Фальшивый аккорд

      Юлик напряженно проследил за тем, как с его появлением в машине из нее вышло еще три человека, одетых так же, как и девушка снаружи. Он остался один на один с мужчиной, который приглашающим жестом указал сесть Онешко чуть поодаль от себя.       Юлик где-то видел это лицо. И эти странные татуировки на руках, и этот орлиный нос ему был знаком, он точно уже встречался с этим человеком, но он не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Человек перед ним хитро посматривал на Онешко, улыбаясь чему-то на уме и, кажется, был доволен тем эффектом, который производит на парня. Его изучающий пронзительный взгляд пугал, вселял чувство подчинения и от этого ощущение безвыходности, и это так резко контрастировало со спокойствием снаружи машины, что Юлик терялся в своих ощущениях. Он смотрел прямо перед собой, теперь уже мимо мужчины на своих друзей, жмущихся кучкой подальше от людей в смокингах, немного раздраженных эмоциональностью подростков. — Не хочу больше тянуть, — мужчина немного поменял положение и его губы растянулись в нарочито фальшивой улыбке, — мне некогда ждать, пока ты успокоишься. Хотя, если честно, мне любопытно, на что ты способен. — О чем вы говорите? — Онешко, переборов удар волнения, осторожно спросил. — Ты — человек, которому может подчиниться любой. Еще не до конца раскрывший все стороны своего таланта, не понявший, какая сила находится в своих словах. Мне интересен твой потенциал, насколько можно развить тебя. Вдруг ты можешь подчинять целые толпы, взирая на них с экрана телевизора. Как думаешь? — эта его улыбка становится все шире, и все четче Юлик понимает, к какому страшному хищнику он попал. — Вы ошибаетесь. Я могу воздействовать только на одного человека, смотря ему прямо в глаза, и… — А у тебя было достаточно времени, чтобы убедиться в этом? — тон незнакомца действовал на Онешко, как чудовищная доза адреналина, пусть от него веяло внутренним спокойствием, пусть каждая мышца мужчины была расслаблена.       Но больше всего на Юлика действовало то, что именно ему говорили. Его пытались убедить в том, что он может делать что хочет, закон ему не писан, и он может сделать свою жизнь идеальной по щелчку пальцев, это было очевидно, но Онешко точно не хотел этого слышать. Просто потому, что он начинал чувствовать себя виноватым за то, что случилось ранее со всеми, а он, такой весь из себя «всесильный», не смог это предотвратить. Эти слова рождали в нем сомнение, стоит ли так яро сопротивляться и оставаться на слабейшей стороне, не легче ли пойти по пути, который ему, кажется, вот-вот предложат. — Конечно, не было, — продолжил мужчина за него. — Если бы ты был немного полезнее, мы бы с тобой многого добились, поверь. Но сейчас уже поздновато, ты слишком много сделал для того, чтобы ни в каком из исходов не стать предателем. Похвально, но глупо. — Зачем вы позвали меня сюда? Вы хотели поговорить со мной. Но почему не убили, как только увидели? — Онешко не хотел слушать подобные рассуждения, которыми, кажется, его попытались пристыдить. — Как много вопросов, — ленивая усмешка, — но ты имеешь на них право. Начну с того, что ты потрясающе удачливый сукин сын. Если бы я не поехал с конференции по дороге, которая проходила совсем рядом, вас бы убили довольно быстро, без моего участия. Перестань смотреть, как загнанный пес, ты здесь для другого. С моей стороны было бы крайне опрометчиво умерщвлять такого, как ты, наравне с обычными людьми. — Если вы убьете моих друзей, я застрелюсь.       Юлик процедил это очень резко и громко, неожиданно даже для себя, но, когда он понял, что сказал, он нисколько не пожалел о своих словах. Он знал людей, которые готовы разрушать свой мир каждый раз, когда становится совсем плохо, чтобы стать сильнее. Они отказывались от друзей, семьи, любви ради внутреннего стержня, жертвовали всем, чтобы, по мнению Онешко, не получить ничего. Пожалуй, таким был и Руслан, но Юлик точно не желает губить Свой Мир, живой, дышащий, его настоящую землю, которую он из-под ног точно терять не хочет. — Что ж, — незнакомец удивленно вскинул брови, — очень самоотверженно. И так же глупо, с моей точки зрения, но ты слишком молодой для того, чтобы вместе со мной посмеяться над такими словами. — Я от своих слов и намерений не откажусь, — парень почувствовал маленькое превосходство — он смог удивить своего необычного собеседника, и попытался укрепить свои позиции хоть немного. — Не мне тебя отговаривать. Не перебивай меня, потому что мне ничего не стоит поменять любопытство и нейтралитет на скуку и небрежность, — мужчина мельком осмотрел свои татуировки и нахмурился, будто нашел в них какую-то помарку. — Я здесь оказался совершенно случайно, тебе стоит сказать спасибо Ласке, с которой ты уже как-то встречался. Именно она тебя учуяла. Хотела убить, но это уж не ей решать. Я уже наслышан о вашей скитальческой компании от нескольких штабов, которые в панике писали мне об убийствах моих людей. — Вы — лидер ордена? — Юлик со смятением оглядел собеседника. Не то чтобы он не тянул на влиятельного человека, но солидности ему явно не хватало. — И ребенок может убить десяток людей, — подметил незнакомец. — Интересно же вы назвали мой подпольный кружок, может, мне стоит взять это на заметку.       Мужчина рассмеялся так, что волосы дыбом вставали от этих звуков. Вот теперь Онешко может сказать, что этот человек — настоящее чудовище, почти такое же, каких он встретил в бункере, только намного, намного умнее. У него был не менее хищный ненасытный нрав, но цели, мощь куда больше, и заключалась немного в другом, тоже более высоком. Юлика передернуло. Эта аналогия и понимающий взгляд напротив заставляли до белеющих костяшек сжимать кожаное сидение. — А теперь приступим к делу, — мужчина стал серьезным. — Ты меня наверняка пытаешься сейчас вспомнить, правильно? Ты меня уже где-то когда-то видел. Я даже могу подсказать где: телевизор, политические новости, различные важные мероприятия. Не всплывает мое имя, или мне подсказать? — Вы — политик, но я правда не помню, как вас зовут, — Онешко потерял минутную уверенность, почувствовав напор. — Мирон Янович, — разочарованный тон Юлика взволновал куда меньше, чем осознание, с кем именно он сидит. — Депутат, вы несколько раз избирались на пост президента, но неудачно… — почти прошептал парень. В голове всплывало все больше постов с ним и его действиями. — Теперь понятно, зачем вам орден и революция. — Это уже следующая часть. Приятно, что ты смог вспомнить даже мои множественные неудачи, — Мирон Янович сложил пальцы в замок и оперся на них. — Я пытался, по меньшей мере, четыре раза, и все четыре раза проваливался перед всем нам известным кандидатом. Если переводить на язык твоей жизни — представь, что участвуешь вдвоем в олимпиаде с одним соперником, и каждый раз ты на втором месте. Разочаровывает со временем. И ты начинаешь списывать, проносить на олимпиаду шпаргалки. Так и я пытаюсь сделать. Но сначала я хочу спросить тебя: как ты думаешь, кто мне все эти люди, кто приехал со мной? — Они ваши подчиненные и телохранители? — Юлик нахмурил лоб. — Может, наемники. — Они — расходный материал. Средство для достижения цели, та самая шпаргалка, которую после соревнования ты смоешь в унитаз. Неужели ты веришь, что я решил поднять на восстание всех несправедливо ущемленных, чтобы был им идеальный мир без страха и ненависти к самому себе из-за того, что вынужден притворяться абсолютно нормальным? — мужчина глухо рассмеялся. — В это верят они. Просто потому, что им больше нечему верить, они хотят лучшей жизни и для них это — единственная надежда. — То есть, вы хотите прийти к власти с помощью революции и смертей многих невинных — не важно, опасные они, или нет, а потом… потом убить всех, кто не умер на разрушенных кровавым побоищем улицах? — Онешко даже не чувствовал, что именно он это произносил. Он сейчас в шаге от того, чтобы от безвыходности стать частью планируемого кровавого месива. — Мне это делать незачем. Одних — отпущу и установлю над ними контроль, других — самых полезных — оставлю у себя под рукой. Их связывает и будет связывать данное ими мне слово, они не смогут меня убить, если я решу действовать не в их интересах, — Мирон Янович улыбнулся, но уже как-то по-другому, более дружелюбно. — Тем более, появился ты. — Я уже сказал, я не могу действовать на целые толпы людей, максимум на одного человека, которого я должен видеть, — Онешко замотал головой: смерть для него все еще была лучше, чем принуждение десятков, сотен людей к войне с друг другом. — Это и не требуется. Ты мне нужен всего один раз, чтобы сказать всего лишь одно предложение, ты даже не станешь причастен к, как ты там говорил — ордену? Не суть, я не буду иметь над тобой влияния, — мужчина, сказал это с выраженной терпеливостью, как учитель, который в сотый раз объясняет ученику решение простого примера. — А остальные? И что с нами будет потом? — У меня нет задачи уничтожить безобидную группу подростков, — Янович комично сложил брови домиком. — Живите, раз вы так хотите, но рот вам придется закрыть. — Я правильно понимаю, что вы готовы нас отпустить, если я вам помогу один раз, взяв с нас слово о молчании? — Юлик, кажется, не верил своим ушам, ему требовался прямой ответ. — Раз на других условиях ты отказываешь сотрудничать. Мне будет на руку, если я просто приведу тебя к президенту приватно, и ты прикажешь ему передать мне власть ввиду экстренных обстоятельств. Проливать так много крови, дробить страну, сеять беспорядок и кидать в пропасть экономику, настрой народа к власти и многое другое не в моих планах, раньше это было необходимостью, чтобы прийти на пост президента. С тобой все пройдет спокойно и очень скрытно, никто, кроме нас с тобой и еще одного человека не будет об этом знать, — мужчина недовольно хмыкнул, наблюдая, как на лице подростка расцветает надежда.       Юлик понимал, что с ним говорят правдиво. Он мог сейчас закричать эти слова тем людям, кто снаружи, и это наверняка бы вызвало свои последствия. С ним пытаются договориться. Он бы, не думая, согласился на эту сделку, но было одно огромное но: он не знал, что будет в стране, которой будет править такой человек, и насколько станет плохо после него. Почему-то казалось, что хорошего будет мало, и сейчас от Онешко зависела судьба целого государства. Осознавать это было так странно, что мозг парня всячески отрицал эту мысль. За несколько минут, а может, даже секунд, он должен решить, обрекает ли он себя и всех остальных на смерть, или бросается в неизвестность, потянув за собой еще сто сорок шесть миллионов людей, ничего не подозревающих о том, что происходит. — У меня нет гарантий, что вы будете хорошим президентом, — с сомнением проговорил Онешко под угрожающий смешок. — В таком случае ты можешь отказаться и всем испортить жизнь. Я могу дать вам некоторые льготы и защиту, если ты так волнуешься насчет того, что я буду злодеем, — Мирон Янович будто отмахнулся от этих слов. — А если ты у нас такой гуманист и не дашь в обиду остальной народ — будь уверен, не в моих интересах настраивать против себя всю страну, поэтому как минимум несколько лет я буду всячески доказывать, что я буду хорошим правителем. — Почему вы идете на такие уступки? — все это для Юлика начало казаться ловушкой, в которую он, потеряв голову от счастья, заведет всех. — Это для тебя уступки, для меня — дело нескольких минут. Мне слишком нужна твоя маленькая услуга, которая упростит дело и сохранит чудовищный объем ресурсов, чтобы я сейчас воротил нос и пытался тебя шантажировать. Я ведь знаю, что ты далеко не склонен к моим идеям и у тебя хватит сил, чтобы умереть, поэтому шантаж на тебя не подействует, — мужчина немного пододвинулся к Онешко. — А еще я питаю надежды на то, что ты не глупый ребенок и поймешь, насколько выгодно тебе сейчас согласиться на такую сделку. — Вы ведь нам поставите метки? — спросил Юлик отчего-то севшим голосом. — Да. С вашей стороны вы должны не говорить о существовании группировки под моим руководством. Конкретно с твоей — ты должен дать мне воспользоваться своей способностью один раз и также не распространяться кому-либо еще о нас, — Мирон Янович достал из спрятанного в подлокотнике отдела красивое перо и баночку с чернилами, у которой вместо этикетки была потертая бумажка со странным и очень сложным иероглифом. — С моей стороны я обязываюсь оповестить все отделения о вашей неприкосновенности и дать вам защиту на случай непредвиденных ситуаций. — И… это все? — Онешко ожидал целую тираду с заумными словами, после которой он и двинуться не сможет. — Да. Как я упоминал ранее — вы мне не нужны, тем более остальные, поэтому обязанности тех, кто находится под моим покровительством на вас не накладываются. Ты согласен не только на словах, надеюсь? Иначе я могу тебя убить.       Юлик сомневался. С одной стороны, насколько же это было заманчиво — согласиться и остаться независимым, все будут живы, и весь этот кошмар с вечными погонями, переселением, волнением закончится, но… с другой стороны — а не предаст ли он всех, если скажет «да»? Руслан отдал жизнь двух дорогих ему людей, чтобы не стать заложником ордена, и готов жертвовать еще, а Онешко всего одним лишь словом обесценит эти жертвы. Но он должен принять решение, и он уверен — долго его ждать не будут. Юлик прекрасно понимал, какую ответственность он на себя берет, от этого становилось физически плохо, самое время, пожалуй, для тактического обморока. Но парень нашел в себе силы вздохнуть, чтобы чуть-чуть успокоить дрожащее сердце, и посмотреть на собеседника. — Во-первых, у меня нет выхода, во-вторых… да, я полностью согласен. Вы правы, это звучит слишком хорошо, чтобы отказываться, — Юлик в знак покорности склонил голову. — Выбери незаметное место, — Мирон Янович кивнул и расплылся в довольной улыбке.       Это было больно. Чернила жгли всю руку, перо будто резало до самых костей, а не легко проводило острым концом по коже. Пока Онешко, закрыв глаза и откинувшись на сиденье, старался не двигаться, были слышны бормотания на языке, который Юлик совсем не понимал, а может, он настолько сильно плыл от доставляемой ему боли, что просто не мог разобрать слов, которые приносились немного с другой манерой, нежели обычно.       Закончилось все так же быстро. Боль ушла, как только перо в последний раз коснулось кожи и поставило несколько точек. Онешко посмотрел на символ — примерно такой ему показывал Миша в подвале, только он был сложнее, тоньше, искуснее. Когда он коснулся черных линий, на пальцах не осталось никаких следов, более того, граница между ними и обычной, чуть покрасневшей кожей, не чувствовалась, будто это была татуировка.       А потом Юлик понял, что ему придется как-то объяснять это его друзьям.       Ему придется соврать им. Никто не должен знать о том, что происходит, кроме него и еще одного… — А кто еще один, кто будет знать? — Юлик вспомнил о том, что говорил Мирон Янович и задал вопрос, до сих пор немного ошалело смотря на метку. — Этого человека ты выберешь сам, и я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор. Ты даже знаешь, о ком я говорю, — мужчина чуть склонил голову. — Вот ему и надо будет сказать, потому что он должен будет помочь уже тебе, хотя бы с тем, чтобы добраться до нужного места. — Вы это специально, потому что именно ему будет объяснить сложнее, — Онешко уже потерял напряженный тон и растерянно опустил рукав свитера. — Может быть. А теперь не задерживай никого и веди остальных. Постарайся объясниться очень кратко и емко, чтобы я не объяснял каждому, что надо делать и на что именно они соглашаются.       Юлик вышел из, оказывается, очень душной машины и посмотрел на своих друзей, которые только испуганнее на него смотрели, не зная, подходить, или пока нельзя. Они понимали, что в автомобиле решались их судьбы, и от того, что сейчас скажет их друг, будет зависеть их жизнь. А могло произойти все, что угодно. Вдруг их прямо сейчас поведут на расстрел?.. Но Онешко не заставил своих друзей ждать и сам подошел к ним, отвел чуть дальше от людей Правды и заставил наклониться к себе. — Мы почти свободны, — плохо сдерживая волнение, пролепетал Юлик. — Но перед этим вам надо поклясться, что вы не расскажете об ордене никому. Это единственное условие. Чтобы вы сдержали свое слово, вам сейчас поставят метки. — Единственное условие? Пизди кому угодно, но не нам, — ошарашенно пробормотал Никита. — Чем еще мы еще должны заплатить, чтобы выжить? — Вы — ничем, — нехотя сказал Онешко и отвел взгляд. — Я не могу вам объяснить это, но никто из нас не вступает в орден, нас не могут контролировать. Зато мы сможем вернуться по своим домам, к своим семьям, и снова жить спокойно. — Нет, Юлик, это не «зато», — сипло проговорила Даша. — Ты не можешь рассказать из-за того, что уже получил метку, да? — Да, — парень усердно давил в себе чувство страха: его ожидания насчет реакции друзей оправдывались. Если он не убедит остальных прямо сейчас… — Я понимаю, что вы чувствуете сейчас. Но мне дали выбор — жить с условием, что мы никому не рассказываем о том, что с нами происходило, либо умереть прямо сейчас, после всех этих мучений. — А разве все эти мучения были не для того, чтобы избежать помощи ордену? — Лиза спросила так, что от этого сердце сжалось. — Мы ведь именно поэтому мотались по пригороду, сбегали, а некоторые из нас и убивали. И ради того, чтобы оказаться здесь и все-таки согласиться на страшные дела? — Юлик не виноват, — Даша расстроенно опустила голову. — Он делал это для нас. И, насколько я понимаю, бежали мы потому, что нас пытаются убить после того, как Руслан вальнул Шмальца и мы узнали слишком много, чтобы оставлять нас в живых. — Спасибо, — Онешко правда был благодарен подруге, снова такой же понимающей и готовой его поддержать. — Выберите, кто пойдет первым. И еще — вы должны быть по-настоящему согласны на поставленные вам условия. Пожалуйста, отнеситесь сейчас с пониманием, даже если никогда меня не простите за это, но чем больше мы тянем, тем меньше шансов на относительно хороший исход. — Я пойду первым, — решительно сказал Кузьма. — Все-таки, Даша права. Мы отказались однажды от участия в делах ордена, но все остальное было только потому, что мы хотели жить. Сейчас нам дают жить, но не рассказывать об ордене, будто ничего и не было, будто мы жили, как раньше.       Никита выглядел так, будто борется сам с собой, но делал он это весьма успешно. Даже Лиза, готовая расплакаться от отчаяния, внимательно слушала его, тоже пытаясь перестроить ту картину мира, к которой она привыкла. Сейчас это было просто необходимо. Юлик мог только молча переводить взгляд с одного лица на другое, видеть, как все расстроены, но пытаться самому хотя бы не жалеть о своем решении. Потому что сейчас уже нет пути назад — по крайней мере, для него. Если его друзья оставят его сейчас — он поймет, но все равно было до мурашек и бешено колотящегося в груди сердца страшно.       Кузьма взглянул на подавленного друга и кивнул. Теперь они все понимали, что у них просто не было выбора, и им в тупике только что протянули лестницу, чтобы они выбрались из этого бесконечного лабиринта. Кто-то осознавал это пока что чуть хуже, но даже Неред теперь ничего не говорила, только смотрела на темные стекла машины и сжимала до побеления губы. Даша уткнулась Онешко в здоровое плечо и устало закрыла глаза. Ей тоже было трудно принять и поражение — а по-другому это и не назовешь — но она тоже справится.       Кузьма вышел из машины совсем скоро и молча указал на три маленьких точки под ухом с линией между первой и второй. Юлик удивленно вскинул брови, но Никита тут же пояснил, что так сделали потому, что он обычный человек и на него старались воздействовать минимально. Он даже с этими тремя точками там чуть не откинулся, и, как только он произнес эту нелепую шутку, обстановка немного разрядилась. Онешко кожей почувствовал, как напряжение девушек спадает, увидел, как Даша улыбается уголком губ, и понял — ничего на этом не кончается для него.       Второй пошла Лиза. В ней, наконец, взыграло упрямство, и она решилась пойти даже против своего отрицания и непринятия. Юлику оставалось только надеяться, что это не выйдет боком и она правда согласилась с происходящим, потому что предостережение Правды до сих пор маячило у него в голове, как тревожный сигнал. Лиза задержалась уже на продолжительное время, Онешко даже видел, как она говорила с мужчиной, и довольно спокойно, будто она пришла к учителю за советом. Когда она вышла, она ободряюще кивнула Даше, которая «приняла эстафету» и тоже направилась к машине.       За спиной Юлика послышался скрип тормозов. Он, наверное, уже наизусть этот звук знал, и когда за спиной прозвучал вопрос Руслана, он развернулся и, наконец, посмотрел на живого, напуганного, но самого настоящего Тушенцова, который после всего, что произошло в его отсутствие, казался счастливым сном. — Руслан! — Юлик радостно воскликнул и в знак приветствия поднял здоровую руку, направляясь прямо к парню, который остановился чуть поодаль от черной машины.       Лицо Тушенцова стало будто совсем серым, словно от него отлила вся кровь, а губы дрогнули, совсем не радостно. Это осадило Онешко, будто его застукали за чем-то непристойным, стало так же страшно и вместе с этим стыдно. Он опустил руку, схватил Руслана и повел его на другую сторону дороги, спустил в нее и пошел дальше по полю, стараясь унять хаотичные мысли, понять, как правильно все донести.       Он не был уверен, что его послушают.