того, кто имеет первое место, есть бо́льшая вероятность, что его заметят. Он не брался за слишком много модных течений, боясь растратить себя. На этот раз его кандидатуру одобрила модная Нью-Йоркская торговая марка. Совершенно случайно так совпало, что один из высокопоставленных партнёров модного журнала увлёкся спортом и часть прибыли от своего торгового предприятия вложил в долгосрочное спонсирование спортивных мероприятий, в том числе и марафонский забег по странам Центральной Азии (Китай, Вьетнам), таким образом, Ду Яньмо получил известность, и модный журнал пригласил его на интервью и фотосессию, в итоге… Он наконец-то дождался мужчину. Пусть даже тот и не вернулся к нему. *** Ань Жюле сказал «если хочешь», но на самом деле он так не думал. Он взял напрокат стопку BL новелл и комиксов, читал каждый день и удивлялся чрезвычайной популярности мужчин зрелого возраста, он действительно восхищался этими персонажами, их отвагой и членами, которые долго сохраняли твёрдость. Неизвестно, сколько он прочитал, но на жизнь смотрел, как слепой, наполняясь любовью и надеждами. Он вспомнил тот вечер много лет назад, когда в похожей ситуации Цяо Кенан дал ему драгоценный совет: «Если любишь, прими всем сердцем». Он принял, давным-давно принял, накопил энергию и сохранил силы, и не умер при этом, но сейчас… Он снова изливал душу Цяо Кенану: «Сяо Цяо, я боюсь, не поверишь, очень боюсь». Joke nán: «Было бы странным не бояться, у тебя раньше было больше храбрости, чем ума, теперь наконец, наступило равновесие». Ань Жюле засмеялся. Отсмеявшись, продолжал анализировать себя: «Тебе объяснить, почему я боюсь? В своё время я ничего не боялся, либо с большим трудом признавал, что боюсь, а сейчас всё не так, в чём же проблема?» Joke nán снова прислал ему фразу «из прошлого»: «Потому что ты состарился, уважаемый» Чёрная Хризантема: «…» Один говорит «ты считаешься моим старшим», другой говорит «ты состарился», до они словно сговорились вывести его из себя! «Это ты старый! Ты старше меня! Вся твоя семья старая! Да мать твою растак, мне всегда будет восемнадцать, я как в сказке, никогда не состарюсь!» Joke nán: «Правильно, я старый, и вся моя семья старая, кажется, я должен страдать по этому поводу, но я этого не делаю. Мы все знаем, что состаримся, но если ты в это не веришь, чего же тебе бояться?» Чёрная Хризантема: «…» Можно либо не бояться старости, либо не признавать её, это что, и есть окончательный выбор? Joke nán: «Как-то один работник СМИ рассказывал, что когда он сталкивается с какими-либо сомнениями, он пытается представить, как бы он поступил, будь ему двадцать лет? Если причина твоих сомнений старение, страх перемен в жизни, заставь себя вернуться в состояние двадцатилетнего и прими решение. Если тебе вечно восемнадцать, и ты как в сказке, никогда не состаришься, тебе незачем заставлять себя, а теперь подумай… кто ты?» Ань Жюле начал перечислять: «Его светлость Хризантема. Я великий, я главный, я ко всему отношусь несерьёзно, ты единственный, к кому я не могу относиться несерьёзно». Joke nán: «Тогда чего ты боишься?» Чёрная Хризантема: «Боюсь, что он не сможет любить меня всю жизнь, а у меня не хватит сил с ним расстаться». Joke nán: «Блядь, такие отвратительные слова, тебе не стыдно так говорить?». Чёрная Хризантема: «Ага». И правда, как только он всё рассказал, он сразу понял, что его опасения глупы, это всё равно, как не успев родиться, начать переживать о смерти или сидеть вместе со всеми в самолёте и переживать, что разобьёшься. Однако, за свою жизнь он один раз уже чуть не умер, и боится, что второй раз вряд ли переживёт. Если однажды вас накормили какой-то дрянью, а потом поклялись всё исправить и пытаются убедить, что теперь всё будет по-другому, любому будет страшно попробовать вновь. Joke nán: «А если серьёзно, посмотри на это с другой стороны, как долго ты ещё проживёшь? То, что ты опять мучаешься, не в силах расстаться, это всего лишь такой период, за ссорами и руганью не заметишь, как подойдёт конец». Да, как долго? Ань Жюле задумался, встал, прошёл на кухню и посмотрел на свою коллекцию чашек. Его привычка собирать чашки сложилась давно. Он постоянно ставил на полку семь чашек, каждая имела определённое значение: радость и печаль, любовь и ненависть, одержимость, глупость, все вместе они и есть его жизнь. Не такая уж и долгая. Выбранную Ду Яньмо чашку с розовыми сердечками, символизировавшую «любовь», он вернул ему вместе со всеми вещами и не поставил вместо неё другую чашку, и не собирался ставить. Когда-то он уже перебил все чашки, теперь пусть эти чашки примут на себя его отчаяние… Неужели на всю жизнь? Заставить себя вернуться в двадцать лет… Нет, он вернётся в свои пятнадцать-шестнадцать лет, когда он слишком любил одного мужчину, он был так наивен и глуп, но искренне верил, что это на всю жизнь. А позже тот мужчина собственными руками уничтожил его преклонение перед ним. Жаль, очень жаль, стать счастливым не удалось, как же теперь отважиться? Потеряв любовь всей своей жизни, он быстро приспособился к мимолётным, ни к чему не обязывающим связям, и тем самым надёжно оберегал себя от разрушения и боли, и какой в этом смысл? Ань Жюле ничего не приобрёл, самое большее — это коллекция чашек. Перестав размышлять, он взял жёлтую чашку и неожиданно расслабил руку. «Дзынь!» — чашка разбилась. Он взял другую и тоже бросил об пол. Он бросал радость, разбивал гнев, уничтожал страдания, и вот уже нет радости, уничтожена ненависть, пропала одержимость… Осталась только любовь и та кривая чашка, подаренная ему юношей. Это его ритуал. Закончив, Ань Жюле взял веник и подмёл осколки. Теперь вся его прошлая жизнь — это сплошные осколки, и больше нечего бояться, нужно снова дать шанс и мальчику, и себе самому. Если честно, они ещё не прошли точку невозврата, всё это лишь его собственные внутренние демоны. Теперь всё прошло, представим, что он, прежний, вчера умер. Он вернулся к компьютеру и написал Цяо Кенану: «Всё». Joke nán: «?» Чёрная Хризантема: «Я перебил все чашки». Joke nán: «… И?» Чёрная Хризантема: «Ты прав, не важно, как долго это продлится, я не хочу мучиться. Я хочу купить новые чашки». Он пойдёт вместе с мальчиком. В прошлый раз он позволил ему выбрать лишь одну чашку, любовь, теперь же он хотел вместе с ним, рука об руку, восполнить до конца все радости и печали… и разделить их с ним, безоговорочно. А потом оставит себе только ту чашку, которая символизирует любовь. Остальным чашкам-чувствам он решил дать время, чтобы посмотреть, смогут ли они пройти вместе с ними всю жизнь. Текст песни «Кипение» (перевод примерный): Не спеши, не требуй от меня поцелуев, Не подавляй своим вниманием, Прошу тебя, помедли, подожди. Любовь обжигает, как крутой кипяток, После неё остаются шрамы. Не смотри на меня так, дай подумать. Вопрос, какие узы можно назвать вечными, Если любовь и ненависть — Это как жар и холод. Меня бросает то в жар, то в холод, Любовь кипит во мне, но ты Притворяешься, что ты здесь ни при чём, И делаешь вид, что не знаешь меня. То далеко, то близко, то холодно, то жарко, Любовь и ненависть — для меня одинаково серьёзны. Жар ли коснётся сердца, или холод — Это одинаково больно. Зачем нам с тобой ожесточённо мериться силами? Посмотри, ночь так темна, а сон так крепок, Я ничего не могу с собой поделать, Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, Моя любовь дошла до кипения, Моя любовь дошла до кипения, И моя боль дошла до кипения…