Фальшивый аккорд

      «Раз, два, три, четыре, пять… пять, три, четыре, два, три, один…»       «Раз, два, три, четыре…»       Руслан чувствовал, как сильно намокали через силу расслабленные руки на руле, и как дрожали от напряжения веки. Внутренний счет помогал разве что не разбить окно и не оставить машину прямо здесь. Но парень мог поклясться, одно неверное движение — неважно, его или чье-то еще — и он достанет револьвер, пойдет в самое начало пробки и отберет у кого-нибудь автомобиль, наплевав на все правила дорожного движения и уголовный кодекс. И эта идея с каждой минутой ожидания становилась менее безумной: у Руслана было в какой-то жопе четыре подростка, которые после мольб о помощи перестали отвечать на сообщения и звонки, а он сидит здесь и даже не может двинуться. Он беспомощен, он жалок.       Пробка двигалась ультра медленно. Тушенцову казалось, что прошло несколько дней между моментом, когда он встал первый раз, и когда он оказался в конце затора, растянувшегося будто на километр. Голова начинала гудеть вместе с другими недовольными водителями примерно на частоте раздражительных сигналов с разных сторон, тяжелела от этих звуков и мыслей, что Руслан должен быть не здесь, он не должен был попасть в такую ситуацию. Он ведь хотел сделать как лучше. А получилось все как всегда, но ему только оставалось утешать себя, что, скорее всего, если бы он и взял всех с собой, то какое-нибудь говно произошло бы здесь.       Тушенцов, оказавшись в первом ряду и только краем глаза заметив зеленый для себя свет, сорвался с места так, будто он был на гонке. Все это время он только больше расшатывал себе нервы проверками чата с Лизой и попытками позвонить на неотвечающий номер, поэтому, когда он заметил моргающий значок кончающегося бензина, он взвыл. В его планы входило все, что угодно, но не добровольный простой на заправке и дополнительные траты. Ему будто сама жизнь ставила палки в колеса — Руслан надеялся, что до буквальных действий все же не дойдет — и он, еще раз ударив по рулю и выругавшись, свернул к заправке.       Парень даже не взглянул на цены — продиктовал сколько, чего именно и выпрыгнул из автомобиля, чтобы дойти до маленького магазинчика и заплатить там. Он все время подгонял себя, хоть и понимал — от того, как быстро он доберется до кассы и как ловко достанет деньги, километры между ним и его друзьями не сократятся волшебным образом. Но не делать все быстрее, чем обычно, он не мог — нервы были перетянуты и вот-вот с треском разойдутся, будто Тушенцов был тряпичной куклой, которую пичкают наполнителем и не видят, что уже достаточно, он уже торчит из всех швов.       Может, именно из-за нервов, а может по каким-то другим причинам, но Руслан далеко не сразу заметил, насколько странно пялится на него кассир. И тон его был подозрительным, каждое движение было преувеличенно сглаженным, будто он боялся спугнуть Тушенцова, а тот только смотрел на машину через прозрачные двери магазина и нервно дергал кистью руки. Когда он заметил, было уже слишком поздно.       Его спасла нелепость. Неловкое движение, с которым кассир вытащил вместо сдачи охотничий нож, почти такой же, какой был у Руслана от Дениса, позволило Тушенцову за секунду до удара заметить блеск лезвия и перехватить его, направляя в сторону от себя. Руслан как будто проснулся. Краем глаза он заметил, как из двери для персонала вышел еще один человек и, смерив происходящее злым колючим взглядом, направился к еще одному покупателю, который был в другом конце магазина и еще ничего не подозревал. Тушенцов, видимо, был уже гребанной знаменитостью, раз его так быстро опознали и попытались убить при свидетелях.       Руслан не успевает разжать руку, когда кассир выдергивает лезвие и режет по пальцам парня так сильно, как может. Тушенцов смотрит на датчик над раздвижной дверью — конечно, наверное, как только он вошел, его отключили, чтобы он не смог убежать, если что-то пойдет не так. Выхода не было. Он мог убить этого парня: ему ничего не стоило расплющить его, как он уже это проделывал, но ценой чего? Его объявят в розыск, потому что этот труп определенно найдут, и никакое оправдание самозащитой, как это еще могло случиться в штабе ордена, здесь не прокатит.       Кассир еще раз попытался доделать начатое: несколькими размашистыми движениями он заставил Руслана отскочить к прилавкам и завернуть за один из них. Он мог несколько секунд подумать, пока его не окружили и не застали врасплох, но все мысли сводились или к убийству, или к истощению до кончиков пальцев ног, ни то, ни другое не подходило. Тушенцову еще нужны были силы хотя бы для того, чтобы уехать отсюда. А никакой другой вариант исхода этой потасовки его не устраивал.       Руслану показалось, что он словил галлюцинации. Прямо над его головой мелькнуло серое нечто, и захлопали птичьи крылья. Откуда в закрытом павильоне взялся голубь — было непонятно ровно до того момента, пока птица не начала стремительно увеличиваться и приобретать человеческие очертания. Тушенцов только и успел отбежать на небольшое расстояние, чтобы прямо на него не приземлился все тот же паренек в форме, который встретил его за кассой и враждебно размахивал ножом. Все это казалось настолько нелепым и непонятным, что хотелось сдаться прямо сейчас и больше не участвовать в этом калейдоскопе неудач, который поворачивался каждый раз все более изощренными узорами. Когда боковым зрением он увидел второго работника и такой же нож у него в руках, как и у первого — только держал он его куда увереннее, куда профессиональнее, Руслан вдруг понял, что в этот раз он не успеет.       Спокойствие. Секунда, которая следовала перед неминуемым ударом, стала вечностью — тихой и безмятежной. Это именно тот момент, когда приходит настоящее осознание, что ты борешься напрасно, и все, что требовалось сделать все это время — расслабиться и не мешать. Тушенцов долго скрывал от себя это, до этой самой последней секунды яро отрицал, но сейчас скрывать это стало невозможно, потому что вот оно, охватывает парня с головой, тянет с собой в бессознательное и запретное. На него направлены два ножа людей, которые получат лавры и почести, если убьют его, а готовы они это делать с остервенением и бездумной отвагой — то ли от степени промывки мозгов, то ли от желания урвать сладкий кусок славы — было уже совершенно все равно.       Руслан устал. Сейчас, когда он чувствует, как в бок мягко войдет лезвие, прямо между ребер, когда ему перережут горло и наконец выдернут из него последнюю надежду на жизнь, он чувствует…       Облегчение.       Он наконец окажется там, где он будет чувствовать себя лучше — никак, если быть точным. Для него все закончится, сгорит все синим пламенем в его голове, вместе с его сознанием. Его тело не найдут, его некому будет похоронить — да и зачем. Если он и будет где-то живой — то только в воспоминаниях Дани, который пойдет на поправку и любой ценой попытается найти Лизу, а потом, может и всех остальных. Лиза тоже его будет вспоминать, не в лучшем свете, наверное, но она будет беспокоиться, сколько бы ни ворчала на Руслана в иной раз. Он будет жив в мыслях Юлика, который — Тушенцову безумно хотелось в это верить — никогда его не забудет и пронесет его короткую, мрачную историю с собой до конца.       Может, все так и должно было случиться? Только еще очень давно, когда он только связался с орденом, но почему-то воспротивился, сам завел себя в худшие обстоятельства, еще и остался жив, хотя должен был морально сломаться и сигануть с высотки, нажраться таблеток, схватить передоз. Сколько бы он не бегал от того, что идет след-в-след с ним, он не…       Сколько он уже думает?       Руслан несколько раз моргнул. Картинка перед глазами начала двигаться, но только лишь от того, что сам Тушенцов отошел на несколько шагов. Парень перед ним застыл с нелепой и мерзкой гримасой, с занесенной для очередного размашистого удара рукой, и не двигался. Второй человек тоже застыл в неестественной позе движения, как довольно реалистичная статуя или восковая фигура.       Инстинкты. Парень давно заметил за собой это свойство — несмотря на внутренний настрой сдаться, идти до конца, чего бы оно ни стоило, как бы ни хотелось все бросить. Будто на инерции он продолжал раз за разом жить, пытаться что-то сделать с домашней рутиной, которая иногда вставала поперек горла и только быстрее загоняла в могилу. И сейчас он просто не смог отказаться от шанса выжить, в очередной раз доказать — непонятно кому, ведь даже не себе — что он еще на что-то способен, что он не тряпка.       А потом вернулось осознание, что он не один. Руслана нельзя назвать жертвенником или вселенским добром, но он был уже здесь не один, он несет ответственность за четырех полудурков, которые дороги ему аж до радужной рвоты и глупой пустоты в голове при одной мысли, что они его ждут, он им тоже нужен. Уже не верилось, что всего несколько мгновений назад он готов был променять все это на одно лишь спокойствие. — Вот же… — хотел выругаться Руслан, но спохватился — сейчас не время — и побежал к служебным помещениям.       Как только он выбежал за пределы застывшего помещения, он стал оглядываться в поисках помещения с камерами. Ему надо было обезопасить себя — записи с его лицом и последующей пропажей не должны были оказаться у ордена, потому что если на него объявят охоту еще и среди гражданских — он точно не вывезет. Комната охраны была пуста: видимо, второй работник был именно в роли охранника, и Руслан тут же сел за небольшой устаревший монитор. Как именно стереть записи с камер он не знал, но пришлось быстро разобраться, где что хранится и как с этим работать. Потому что он не мог надолго остановить время в таком огромном помещении, а задержится надолго — убьет всех, кто остался в магазине. Подчистить, правда, пришлось абсолютно все записи, потому что как удалить недавние, Тушенцов не разобрался.       Парень оказался на улице за считанные секунды. Уже садясь в машину, он заметил, как в темноте пристройки к заправке мелькнули две красные футболки работников — они метнулись к тому же выходу, из которого вышел Руслан, но они уж точно не успеют его остановить. Парень давит на газ и, кажется, почти сбивает еще одного человека, который только припарковался и хотел выйти из своей машины, но куда важнее для него было сейчас снова сконцентрироваться на дороге. Теперь это правда приходилось делать, прикладывая особые силы — Тушенцов явно не был готов к таким нагрузкам, еще и пришлось поддерживать жизнь этих ублюдков.       Дорога была монотонной и, после очередной нервотрепки, просто усыпляющей. На теперь уже редких светофорах Руслан хватался за телефон и смотрел на пустой экран. Он все еще злил, нервировал, расстраивал, но вместе с этим пришло тонкое чувство обиды на все живое, что так происходит. Тушенцов только мог полностью довериться Юлику и надеяться, что он сделал все, чтобы остаться живым самому и помочь другим. И даже несмотря на это безграничное доверие, несмотря на личные уговоры, внутри все тяжелело от одного повторения текста сообщений. Единственное положительное, что выцепил для себя Руслан — он стал немного спокойнее и рассудительнее, а это позволяло ему затрачивать намного меньше сил.       На очередном светофоре телефон парня завибрировал и выдал мерзкую старинную мелодию звонка. Руслан, который точно не ожидал звонков от кого бы то ни было, подпрыгнул на сидении, но взял себя в руки и принял звонок, нажав соответствующую кнопку. Звонил Гена, и это нисколько не радовало — у них была переписка, чтобы общаться, значит, случилось что-то серьезное, раз тот подумал, что это достаточно срочная новость для звонка. Тушенцову меньше всего сейчас хотелось слышать, что у Дани идет что-то не так, но тягучий и расслабленный тон, который донесся из трубки, даже смог вызвать у Руслана удивленную улыбку. «Ну что, пидрила, я живой!» — голос Данилы был даже немного сонным, но вполне жизнерадостным, если можно было сейчас оперировать такими словами. — И как тебя угораздило? — Руслан даже усмехнулся. — Тебе дал телефон Гена, или ты его украл? «Спер, конечно. Только ты ему не говори, вообще мне нельзя говорить по телефону сейчас, а еще он рядом стоит и ждет, пока я его верну», — Тушенцов знал, что на этих словах, скорее всего, его друг кивнул и воровато оглянулся. — «Я позвонил узнать, как у нас дела в общем, и встретились ли вы. Но, судя по твоему голосу, дела у нас пиздец. Я прав?» — К сожалению, — парень поджал губы. — Лиза мне написала, что они разделились с Юликом, в бункере они оказались не одни, а сейчас перестали отвечать на звонки и сообщения. Телефон выключен. «Пиздец. Ты далеко от них? Больше ничего не присылали?» — Если не попаду в очередную херню, то в минутах десяти уже, — Руслан вывернул руль и съехал на пустую дорогу, почти по прямой ведущую к тому месту, где и был бункер. — И я бы сказал, если было бы что-то еще. Знаешь, хорошо, что ты позвонил, мне даже так немного спокойнее, и я рад, что ты в порядке, но давай я просто напишу потом, все ли в порядке с нашими? Потому что я хуй знает, что случится дальше и смогу ли я нормально отвечать. «О-кей, но только быстрее. Случится что-нибудь или нет — ты все равно сообщаешь мне правду, понял?» — Понял, — Тушенцов сбросил звонок и прибавил скорости.       Последний кусочек леса, и он выезжает к тому самому полю — Господи, он ненавидит его уже — видит на дороге еще одну машину, остановившуюся прямо напротив вентиляций бункера, и у Руслана сердце в пятки падает. Возле автомобиля он видит цветную кучку маленьких фигур — точно Лиза, Кузьма и Юлик, а возле них взрослых людей, одетых официально, и, скорее всего, это неспроста. Глупо было предполагать, что это безобидная компания бизнесменов, или еще каких высокопоставленных людей, которые просто захотели помочь группе подростков, выглядевших так, будто они просто пошли в поход. Не случается все у них просто так, и сейчас такой вариант казался слишком наивным даже для сказки. Руслану только оставалось вдавить педаль газа в пол и настроиться на очередную потасовку. — Что происходит? — почти на ходу спрашивает Тушенцов, еле успевая остановить машину перед тем, как выскочить из машины и в кармане схватиться за револьвер. — Руслан! — Юлик, наблюдавший за чем-то, что происходит в машине, повернулся к нему, подняв правую руку, и на его лице отразилась такая искренняя радость, что ему оставалось только засветиться — не могло столько поместиться в таком маленьком теле.       А Тушенцов стал стремительно бледнеть. Он не знал, от чего больше: от того, как выглядел Онешко и его рука, или от того, что правый рукав свитера сильно задрался, обнажая сгиб и внутреннюю сторону руки.       Там был маленький, черный символ.