Счастливая жизнь.

«Ли Яоян» Жизнь проплывает, как сон. Он не помнил, где прочитал эту фразу. Когда Ли Яоян закуривал очередную сигарету, он иногда смотрел, как рассеивается в воздухе табачный дым и чувствовал, что вся его жизнь подобна этому дыму, такая же зыбкая и насквозь лживая. Когда люди заболевают, они начинают стремиться к вещам, которыми обычно пренебрегали в жизни, такими, как здоровье, забота о близких людях, и готовы даже получить всё это в обмен на деньги. Когда болезнь особенно обострилась, Ли Яояна посетила мысль о том, что так, как он жил всю жизнь, жить нельзя. Но эта короткая мысль только мелькнула глухой ночью и пропала. Человеческая жизнь есть не что иное, как борьба. Борьба за власть, за выгоду, за саму жизнь до последнего вздоха. Он всю жизнь боролся и ради этой борьбы отрезал себе палец, похоронил своё сердце и наконец, посадил печень. Он не мог смириться с тем, что закончит жизнь в холодном одиночестве, никому не нужный. Жена с букетом лилий пришла в больницу навестить его. Цветы были несвежие, почти увядшие, но их благоухание, по-прежнему сильное и терпкое, сразу ударило в нос, и Ли Яоян нахмурился: — Ты пришла почтить покойника? Что за цветы ты принесла, воняют на всю палату! Ему претил больничный дух, но ещё большее отвращение внушал запах этих цветов, слишком приторный, слишком женский. Он жестом приказал дежурному «шестёрке» открыть окно и глубоко вдохнул в лёгкие свежий воздух. Стало немного легче. Жена холодно усмехнулась: — Сегодня я пришла не ради тебя. Ли Яоян поднял брови. Жена жестом приказала «шестёрке» удалиться. Браток метнул взгляд на Ли Яояна и увидев, что тот его не задерживает, послушно вышел из палаты. — Я беременна, — без долгих предисловий объявила женщина. Её холодная улыбка таила самодовольство, словно она одержала огромную победу в трудной войне, и её переполняла радость, — Ребёнку уже восемь недель. Услышав срок беременности, Ли Яоян сразу всё понял. Он уже три месяца не касался жены, это не его ребёнок. — Ты… Жена и бровью не повела: — Поздравляю, ты станешь отцом. Договорив, она направилась к выходу. Ли Яоян в бешенстве хотел перехватить её, но в его живот был вставлен катетер, *не позволявший ему двигаться с достаточной амплитудой. Жена обернулась и добавила: — Я сказала отцу, что беременна, он поддержал моё решение родить этого ребёнка. (*В тяжёлых случаях цирроза печени часто развивается т.наз. асцит — патологическое скопление свободной жидкости в брюшной полости, которое приводит к значительному снижению качества жизни, повышению риска развития инфекционного процесса, почечной недостаточности. Развитие асцита считают неблагоприятным прогностическим признаком, так как он связан с 50% смертностью в течение двух лет. Именно поэтому развитие рефрактерного асцита (РА) является показанием для трансплантации печени, наиболее эффективного метода лечения асцита и его осложнений. Вывод жидкости из брюшной полости осуществляется при помощи вживлённого в абдоминальную область катетера. Больному под местной анестезией устанавливают полностью имплантируемую перитонеальную порт-систему. Система частично берёт на себя функции печени, а именно дренажную функцию ветвей печёночных вен. Подробнее гуглите). Ли Яоян помолчал ровно до того момента, как успокоился, и произнёс: — Я не бью женщин, но гарантирую тебе, что чужое семя в твоей утробе ещё до рождения лишится отца. Женщина беспечно улыбнулась: — Ну зачем так проклинать себя, я не собираюсь с тобой разводиться, хочешь ты или не хочешь, но юридически ты его отец. Его вынуждают стать рогоносцем? — С какой стати? Она холодно ответила: — Ты получил выгоду, женившись на мне. Ли Яоян, не вини меня в том, что я не предупреждала тебя, грязь всегда возвращается, не думай, что ты можешь бесконечно использовать всех и вся. Ли Яоян остолбенел. Жена ушла, оставив после себя тошнотворный запах своих духов и лилий. Если перейти к рассказу о прошлом, Ли Яояну никогда не было с ней хорошо. Много лет они жили каждый сам по себе, и он не вмешивался, однако, зачать новую жизнь — это совсем другое дело. Он полагал, что они понимают друг друга, и не ожидал, что она нарушит их молчаливый уговор в то время, как он смертельно болен… Да, сейчас он болен и беспомощен, как глиняный Будда в реке, что он может поделать? (泥菩萨过江, nípúsà guòjiāng — идиома «глиняный Будда переходит реку», т.е., вода размывает глину, и Будда не может помочь даже себе самому, не говоря о помощи другим). Более того, и его, и жену объединяют общие интересы как вне, так и внутри семейного клана, он не мог этого отрицать. Он был так зол, что смахнул цветы на пол, их лепестки рассеялись по всей палате. На их свадьбе весь зал был уставлен букетами лилий всех возможных расцветок, если какого-то цвета не хватало, она специально потребовала, чтобы в цветочном магазине покрасили цветы, там были и розовые, и синие. Белоснежное платье невесты отражало их трогательную чистоту — когда-то она была наивной женщиной, мечтающей о радостях супружества. Кажется, у них даже был период медового месяца, только такой короткий, что Ли Яоян даже не запомнил его. Он целыми днями лежал без дела на больничной койке и от нечего делать снова и снова копался в прошлом. Это было похоже, как будто он перекатывал во рту сливовую косточку без мякоти, всасывал, выплёвывал и не чувствовал никакого вкуса. И больше всего он перебирал в памяти дни своей молодости, когда он был совершенно один, но вопреки этому жил свободно и распущенно, а рядом был один человек, занимавший все его мысли. Этот человек… Ли Яоян закрыл глаза, заставляя себя выбросить его из головы. Да, этот человек был единственным чистым местом в его жизни. Когда он решил покончить с грязными делами, он наконец отпустил и его. После этого он поклялся, что до самой смерти сохранит воспоминания о нём. У него было серьёзное заболевание печени, требовалась трансплантация. Он известил свою семью, и вскоре донор нашёлся. В тот день, когда его везли в операционную, много людей пришли проводить его, он смотрел на них и думал: «интересно, среди них есть хоть кто-то, кто искренне желает, чтобы я жил и дышал?» Он вдохнул наркоз и погрузился в беспамятство. Позже он узнал, что в середине операции у него открылось обширное кровотечение, он едва не умер, но обошёл врата Ада, ибо его Владыке он не приглянулся. В результате его вытащили с того света. Поистине, про́клятый плод переживёт тысячелетия (идиома, означающая, что зло очень живучее), Ли Яоян был согласен с этими словами. Он чувствовал себя очень слабым, живот постоянно болел, скорее всего, это был связано с хирургическим вмешательством. Он неосознанно освещал состояние своего здоровья в семье, не важно, будь то семья жены или его родители. Возможно, он ощущал недостаток искренней заботы и тепла, и воспользовался своей болезнью, как способом вытянуть из них хоть какие-то чувства. Укрепляющих средств не было. Кроме коллагена, который он отправил своему младшему кузену-эстету, боявшемуся боли и тем не менее, отдавшему ему печень, для себя он ничего не оставил. Его маленький кузен всегда был непредсказуем. Ли Яоян полагал, что Ань Жюле смертельно ненавидит его, и не ожидал, что в этот острый момент он вдруг пожертвует ему часть своей печени. Видимо, поэтому он не захотел умирать. Каждый раз, когда операционная рана начинала болеть, это казалось ему напоминанием: кое-кто в этом мире по-прежнему любит его и хочет, чтобы он жил. Неожиданно ему захотелось увидеть Ань Жюле. Ли Яоян привык трижды подумать, прежде чем сделать что-то и всегда заранее продумывал путь к отступлению на всякий случай. Но мысль повидаться с кузеном уже давно сидела занозой в его башке, осталось только привести её в исполнение. Он вспомнил слова своей жены «не думай, что ты можешь бесконечно использовать всех и вся» и усмехнулся: «ты ошиблась, есть один человек, которым я пользовался пол жизни, и даже в тяжёлой болезни он не забыл меня…» Порой Ли Яояна охватывала беспричинная ненависть к Ань Жюле, этот ребёнок испортил его своей любовью. Мальчишка считал, будто все в мире должны неизменно любить его, Ли Яояна так, как он его любит, он восхвалял его до небес, как будто он Божество. Но на самом деле единственный в мире, кто любил его, это был Ань Жюле, он как то́ волшебное зеркало королевы из «Белоснежки», непрестанно твердил ему: «Ты самый красивый, ты лучше всех…» Ли Яоян вспомнил, как когда-то давно Ань Жюле лежал в постели с ним и спрашивал: — Свет мой зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, я или те женщины? Озорник. Женщины отличаются от мужчин, конечно, и те, и другие по-своему привлекательны, но их нельзя сравнивать. Однако, мальчик выглядел таким чистым: гладкий, белокожий, просто безупречный… Ли Яоян растерялся, ответ его сердца породил в нём смутный страх, и он сказал себе «нет», как будто, если он скажет «да», то сразу призна́ет себя ненормальным. Он ущипнул Ань Жюле за нос и с притворным пренебрежением ответил: — Детский вопрос. Ань Жюле недовольно запротестовал: — Как это детский? Королева из «Белоснежки» очень взрослая тётка, и тем не менее она спрашивала! Ли Яоян задумался и ответил: — Нет, она всего лишь жалкая, не уверенная в себе женщина, ей было мало того, что весь мир считал её красавицей, ей нужно было получить подтверждение от волшебного зеркала. Свет мой зеркальце, скажи, правда ли, что я самая красивая в мире женщина? Потому что королева любила своё зеркальце. И если даже весь мир любил королеву, а зеркальце вдруг разлюбило бы её, для королевы настал бы конец света… Поэтому королева убила Белоснежку, она ревновала своё зеркальце к ней и боялась, что волшебное зеркало полюбит молодую девушку, а её разлюбит. Ань Жюле поморгал светлыми глазами и холодно посмотрел на мужчину: — Что до меня, то я не стал бы убивать принцессу, я бы убил себя… И тебе не пришлось бы вымаливать любовь у волшебного зеркала. Ань Жюле было семнадцать. Тогда Ли Яоян воспринял слова ребёнка как шутку и оставил без внимания, но не думал, что однажды мальчик сдержит слово. Он наложил на себя руки. А что делал Ли Яоян в это время? Проводил медовый месяц с молодой женой на Мальдивах. …… Десять лет спустя он заболел, жена изменила ему; всё, за что он боролся в жизни, вскоре рухнуло; даже принадлежавшее ему когда-то волшебное зеркальце, восхвалявшее его, теперь смотрит, восхваляет, любит и боготворит… совсем другого человека. Несовершеннолетнего чертёнка. После разговора с Ань Жюле и подтверждения информации о его новом любовнике, он как будто получил пощёчину. У него даже дыхание перехватило. Что теперь предпринять? Тем не менее, у него было желание высказаться, он не собирался так просто отказываться от всего. Сяо Ле недаром понимал его, как никто в мире: — Ян-гэ, я знаю, что ты несчастлив, но не надо было приходить ко мне, это твоя большая ошибка. И я уверен… Ты больше никогда не будешь счастлив. Ань Жюле был прав. Он окончательно скатился на дно и в довершение всего болен. У него не осталось даже тех чистых воспоминаний, которыми можно было уте́шиться перед смертью, ничего не осталось. Ли Яоян проглотил таблетку, старательно превозмогая боль и заставляя себя сидеть прямо. Один раз он умер на операционном столе, хуже уже не будет. Смерть больше не казалась ему такой ужасной. После того, как маленький кузен ушёл вместе со своим юным любовником, сразу зазвонил телефон. — Яг-гэ. Надоедливый Сюй Шан’ян. Современный криминал требует интеллекта, грубая сила уже не котируется, всем управляет его величество Мозг. Каждый из его доблестных братков, самоотверженно доверившихся его предводительству, в итоге получит только клочок земли 2×2 на местном кладбище, а там кое-кому нужно только пошевелить языком, уладить конфликт — и миллионы акров земли чисто и беспрепятственно оказываются в кармане банды. Как он может мириться с этим? Сначала Ли Яоян не ответил. Его боль ещё не прошла, и совершенно не хотелось слышать ненавистный голос. Сюй Шан’яну на это было наплевать, он всего лишь передавал то, что было велено: — Босс сказал, что тебе недавно сделали операцию, пришло время тебе найти укромное место подальше, чтобы восстановиться. Последнее время наиболее спокойно в Юго-Восточной Азии, вы раньше уже бывали там, заодно навестите знакомые места. Как насчёт того, чтобы сбить спесь с тайской группировки? — О, — усмехнулся Ли Яоян. Значит, его решили отправить в ссылку. Если удовольствоваться своей участью, можно не так уж плохо провести на южных островах остаток жизни. Ничего удивительного. В последние годы правительство проводит политику масштабной борьбы с организованной преступностью, банды становятся похожи на коммерческие объединения — приходится трансформироваться перед лицом кризиса. Те, кто не сотрудничал, та старая гвардия, неповоротливая, негибкая, не успевшая вовремя перестроиться, естественно, была ликвидирована первой, так повелось с древнейших времён. Он пытался подбить братву на противостояние, но Сюй Шан’ян блокировал все его действия; даже в его дела с младшим кузеном вмешался, неужели этот адвокат родился монстром о трёх головах и шести руках, такой вездесущий? Ли Яоян не удержался от ядовитой реплики: — Сюй Шан’ян, я признаю, что ты умный, но впервые вижу, чтобы ты так распоясался… Ты считаешь, что мы все марионетки в твоих руках, и ты неуязвим, потому что твоя задница настолько хороша, что ни один из паханов её забыть не сможет? Сюй Шан’ян: — Почему тебя это интересует? Ли Яоян не ожидал, что он ответит и растерянно промолчал, а в следующую секунду услышал: — Сожалею, но тебе я не дам. Твой хер невозможно грязный и наверняка жутко воняет. Ли Яоян: — … Сюй Шан’ян посмеялся, затем его тон снова стал благовоспитанно елейным: — Шучу, Ян-гэ, вы взрослый и великодушный человек, не обращайте вни-мания. Ли Яоян скрежеща зубами ответил: — Сюй Шан’ян, твою мать, тебе лучше сразу убить меня, иначе ты скоро пожалеешь. Сюй Шан’ян вздохнул: — Ян-гэ, вы только-только выкарабкались из лап смерти, неужели вы настолько жалкий? Все только и мечтают поехать в Тайланд, босс специально приберёг для вас это тёплое местечко, подумайте, будут и у вас счастливые дни, всё ещё впереди. В его словах, как у дурного актёра в театре, не было и половины достоверности. Ли Яоян зло впился ногтями в телефонную трубку. *** День его отъезда в Тайланд был назначен с особым смыслом, до того, как плод у его беременной жены повернётся головкой вниз перед родами. Ли Яояну претила сама мысль дожидаться родов, лучше уехать раньше, заняться своим здоровьем и оставаться там как можно дольше. Он не собирался позволить Сюй Шан’яну сидеть на жопе ровно и наслаждаться плодами чужих трудов. Иными словами, битва между ними только начинается. В клубе, который принадлежал ему, дела всегда шли хорошо. Клуб полностью в его собственности, в конце года он, как обычно, раздал персоналу красные конверты; «девочки» всю ночь выгибались перед ним и пели песни, он обнимал их и тискал в своё удовольствие. Бар, караоке, маджонг на всю ночь… В молодости это увлекало, но с возрастом стало утомлять, чёрное пресыщение постепенно наполняло его, словно все прежние радости и удовольствия подёрнулись сальной плёнкой и потеряли вкус. Переполненный скукой, он затянулся сигаретой и окинул взглядом шумный зал. На душе тишина. Неизвестно, кто поставил на TV песню, при первых же звуках вступления одна из девушек взяла микрофон и запела: — Твоя ласка, твоя благосклонность, я живу только там, где есть ты… Ты считаешь, что любовь — это просто любовь, и растрачиваешь моё обожание… «Ты считаешь, что любовь — это просто любовь, и растрачиваешь моё обожание…» (Клип на песню «Обожание» в исполнении малайзийской певицы и актрисы Фиш Леонг, настоящее имя Лян Цуйпин можно посмотреть и послушать в сноске под главой) Чистый, яркий голос, девушка пела неплохо. Кто-то заметил непонятную реакцию Ли Яояна и обеспокоенно спросил: — Ян-гэ? Рука с сигаретой опустилась, он глубоко вздохнул и ответил: — Пойду подышу воздухом. Он вышел из кабинета и закрыл дверь, из-за которой ещё доносилось пение: — Так пойми и уйди, и не надо любви просто ради любви, я останусь сама по себе, без тебя… Он вышел из караоке-клуба. Сверкание неоновых огней посреди ночи кололо глаза. Ли Яоян одиноко брёл по ночной улице, мимо проезжали автомобили, один за другим, и не останавливаясь, исчезали во мраке, так же, как и прошедшая мимо него утраченная любовь. Ли Яоян затушил сигарету, и больше у него не осталось ничего светлого и тёплого. Казалось, что даже свет уличных фонарей не имел к нему никакого отношения… Вот такие дела. Он впустую растратил лучшие годы своей жизни и в конце концов потерял того, кто его боготворил. Он измучен этой дорогой, но не знал, сколько ещё придётся идти по ней. Налетел ночной ветер, одинокая слеза скатилась вниз по его щеке.