Опция номер

Во время рассказа на лице Хаято так живо проступают эмоции, что Такеши лишь смотрит в выразительные зелёные глаза и ни разу не решается прервать его. Он сидит прямо перед Хаято, впитывает его слова и чувства и невольно отзывается на них. Пару раз Такеши морщится — на воспоминаниях о ранах, полученных в драке с Каору, и при упоминании больницы. Когда Хаято рассказывает, как они с семпаем оказывали ему первую помощь, Такеши поначалу выглядит удивлённым — он знал лишь, что Рёхей нашёл его и позвонил Хаято. После выздоровления Такеши не спрашивал о деталях и том, что друзьям пришлось пережить в тот день. Просто чувствовал — всем было несладко, и не поднимал эту тему совсем. Поэтому, когда он впервые слушает о том, как им было страшно и как они старались помочь, его сердце особенно сильно сжимается от горького сожаления и благодарности. Такеши берёт Хаято за ледяную ладонь и греет в своих руках. Ближе к вечеру на крыше заметно холодает и солнце клонится к закату, но он слишком захвачен голосом Хаято, чтобы сбить его с мысли предложением продолжить потом, уже дома. Часть со сделкой Джи и Бьякурана ему совсем не нравится. Не потому, что помощь последнего оказывается расчётливой — это Такеши волнует меньше всего, — а потому, что подобная выходка по-настоящему опасна. Наказанием действительно могло оказаться заключение в Вендикаре. — Я не виню тебя, — мягко начинает Такеши, когда Хаято показывает, что закончил рассказ. Его руки нагрелись, но Такеши всё равно удерживает их, чтобы Хаято не встал и выслушал теперь его. — Я бы тоже многое сделал ради тебя. Хаято напряжённо кивает, ожидая продолжения из-за явственно повисшего в воздухе «но». — Ты понимаешь, почему Джи пошёл советоваться с Асари? Но не с Джотто? — Потому что… — Хаято задумчиво покусывает губу. Глупо предполагать, что в спасении Ямамото Асари более заинтересован, чем Джотто. Боссы пекутся о них куда сильнее, чем сами хранители беспокоятся о себе же. Он решает не гадать. — Нет, наверное, не знаю. — Потому что Джи такой же своенравный засранец, как и ты. — На этих словах Хаято улыбается, потому что от Ямамото они не звучат обидно. — И он знал, босс вставит ему мозги на место, а то и запечатает поглубже в кольцо. От греха подальше. — Десятый тоже бы так сделал из-за беспокойства за нас. Заставил бы искать другой выход. — Я рад, что ты это понимаешь. И тем не менее Джи поделился планом с Асари. Хаято пока не улавливает его мысль. Асари не сдал их, но и не поддержал. Можно было не советоваться. — Я хотел бы… — Такеши говорит вдумчиво и повторяет уже не в первый раз, но раньше его не слышали. Есть надежда достучаться сейчас. — Я хочу, чтобы ты тоже делился со мной подобным. Советовался или хотя бы ставил в известность о важных решениях. Не обещаю всегда и во всём поддерживать тебя, но я хочу знать. Хаято цокает и не кажется довольным предстоящей лекцией. Такеши не обращает внимания на его реакцию: — Иначе я не смогу по-настоящему защитить тебя в ответ. Это превратится в бесконечный пинг-понг со спасением друг друга — втихаря и с риском. И для окружающих он будет болезненным и обременительным, потому что все мы будем переживать и гадать, кто и что задумал, что скрывает, чтобы пощадить чужие нервы. Хаято и самому было неприятно, когда Десятый сговаривался с Хибари и не ставил в известность его и Ямамото. И Реборн был зол, когда об отработке у Вендиче узнал по факту после первой смены Хаято в «Quindecim». — Такие гадалки даже хуже реального положения дел. — Я не знал, когда ты придёшь в себя, — пытается оправдаться Хаято. — И не сиганёшь ли из окна раньше, чем успею войти в палату и поговорить с тобой. Это было больно. Гокудера не без причин думал, что Такеши мог так поступить. — Перед тем, как давать тебе какие-либо обещания, я хочу сам услышать их от тебя, — упрямо заявляет Хаято. Такеши потрясённо выдыхает, но… он ничего не имеет против такой очерёдности. — Я так больше не сделаю. Это абсолютно искренне — не пустые слова для утешения и не разменная монета в обмен на другое обещание. Но Хаято ждёт объяснения. — Я больше не верю, что в моей жизни могут быть проблемы, с которыми никто никогда не поможет справиться. Правда, — убеждает он, глядя в глаза Хаято. Взрослый, серьёзный разговор. А Гокудера выглядит почти довольным тем, что в этот раз сам отчитал Такеши, а не наоборот. С правильным и ответственным японцем редко выпадает такая возможность. Это так по-детски, что становится сложно воспринимать сказанное всерьёз. Гокудере и правда не всё равно, кто из них лучше себя ведёт и кого нужно отчитать. Такеши не удивится, если он ведёт про себя счёт и на новый год подводит итоги. В этом году больше облажался… трам-парам-пам… Такеши думает, Хаято — их вечный победитель в этом соревновании, но Хаято не сдаётся. Такеши сжимает ладонь сильнее и пытается вернуть внимание друга к начальной теме разговора. — Ты сказал, история с баром не закончилась. Значит, Бьякуран ещё потребует плату. — Ямамото словил каждое слово и теперь ловит шального Гокудеру на возможных поворотах безрассудных поступков. — Ты мне скажешь, когда это случится, и мы вместе что-то придумаем. Да? Последним словом Такеши продавливает потяжелевший воздух. В этот раз он не хочет, чтобы между ними проскальзывали шутки. — Да, — хмуро выдавливает Хаято. — И потом тоже, — не спешит радоваться маленькой победе Такеши. — Тоже будешь мне говорить. Солнце окончательно скрывается за горизонтом. Хаято ёрзает на холодной поверхности крыши, ощущая, как его пробирает дрожь. — Я попробую. — Его голос не звучит уверенно, но для начала Ямамото этого достаточно. — Я тоже. — Такеши обнимает его. — Ямамото, хватит сю-сю. — Хаято брыкается в его руках. — Уже совсем холодно. — Ага. — Такеши даже не рыпается. Это самый лучший вечер за последние две недели — с их похода в тот бар. Почти все узлы напряжения и недоверия, скрутившиеся в солнечном сплетении, развязались. — Пошли отсюда. — Ага. — Он очень не любит, когда между ними отчуждённость. От облегчения разморило. — Балбес. — Хаято всё-таки расталкивает его и тянет к лестнице, неловко подхватывая их сумки на ходу. А то зависнут на крыше ещё не понятно на сколько.

***

Глядя на тренировку Кёи и Хаято, Такеши запоздало осознаёт, что его просьба касалась будущих сумасшедших выходок, но как-то опять не захватила прошлые и настоящие. От этого он чувствует себя одураченным и оттого опять злым. Хаято и Кёя стоят друг напротив друга и выглядят больными, сгорающими. В этом зрелище нет ничего сексуального, как часто преподносят в романтических фильмах, и в этом нет ничего отвратительного и ужасающего, как в документалках и новостях об очередном изнасиловании. На трезвую голову, под контролем подавителей, смотреть на них… странно сложно из-за смеси противоречивых чувств. Воздух не звенит от желания чистого, эротического — в нём скорее чувствуется борьба, пусть и не друг против друга. У Кёи напряжённое лицо и отсутствующий взгляд, как если бы его битва с невидимым противником разворачивалась не здесь. В дрожащих руках нет ни тонфа, ни коробочек, и он не делает резких движений, но отчего-то Такеши чувствует: Кёе прямо сейчас успешно надирают задницу. Обычно прямой и колкий взгляд Хаято стёрся, размылся, будто на картинку пролили стакан воды. Лицо светится голубым пламенем дождя — сильнее у левого проколотого уха, и еле заметными бликами, как редкими капельками на стекле, — ближе к правому. Такеши нашпиговал бы ему и правую мочку ещё двумя-тремя серьгами, чтобы укутать Хаято, как космонавта в синий скафандр. — Защити меня, — хрипло просит Хаято. Лицо Кёи становится жёстче. Такеши ошарашенно бросает взгляд на Реборна. Кого он просил? Его? Учителя? Ури? В его вселенной Гокудера Хаято сам бы себе отгрыз голову и скинул бы её на съедение русалкам в море, но даже в пылу битвы не сказал бы такого своей кошке. Скорее бы приказал атаковать, бросаться вперёд, защищать — но не его. Семью или хотя бы её имя. Он должен, но не защищает себя так. Реборн каменной статуей стоит на месте и следит за парой хранителей в центре зала. Губы Кёи искривляются, обнажая оскал, и в какой-то неуловимый миг он кидается на Хаято. Такеши инстинктивно дёргается вперёд — Леон стягивает резиновым хвостом его ноги — и с грохотом падает ничком. Такеши царапает кожу ладоней и локтей о бетонный пол, пока его тащат к стене — на место. А когда поднимает взгляд — охает. Кёя замер, руками зажав Хаято в тиски и закрывая всем телом, будто в них со всех сторон летят ядовитые стрелы. Пламя дождя заливает взъерошенную пепельную макушку и перекидывается на чёрный взмокший затылок. Лоб ко лбу, прижавшись друг к другу, они сидят в успокаивающем пламени, и Такеши отчётливо слышит, как Реборн произносит: — Защитил.

***

— Как теперь тащить его домой? — нарушает молчание Такеши. В звенящей тишине зала слышится лишь тяжёлое громкое дыхание Хаято. На руках печёт содранная кожа. Такеши незаметно вытирает капли крови о ткань карманов спортивных штанов. Кёя возвышается ледяной глыбой над валяющимся на полу красным как помидор Хаято. У которого вот-вот пойдёт течка. Ни у кого нет уверенности, что случайные прохожие на улице будут такими же непробиваемыми, как Кёя после полугодовалых тренировок или Такеши с двойной дозой подавителей в крови. — Я всё слышу. Не надо меня никуда тащить, — мямлит Хаято и пьяно подползает к стоящей поблизости кукле Такеши. Та после махинаций пальца Кёи так и стоит с начала тренировки с откинутой вниз челюстью. Цепляясь за пластиковые конечности марионетки, Хаято кое-как встаёт на ноги и поясняет: — Одну из комнат на базе уже достроили и обставили. Я могу остаться там. — Еду и воду тоже занесли, — подтверждает Реборн. — Душ я проверял утром. — Шикардос, — сипит Хаято, мысленно воспевая благодарности Шоичи. — Я потопал. — Давай. Позвонишь, если что-то сломается или закончится. Реборн прослеживает взглядом ссутуленную удаляющуюся спину хранителя урагана. Они остаются в зале одни. — Я считаю, это успех, — подводит итог Реборн. — Признаюсь, я думал, это заберёт куда больше времени и нервов. Кёя с сомнением трёт пальцами лоб, явно ушибленный после впечатывания в Хаято. Мысли лениво копошатся после временной зимней спячки. — Думаешь, тренировки больше не нужны? — Тебе — нет. Гокудере — да, но уже другие. — Реборн прыгает на плечо манекена Тсуны и, как по любимой подушке, хлопает по её шевелюре перед тем, как улечься. Такеши задаёт тревожный для него вопрос: — Мне тоже придётся пройти с Гокудерой через такие тренировки, как у Хибари? Аркобалено болтает маленькими ножками и усмехается: — Тебе это ни к чему, Ямамото. — Почему? — Чтобы защитить от других, тебе не нужно искусственно внушать себе, что ты альфа Гокудеры. Также учиться не набрасываться на него самому тебе не настолько принципиально важно, как для Хибари, у которого нет успокаивающего пламени дождя. — Реборн смотрит на мрачного хранителя облака. — И которому сдержаться — жизненно необходимо. По его собственному мнению. — В чём вообще проблема, если на нас обоих подавители действуют? — Такеши обращается к Кёе, который уже накидывает длинный школьный пиджак и собирается уходить. — Есть ряд причин для нас и ряд причин пройти через тренировки Гокудере. Для Гокудеры это его собственный контроль и инстинктивное доверие к нам. Для нас — список подлиннее. — Кёя стоит вполоборота к нему. — Первое: с нашим разумом будут играть иллюзионисты. Всё равно, сколько обезболивающих таблеток ты примешь в реальности, если в иллюзии тебе будут отрывать ноги — ты будешь орать в агонии и крушить всё вокруг в реальном мире. У Такеши взмок лоб. Если отбросить метафоры, в их случае перспективы были куда более неприятными, чем крушение предметов обстановки. — Второе: есть лекарства, ослабляющие эффект подавителей. И они могут быть в твоём вине на любом важном приёме. Будут семьи, которые пожелают завлечь тебя в мужья к их омеге и тем самым сродниться с Вонголой для собственной выгоды. Реборн кивает, поощряя продолжать список. — Третье: после ран нам будут переливать кровь. Я сомневаюсь, что они будут переливать её сразу с разбавленными подавителями. — И Гокудера будет в больнице с вами. Как минимум, умение прикручивать собственный запах и порывы поможет ему, — разжёвывает Реборн. — А что, раненым и обескровленным сильно хочется секса? — недоверчиво переспрашивает Такеши. — После нескольких горячих битв в паре с омегой… ты удивишься, — обещает Реборн. Такеши неловко чешет затылок. Всего этого слишком много. Он не представлял их будущее с этой стороны настолько детально. — Ладно, вы меня убедили. Кёя взмахивает полами пиджака и с чувством выполненного долга исчезает, оставляя Реборна и Такеши вдвоём между куклами-двойниками. — Убедили, что полагаться на таблетки нельзя. Но и полагаться лишь на пламя дождя — вариант не лучше. — Такеши многого не понимает даже после разъяснений. Даже после показательных выступлений. Даже после полугода рядом с новым Хаято. И что с этим всем делать? — Всё в голове? — неуверенно произносит он. — Да, — отзывается Реборн. — Значит, моей голове таки тренировка нужна? — И тут мы возвращаемся к началу. — Впрочем, Реборн выглядит очень довольным проявленным интересом. — Есть ещё одна причина, которую при Хибари произносить не хотелось. Такеши подходит ближе к малышу. Кукла Тсуны немного ниже Такеши, поэтому их с Реборном головы оказываются почти на одном уровне. — Хибари — самый сильный хранитель. Он бы победил Гокудеру и взял силой. Такеши нервно сглатывает. Во рту всё пересохло. — С тобой же Гокудера сможет справиться, если ты будешь сопротивляться инстинктам, а Гокудера — искренне тебя отвергать. — Реборн протягивает маленькую ручку и касается лба Такеши. — И чего именно, по твоему мнению, не хватает этой голове? «Мозгов», — с грустью думает Такеши. Он полагался на таблетки, свои чувства и веру в каждого из них. Реборн и Хибари — нет. И правы были они.

***

— Это было сильно, — доносится голос Джи в тишине безликой комнаты. Она не пуста предметами, но в ней нет отпечатка владельца и чьего-либо присутствия. Даже запахов людей нет — лишь немного пахнет краской. Новое место неприятно беспокоит омежью сущность, и Хаято мысленно показывает ей фак. — Премного благодарен. — Хаято берёт с кровати сложенное вдвое махровое полотенце и идёт тестировать душевую систему. Если с сантехникой всё плохо, ещё не поздно сбежать домой — попросит Хибари подвезти его на мотоцикле, например. — Если ты испачкаешь мотоцикл смазкой, Хибари тебе этого не простит. — Ты специально так говоришь? Чтобы в эту течку у меня появилась новая сексуальная фантазия? Джи смеётся: — Почему бы и нет. За фетиш на стального коня не стыдно. Хаято угрюмо насупливается, откручивая кран и осторожно подставляя ладонь под струи холодной воды. — На самом деле, до твоего полёта в Нирвану я хотел напомнить о нескольких важных вещах. Хаято дожидается момента, пока прохладная вода стечёт и можно будет подставить спину и плечи под горячие струи. Джи продолжает: — Итак, наш прекрасный план-капкан стал известен Ямамото. Если он будет втянут в выплату долга Бьякурану, то внимание судей вернётся уже не только к нам двоим. — В стеклянной поверхности душевой кабины отражается размытый силуэт красноволосого мужчины. Хаято раздражённо вздыхает. С Джи всегда так. Он появляется не тогда, когда нужен, а после того, как Хаято выпускает пламя, и оно ещё не успевает затихнуть после конца битв и тренировок. Именно пламя подпитывает дух предшественника, поэтому многие слова Джи запаздывают на дни и даже недели. Специально Хаято, конечно, его не подкармливает. Кому нужна критика по поводу и без. — Его тоже будут судить. И повторная судимость для тебя будет жёстче предыдущей. — Да, я думал об этом. — Возбуждение немного притупляется. Некоторые приятные личности и их слова прекрасно сбивают температуру. — И? — Есть шанс, что Бьякуран не придёт за платой никогда. — Шикарный план — надеяться на авось. — Джи неприятно шокирован подобным безалаберным отношением. — И Ямамото можно обмануть и не втягивать. — Хаято начинает намыливать шею и постепенно спускается мочалкой к груди. — Нельзя, — отрезает Джи. — Он достаточно прямо и чётко тебе разъяснил, почему так делать не стоит. — Я не в восторге от этого, но что ты предлагаешь? Сейчас рано и бессмысленно бить тревогу. Хаято жмякает мочалку, выдавливая больше густой белой пены. Она проступает между пальцами и падает на кафель под босыми ногами. — Просто будь настороже. — Хорошо. — Хаято делает напор воды сильнее, чтобы смыть с себя гель для душа. — Что хорошо? Ты начинку кукол через сканер проверил? Там нет камер и жучков? — Их проверил Реборн. Надеюсь, в его внимательности ты не сомневаешься? — Тебе пора взрослеть и начинать делать это самому, а не полагаться на старших. Хаято привычно пропускает его наставления мимо ушей. Он и сам это знает, но сейчас его занимает другое. Вообще-то — течка. — Джи? — М? — Тот мелькает в зеркале, рядом с фигурой Хаято, которая заматывается в широкое полотенце. — А ты был омегой? Или ты тут следишь за мной и охреневаешь спустя сотку лет после смерти? — Ты мне предлагаешь закрыть глаза и выйти? — Ты этого всё равно не можешь сделать. Но осознавать твоё присутствие в такие моменты… Да, у меня есть вопросы. — Я был альфой. Не врёт? Хаято прищуривается, глядя на полуматериализовавшийся дух. — Твои физиологические особенности меня не смущают, потому что у меня была омега во времена, когда подавители ещё не изобрели. — А остальные хранители Джотто? Среди них были омеги? Джи молчит. — Знаешь, за нарушение чужих интимных границ стоит расплачиваться и некоторыми своими личными тайнами. — Хаято шлёпает влажными ногами в комнату, стараясь не показывать, насколько сильно его съедает любопытство. — Асари, — еле слышно отзываются за спиной. — Но ему помогали духовные практики, музыка и всякие травки-муравки из японских садов. Хаято удивлённо оборачивается. Музыка помогает? — В общем-то, мы и переехали в Японию потому, что тут некоторые травы достать было проще и дешевле. Хаято старается держать взгляд сфокусированным на красном пятне перед ним. Так обидно проваливаться в беспамятство именно сейчас. — Обязательно расскажи мне про народные средства вашего времени, — шепчет он, ощущая жар не от их общего пламени. — Потом. Когда я буду готов вникать в ботанику. Сейчас мне… ох… плохо. По бёдрам потекла смазка, и у Джи хватает приличия покачать головой и вернуться в кольцо.

***

Хаято вылезает из норы спустя четыре дня с чёткой уверенностью — выберет себе другую комнату, когда укрытие будет достроено. И он должен переговорить с Шоичи касательно системы безопасности. Когда столько дней сидишь взаперти, волей-неволей в голову лезут всякие параноидальные глупости. Джи считает его невыносимым невротиком, и он недалёк от истины. Нужно прогуляться. Суббота. Самое время пройтись, а вечером размяться в спортзале, пока тело окончательно не превратилось в труху. — Касательно безопасности, я пока не контролирую базу из коробочки, но скоро всё будет, — говорит в трубку Шоичи, перекрикивая шум телевизора и крики сестры. Кажется, он вышел из комнаты, потому что на фоне стало тише. — В следующий раз не оставайся там. — Почему? Действительно думаешь, обычных сканеров мало? — Нет. Сейчас всё мирно. И у тебя дома похуже с защитой, поэтому в данном плане переезд оправдан. Но мне кажется, на базе тебе пока будет не очень удобно. — Надо сделать пару входов поближе, в других концах города, — напоминает Хаято. Дорога ко входу занимает достаточно много времени, если идти прямо со школы. — Нет. Надо сделать для тебя две комнаты. И для Хром-чан тоже. Это само собой. Хаято хочет свою собственную музыкальную комнату с пианино, и комнату для хранения оружия, и… Он взвешивает за и против: — Без кабинетов мы пока можем обойтись. — Я про спальни, — говорит Шоичи. — Одну оставим обычной. На вход второй поставлю прямой контроль от своей коробочки, чтобы даже другие хранители не смогли войти. Оставлю лазейку только для босса. — Идеальный одиночный бункер? — нервно уточняет Хаято. — Или карцер? — Почему одиночный? Впустишь, кого сам захочешь. — Шоичи застучал пальцами по клавишам клавиатуры. — Можем потом вместе глянуть на чертежи и обсудить детали. И до въезда я докину тебе в спальню всё, что закажешь. — Фаллоимитаторов нам, — делает самый важный заказ Джи. Хаято рад, что Шоичи его не слышит. Вопрос с физиологией нужно решать, в этом он с первым хранителем согласен. Но тут он обойдётся без помощи инженерного гения Ирие. Запросы тела не настолько высоки. — Или хочешь сейчас глянуть чертежи? — спрашивает Шоичи. Сейчас Хаято ничего не хочет, кроме кофе. Ну, ещё, конечно, увидеть Десятого. — Приходи к нам, мама уехала в гости, я только с сестрой. Она полностью поглощена просмотром чемпионата по фигурному катанию. Там слёзы, мишки и плакаты в гостиной. — Доверительно рассказывает Шоичи, приглушая свой голос рукой. — Она не услышит нас, даже если начнём обсуждать разработку ядерной боеголовки и её тестирование на территории школы. — Ладно, я всё равно недалеко. Можешь, в принципе, уже встречать.  Он зайдёт ненадолго. А потом позвонит Десятому и обрадует свежими новостями о строительстве базы.

***

Открыв дверь дома, худой рыжий парень приветливо машет рукой. Из гостиной льётся красивая инструментальная музыка. — Она там плачет, что ли? — Хаято разувается в прихожей и недоверчиво прислушивается к женским всхлипам. — Не обращай внимания. Её любимая фигуристка пропускает сезон. Теперь сестра изливает сопли на выступления всех остальных. — Шоичи проходит мимо комнаты грусти и печали. — У нас гость, если что! — Извините за беспокойство, — подтверждает своё присутствие Хаято. Ему не отвечают, и хозяин дома лишь машет рукой. — Кофе? — Да! — Хаято кажется, одним лишь этим предложением его потрепали по голове и сделали на пару левелов счастливее. — Заварю, и пойдём в комнату. В нос бьёт ароматный запах молотых зёрен. Шоичи возится у плиты с гейзерной кофеваркой, он в помятой голубой футболке и сам кажется сонным. Готовит напиток в первую очередь для себя. — Есть ещё одна вещь, которую я спланировал, но без тебя начать не могу. — Он садится рядом с Хаято за стол. По кухне разносятся звуки нарастающего бульканья — вода в маленькой алюминиевой кофеварке скоро закипит. — О чём ты? — О плате за ноги русалочки. — Шоичи не улыбается. Хаято молчит. Вот так, значит? Бьякуран пришёл не к нему и не к Джи. — Мне жаль, что помог не я. Я… мог бы, наверное, если бы углубился в медицину сильнее и по-другому распорядился своим временем. — Ты создашь прекрасные медицинские капсулы. — Хаято не умеет утешать, как Десятый, поэтому просто констатирует, что видел собственными глазами. — Они спасут Хром. — Это да. Я уже начал. Шоичи встаёт, чтобы разлить напиток по чашкам. Одну передаёт Хаято и жестом приглашает идти за ним на второй этаж, в свою комнату. Хаято здесь уже был. С прошлого раза она мало изменилась: много книг на столе и кровати, открытый ноутбук, запасная пара наушников. В целом, комната обычного ботаника. Хаято ему немного завидовал и, будь в жопе шило поменьше, с удовольствием записался бы в ряды тихих умников. Он садится на кровать и осторожно делает глоток из чашки. Язык обжигает, и он нехотя отставляет её в сторону — остыть. — Чертежи потом. — Не может сейчас об этом думать. Не когда Шоичи уже поймал его на крючок новой темой. — Хорошо. — Хозяин дома кивает. — Когда вернёшься. Он хватает пальцами лёгкую полупрозрачную гардину и сдвигает её в сторону. На подоконнике в высокой узкой вазе стоит белая лилия. — В этот раз твоё тело останется тут. Будет обмен лишь сознаний. — Шоичи стоит спиной к нему. — Я позабочусь обо всех делах в этой реальности. Босс ничего не узнает. Хаято горько. Скрывать всё от босса входит в привычку. Но ему не нравится даже то, что теперь всё знает Шоичи. Бьякуран втягивает новых игроков и возможных подсудимых. В голове Хаято мелькает мысль позвонить Ямамото. Он же пообещал ему. — Ты уверен, что не стоит ему говорить? — Нет, он узнает, но позже. — Шоичи протягивает ему лилию. Хаято неуверенно берёт стебелёк. С кончика ножки на джинсы капает вода. — Ты поймёшь сам, когда, кому и какие знания нужно передать. — Шоичи садится на корточки перед ним и поправляет съехавшие на кончик носа очки. — Ты справишься, потому что эта реальность очень похожа на нашу. Мир схлопывается, и он проваливается в темноту. Резко. Быстро. Хаято холодно и страшно. Он готовился, но не был готов. Оправдывает ли его то, что ему не дали времени для звонка? В животе пусто. Ног нет. Рук не существует. Тело врезается в его сознание, и кажется, будто по нему проходятся катком бетоноукладочной машины. Больно. Шоичи придерживает его за плечи. Только парень этой реальности одет теплее и оправа его очков грубее и толще. — Стоишь? — Стою. — Молодец. — Шоичи отпускает его, прислонив к забору чужого дома. Они на улице, в квартале от дома Шоичи. В руках у Хаято всё ещё зажат цветок. — В этот раз я буду рядом с тобой. Не буквально, в паре метров, но ты можешь позвонить мне в любой момент. У Хаято мир качается перед глазами, и он хочет знать лишь: — Почему? Почему никогда ничего нельзя сделать по-человечески? — Я решил, так будет лучше, чем если… Например, к тебе на улице подойдёт незнакомец и вручит цветок. С одной стороны, хорошо — Бьякуран был в твоих воспоминаниях, засвеченных на суде, а тут вроде как просто прохожий вручил незнакомой омеге цветочек на улице. Милота. Никто не виноват, даже ты сам. Но тогда ты бы остался один, без поддержки в чужом мире. Этот самый мир постепенно перестаёт шататься и обретает более чёткие очертания. Очков опять не хватает для полного счастья и полноты картины. Впрочем, Хаято не уверен, что готов её оценить. — Пусть у тебя и есть опыт, но в прошлый раз с тобой были друзья из твоего мира. — Шоичи обеспокоенно переминается с ноги на ногу. — Групповой прыжок нельзя даже сравнивать с одиночным. Ты слышишь? — Да, я понял. Ты переместил только моё сознание? Сам ты это другой ты? — В голове Хаято всё смешалось, и он понимает, вопрос звучит глупо. Да и ответ ни на что не повлияет. — Я переместил два сознания, но второе — не моё. Я другой, но всё равно я тебя знаю. Ты меня знаешь. Всё почти так же. — Шоичи оглядывается и торопится, произносит быстрее: — Он скоро будет здесь, мне пора. Его личный повелитель времени и пространства юркает за поворот. — В любой непонятной ситуации молчи и выпадай на мороз, — советует Джи пришибленному после перемещения наследнику. — Все думают, ты в хмуром настроении, а на самом деле ты просто не вкуриваешь, что это за технологии, машины, выражения и песни. Вот и прекрасное второе сознание, нежданно-негаданно получившее билет для путешествия. — О, так вот как ты притворялся мной во время испытаний хранителей. — И заметь, никто не заметил подмены. Я даже от твоего мобильного не шарахался. Хаято думает, слишком много временных привилегий выпало на долю мёртвого Вонгольца. — Особенно этим гордишься, старикашка? — подтрунивает Хаято. А что ему ещё остаётся? Он стоит на том же месте, как дурак, с цветком в руках и не знает, что делать и куда идти. С неба срываются капли дождя. — Хаято. Он оборачивается не столько на голос, сколько на запах Хибари. Тот стоит под чёрным зонтом. — Да ладно. — Его светлые брови ползут вверх. Повисает пауза. Хаято находится и заканчивает: — Ты не растаешь от такой мороси… Хибари не огрызается и лишь накрывает их обоих зонтом: — Идём. Сейчас будет больше. Он должен спросить куда? Или Хибари и его параллельное я договаривались о встрече? Мозг Хаято возбуждённо мечется в черепной коробке. Самое время выпасть на мороз в первый раз. И Хаято идёт. Джи преувеличенно активно хвалит его из глубин ураганного кольца. — Что за трава? — Хибари косится на зажатую в его пальцах лилию. — Подарили только что… на улице. — Он не знает, куда её деть, и Хибари быстро решает этот вопрос вместо него. Цветок летит в первую же попавшуюся им на дороге урну. — Мне казалось, у тебя нет претензий к животным и растениям. Хибари хмыкает. Как он и предрекал, погода быстро портится. Как капризная девушка, обрушивает на них своё недовольство: ветви одиноких деревьев гнутся от потоков дождя и порывов ветра, проезжающая мимо машина чуть не окатывает фонтаном брызг. Мимо пробегают люди, прикрывая головы сумками и кофтами. Хаято засматривается на них, ведь в каком-то смысле они — инопланетяне. Эта мысль веселит и на время отвлекает. Хибари берёт его за локоть, когда они, к удивлению Хаято, оказываются перед высоким зданием ледового катка Намимори. Он был тут. То есть не тут, а на катке в своём мире. Хару выиграла купоны на бесплатные часы, и всё прошлое лето таскала их на лёд, учила его и И-Пин кататься, потому что все остальные умели. Было обидно, когда маленькая китаянка его переплюнула и освоила лёд куда быстрее. Зато потом Хаято отыгрался на прыжках. Это было дело принципа. Хибари заказывает коньки, поочерёдно называя их размеры обуви. Они шнуруются, и Хаято осматривает лёд. В Японии очень любят фигурное катание, но почему-то сейчас мало людей, будто Хибари заранее выгнал половину толпы. От вопроса о толпе он всё-таки не удерживается. — Сейчас время тренировок спортсменов, — отвечает Хибари. — И мы не помешаем? Кёя переступает через бортик и подаёт ему руку. — Нет. Они выкатываются на лёд, и Хибари сразу его отпускает. Хаято скользит вперёд, готовый взывать к полузабытым ощущениям и спящему чувству равновесия. Но тело всё помнит, и он относительно спокойно прокатывает первый пробный круг. Искусственный лёд под коньками не кажется чужим. Он отрывает от него взгляд, ругая себя за то, что не смотрит перед собой — так делают только зелёные новички. Одна из спортсменок пролетает мимо, делая красивый разворот. Скрещивает ноги, взмахивает рукой перед прыжком. — Чиюки? Официантка Дэкима?