ID работы: 8916717

Опция номер

Слэш
NC-17
Завершён
118
автор
Размер:
279 страниц, 21 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
118 Нравится 74 Отзывы 51 В сборник Скачать

Часть 4.3 — Причина быть здесь

Настройки текста
Примечания:
Кристально прозрачная вода утекает с тихим журчанием и уносит дурманяще-пряные и медвяные нотки. Так пахнет ручей, подхвативший цветы и бегущий сквозь прогретую сосновую рощу, и Кёя нырнул бы в него с головой, да мелковато. Мутная беспричинная злость выцветает, оставляя за собой липкий след замешательства, а он сидит на борту ванной и не помнит, зачем решил войти и начать разговор с Гокудерой. Взывать к его разуму пока бесполезно, и пусть бы сидел тут, раз ему так проще. У каждого свои способы справляться с проблемами, и методы Гокудеры — не самые худшие. Хаято не просил облегчить его участь и вёл себя намного лучше, чем мог бы. Оттого мерзко и противно, как Кёю самого перемалывает в порошок без малейших стараний и усилий с его стороны. Не физически — таблетки Кёя пьёт — в мозгах что-то перемалывает. Его калечат мимоходом, не нарочно, и Кёя назвал бы это несправедливым, если бы верил в такие понятия и речь не шла о природе — а ей свойственны такие безразлично-холодные насмешки. Он включает поток свежей воды из душа и методично проходится по всей поверхности опустевшей ванны — окончательно уничтожает следы чужого присутствия. Не природа сказала ему «нет». И как это понимать? Причина была любопытнее, чем сам факт отказа. Гокудера не мог не хотеть его. И бояться не мог. И он не кинулся на шею Ямамото с требованием забрать его. Кёя непроизвольно думает об этом, когда вешает чистое полотенце и снимает мокрую рубашку; когда разбирает тонфа и смазывает маслом каждый стык труб и каждое звено спрятанной в тонфа стальной цепи; пока выбирает в магазине сырую говядину и придирчиво осматривает молочно-белые прослойки жира и мякоть цвета спелой малины; пока натирает для Хибёрда морковь и смешивает семечки подсолнуха с толчёными пшеничными сухариками. Может, действительно последовательность в опции не та, а Гокудере это важно. Идеалист? Кёя переглядывается с ожидающим ужина пернатым. А ничего не ест и отказывается от горячего чая он согласно каким идеалам и верованиям? И кошку свою держит на такой же голодной диете. О животном нельзя забывать, полагая, одного лишь пламени достаточно: она из тех коробочек, которым необходим контакт с внешним миром и внимание — любое. Кёя не знал ни одного другого животного, которое так требовало физических ласк, лакомств и всеми силами отказывалось возвращаться в коробочку. И купайте её, и чешите, и делайте это именно так, а не иначе, и только тогда, когда она хочет. И обязательно те, кого она сама одобрит — далеко не всегда все вышеперечисленные процедуры позволялось выполнять Хаято, и его периодически подменяли Хару и Киоко. Кошка будто изо дня в день доказывала: она самая живая, настоящая и каждому необходимо помнить о её желаниях и считаться с ними. Кёя включает свет над кухонным столом и достаёт разделочную доску и широкий стальной нож. Сам Хаято пусть хоть загнётся, но Ури не виновата, что хозяин дурак и живодёр. Хищникам нужно мясо и силы для битв, а таким как Ури и Ролл — ещё крепкая ментальная связь с владельцами и их поддержка, без которых они теряют контроль над своей разрушительной силой. Если говорить о мясных блюдах, сам Кёя предпочитал рубленый бифштекс, но на его приготовление нужно много времени, и он не чувствовал в себе всепоглощающей неземной любви к чужому зверью, чтобы настолько заморачиваться. Она может и отказаться, поэтому Кёя останавливается на самом обычном варианте стейка. С ним всё просто: отруб помыл, крупно порезал, промокнул бумажным полотенцем и, поперчив-посолив, кинул на сковородку. Всё. Щипцами он прижимает два куска мяса к раскалённой поверхности и с предвкушением ждёт, когда они схватятся тёмно-коричневой корочкой. Они срезаны с толстого края — достаточно нежной спинной части быка, — и Кёя представляет запечатанный огнём сок и сочные волокна, в которые скоро вгрызётся зубами. Один кусок барышне, один ему. Прекрасный поздний ужин. Когда кулинарные подвиги совершены и бифштексы успевают немного постоять и подышать, Кёя посылает гонца: — Зови её. Хибёрд недоуменно наклоняет голову набок. — Просто вымани. Если она будет с голодухи на тебя бросаться — выручу. Она вряд ли станет на него прыгать. Запах говядины из кухни обещает куда больше удовольствия и радости, чем мелкий костлявый Хибёрд, после которого ещё перья выплёвывать и от Хибари отгребать. Поэтому Кёя спокоен. Чирикнув, пернатый смиренно вылетает из кухни. Хибёрда нет около десяти минут, и Кёя уже собирается идти его вызволять, когда тот всё-таки возвращается. Закрывает глазки и плюхается на бок. — Спят что ли? — Уже нет. — Гокудера вползает в кухню со следами подушки на щеке. — Ты решил сделать гимн Намимори и моим будильником тоже? — Песню выбирает Хибёрд, а не я. — Он вытирает салфеткой остатки жира со сковородки и отправляет её в посудомойку. — Всё равно пора было вставать. — Гокудера садится за стол и проводит рукой по слипшимся после сна ресницам. — Я соберусь и пойду уже. Кажется, мучения закончены, так что праздничный ужин очень кстати. За рёбрами ёкает. — Он не праздничный, — уточняет Кёя. — Просто пятница. Значит, конец не только рабочей недели. Сердце бьётся на три четверти, но дышится и правда легче, чем днём: или течка доигрывает последние аккорды, или Кёя уже принюхался — но вроде бы и правда ей пора закругляться. Гостя не хочется отпускать, поэтому Кёя думает, что Гокудера слишком спешит уходить. Будь он уже полностью в порядке, внутри Кёи ничего бы не противилось и не переворачивалось, будто вместе с собой Гокудера что-то уносит. Подло крадёт. — Что планируешь делать? — Сегодня ничего, вернусь на базу. Там ещё еда осталась. — Бифштекс с аппетитной зажаристой корочкой манит с одной из тарелок, и у Гокудеры от его вида начинает сосать под ложечкой. — А завтра зайду к Десятому. Он… не звонил? Ты что-то знаешь? — В школе заходил в приёмную и спрашивал, не сильно ли ты бушуешь и не повредил ли вчера взрывом забор. Обещал компенсировать убытки. Шашка ничего не повредила, кроме его одежды и причёски Кусакабе, а компенсацию Кёя взял у Дэкима наперёд. Но с Савады всё равно потом сдерёт что-нибудь полезное, тут и повод не нужен. Тсуна редко отказывается делиться имуществом Вонголы и щедро «одалживает» всё: от машин и оружия до дорогостоящей техники вроде систем слежения. Жаль, что кольцо облака — не только оружие и золотая беспроцентная карточка. За обладание им он платит сполна. — Ты же не стал с него брать деньги? — настороженно спрашивает Гокудера. — Нет. Его лицо светлеет, и в возникшей тишине разносится довольно громкое урчание живота. — Бери уже. Вилки в том ящике. — Кёя указывает пальцем на один из них. Дважды предлагать не надо, и Гокудера звенит вилками и ножами. — Так у тебя тут не только палочки? Он возвращается на место и придвигает тарелку, хирургически быстро и точно разрезает кусок вдоль волокон, разделывая сразу весь. От нажатия вилкой розовая и нежная мякоть выделяет прозрачный сок. — Хаято. — Что? — Он кладёт в рот первый кусок и тут же накалывает второй. — Допустим, каток будет первым. Хаято начинает жевать медленнее, и на лбу проступает морщинка: — Ты о чём? — О том, что, если поешь быстро, мы успеем. Он работает до одиннадцати. — Прямо сейчас? Мне нужно ещё убрать в комнате, сложить вещи и занести их на базу. — Завтра их заберёшь. Хаято задумывается. У него все мышцы одеревенели после длительного бездействия, ленивые перебежки до ванной и ползки по комнате не в счёт. Он хочет размять тело, но не уверен, что не упадёт бревном при первом же шаге на лёд. — Ты идёшь со мной? — переспрашивает Хаято. Лететь носом вниз при Хибари — после течки-то — уже не стыдно, но малоприятно. Гордости нужно время на восстановление, а не новый поток шпилек в незажившие раны. Кёя коротко кивает. А Хаято и не подумал бы, что ему такое интересно. — Хорошо, — нерешительно соглашается он. — Но мне надо опять в душ. — Горячий, — настаивает Кёя. — Да, горячий. — Хаято закидывает в рот последний кусок. — Спас..м-м-м..б. Тарелка отправляется в посудомойку вдобавок к уже лежащей там сковородке, и Хаято идёт собираться, пока идея не успела показаться бредовой и он не передумал. Фантазия об айсбергах здорово выручила его ночью, поэтому почему бы и нет?

***

Время с девяти до одиннадцати зарезервировано для тренировок маленькой омежьей сборной, и это… Полный провал, думает Хаято. Чистое везение, считает Кёя. На катке всего три человека — только в такое время и стоит приходить. Служащий говорит, расписание по будням и выходным отличается, и молодые люди могут с ним ознакомиться, чтобы в следующий раз не тратить время на дорогу. Конечно, Кёя с ним внимательно ознакомляется, но с логической связкой в высказывании в корне не согласен. А раз не согласен, работнику тоже приходится пересмотреть свою точку зрения. Хаято шнуруется и поглядывает на него исподлобья: — Ты не будешь кататься? — Нет. Кёя стоит в обычной обуви и осматривает арену, будто так, случайно зашёл. — Тогда какой в этом смысл? — Он встаёт со скамьи, придерживаясь за неё одной рукой. Ноги привыкают к конькам. — Будешь сидеть как старпёр на лавочке? — И громко комментировать, когда ты будешь лажать и падать. Кёя немного кривит душой. На одном из сборищ Хару так хвалила успехи Хаято и И-Пин, что девочка от смущения активировала Пинзу-бомбу. И если у Хару была причина подбадривать ребёнка, то льстить Хаято она не станет. — Кажется, лажать больше всего будешь ты, поэтому и отсиживаешься. Кёя молча уходит и возвращается со второй парой коньков, а Хаято внутренне ликует — его так легко задеть. Кёя становится на лёд. Он хорошо катался, но чаще ходил на мелкое озеро недалеко от дома. Там других людей не было. Вот именно — не было. Что они делают, если приходят на каток вдвоём и если оба хорошо катаются? Им с Хаято не надо держаться за руки, чтобы не упасть, не надо чему-то учить друг друга. Наоборот, хочется отъехать подальше — находясь слишком близко, один рискует коньком задеть другого, пока выполняет прыжок или разворот. Кёя никогда не поймёт синхронное и парное катание. Только поодиночке можно по-настоящему разогнаться и двигаться свободно, не копируя движения партнёра, не подстраиваясь под его шаг и ритм. Хаято, как и Кёя, невдалеке скользит сам по себе, но выглядит напряжённым и скованным. Движется рвано и пару раз растирает правую ногу от колена к стопе. — Залежался? — Кёя замедляется рядом с ним, и они начинают ехать бок о бок. — Есть такое. Кёя лишь усмехается на это: — А всё потому, что ты всю неделю никому не давал себя разминать. Хаято вспыхивает как спичка. — Я сам сейчас замечательно разомнусь. Замечание ужалило Хаято в зад, и он добавляет неловкие прыжки и перестаёт сбавлять скорость на поворотах. В тишине скрип лезвий о лёд почти причиняет боль: Хаято недостаёт плавности. Иногда он разгоняется слишком сильно, пару раз врезается в борт и один раз падает на ровном месте. — Не выпендривайся и просто едь, пока не разогреешься и не привыкнешь, — советует Кёя. — Ты же тело не чувствуешь. — Заткнись, я и без тебя это знаю. Хаято увеличивает дистанцию, но к совету прислушивается и гасит своё нетерпение: просто наворачивает круги. Реже перебирает ногами и постепенно начинает догадываться, когда импульс достаточно силён и по инерции можно плыть дальше, не дёргаясь. Через полчаса таких примитивных катаний его движения приобретают лёгкость и непосредственность. Следить за белым вихрем куда приятнее, когда он уже взял под контроль тело и понимает свои возможности. Самое время двигаться дальше и усложнять манёвры, но Хаято делает перерыв у борта. У Кёи даже дыхание не сбилось. — Что, всё? Сдохла кошка, хвост облез? Хаято отталкивается и летит в его сторону, выставив руки вперёд. Мимо. На льду сложно быть резким и внезапным, и Кёя легко уворачивается. Хаято повторяет попытку нападения с левого фланга — его ловят за ремень джинсов, дёргают вбок, заставляя Хаято потерять равновесие и шмякнуться назад. В отместку лезвие конька Хаято бьёт по лезвию Кёи. Подлая подножка. Кёя взмахнул руками, но устоял. Хаято тяжело дышит: — Я думал, они будут на нас коситься. — Он смотрит правее Кёи. Тот оглядывается. Никто из спортсменов не обращает внимание на их потасовку. Похоже, пока команда отрабатывает технику, а не полные программы, посторонние в другом конце катка ей не мешают. — А если бы косились, то что бы ты сделал? Хаято встаёт со льда и отряхивает мокрую пятую точку. — Ну… если кинуть динамит на их половину поля, трещины по льду дотянутся до нашего участка. А моя дорогая «царапалка для глаз» будет скользить по нему как неуклюжий бегемот. — Тогда пистолеты? — Они у тебя тоже с собой? Тоже? Кёя удивляется, куда только Хаято их засовывает, но в груди тепло разливается взаимопонимание. Это одна из точек соприкосновения, которая позволяет им переваривать друг друга, и в то же время не присуща ни Саваде, ни Ямамото. Они готовы быть агрессивными, идти напролом и заявлять о своём отношении к другим людям в открытую. Причинять им боль, если травоядные, по их мнению, того заслуживают. Убивать. Мораль Хаято ему ближе, чем других, более «правильных» хранителей, и, если бы не влияние Савады, общего было бы куда больше. А так… порой Хаято как пластилин: под давлением времени и чужого упорства приобретает другую форму и подстраивается под руки, которые хотят вылепить из него версию «получше». Ямамото сделал его командным игроком. Савада сделал его терпимее и сдержаннее. А Кёя дал бы ему флаг в руки и разрешение взорвать всех неугодных, а потом отпустить Ури помочиться на их останки. И колец-однодневок подкинул бы, чтобы кольцо Вонголы на радаре не светилось и у Хаято развязались руки. Кёе кажется, несмотря на мягкость Савады и Ямамото, держали в ежовых рукавицах Хаято — они. А Кёя, вопреки любви к дисциплине, разбаловал бы вседозволенностью, отсутствием упрёков и моральных речей. Потому что понятие порядка и правильности у них своё — очень субъективное. Хаято не улыбается, когда спрашивает про пистолеты. Он серьёзен. — Сейчас нет, — признаёт Кёя. — Мы не на битву собирались. А Хаято даже в школу идёт, как на войну, — в полной экипировке и с динамитом в трусах. Это и смешно Кёе, и понятно одновременно, потому что они оба не боятся разрушать, не боятся бить в полную силу и даже где-то переборщить. Но разве этого достаточно, чтобы они оказались тут вдвоём, не в течку и не в тренировку, не во время миссии? Кёя отъезжает от него и отворачивается. Они оба упрямы. Но в Вонголе все упрямы. Они оба хотят стать сильнее. Но в Вонголе все этого хотят. Они оба были одиночками, но перестали ими быть. Хаято добровольно, Кёя — через силу, не сразу. И отчаянного «умру, но не дамся» — у обоих… Этого хватит? Кажется, причин так мало. И всё же Кёя тут. Он больше не следит за ездой Хаято и уходит в себя. Плывёт, оставляя царапины на льду, и хочет опять остаться один, но Хаято остро ощущается рядом, пусть и вне видимости — за спиной. Разогнался, разгорячился, запах стал сильнее, хотя и без аромата Кёя его не потеряет. Давление духа и дремлющего в теле пламени такой же верный указатель. — Хибари, они уже закрываются. — Хаято вырывает его из потока мыслей. — Хорошо. Спортсмены отправились в раздевалку принимать душ, поэтому они сдают коньки зевающему служащему и уходят первыми. Хаято руками зачёсывает растрёпанные волосы назад и подставляет раскрасневшееся лицо под ветер. Свет из окон здания ещё слабо освещает его, но, стоит им сделать пару шагов по лестнице, и его цвет скроет тьма. Теперь точно всё? Конец странной пятницы и сумасшедшей недели. Конец недоразумения с Хаято и вынужденного сожительства. Никого не надо выгонять из ванной, готовить на двоих и будить песнями Хибёрда, не надо выпроваживать чужих дружков и отчитываться перед его боссом. За-ме-ча-тель-но. Хаято скоро растворится в неосвещённых зигзагах улиц. Уйдёт в чужое убежище. Кёя даже готов сделать ему запасную комнату на базе ДК, лишь бы Хаято больше не появлялся в его доме, не оставлял своих следов и не… — Следующее «счастливое» окно завтра с утра, — вспоминает Хаято. — Придём? Напряжение Кёи лопается, как струна, и вопрос обрывает поток вопросов и сомнений. Никакой сегодня не конец.

***

На следующее утро Хаято приходит на место встречи с белым цветком в руках, и Кёя готовится загрызть его до смерти, если тот решит подарить ему лилию и превратить их прогулку в сопливое свидание как в фильмах. Но выясняется, что цветок подарили самому Хаято, и загрызть уже хочется того странного некто, кто нагло пристаёт к чужим омегам посреди белого дня. Кёя без сожалений выкидывает травинку в ближайшую урну — она выглядит жалко по сравнению с цветами из его собственного сада за домом. Досадно, если Хаято в него не выходил, пока болел. Возможно, не успел. Кёя ведёт его под чёрным зонтом, закрывая от капель дождя, и исподтишка рассматривает: сравнивает настоящего Хаято с тем, которого видел во время течки. Он прислушивается к себе, пытаясь понять, изменилось ли его отношение, и готов столкнуться с безразличием и желанием отменить поход на каток, ощутить, как угасает интерес. Он совсем не ждёт, что глаза Хаято, наоборот, окажутся ярче и живее, запах — сложнее и изменчивее от каждой смены эмоций и движения мысли, каждого мимолётного чувства. Они меняются быстро и непредсказуемо, и Кёя не успевает соображать, почему Хаято растерян, когда видит его в условленном месте, почему тревожится из-за присутствия спортсменов, почему боится безобидных девушек… А потом Кёю резко захлёстывает теплом, когда Хаято расслабляется и чувствует себя защищённым. Протягивает ему руку. Так хорошо было только во время тренировки, когда он в первый раз попросил о защите, и Кёя навсегда запомнил это ощущение. Он не спутает его ни с чем. Калейдоскоп вспышек, касаний и слов Хаято бьёт его и тревожит и в этот день, и на следующий. Можно подумать, они ошиблись, и течка продолжилась после короткого перерыва, потому что Кёю приковывало к нему не слабее, просто иначе — не так, как Кёя мог себе это представить. А Хаято как ни в чём не бывало дышит, катается, разговаривает — вроде бы здоровый телом, но умом таки немного тронутый, рассеянный. Он почему-то не забирает свои вещи, когда приходит в гости. И Кёя… просто позволяет ему их оставить. Невысказанные объяснения, не обозначенные границами отношения, редкие отклики Хаято в какой-то момент становятся важными. И своё растущее влечение к нему Кёя перестаёт принимать за игру воображения. Всё становится серьёзным.

***

Чиюки кусает губы, сдерживая рвущийся наружу смех. — Так вот где ты налажал… Когда говорил, «всё с самого начала пошло не так», я представляла другое. Не справившись с собой, она взрывается от хохота, и Дэким ждёт, пока она отсмеётся. Им надо сделать разбор ошибок, чтобы впредь не повторять их. В баре только они вдвоём, и это прекрасная возможность обсудить детали последнего дела. — Итак, Хибари взял и силой воли сломал тот треклятый душ. Просто потому, что ему сильно хотелось встретиться с Гокудерой? — Да, — подтверждает Дэким. — Он прогнул реальность, искренне веря, что база никудышная. И тем самым запустил цепочку различий между мирами. — А если бы он верил в существование агрессивной армии орков… — То на базу напали бы орки, а он всё равно добился бы встречи с её затворником. Она опять сгибается над стойкой, но её плечи трясутся не так сильно, как после первой волны информации. — Ладно, — она вытирает выступившую слезу, — допустим. Это единственный момент перекройки мира под себя? — Да, в остальном они с Ямамото жили так, как делали бы это в своей родной реальности. Но встреча с Гокудерой — которой не должно было быть — внесла много изменений в течение событий. И чем дольше я тянул, тем значительней становился разрыв. Когда у Гокудеры закончилась течка, я уже не мог ввести его в реальность незаметно для него самого, как двух предыдущих парней. Он бы не поверил, что мир тот же самый, раз он, как минимум, уже жил не у себя. — Я бы на его месте охренела. Пропустила, значит, пару деньков по болезни, выхожу, а тут такое… Парни с куклой поразвлекались. — Поэтому специально для Гокудеры пришлось придумывать историю с прыжком в другой мир. Это был единственный способ успокоить его пытливый ум. — Он всё равно нашёл несостыковки в твоей легенде. — Да. Против правды не пойдёшь. — Если говорить не только о ляпах, то тебя есть за что похвалить: кукла вышла очень реалистичной, они не заметили подмены. И Гокудера потом «съел» все странности. — Кукла вышла такой лишь потому, что и Ямамото, и Хибари хорошо его знают. И я сам проработал с ним в баре целый год. Но второй раз с другими людьми так гладко не выйдет, поэтому основной урок для нас: одновременно вводить всех игроков и свидетеля — первым. — Хорошо. — Она бегает глазами по стойке, будто её ещё что-то тревожит в этой истории. Бармен подумывает повторить ей коктейль. — Дэким, когда испытание закончится… отдай мальчику воспоминания куклы. — А ты думаешь, Гокудера пройдёт? — Не знаю. — Тогда и я не знаю, что тебе на это сказать.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.