Счастливая жизнь.

«Что было потом» Ань Жюле жил во многих домах. В больших и маленьких, старых и новых, роскошных и ветхих… Слово «дом» означает крышу над головой, помещение, в котором кроме тебя, помещается множество чрезвычайно важных вещей, вот только одного человека для жизни в доме не достаточно. В каждом доме он реализовывал множество идей по перепланировке пространства и обустройству; даже в период его отношений с Ли Яояном он занимался наведением уюта и порядка в той квартире в старом доме под снос. У него было всегда много вещей, одной только одежды, обуви и косметики десять с лишним чемоданов, но каждый раз, уходя, он уходил чистым и никогда не брал с собой ничего, кроме личных вещей. Поэтому ему было чрезвычайно трудно отрешиться от сомнений и войти в свой прежний дом, как настаивал Ду Яньмо. Поскольку этот шаг в той или иной мере вносил изменения в его более-менее устоявшуюся жизнь. Пока он хотел… избежать этого, хотя бы на время. Но неожиданно вмешалась жестокая реальность, и безжалостные волны судьбы толкнули его, подхватили и поволокли, клубясь пеной и снова переворачивая его жизнь вверх дном. Проснувшись наутро в своём новом доме и увидев перед собой Ду Яньмо, Ань Жюле едва не разрыдался. Он прикрыл лицо рукой и попросил: — Принеси мне телефон. В памяти мелькали только отрывочные кадры, как «дочка», доброжелательно улыбаясь, подливал ему вино и подталкивал ему бокал со словами: «Пей до дна», специально, с особым, изощрённым лицемерием! Если человек льстит и угодничает перед вами без видимых причин — так и знайте, у него явно недобрые намерения! Он знать не хочет того дьявола, который всё это устроил! Ду Яньмо послушно принёс мобильный, Ань Жюле, возмущённо пыхтя, нажал на быстрый набор — номер Х! Выключен, вот мошенник! И что ещё больше разозлило, так это то, что и внутренний стационарный телефон тоже был отключён, «номер, который Вы набираете, временно недоступен». Если не пойти к нему домой, чтобы напрямую потребовать ответа, придётся ждать понедельника, когда этот негодяй выйдет на работу, и тогда звонить и ругаться по рабочему телефону. За два выходных дня огонь гнева поутихнет, и в нём уже не будет нужной силы. Тем временем Ду Яньмо, соблюдая нейтральное молчание и очень хорошо сориентировавшись в новом доме Ань Жюле, поднёс ему стакан воды и таблеточку, кроме того, подготовил махровое полотенчико, пропитанное горячей водой. Ань Жюле выпил таблетку от головной боли и обессиленно откинулся на подушку, предоставив Ду Яньмо, подобно верному псу, обтирать его лицо горячим полотенцем. Его лицо выглядело опустошённым, взгляд мёртвый. Внутри у Ду Яньмо нарастало волнение из-за отсутствия вполне ожидаемого гневного рычания. — Господин Хризантема, как твоя голова, ещё болит? «Не просто болит!» — Ты же… видишь… что происходит… Голос, переполненный обидой, дрожит и не слушается. Чуткий и наученный многолетним опытом совместной жизни с любимым человеком, Ду Яньмо ничего не ответил. Как-никак, он прекрасно изучил нрав мужчины и знал: когда Ань Жюле сердится, лучше отпустить его, чтобы сам перебесился, рано или поздно, он успокоится, и всё будет хорошо. И действительно, Ань Жюле, не дожидаясь его ответа, зарылся как страус с головой под одеяло, что-то бурча себе под нос, из-под одеяла доносились только неясные обрывки фраз. Ду Яньмо вздохнул и оставил его заниматься интроспекцией (в психологии — самоизучение, самоанализ). Через некоторое время он принёс купленный в нижнем супермаркете завтрак. — Если ты проголодался, можешь поесть. Ань Жюле не отозвался. Он долго сдерживался, больше десяти минут не вынимал голову из-под одеяла, и Ду Яньмо начал бояться, что он попросту задохнётся. Он присел на край кровати, наклонился, подул на торчащие из-под одеяла красные уши любовника и прошептал: — Ну давай, поднимайся, если тебе не нравится, что я здесь, я немедленно уйду. Ань Жюле что-то пробормотал, перевернулся на другой бок и снова спрятал лицо под одеялом. Ду Яньмо не понял, хорошо это или плохо? К сожалению, ему была видна только шея мужчины, белая, словно припорошённая пудрой, соблазн был так велик, что Ду Яньмо, чтобы удержаться от мысли о поцелуе, просто решил встать, но тут же был схвачен мужчиной. Ань Жюле тихо и грустно проговорил: — Подожди, я сейчас. — Хорошо. Ду Яньмо сжал губы и вернулся на место. Партнёр не прогонял его, но и не спешил сказать, что не сердится больше. Ду Яньмо, стараясь не дышать, осторожно прилёг за спиной мужчины и обнял его, прошептав на ухо: — Не молчи, выскажись… И успокойся, я не буду смотреть на твою стену. Ань Жюле откинул одеяло. Ду Яньмо видел, о чём он думает, и поспешил объяснить: — Не нужно винить господина Цяо, это я его попросил… Ань Жюле: — Я его знаю почти пятнадцать лет. Ду Яньмо: -? Ань Жюле с обидой выдохнул: — У меня в голове не укладывается, как он мог это сделать. Он снова замолчал, но смысл сказанного был ясен: на самом деле его рассердило не происшествие само по себе, а то, что Цяо Кенан подтолкнул их в тот момент, когда он был ещё не готов; всё произошло настолько неожиданно, что он не знал, как реагировать, какие чувства показывать любимому парню. Все эти вещи, стена, фотографии, фотоплеер — это самая интимная тайна его сердца, и он не собирался ею делиться, но… Ду Яньмо вдруг понял, что он имеет в виду и сжал его руку: — Я так завидую тебе. Ань Жюле: -? — И очень ревную, — Ду Яньмо уткнулся лицом куда-то в шею Ань Жюле, его голос прозвучал глухо. Он прижимался с таким доверием и зависимостью… Он понимал, что даже если между влюблёнными очень хорошие отношения, в жизни обоих могут быть вещи, о которых невозможно рассказать откровенно. Возможно, именно по причине влюблённости у его возлюбленного были определённые условия, он просто хотел лучше выглядеть в его глазах, сохранить некий возвышенный и прекрасный образ; а у него самого в силу возраста нет права упрекать его в чём-то. Можно, конечно, изменить такое положение, но это будет не великодушно. Это будет ужасно мелочно. Парень явно был расстроен и скорее всего, не хотел это скрывать. Ань Жюле невольно смягчился и тяжко вздохнул. Он взял в руку пальцы Ду Яньмо, покоящиеся на его талии, и перевернул кверху его ладонь. Ладонь очень отличалась по цвету от тыльной стороны руки, загоревшей на солнце. «Ты завидуешь и ревнуешь к глубоким чувствам между мной и моим другом, почему же я не завидовал и не ревновал тебя к великим искушениям, которые приносил тебе этот безбрежный мир? Наоборот, я не отводил взгляд от твоего сияния в этом внешнем мире, я собирал его по кусочкам, чтобы сохранить для себя до самой смерти». Ань Жюле хмыкнул и ущипнул его за тыльную сторону ладони: — В тот день, когда я стану тебе не нужен, я уйду к нему. Он полагал, что эти слова должны немного отрезвить Ду Яньмо, но не ожидал, что тот только хмыкнет в ответ: — Хм. Ань Жюле в недоумении развернулся к нему лицом: — Это такой твой ответ? Увидев наконец его лицо, Ду Яньмо обрадованно поцеловал его: — Не будет такого дня. Ань Жюле икнул. Ду Яньмо смотрел на него, и в его чёрных глазах трепетал мягкий свет. Предположение мужчины опиралось на «я́ стану тебе не нужен», а не на более безжалостное «ты́ станешь мне не нужен». Даже этими вызывающими словами он невольно принизил сам себя, и если раньше Ду Яньмо терзался страхом, что рано или поздно ему скажут последнюю фразу, то теперь этот страх развеялся. Ду Яньмо опять навалился с поцелуями, Ань Жюле долго крепился, но привычка — вторая натура, заставила его расслабить губы и впустить язык Ду Яньмо. Однако, мысль о том, что его стену видели, снова вызвала зажим. Почувствовав его напряжение, Ду Яньмо зажал во рту его верхнюю губу, закончил поцелуй и озадаченно спросил: — В чём дело? Ань Жюле: — … Стена. Он так робко произнёс это слово, что Ду Яньмо не расслышал. Ань Жюле покраснел до корней волос. За всю жизнь он только перед этим мальчиком испытывал стыд. — Ты видел стену… — он кашлянул, — Что ты об этом думаешь? Ду Яньмо замер в растерянности. Ань Жюле: — Подожди. Он положил руку на грудь и несколько минут глубоко дышал, чтобы подготовиться к тому, что услышит слова, которых боялся — ведь Цяо Кенан постоянно ругал его. — Ты можешь честно сказать мне, что это не имеет значения. Он изо всех сил пытался улыбаться, хотя улыбка не держалась на его лице. Ду Яньмо видел его усилия. — … Пфу, — парень не выдержал и рассмеялся. В сердце Ань Жюле просто всё вверх дном: — Блядь, считаешь меня извращенцем, так и быть, признаю, я извращенец, можешь насмехаться сколько влезет! — Нет, я не считаю тебя извращенцем… Прочитав на лице Ань Жюле «хватит врать, заткнись!», Ду Яньмо немного подумал и признался: — Ну ладно, если только чуть-чуть. Однако, Ань Жюле занимался извращениями не день и не два, для кого-то другого это слово было бы оскорблением, а для Ань Жюле наоборот, своего рода комплимент, скажи ему — и он уверенно и смело ответит тебе: — Как? Значит, я извращенец, а у тебя всего-навсего отклонения, да?! Вот и сейчас он точно так же возразил: — Правильно, а как насчёт превращений *? Кто в жизни не изменялся, видоизменение вообще закон природы, без этого разве может куколка превратиться в бабочку? Ду Яньмо обнял его, смеясь: — Вот поэтому я и не говорю, что это плохо… Мне нравятся твои извращения. (*В этом диалоге используется вариативное значение иероглифов: 变态, biàntài, означает «изменения», «метаморфозы», «превращения», также «ненормальность», «вырождение», также «извращение», «извращенец»). Ань Жюле сразу воскликнул, как будто поймал его на месте преступления: — По-моему, ты извращенец, потому что тебе нравятся извращенцы? Ду Яньмо приблизился к его уху и начал водить губами по краю, слегка покусывая и приговаривая глубоким, интимным голосом: — Потому что я… могу стать более извращённым, чем ты? «Потому что я могу стать более извращённым, чем ты» — какова степень достоверности этих слов? Пять баллов? Десять баллов?.. Высший балл? …… — Ну, вот здесь мне семнадцать, — тихо сказал Ду Яньмо, похлопав рукой по одной из фотографий на стене. Он акселерат, и его внешний вид тогда мало отличался от теперешнего, но независимо от того, как он выглядел, он изменился внутренне, обретя опыт, он больше не был слабым и нежным. В то время он смотрел на Ань Жюле и думал только о том, чтобы быть как можно ближе к нему. И сейчас всё точно так же. — Господин Хризантема, ты ещё помнишь… каким я был в семнадцать лет? К концу фразы его голос понизился настолько, что стал еле слышным. На этой фотографии никого кроме него не было, но даже если на фото он был один, всё равно оставалось ощущение какого-то запретного подглядывания. Капля горячего пота стекла по лицу Ань Жюле, он растерянно покачал головой и не сказал ни слова. Как долго сохранялось такое состояние? Тридцать минут назад Ду Яньмо вытащил его из спальни и подвёл к стене, как будто хотел доказать правдивость своих слов, заставляя вместе с ним «вспоминать». Сам Ду Яньмо стоял позади него, поддерживая его мокрый подбородок, наклонялся и слизывал с уголков его рта текущую оттуда слюну, а другой рукой энергично наглаживал белую, упругую грудь мужчины, то и дело цепляя давно покрасневший от ласк сосок. — Да… — тяжело дыша, Ань Жюле опирался руками на стену, влажные от похоти глаза смотрели на фотографии парня, в эту минуту в его позе полной готовности принять вторжение мужского естества было намного больше удовольствия, нежели стыда. Ду Яньмо ещё не вошёл, он только готовил его тело к проникновению. Юноша копировал себя, каким он был в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать лет… Когда они сделали это впервые, ему было пятнадцать, тогда, подростком, он опирался на познания, почёрпнутые из Гугла. Чего только он не проделывал с телом Ань Жюле, изучая, исследуя, приручая. Теперь все эти места стали самыми чувствительными эрогенными зонами Ань Жюле, под неустанными, страстными и нежными ласками Ду Яньмо они превратились в хорошо пристрелянные мишени, которые охотно признавали в юноше своего хозяина. Иногда Ань Жюле пытался ласкать себя сам, но не получал и сотой доли тех ощущений, которые приносили прикосновения Ду Яньмо. — М-мм… Ласковые руки парня посылали острый ток наслаждения в поясничные позвонки, вызывали в теле тянущую истому и заставляли член истекать смазкой. Ду Яньмо наклонился и раскрыл половинки зада мужчины. Только что превосходно растянутая пальцами влажная дырочка возбуждённо и призывно сокращалась, как голодный рот, срочно требующий пищи. Великое множество людей относятся к этому месту с большим подозрением, считая его грязным в силу того, что оно предназначено для выведения отходов организма, но разве каждая клеточка в прекрасном человеческом теле не подвержена ежедневному метаболизму, производя при этом кучу отработанных веществ? Ни одно место в человеческом организме не является абсолютно чистым, но также ни одно не является и абсолютно грязным. Двумя большими пальцами обеих рук Ду Яньмо раскрыл отверстие. Ярко-розовое, при малейшем прикосновении, оно сжималось и трепетало, подобно нежному цветку. — Какая прелесть, — пробормотал Ду Яньмо, вновь засовывая пальцы, растягивая анус и внимательно заглядывая внутрь. — Ах-хаа… Ань Жюле едва стоял на ногах. Из-за того, что он старался максимально расслабить сфинктер, вся нижняя половина тела предельно обмякла, у него совершенно не осталось никаких сил стоять на ногах. Он знал эту привычку семнадцатилетнего Ду Яньмо. Иногда перед тем, как войти, иногда после того, как кончил, он любил раскрывать его анальное отверстие и кончиками пальцев гладить края, пытливо наблюдая за изменениями, происходящими в кишке. Особенно ему нравилось смотреть, как оттуда вытекают потоки его белого семени, похожие на потоки слёз. В такие моменты интимные мышцы не подчинялись Ань Жюле, рождая в нём ощущение недержания, и это злило его так, что даже кончик носа краснел. Ань Жюле не мог видеть себя там, оставалось только слушать красочные описания от Ду Яньмо: — Перед тем, как я овладею тобой, там всё такое розовенькое, а после того, как отъебу, всё наполнится кровью и станет тёмно-вишнёвым и очень горячим, и тогда быть там… самое лучшее, что только может быть. Так что Ду Яньмо редко, когда вторгался в него очертя голову, сначала он раскрывал отверстие мужчины до тех пор, пока оно становилось способно принять сразу три пальца, и только тогда вставлял орудие в податливую плоть. К этому времени Ань Жюле уже изнывал от ожидания, а внутри было влажно и жарко. Он не только овладел способами заставить Ань Жюле потерять голову, но и себя не обижал, получая весь спектр тактильных и визуальных удовольствий. Ду Яньмо убедился, что партнёр достаточно растянут, и вставил указательный палец полностью. Внутри всё было только что смазано, и лубрикант растёрт до комфортной температуры, слизистая оболочка жаркая и размягчённая, плотная и хорошо подготовленная, но всё-таки очень нежная, требующая осторожного обращения. Ду Яньмо предпочитал чуть меньше удовольствия для себя, лишь бы достаточно увлажнить канал, он снова и снова втирал смазку, так что Ань Жюле не вытерпел и протестующе простонал: — Ты хочешь, чтобы я лопнул… Ду Яньмо поцеловал его и чуть выпрямившись, приласкал отверстие головкой напряжённого члена: — Ещё рано. Ань Жюле вскрикнул, лицо полыхнуло жаром, когда эта штука войдёт в него, он точно умрёт от объедения… Ду Яньмо втянул в рот его пылающее ухо и увеличил количество пальцев до трёх. Сперва он аккуратно провернул пальцы в анусе, придерживая Ань Жюле за ягодицы другой рукой, а затем принялся разрабатывать отверстие движениями туда-обратно. Слегка согнутые жёсткие фаланги пальцев, бессистемные движения, то и дело атакующие чувствительную точку — конечно, по сравнению с проникновением живого члена этого не вполне достаточно для полного наслаждения, но в этом было определённое удовольствие, более тонкое, филигранное и не менее чарующее. Ань Жюле сдавленно постанывал, член заливался секрецией, которая уже лилась рекой по стволу и растекалась по яйцам. Перед глазами всё плыло, дыхание увлажнялось из-за переполнения рта слюной, крошечные электрические разряды пробегали по позвоночнику, накапливаясь в спинном мозге, пышущее жаром тело настолько ослабело, что он даже не мог сжать рукой затвердевший ствол, разрывающийся от желания кончить. Онемевшая уретра непрестанно извергала похотливые соки, коих набралась уже полная ладонь. Пальцы Ду Яньмо продолжали измывательства. Ань Жюле никак не мог кончить, его так штормило, как будто в бурю неведомая сила швыряла его на стальные тросы, ещё немного, и он упадёт без сознания. Он сам не понимал, как он смог пережить эти годы одиночества. Пытаясь получить разрядку самостоятельно, он всегда задавался вопросом: и почему у человека только одна пара рук? Сосредоточившись на задней части, не получалось в полной мере утешить себя спереди; если просто тупо дрочить, можно, конечно, кончить, но кульминация получалась какая-то неполноценная, и ощущение пустоты не покидало его. Ань Жюле использовал различные фаллоимитаторы и вибраторы, большие и маленькие, не хватало только купить механическую установку для самоудовлетворения, однако, в глубине души он понимал, что это всё равно будет бесполезно. Пятнадцать лет, шестнадцать, семнадцать… Парню идёт уже двадцать четвёртый год, скоро ми́нет десять лет с тех пор, как он вырастил и воспитал для себя этого мужчину, и десять лет с тех пор, как этот мужчина, не спрашивая его позволения, переделал его самого под себя. Он повязан с ним всем, вожделением, любовью, всем, что только можно и нельзя придумать. Без него ему останется только высохнуть в пустоте и умереть. — М-мм… Ду Яньмо продолжал трахать его пальцами, анальное отверстие уже давно горячее и растянутое, обычно парня не приходилось долго уговаривать, чтобы он вошёл, но сейчас он почему-то медлил. Ань Жюле обернулся и недовольно посмотрел на него. Ду Яньмо улыбнулся, поцеловал его в губы и прошептал: — Господин Хризантема, я никогда не требовал, чтобы ты умолял меня, но сейчас… я хочу услышать, как ты просишь меня. Просить? Ань Жюле был обескуражен, он не понимал. — Да, — Ду Яньмо внезапно убрал пальцы, оставив их внутри только на один сустав. Он провёл ими по краю отверстия, заставляя Ань Жюле воскликнуть: «Не надо, не надо», прежде чем сказать: — Господин Хризантема, попроси меня только один раз, скажи, что ты хочешь… и я всё сделаю для тебя. Договорив, он потянул руку Ань Жюле назад и положил её на свой горячий таран, приставленный к «воротам» и готовый к штурму. Ань Жюле мучительно застонал, сразу нарисовав в своём воображении крупный инструмент парня, его внешний вид, цвет, сплетения набухших вен под кожей… всё-всё, от основания до отверстия уретры. — Господин Хризантема… — хрипло проговорил парень, очевидно, уже на пределе терпения. Ань Жюле несколько раз беззвучно открыл рот. Он никогда не скупился на бесстыдные пошлости в постели, типа: «входи», «возьми меня», «трахни меня», «глубже» … но если подумать, все эти слова можно было расценивать как команды, указания; по-настоящему он ещё никогда и никого не умолял. Его самого отымели в попу в тринадцатилетнем возрасте, его, несовершеннолетнего, трахал взрослый мужчина, ему и в голову не приходило… что он должен умолять об этом. Это рождало в нём внутренний протест. Другая рука Ду Яньмо погладила его лицо, потёрла влажные уголки глаз, медленно, словно дразня. Ань Жюле поймал губами его большой палец, втянул в рот и укусил, но это было больше похоже на ласку. Он покусывал и обсасывал суставы пальца, а внутри разгорался огонь похоти, неудовлетворённый член уже начал болеть, и подсознание нашёптывало ему: «попроси, ну попроси же». — Пожалуйста… Трудно было вымолвить только первые два слова, дальше пошло как по маслу. Грудь горела так, словно там тлела жаровня с пылающими углями. Ань Жюле прижал к груди руку и как будто провозглашая пламенный манифест перед лицом парня, изложил все свои желания: — Я сейчас умру… Я хочу… Умоляю тебя… не уходи, не покидай меня… О-оо! Остальные слова были похерены атакой дубины партнёра, беспрепятственно и дерзко ворвавшейся в раскрытый проход. Ань Жюле мгновенно вспотел, к коже по всему телу прилила кровь, особенно щёки вспыхнули, как будто ему в лицо плеснули крутым кипятком. Внезапное вторжение сделало его неустойчивым, и Ду Яньмо подхватил его, не позволяя упасть; член ещё не вошёл до конца, а мужчина уже почувствовал себя пригвождённым к партнёру. — А-аа… — голова Ань Жюле закружилась. Ду Яньмо медленно вошёл в него, придерживая за бёдра и заставляя насаживаться на себя. Ань Жюле был плотно прижат спиной к крепкой груди парня, чувствуя таящуюся внутри пульсацию жизни, его тело сотрясалось от толчков снизу в едином ритме с сердцебиением парня. Под действием веса их соединение с каждым ударом становилось всё плотнее и глубже, могучий фаллос парня, подобно палке, пронзал его почти насквозь. Слишком жёстко, живот Ань Жюле болел, он попытался упереться коленом в стену, чтобы немного уйти от ударов, но его рывком вернули назад. Ань Жюле вскрикнул. Жёсткие лобковые волосы партнёра натирали нежные края сфинктера, вызывая непреодолимый зуд. К счастью, Ду Яньмо не вкладывал в толчки всю силу, он слегка выпрямился, затем поднял одну ногу мужчины, раскрывая его бёдра, а другой рукой схватил его подбородок, заставляя посмотреть на стену, и спросил: — Скажи, в каком возрасте я тебе больше всего нравлюсь? — … М-мм? — Помнишь, вначале я трахал тебя вот так, — не договорив, он схватил ягодицы Ань Жюле и яростно двинул бёдрами; каждый удар проникал в самую глубину, каждый удар раскрывал тело партнёра настолько, что больше принять было невозможно, и сфинктер натягивался так, что складки полностью разглаживались. Перед глазами Ань Жюле пошли разноцветные круги, всё, что он мог, это громко стонать как безумный: — Нет… Нет… Ах… Этот способ запредельно глубоких проникновений напрочь вышибал разум из его головы, как будто член доставал аж до макушки черепа, и слёзы летели брызгами из глаз, а изо рта вырывался бессвязный бред вперемешку с криками: — Умираю, слишком глубоко, я не вынесу… А-аа… У-ууу… Рассеянно, как сквозь туман, он смотрел на фотографию мальчика… нет, мальчик выглядел уже как юноша, и ему показалось, что он вернулся в то время, и совсем как тогда его ебёт, не зная устали, ненасытный молодой жеребец. Ду Яньмо прикусил его за ухо и не переставая трахать, спросил: — Я тебе нравлюсь помоложе… или таким, как сейчас? Он опять изменил способ соития, вынув орудие наполовину, а оставшуюся внутри половину члена упёр прямо в простату Ань Жюле, атакуя её мелкими и частыми ударами, как швейная машинка на частой строчке, когда невозможно даже проследить взглядом работу иглы. От этих целенаправленных ударов в чувствительной точке накапливалось такое наслаждение, в котором человек мог утонуть, забыв обо всём. От непередаваемого удовольствия у Ань Жюле перехватило горло, он больше не мог издать ни звука, лишь безмолвные слёзы текли по щекам. В дальнейшем Ду Яньмо овладел множеством способов совокупления, особенно в эти полгода. Вероятно, зная теперь истинный возраст возлюбленного, он стал больше заботиться о качестве секса. Ань Жюле пользовался этим и не чувствовал себя неудовлетворённым. Детские переживания юноши были чем-то бо́льшим, нежели его нежелание стареть, гораздо бо́льшим… — А я… — Что ты? — спросил Ду Яньмо. Ань Жюле вновь обернулся, в его тёмно-карих глазах плескались тонкие блики, прекрасные, волнующие: — Тебе нравлюсь я теперешний… или прежний? — спросил и сразу отвернулся, «можешь не отвечать, я знаю ответ». Ду Яньмо оторопел, не зная, как реагировать, а потом смял его в объятиях, прижал к себе и горячо зашептал в ухо: — Разве я не сказал, что я ещё бо́льший извращенец, чем ты? Ань Жюле как сквозь туман почувствовал, как он толкнулся внутри него и услышал: — Ты сказал, что мы вместе на всю жизнь, и я буду возить тебя на инвалидной коляске и менять тебе подгузники… Верно? Я с нетерпением жду этого. «Ждёшь чего? Ждёшь, когда меня парализует снизу?» Ань Жюле покосился на него влажными глазами. Ду Яньмо с любовью поцеловал его уголок рта: — Так что, никуда ты от меня не денешься, на инвалидной коляске далеко не уедешь, я всё равно догоню и трахну. Кстати, заодно и подгузник поменяю. Так и будет: каждый раз, как надо менять подгузник, я тебя заодно и трахаю. Его жаркий взгляд был совершенно серьёзным, он вовсе не шутил. Ань Жюле так и замер с открытым ртом. «Мамочки, вот кто тут извращенец! Или я настолько привык к этому, что уже и не замечаю…» И ещё бо́льшим извращением стало то, что его живот внезапно сжался, и он едва удержался, чтобы не выплеснуться. И тут же вспомнил свою старую фразу, сказанную когда-то Цяо Кенану: «Вы друг другу подходите, как разбитый горшок и дырявая крышка». Прошло совсем немного времени, и с ним теперь всё то же самое. Наверное, все люди в этом мире одинаковые, как кусочки пазлов, каждый ждёт свою недостающую детальку, чтобы стать завершённым. Не всегда каждый кусочек приходится точно впору, но в любом случае он залатает брешь и сделает человека цельным, не позволит рассыпаться. Подумав об этом, Ань Жюле развернулся и прижался к Ду Яньмо, обнял его крепко-крепко. Ду Яньмо подхватил его под бёдра, поднял, раздвинул его ноги и снова вошёл спереди: — Господин Хризантема, ты в любом возрасте… всегда, всегда самый лучший. Очень хорошо, значит, он самый лучший, лучше кого бы то ни было. С этой мыслью Ань Жюле охнул, острое наслаждение прошло по телу электрическим разрядом, и он брызнул спермой на живот Ду Яньмо. Широко раскрыв глаза и рот, он шумно дышал, совершенно непредвиденное семяизвержение привело его в растерянность. Ду Яньмо вытер его сперму, размазавшуюся между их животами, затем, почти выйдя из него, аккуратно уложил мужчину на пол и снова толкнулся. Ань Жюле отстрелялся не до конца, кишка судорожно сжималась, по-прежнему находясь в чувствительном состоянии, простату снова шлифовали, и по ногам от бёдер до кончиков пальцев волна за волной острыми иголочками прокатывались крошечные импульсы. Его непрерывно трясло мелкой дрожью, он чувствовал такую слабость, будто все кости в теле стали мягкими, как пластилин. Ань Жюле всхлипнул, схватил Ду Яньмо за руку и задыхаясь проговорил: — Не надо, не надо, правда не надо… Но Ду Яньмо слишком хорошо знал пределы возможностей его тела, он немного замедлился, но не остановился. Вскоре Ань Жюле закатил глаза и не в силах вымолвить ни слова, провалился в нирвану; тело горело и плавилось от прилива слишком бурных чувств, обмякший член жалко мотался спереди, вздрагивал и исторгал полупрозрачные остатки эякулята. Этот безмолвный оргазм длился долго, очень долго, когда Ань Жюле пришёл в себя, всё его лицо было залито слезами. Будучи богом-повелителем Гугла, Ду Яньмо прекрасно понимал, что происходит с мужчиной, он целовал его мокрое лицо, а его член внутри получал свою порцию счастья синхронно со спазмами кишечника — узкий канал сжимался, присасывался и не отпускал. Удовлетворив любимого, Ду Яньмо наконец-то отпустил себя во весь опор. — Ха… Ха… О… Да… — Ань Жюле тяжело дышал, уголки карих глаз покраснели от беспрерывно текущих слёз, он весь дрожал, а на лице плавало выражение недоумения, как у девственницы, впервые попробовавшей неведомую прежде сладость плотской любви… Его блаженный вид вызвал улыбку умиления у Ду Яньмо. Он с любовью расцеловал мужчину, думая о том, что этот человек в любом возрасте всегда будет вызывать в нём одержимую любовь, и он никогда от него не откажется. «Ненавижу твою мать, родившую тебя так рано, ненавижу свою мать, родившую меня так поздно. Но однажды мы все постареем. Мы станем очень старыми… Когда ему будет восемьдесят лет, а мне шестьдесят семь, пусть между нами останется разница в тринадцать лет, но разве в глазах посторонних мы не будем просто двумя старикашками?» … Нет, если учесть степень стремления этого мужчины под ним выглядеть молодо, скорее это он сам будет выглядеть как восьмидесятилетний. От этих мыслей лоб Ду Яньмо покрылся испариной, это показалось ему весьма скверным… Прежде он совершенно не думал, что его могут постигнуть такие неприятности. Он взглянул на стену, где он был ещё моложе и вдруг вспомнил, как Ань Жюле чуть что, говорил; «а-а, ты ещё ребёнок, нужно заботиться о своей красоте, пока ты ещё молод…» Можно сказать, восемнадцатилетний любовник — это мечта и надежда всех мужчин, может, Ань Жюле считает… что в восемнадцать лет он был лучше? Ду Яньмо судорожно прижал к себе мужчину, пытливо вглядываясь в его лицо; последний медленно приходил в себя и словно почуяв его беспокойство, погладил парня по щеке и спросил: — Что с тобой? — … Ничего. Ду Яньмо снова начал двигаться. Он совершенно бездумно, на автомате проникал в него и непрерывно целовал шею Ань Жюле, ключицы, грудь… нежно, целомудренно; этот человек так ревностно и старательно ухаживал за своим телом, теперь Ду Яньмо вполне понял его слова, когда он говорил то ли в шутку, то ли всерьёз: — Я боюсь, если буду недостаточно заботиться о своей внешности, я очень быстро состарюсь. «А ведь он прав», подумал Ду Яньмо, наверное, когда Ань Жюле будет ухаживать за собой, он тоже должен последовать его примеру. *** После любовного сражения оба оголодали. У Ань Жюле не было сил на готовку, а Ду Яньмо с кулинарией разделён навечно, как человек с небожителями; сваренный им рис слипался так, что впору его мечом разрубать. Короче, они заказали курицу на вынос в магазине знаменитого дедушки KFC **(рецепт под главой). Ань Жюле откусил кусок жареной курицы и примирившись наконец с судьбой, сказал: — Как-нибудь на днях… Пойдём, поищем квартиру побольше. Ду Яньмо протянул руку и утёр жир с уголка его губ: — Нет. «Нет? Нет?!» Кусок жареной курятины выпал изо рта Ань Жюле и шлёпнулся обратно на тарелку. Ду Яньмо, увидев его расстроенное лицо, сразу понял, что мужчина, наконец-то, сдался и хочет сойтись с ним, и поспешно поправился: — Мне и тут хорошо. Ань Жюле пристально посмотрел на него, «эх ты, ребёнок, как мне, старику, объяснить тебе, чтобы ты понял?» Он со вздохом взял куриную ножку и обрисовал ею в воздухе контуры помещения: — Здесь слишком тесно. Прежняя квартира Ань Жюле тоже была небольшой, но в то время Ду Яньмо не жил у него постоянно, и большая часть его вещей находилась в доме родителей, тогда такая площадь была вполне приемлемой. Но если теперь они станут жить вместе, места определённо не хватит. — Ты такой большой, как ты втиснешься в такое пространство? Ду Яньмо подумал немного, а потом поднял колени и обхватил себя руками, сжавшись в комок: — А если так, я помещусь? — … «Детёныш, тебе двадцать три, ты таким способом хочешь прикинуться милым?» И смех, и грех. Ань Жюле: — Тебе так нравится здесь у меня? — Да, — кивнул Ду Яньмо, — Мне нравится там, где живёшь ты. Ань Жюле: — Я много, где жил, и в южной части города… не знаю, жив ли ещё тот дом. Всё течёт, всё изменяется, и в человеческой жизни почти ничего не остаётся неизменным. Тот старый дом, где была квартира Ли Яояна, несколько лет назад снесли, а на его месте построили новое многоэтажное здание. Ань Жюле это не слишком интересовало, ведь всё, чем он действительно дорожил, прошло через множество переселений и осталось с ним. — … Господин Хризантема, — Ду Яньмо дождался, пока он закончит есть и вытер ему руки влажными салфетками, — Если тебе нравится, мы продолжим собирать коллекцию снимков. Ань Жюле ошеломлённо замолчал, чувствуя, как щёки снова занимаются жаром и не зная, что ответить. Его разоблачили в том, что он украдкой следил за парнем издалека, в том, что собирал вырезки из газет и фотографии, в том, что совершал безумные поступки. Он уже давно не оплакивал свой провал, он закалён и психологически подготовлен. Ду Яньмо расцеловал его зардевшиеся щёки и сказал то, что давно уже хотел: — И меня тоже возьми в свою коллекцию. «И таким образом, где бы я ни был, я всегда и везде буду принадлежать только тебе. Я навсегда только твой». Ань Жюле не успел ответить, Ду Яньмо его опередил: — Не отказывайся… Хорошо? Ань Жюле смотрел на молодого мужчину и видел перед собой уже не мальчика, который когда-то цеплялся за него и умолял: «Только не прогоняй меня!», но практически того же самого человека, только намного более сильного и нахального, и слова его были вроде бы те же самые, но смысл был: «Я запрещаю тебе прогонять меня!» «Да как бы я посмел?» Ань Жюле усмехнулся и нежно погладил его по щеке, обругав между делом: — Дурак какой. Раз уж он с самого начала его не прогнал, то теперь, когда он стал таким замечательным — да разве он сможет от него отказаться? Когда он влюбился в него, вряд ли он был самым лучшим возлюбленным, но парень так много работал над собой, так старался, что теперь действительно стал самым лучшим, несравненным. И он хотел теперь всю оставшуюся жизнь наслаждаться этим редким сокровищем, всю жизнь беречь его и лелеять. Итак, на восьмом году отношений они наконец-то стали жить вместе. Ань Жюле всё-таки нашёл квартиру побольше и переехал. В этом доме он тоже сделал стену с фотографиями парня, а перед ней расстелил тот большой, в своё время со всей душой выбранный ковёр — Ань Жюле со скандалом вытребовал его у прежней домовладелицы. По выходным в хорошую погоду Ду Яньмо любил спать на нём, солнечный свет, проникая в окно, окутывал его тело сияющим ореолом, и юноша словно сливался с коллекцией фото на стене, становясь её частью… В такие минуты Ань Жюле чувствовал себя окружённым любовью всей своей жизни. Он думал, глядя на парня, что за всю свою жизнь, полную взлётов и падений, он сменил так много мест проживания, собрал так много вещей, но ни одна из них не доставляла ему столько счастья, сколько давал только один взгляд на его мальчика. Это самый лучший финал. Самый счастливый. **Рецепт жареной курочки от дедушки KFC (на вкус лучше, чем в ресторане). Рецепт взят на baidu. Когда ко мне приходят в гости родственники или деловые партнёры, мне иногда хочется удивить их чем-то вкусненьким, и я не всегда знаю, что приготовить, чтобы все восхищались? Казалось бы, чего проще, чем пожарить курицу? Однако, на самом деле хорошо пожарить курицу — это целое искусство. По сравнению со сложным традиционным рецептом метод приготовления жареной курицы от дедушки KFC весьма прост. Итак, вам потребуется: Курица примерно 1,5 кг. весом, зелёный салат, немного картофеля (примерно 2 шт), небольшой кусочек сливочного масла для обмазки курицы и для маринада: пол чашки белого виноградного вина, пол чашки соевого соуса (можно так же добавить пару столовых ложек устричного соуса — если есть, но можно обойтись и без него), пол чашки кетчупа, 1 столовая ложка сахара (можно заменить мёдом), несколько зубчиков чеснока — порубить мелко; сладкой паприки 1 чайная ложка, чёрного перца по вкусу. Курица примерно 1,5 кг. весом, зелёный салат, немного картофеля (примерно 2 шт), небольшой кусочек сливочного масла для обмазки курицы и для маринада: пол чашки белого виноградного вина, пол чашки соевого соуса (можно так же добавить пару столовых ложек устричного соуса — если есть, но можно обойтись и без него), пол чашки кетчупа, 1 столовая ложка сахара (можно заменить мёдом), несколько зубчиков чеснока — порубить мелко; сладкой паприки 1 чайная ложка, чёрного перца по вкусу. Шаг 1: Подготовить все ингредиенты, курицу выпотрошить и помыть. Шаг 2: Смешать все составляющие маринада, тщательно перемешать и поместить курицу в миску с маринадом на 2 часа (вообще, чем дольше, тем лучше). Шаг 3: Выстелить фольгой форму для запекания (в оригинальном рецепте указана аэрофритюрница или скороварка), на дно положить листья салата и ломтики картофеля, поверх расположить курицу и вылить оставшийся маринад. Шаг 4: Намазать курицу сливочным маслом для образования хрустящей корочки. Шаг 5: Курица пожарилась! Пока горячая, следует оформить блюдо: немного зелени, можно добавить соль-перец и любой гарнир. Приятного аппетита! Советы по приготовлению: 1. Салат впитывает излишний жир, картофель так же впитывает избыточный жир и маринад, и улучшает вкус мяса; 2. Курица весом в 1 кг. готовится в течение получаса, на больший вес можно соответственно рассчитать время приготовления; 3. В процессе приготовления следует проверять курицу каждые 15 минут, при необходимости перевернуть другой стороной; 4. Проверять готовность мяса можно зубочисткой, погружая её в самое толстое место, если крови на зубочистке нет, значит мясо готово; 5. Добавление картофеля усиливает пищевую ценность блюда: картофель богат витамином С и обладает антиоксидантным действием, кроме того, может улучшить настроение.