Счастливая жизнь.

«Нью-йорк, Нью-Йорк» окончание 下// (окончание) Нью-Йорк оставил в памяти Ань Жюле не слишком много приятных воспоминаний, но ему нравилась здешняя осень. Очень комфортная погода, не слишком холодная, подходящая для здорового сна, хотя в тот год он почти не пользовался этим благом по причине бессонницы. Когда он проснулся, погода была замечательная. Сухая и мягкая постель, матрас самой оптимальной толщины, тонкая ткань постельного белья так приятно обволакивала обнажённую кожу, что Ань Жюле даже вздохнул от ощущения уюта. Однако тело отозвалось на вздох тупой болью, которую невозможно было игнорировать, особенный дискомфорт доставляло ему смутное остаточное чувство жжения в раздолбанном анусе. Кто-то лежал рядом, крепко обнимая его живот. Ань Жюле повернулся к парню. Ду Яньмо крепко спал, еле слышно похрапывая. Обычно парень спал тихо, значит, накануне он действительно вымотался. Ань Жюле приподнялся и подперев голову рукой стал разглядывать юношу. Обычно ему это редко удавалось. Уже говорилось, что парень был похож на собаку и спал он всегда очень поверхностно и бдительно: когда Ань Жюле просыпался и выбирался из постели, он всегда открывал глаза и следил за ним. Но сейчас его сон был столь глубок, что он даже не отреагировал, когда Ань Жюле в шутку ткнул его пальцем в щёку, так и продолжал похрапывать с присвистом. — Пф-фф, — тихо рассмеялся Ань Жюле, отодвинул тяжёлую руку Ду Яньмо и сполз с постели. — Ничего себе… — вся комната, за исключением кровати, в полнейшем беспорядке, повсюду разбросаны предметы одежды, военная форма прошлой ночью соответствовала своему предназначению только до тех пор, пока Ань Жюле после третьего оргазма наконец не сбросил её. Не успел Ань Жюле сделать шаг, как ноги подогнулись, и он грохнулся на четвереньки. Если кратко, то orz… (orz — эмотикон отчаяния; трехбуквенное сочетание, обозначающее крайнюю степень отчаяния — мем японского происхождения. Если смотреть на это сочетание знаков с воображением, то можно увидеть в нем человека, стоящего на четвереньках — один из трагико-мических штампов аниме и манги, изображающий полную сломленность. Источник: http://www.netlore.ru/orz). Звук падения получился настолько громким, что похищенный Морфеем Ду Яньмо проснулся. — О… Господин Хризантема? Он разлепил глаза и сразу увидел Ань Жюле в весьма пикантной позе. Соскочил с постели, подбежал, привычно поднял мужчину на руки и уложил обратно на кровать. — Хочешь в туалет? — спросил он, протирая глаза. Ань Жюле кивнул: — И ещё почистить зубы и умыться. Перед сном его «прочистили», тогда в ванной из него вышло всё, что только можно, однако организм добросовестно продолжал функционировать, восстановив всё, что накануне утратил. Ду Яньмо поддерживал его, пока мужчина, еле переставляя ноги, шёл в ванную и обслужил по высшему разряду, помогая его JJ целиться в унитаз. Ань Жюле смущался: — Не надо, я сам. — Не кобенься, — Ду Яньмо поцеловал его за ушком. Казалось, он не до конца проснулся, и Ань Жюле не мог понять, это действительно так или он притворяется. Обычно спросонья парень всегда немного капризничал и делал только то, что хотел делать, не внемля ни малейшему слову. Что за радость смотреть, как человек мочится… Ань Жюле не знал и не хотел знать. Привычка — это злой дух, кто бы мог подумать, что спустя столько лет его так парализует, хотя, если бы ему предоставили выбор, он предпочёл бы сделать это сам. Покончив с физиологическими потребностями, Ду Яньмо поднёс к его рту зубную щётку: — Давай. — … Ань Жюле окинул его взглядом, «всё-таки не проснулся… ох-хо-хо» — и послушно открыл рот. Ду Яньмо почистил ему зубы, умыл, благодушно напевая какую-то песенку. Ань Жюле покорно принимал всё, без возражений, даже не пикнул, когда его на руках отнесли обратно в кровать. Было очень приятно ощущать гладкую, молодую кожу, упругие мышцы, и несмотря на боль во всём теле, Ань Жюле с удовольствием гладил и тискал парня. После свирепых игрищ прошлой ночи его соски опухли. Неожиданно, как будто ему что-то вдруг пришло в голову, он спросил: — А хочешь, я проколю соски и вставлю в них колечки? — Пф-фф! Ду Яньмо мог признать, что в сексе, кроме того, что он любил лишать партнёра возможности двигаться с тем, чтобы тот целиком и полностью зависел от него, у него не было других пристрастий… Вчера ночью это была просто прихоть, и спасательная верёвка оказалась очень кстати под рукой, но на самом деле его не привлекало садо-мазо. Он не знал, откуда возникли у любимого человека такие мысли и хотя был шокирован, тем не менее спокойно ответил: — Ты же боишься боли. Ань Жюле улыбнулся, не отрицая. Разумеется, он боялся боли больше, чем кто бы то ни было, особенно после всего, что он в своё время пережил. К тому же, он был эстет и даже уши не прокалывал, и носил либо простые клипсы, либо магнитные. — Дурака не валяй, — Ду Яньмо опасался, что он действительно пойдёт и сделает, он схватил его левую руку и поцеловал шрам на запястье. С годами этот шрам всё больше бледнел, иногда, если не приглядываться, его невозможно было увидеть. Порой Ань Жюле сам забывал о его существовании, однако, Ду Яньмо то и дело переворачивал его руку и смотрел на шрам с таким видом, словно ему самому до сих пор больно. Он никогда не обсуждал тот факт, что когда-то Ань Жюле порезал вены из-за другого мужчины, его больше волновала та боль, которую он перенёс. Ань Жюле знал это и потому берёг себя, он даже с канцелярским ножом осторожничал, боялся резать бумагу. Несведущие люди считали, что он труслив и боится боли — ну да, всё верно, только истинной причиной была боязнь огорчить своего парня. Любовь делает человека безнадёжным глупцом. Прежде Ань Жюле соглашался с этим утверждением, но с некоторых пор его мнение на этот счёт несколько поменялось. Истинно прекрасное чувство не позволит человеку опуститься, а наоборот, заставит ещё больше ценить себя. Оно заставит вас чувствовать себя таким же красивым и дорогим, как сверкающая драгоценность… И вам не захочется ранить себя, зная, что любящий вас человек будет страдать от этого гораздо больше, чем вы. Издательство дало сотрудникам три свободных дня. Оба были зверски голодны и заказали завтрак в номер. Намазывая маслом маффин, Ань Жюле спросил: — Ты раньше не был в Нью-Йорке? — Был один раз, — ответил парень. Ань Жюле поднял брови, откусил маффин и спросил: — О, и когда же? Ду Яньмо склонился к нему и слизнул масло с уголка его рта: — Больше года назад, я приезжал на городской марафон. Рука Ань Жюле, державшая нож, слегка задрожала. Он опустил нож на поднос и потянулся за кофе, но Ду Яньмо опередил его и подал ему чашку. Он сделал глоток, чтобы успокоить перевернувшиеся эмоции и спросил о примерной дате: — Это было в то время?.. Ду Яньмо не запомнил точную дату, но это было примерно в то время, когда Ань Жюле был в Америке на стажировке. — Да. Ань Жюле готов был рассмеяться сквозь слёзы: — Когда вы бежали, я сидел в кафе на этой улице. Это был маленький городской марафон, о котором даже не сообщалось в СМИ. В тот день он встретил рассвет в редакции. Он намеревался плотно позавтракать, а потом вернуться в съёмную квартиру, принять душ и лечь спать. Краем глаза он увидел мелькнувший за окном кафе силуэт. Если исключить спортивные мероприятия и панику при терактах, вы не увидите так много бегущих по улице американцев — это нонсенс. Ань Жюле сразу залез в телефон и посмотрел городские новости, и действительно, на этот день был назначен марафон, а он из-за своей занятости его профукал. В заметке отсутствовал список участников забега, но движимый сердцем, он молча взял поднос и пересел поближе к окну. Он печально провожал взглядом поток бегущих людей, и всё это время у него подёргивалось нижнее веко. Он заказал чашку крепкого «американо», а после этого не смог заснуть, хотя очень хотел спать, это было ужасно. В огромной толпе он так и не увидел парня, и не знал, принимал ли он участие в том забеге. Ду Яньмо слушал его, и в его душе сменяли друг друга разнообразные, весьма сложные чувства. Для него этот марафон был последним забегом за границей, после которого он собирался вернуться в Тайвань, он был уверен, что любовник ждёт его дома и даже не догадывался, что тот давно с ним распрощался и уехал в Нью-Йорк, более того, что тот находился на той же улице, по которой он пробегал… Он как обычно был сосредоточен только на беге и не обращал внимания ни на что вокруг. Он считал, что двигается вперёд, развивается, но на самом деле он упустил намного больше, чем получил. Парень прикрыл глаза, не зная, что сказать. Он сел позади Ань Жюле, просунул руки ему под мышки, скрестив ладони у него на груди, и положил подбородок на плечо мужчины: — Какое счастье… Какое счастье, что этот человек по-прежнему любит его. Они не упустили свою любовь. Он не смел винить мужчину, но нельзя сказать, что в его сердце совсем не осталось обиды… Разумом человек многое понимает, но чувства часто идут в противоход, и мы задаёмся вопросом, почему так происходит? «Ты же так любил меня, почему ты не захотел меня дождаться?» Но на самом деле он прекрасно понимал, почему. Оставил именно потому, что слишком сильно любил, потому что не вынес деградации их отношений, но даже после ухода он не забыл его, наблюдал за ним тайно и был его самым верным и искренним поклонником. Ду Яньмо вздохнул и прижал любовника ещё крепче к себе. По крайней мере, сейчас он в его объятиях, о большем он не просил. Его вздох овеял тёплым воздухом ухо Ань Жюле. Тот слегка повернул голову в его сторону и увидев горестное выражение лица парня, грустно усмехнулся. Говорят, что собаки и дети особенно запоминают боль, а парень соединял в себе и то, и другое. В конце концов, раз уж они оба оказались здесь, Ань Жюле настоял на прогулке по Нью-Йорку. В прошлый приезд Нью-Йоркские развлечения как-то прошли мимо него, и теперь он был воодушевлён даже больше, чем Ду Яньмо. Юношу не очень впечатлили виды мегаполиса, ему больше нравились пустынные ландшафты, лесные водопады, виды живой природы. Пройдя несколько улиц, Ань Жюле заметил, что Ду Яньмо не проявляет интереса к прогулке. Он сразу угомонился и спросил: — Куда бы ты ещё хотел пойти? Ду Яньмо ничего не смог придумать и только сказал: — Ты доволен, и это главное. Ань Жюле разочарованно цыкнул языком, проявление такого безразличия показалось ему не очень хорошим признаком. Но так или иначе, после дня прогулки животы у обоих подвело, и он решил, что надо куда-нибудь сходить поесть. Он сознательно прошёл мимо метро, потому что терпеть не мог людскую толпу, и по этой же причине настоял на том, чтобы поесть в ресторане. Ду Яньмо тоже понравилась эта идея. Очень кстати неподалёку оказался небольшой китайский ресторанчик, старенький, с потрёпанной вывеской. Внутри был слышен шум людских голосов, и как только они вошли, сразу ощутили густой аромат жареных в масле лепёшек. Шеф-повар, он же хозяин ресторанчика как раз выставлял блюда на прилавок. При виде Ань Жюле его грубое лицо выразило приятное удивление: — Йоу, кто это? Каким ветром к нам принесло такого шикарного господина! Ань Жюле заулыбался: — Надеюсь, Ваше меню не изменилось? — Нет, меню всё то же! Хозяин указал на обшарпанную, грубо оштукатуренную стену, сплошь увешанную деревянными табличками, исписанными английскими вперемешку с китайскими названиями блюд. Ду Яньмо прочитал одно и замер в недоумении: — Э-э… Red burned lion head? Красный, жареный, лев… голова? Хозяин кивнул: — Наше фирменное блюдо! — … Мало этого, острый соевый творог по-сычуаньски (жареный со свиным или говяжьим фаршем и перцем, в остром соусе) назывался «Bean curd made by a pock — marked woman»; свинина с рыбным вкусом (нарезанная соломкой жареная свинина в рыбном соусе с чесноком и острым перцем) называлась «shredded pork in garlic sauce»… Весьма прямолинейно. (Bean curd made by a pock — marked woman — бобовый творог, приготовленный рябой женщиной; shredded pork in garlic sauce — нарезанная свинина в чесночном соусе). Хозяин: — Что закажете? Ань Жюле: — Как обычно. — Хорошо, — улыбнулся хозяин и пошёл готовить. Ань Жюле повёл Ду Яньмо за собой выбирать место, где можно посидеть спокойно. Небольшой ресторанчик процветал. Множество черноглазых азиатов искали заработка на чужбине и вместе с тем стремились найти место, напоминавшее им о далёкой Родине. И все они приходили сюда, чтобы расслабиться, потому что здесь можно было только шевелить ртом и не напрягать мозги. Горячая, родная еда на краткий миг отодвигала гнетущую тоску. Когда официант принёс блюда и расставил их на столе, Ду Яньмо увидел, что́ имел в виду Ань Жюле под «как обычно». Его сердце радостно забилось: ослепительно красные жареные свиные ребрышки в кисло-сладком соусе исходили аппетитным ароматом, моментально оккупировавшим нос. (Рецепт под главой) Ань Жюле вручил ему палочки. В наши дни наблюдается подъём борьбы за защиту окружающей среды, поэтому в ресторанчике использовали столовые приборы собственного изготовления. Ду Яньмо иногда чувствовал сожаление: ему очень нравилось смотреть, как Ань Жюле полирует для него бамбуковые палочки. — Хозяин готовил по рецепту, который ему предложил я, интересно, изменилось ли что-нибудь… Хе-хе, посмотрим? — Давай, — Ду Яньмо подцепил кусочек, отправил в рот и тут же в изумлении воскликнул, — …Такой же вкус, как у тебя. — Конечно, я же сказал, что дал ему свой рецепт. Ань Жюле постучал ему по лбу и сразу сделал движение, как будто хочет спрятаться под стол: — Боюсь, что ты сейчас начнёшь изрыгать огонь, как дракон, мне лучше спрятаться. Ду Яньмо беспомощно улыбнулся и принялся за еду. Это его любимое блюдо, путешествуя по всему свету и встречая китайский ресторан он никогда не мог удержаться, чтобы не зайти, но заказывая свиные рёбрышки в кисло-сладком соусе он всегда обнаруживал, что и у мяса, и у соуса какой-то другой вкус. Он видел, как готовит Ань Жюле, всегда очень свободно, без всяких правил, и только рецепт приготовления свиных рёбрышек он выверил до последнего грамма и всегда так серьёзно и тщательно отмеривал все составляющие соуса, как будто ставил химический эксперимент, не допуская ни малейшей ошибки в пропорциях. Ань Жюле: — Ну как, вкусно? «Ещё бы не вкусно, такой родной вкус!» Ду Яньмо кивнул: — Было бы ещё лучше, если бы это приготовил ты. «Надо же, знает, как комплимент отвесить». Ань Жюле с тонкой улыбочкой изогнул бровку: — М-мм, и в чём разница? — Вот в этом, — парень наклонился к нему и не заботясь о том, что его губы вымазаны в соусе, беспечно прижался к его губам. Ань Жюле удивлённо вздрогнул, а народ вокруг всё так же ел и болтал о своём, не обращая на них никакого внимания — это существенное преимущество жителей Нью-Йорка, они безразличны или наоборот, просто уважительны к незнакомым людям. Ань Жюле облизнулся и сжал в ладонях лицо парня: — У тебя полный рот кисло-сладкого вкуса. Кисло-сладкий, кислый… и сладкий. Проглотив соус, Ань Жюле принялся за пельмени, приготовленные вторым поваром. Необыкновенно вкусная еда и персонал такой радушный… Даже слишком радушный. Ду Яньмо невольно отмечал, что Ань Жюле притягивает к себе несколько избыточное внимание. Он прекрасно понимал, что возлюбленный в этом не виноват. Похоже, где бы ни появился этот мужчина, он всегда будет всех очаровывать, мужчин и женщин, старых и молодых. Даже какая-то симпатичная блондинка, проходя мимо них, успела состроить ему глазки: — Oh, prettyboy, — и покосившись на Ду Яньмо, добавила, — Hot man. (англ. О, красавчик. Горячий мужчина). Ду Яньмо: — … — Thanks, — Ань Жюле послал красавице воздушный поцелуй. «Boy, man, сказала правильно, вот только объекты перепутала». Ду Яньмо посмотрел вдаль: его молчаливые предчувствия сбывались, чем старше становился его возлюбленный, тем моложе он выглядел, законы времени и старения с ним не работали, это парадокс, но время терпело полный крах. Ань Жюле отметил про себя всю гамму чувств, отразившуюся на лице молодого человека: — Погоди-ка, не может быть… Тебя это задело? Ду Яньмо тяжело вздохнул: — Господин Хризантема, вот только не надо надо мной издеваться… Парень покраснел до ушей от смущения, такой потрясённый вид редко встретишь и за тысячу лет. Ань Жюле не удержался и беззаботно рассмеялся. Пустячок, а приятно… На самом деле, воспитание — это обоюдоострый нож: с одной стороны, приятно наблюдать, как младший объект под твоей неустанной заботой, словно орошаемое благодатной водой растение укореняется, наливается силой, обрастает новыми побегами; с другой стороны, снедающее душу постоянное беспокойство, что твой воспитанник догонит тебя и даже перерастёт, превзойдёт, нестерпимо точит тебя день за днём, истощает и лишает сна. Ань Жюле: — Эй, не хочешь поинтересоваться, в чём секрет сохранения молодости? — … Ну, расскажи. Ань Жюле на манер известной модели из телерекламы кокетливо скривил плечико и подпёр подбородок ладошкой: — Умереть, не состарившись. Ду Яньмо: — А? Ань Жюле резко посерьёзнел: — Я каждый день смотрю на себя в зеркало и повторяю по сто раз: если я состарюсь, растолстею, стану страшным, то пусть я лучше сдохну; с помощью силы воли я оживляю свои внутренние клетки, приказывая им усилить обмен веществ, чтобы ни одна из тысяч клеток не ленилась. Хотя Ду Яньмо знал, что не стоит ожидать серьёзных ответов из его уст, но это высказывание впечатляло… — Ты мог бы немного расслабиться. Хотя мысли такого рода довольно наивны, ему искренне хотелось, чтобы мужчина не слишком усердствовал. Не имеет значения, станет ли он старым, толстым, некрасивым уродом, может, даже вообще утратит всякую привлекательность, достаточно того, что только он один будет знать его самую красивую, самую лучшую часть. Ань Жюле улыбнулся и не ответил. Он всегда соглашался с юношей, но только в этом вопросе твёрдо придерживался своего мнения: любовь совершенно не выдерживает беспечности, лени и безалаберности. Заполучив желанное, позволь себе немедленно насладиться удовольствием обладания, и пусть ты будешь брать меня без передышки, зато у тебя не останется сил, чтобы обращать внимание ещё на кого-то. Ду Яньмо вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок: — Господин Хризантема… Мне кажется, у тебя фобия. — Угу. «Есть известное выражение «Всё идёт, как запланировано», думаешь, так я тебе и скажу?» (Фраза от Night God Moon из манги ТЕТРАДЬ СМЕРТИ) — Забудь, прогулка закончилась, — сказал Ань Жюле, — Возвращаемся. Раз уж Ду Яньмо не впечатлили городские улицы, тогда лучше забраться в маленькое гнёздышко в уютной гостинице и повозиться друг с другом. Это был самый желанный маршрут Ду Яньмо. Он крепко сжал руку Ань Жюле и улыбнулся: — Согласен. Ань Жюле: — … -? Ань Жюле как-то странно вздрогнул, как будто схватился за склизкую лягушку. Ду Яньмо не понял его реакции: — Что? — Ничего. Ань Жюле незаметно высвободил свою руку. Он боялся, что Ду Яньмо случайно коснётся пульса и обнаружит, что он у него бьётся чаще обычного. Неужели он такой никчёмный? Его полубезумный взгляд впился в лицо Ду Яньмо, вот уже скоро десять лет он смотрит на него и если не случится ничего непредвиденного, то и последующие двадцать, тридцать лет при виде улыбки его мальчика у него всё так же будет трепетать сердце. Кто из них кого «заарканил»? Трудно сказать. Наверно, они в этом до самой смерти не разберутся. *** На третий день Ду Яньмо проснулся в пустой постели. Место рядом с ним было холодным, это означало, что любимый уже давно встал, а он даже не услышал. Редко бывало, чтобы он спал настолько глубоко, но за недавнее короткое время произошло столько событий и переживаний, что усталость просто подкосила его. Он поморгал глазами, потянулся и встал с постели. В комнате было тихо. Наверно, Ань Жюле в ванной… Заглянул — никого. Физиологические потребности оказались сильнее недоумения, и Ду Яньмо поднял крышку унитаза — «Привет, любимый, доброе утро, я вышел по делу, в двенадцать часов найди меня!» И вдобавок к записке забрызганная JJ карта… Ду Яньмо помолчал, вздохнул, оторвал приклеенный к крышке клочок бумаги и отложил в сторону. Промыл унитаз и приступил к чистке зубов и размышлениям: «не знаю, что за фокусы опять затеял любимый, но самое ужасное, это его вечная привычка всё делать молча, со своим обычным пофигизмом». Сейчас только десять, до полудня ещё два часа. Пока Ду Яньмо позавтракал, уже настала пора выдвигаться. Пошёл одеваться, раскрыл сумку, глядь — поверх подготовленной прогулочной одежды опять записка с указанием времени и картой. Похоже, ему предстоит квест. Снаружи погожий осенний денёк, воздух сухой и прохладный, залитое солнечным светом небо кажется выше, чем обычно. Рядом с гостиницей раскинулся знаменитый Центральный парк Нью-Йорка. Прекрасные, развесистые золотисто-жёлтые кроны деревьев гинго заставляли торопливых пешеходов невольно замедлять шаги. Согласно указанию на карте, Ду Яньмо направился в огромный парк (вытянутый в длину на 4 км. Центральный парк Нью-Йорка имеет площадь 3, 41 км). Через некоторое время ему встретился мужчина, стоявший перед неизвестной бронзовой статуей. В наушниках, засунув руки в карманы куртки, он с благодушным видом смотрел в голубое небо. Его прекрасное лицо немного наклонено набок, обычно очень деятельный, одержимый желанием повергнуть этот мир в хаос, сейчас, наедине с самим собой он был спокоен и умиротворён, являя собой картину совершенного дзэна и полного слияния с природой. (Дзэн — состояние полной внутренней сосредоточенности, отрешённости от всего внешнего; достигается практикой созерцания. Следующие стадии дзэна — это просветление и погружение в нирвану. Подробнее гуглите). Ду Яньмо невольно замедлил шаги и остановился. Он как будто вернулся в ту ночь много лет назад, когда он, весь пропитанный влажной прохладой ночного воздуха, стоял на распутье там, где его привычный мир разделялся на две разные Вселенные. Он колебался, не решаясь войти в тот бар, но стоило только увидеть улыбку этого человека и еле заметную ямочку на его щеке, в его сердце мгновенно что-то шевельнулось, и он не колеблясь последовал за ним. С этого мгновения направление его жизни круто изменилось. И поныне этот человек, подобно маяку, указывает ему путь. Ду Яньмо наклонился к его уху, снял один наушник и спросил: — Что ты слушаешь? — Хочешь послушать? — Ань Жюле повернулся к нему и всунул один наушник в правое ухо Ду Яньмо. Он услышал песню очень обширного диапазона, в первую секунду он даже подумал, что это похоже на какую-то оперу, а в следующую секунду узнал песню Аджи Цая: *»Вау, Бибилан, всё серьёзно…» А потом Ду Яньмо услышал старую классическую мелодию, низкий, бархатистый голос запел на английском: «New York… New York…» (*阿吉仔, Аджи Цай — певец-инвалид, родился в Тайване в 1957 году, 15 апреля. Невероятно шикарный голос, потрясающая эмоциональность, чувственность. Поёт национальную музыку, эстрада, но не рок, не поп. Песни Aji Tsai можно послушать в примечаниях под главой). — Нью-Йорк, Нью-Йорк? — Да, это песня из кинофильма. Мужчина и женщина приехали в Нью-Йорк, чтобы воплотить свою мечту, встретились, полюбили друг друга, но в конце концов не смогли противостоять давлению жизненных обсто-ятельств и расстались, — начав говорить с нотками трагизма в голосе, Ань Жюле закончил с улыбкой, — Вот что я скажу тебе, этот город пожирает людей. (Клип на песню «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в классическом исполнении Фрэнка Синатры можно послушать в примечаниях под главой). Он скорчил страшную рожу, оскалив зубы и растопырив пальцы на манер когтей, словно призрак-оборотень из фильма ужасов. Этот город заставляет людей вооружаться и мало-помалу уничтожает доброту, лишает тепла. Однако, в этот момент вид ясного, солнечного, золотисто-жёлтого парка, наполненного последним осенним теплом, совершенно не вязался с людоедством и тому подобными ужасами. Просто сюжет у этого фильма плохой, влюбились из-за мечты и расстались тоже из-за мечты. Заметив расстроенное выражение лица Ду Яньмо, Ань Жюле улыбнулся. «Дурачок, вечно у тебя в голове всё перепутано». — Это всего лишь старая история, мы можем послушать другую песню. Он наклонил голову и нажал на кнопку перемотки в плеере. Порыв ветра взвихрил его длинные волосы, и Ду Яньмо увидел в его левом ухе серёжку с рубином. Великолепный рубин горел на солнце, как маленький кусочек сказочного огня. Привлечённый его сиянием, Ду Яньмо протянул руку и коснулся серьги… нет, это не магнит. — Больно, — пожаловался Ань Жюле и втянул голову в плечи, — Ай-яй, не трогай, я только утром проколол. — Проколол? — Да, посмотри, — Ань Жюле отвёл мочку в сторону и показал, сзади торчала застёжка-гвоздик. Ду Яньмо был поражён: мужчина больше всего на свете боялся боли и больше всего на свете берёг свою красоту, он категорически не соглашался повредить свою плоть, продырявив мочки ушей. Как получилось, что приехав за границу, он изменил своим убеждениям? — Так ты для этого ушёл так рано? Ань Жюле замялся: — Ну-уу… Правда, красивый камень? Ду Яньмо согласился: — Красивый. Но Ань Жюле сказал, как отрезал: — Сделай мне такой из своих волос. — … — Вау, у тебя такое лицо, это бесценный кадр. Даже на просмотре ужастиков лицо парня так не искажалось, Ань Жюле принялся нашаривать мобильный, чтобы немедленно заснять, но был остановлен Ду Яньмо: — Зачем это делать? — Это же так романтично! Ань Жюле улыбался, в его карих глазах светилось тёплое золото осеннего солнца, делая зрачки светлее и прозрачнее. — Вначале я хотел сделать тебе сюрприз на день рождения, но не дотерпел… Тебе не нравится? Ду Яньмо: — Не скажу. Сделать драгоценный камень из волос, **на первый взгляд, звучит дико, но если подумать, в этом есть смысл. Его сердце дрогнуло. К белой коже Ань Жюле очень подходит красный рубин, но алмаз добавит ещё больше чистоты и блеска его красоте. — … Ты ведь не собираешься проколоть ещё и соски? Ань Жюле: — Да! Но если ты против, я не буду. — … (**Исследования по производству искусственных алмазов велись в России и США с 50-х годов XX века. Человеческие волосы используются для извлечения из них природного углерода. В процессе синтеза алмазов полученную из волос золу смешивают с графитовым порошком (графит, как известно, идентичен природному алмазу по молекулярной структуре). Затем смесь помещается в специальный агрегат для синтеза камня. В нём при температуре 1,5 тысячи градусов и под давлением 6 тысяч атмосфер (условия, приближенные к природным на глубине 150 км под землёй, при которых «произрастают» алмазы) полученную субстанцию соединяют с углеродистым металлическим расплавом. Так зарождается будущий кристалл. Трёх граммов волос достаточно для того, чтобы алмаз нёс в себе неповторимую частичку индивидуальности своего владельца (его генетический код). Учёные даже прозвали между собой этот научный эксперимент «бриллиант души». Со временем стало возможным синтезировать крупные алмазы или алмазы ювелирного качества. Россия и США стали лидерами в этой области технологий. Информация с российских сайтов по теме «Бриллианты из волос», на байду идентичные сообщения). Ду Яньмо даже не знал, вздохнуть ли ему с облегчением или… разочароваться? С этим человеком каждый день похож на Рождество, нескончаемые «сюрпризы», у него скоро нервов не хватит выдерживать всё это. Он протянул руку к лицу мужчины и коснулся кончиками пальцев его кожи. Ань Жюле с выражением удовольствия уткнулся лицом в его широкую ладонь, точь-в-точь как котёнок, ищущий ласки. Его волосы шевелил ветер, и огонёк рубина сверкающим жалом пронзал глаза Ду Яньмо. Если он сделает драгоценный камень из своих волос, у этого камня будут его собственные клетки, и когда он открыто и величественно займёт место на теле этого человека, это будет невыразимо интимно. В этом и заключался настоящий смысл «подарка», преподнесённого ему Ань Жюле. Ду Яньмо долго смотрел на него и вздыхал. А потом резко притянул его в объятия с такой силой, что опавшие листья взметнулись в воздух вместе с пылью, а потом вновь упали. Он так крепко обнял мужчину, что ноги Ань Жюле оторвались от земли, это было довольно не-удобно, но Ань Жюле не возразил ни единым звуком. Ду Яньмо подхватил его на руки: — Господин Хризантема, оказывается… ты всё понимаешь. Да, он понимает, конечно понимает. Всё время, ежеминутно, ежесекундно этот человек наблюдал за ним, не упуская ни единой мелочи, мог ли он не понимать? Он понимал, что тревогу и страх парня невозможно успокоить просто словами, для доказательства любви потребуется время, но ему не хотелось тратить на это слишком много времени. Ему льстило что парень так беспокоится о нём, но он ни в коем случае не хотел, чтобы тот страдал. Поэтому он решил доказать любовь поступком — проколол ухо. Только один раз, повторить он бы уже не решился. Он позволил парню держать себя на руках и внезапно сказал: — Я люблю тебя. Ду Яньмо замер. — Хей, — Ань Жюле с улыбкой ущипнул и потрепал его за щёку, — Что тебя так удивляет? — Потому что… Он уже и не помнил, как давно Ань Жюле говорил ему эти слова, тем более, что он всегда ясно показывал свою любовь, и не было необходимости спрашивать. Он не ожидал, что так растрогается: — Я так давно… не слышал от тебя этих слов. — Да, я давно тебе их не говорил. Ань Жюле не страдал от излишней скромности и не был стеснителен, он свободно мог говорить что угодно, но самые сокровенные слова боялся повторять слишком часто. Он боялся, что от слишком частого повторения они сотрутся, потеряют свою значимость, и чувство, которое они выражают, в конце концов остынет. Тем не менее, есть некоторые необходимые слова, на которые не стоит скупиться. Ань Жюле разжал пальцы на его щеке: — Видишь, я настолько извращён, что готов носить бриллиант, изготовленный из твоих волос. Ты больше не будешь бояться, что я покину тебя? Поддаваясь магии убеждения мужчины, Ду Яньмо чувствовал сумасшедшее сердцебиение, да, чего ему ещё бояться? На этот вопрос он не мог ответить, но он понимал Ань Жюле, потому что сам был такой же: робкий и осторожный, когда дело касалось тайны его сердца. Он тоже боялся, что если проболтается, это снизит долю искренности в их отношениях, боялся, что не сможет удержать любовь партнёра. Бесконечная тревога снедала его изо дня в день. По сути, эту ситуацию можно выразить одной фразой: они оба слишком много думали и накручивали себя. В юноше Ань Жюле видел себя, как в зеркале, утешая его, он как бы утешал себя: — Поверь, ты такой хороший, что не любить тебя невозможно, больше не бойся, что я не люблю тебя… Ты можешь уходить, куда тебе хочется, делать то, что ты хочешь, стать тем, кем ты хочешь. Глаза Ду Яньмо обжигало от подступивших слёз, он ещё крепче прижал к себе Ань Жюле и охрипшим голосом произнёс: — Я хочу стать твоим человеком. Ань Жюле улыбнулся: — Ты уже давно им являешься. Он растил и воспитывал его с пятнадцати до двадцати пяти лет, и это самый лучший мужчина в мире. — Подумай сам, разве в жизни так уж много десятилетий? Я с таким трудом воспитал и приручил тебя, зачем мне размениваться на других? Тогда я просто умру, не закрыв глаза. (Идиома死不瞑目, в тексте тайваньский вариант都无法瞑目 — «умереть, не закрыв глаза» имеет значение: умерший человек остался недоволен тем, что при жизни не успел закончить какое-либо важное дело; переворачиваться в могиле, не найти покоя и после смерти; умрет, но… не успокоится пока не…). — Да, — Ду Яньмо спрятал лицо в его тёплую ложбинку между шеей и плечом и потёрся, как щенок, требующий ласки, — Да, я твой, не отдавай меня никому. «И я тебя никому не отдам». Он не собирался так легко отказываться от спорта из-за любовной тревоги, но если понадобится, он в любой момент без колебаний сделает выбор и решительно бросит всё, отдаст все силы, лишь бы этот человек не ускользнул из его объятий. Это не жертва. Порой осознание важности некоторых вещей и отказ от чего-то во имя этого требуют больше сил, нежели другие достижения. Он легко прикоснулся губами к левой мочке Ань Жюле и сказал: — Спасибо тебе. «Спасибо за твою терпимость к моей слабости. Спасибо, что ты даёшь мне уверенность. Спасибо за твою любовь». Пусть свершается круговорот времён года, но где бы он ни был, он больше не будет бояться услышать слово «Нью-Йорк». Жареные кисло-сладкие свиные рёбрышки (рецепт взят на baidu). Умеренный кисло-сладкий, не жирный, богатый и нежный вкус, сбалансированные специи. Цвет сахарной глазури умеренно тёмный, хорошо сочетается с рисом. Ингредиенты для маринада (соуса) в расчёте на 0,5 кг. рёбрышек: Столовое вино — 1 столовая ложка; Белый соевый соус — 1 столовая ложка; Тёмный соевый соус — 1 столовая ложка; Бальзамический уксус — 3 столовые ложки, вводится в два приёма; Сахар — 3 столовые ложки; Соль — 0,5 чайной ложки; Глутамат натрия (усилитель вкуса) *– 0,5 чайной ложки; Кунжут — 0,5 чайной ложки. (*Как выяснилось, усилитель вкуса не наносит организму никакого вреда, прекрасно выводится, а в умеренных дозах даже полезен; китайцы издревле употребляют эту приправу, именно она придаёт их еде такой неповторимый и приятный вкус). Технология обжарки в кисло-сладком соусе занимает 45 минут, степень сложности приготовления средняя. 1. 500г. свиных рёбрышек опустить в кипящую воду и варить в течение 30 минут. В этом бульоне потом можно отварить лапшу, по-этому лучше не выливать. 2. Мариновать рёбрышки 20 минут в соусе из 1 столовой ложки вина, 1 столовой ложки светлого соевого соуса, 1 столовой ложки тёмного соевого соуса и половины отмеренного количества бальзамического уксуса. 3. После маринования вынуть рёбрышки, обмыть и обжарить на не-большом количестве растительного масла, на хорошем огне, часто переворачивая, до золотисто-жёлтого цвета. 4. Поместить рёбрышки в кастрюлю (котёл), всыпать 3 столовые ложки сахара (сахар кладём смело, с горкой, не бойтесь пересластить); вскипятить пол чашки бульона, в котором варились рёбрышки, и добавить туда 0,5 чайной ложки соли — вылить в кастрюлю с рёбрышками. 5. На открытом огне тушить рёбрышки 10 минут, чтобы получить густой соус, в конце добавить оставшийся бальзамический уксус, он придаст кисло-сладкий вкус. 6. Готовые рёбрышки вынуть из кастрюли и на блюде посыпать сверху мелко порезанным зелёным луком (можно и без него), кунжутом и глутаматом натрия. Кушать подано! Можно посмотреть приготовление на видео под главой. Или взять один из рецептов на русском языке, единственное отличие от китайского способа — в русских рецептах рёбрышки не отвариваются.