***
Когда Хаято приходит к Десятому, Такеши уже там. Стоит мрачнее тучи и вместо приветствия холодно скользит по нему взглядом. — У тебя всё хорошо? — Конечно, Десятый. — Взгляд Такеши щекочет кожу, но Хаято выдавливает улыбку: — Немного закрутился в последнее время, простите. Из-за возвращения Реборна и Фууты дома поднимается шумиха, и Хаято пользуется ею, чтобы затаиться на подоконнике. Следит оттуда, как Фуута раздаёт детям вкусняшки из Италии и рассказывает про их последнее дело. Хром скромно сидит возле И-Пин и отказывается от предложенных конфет, пока босс внимательно слушает и безуспешно пытается повторить фамилию заказчика. — Забей, Тсуна, — сжаливается Реборн. — Это разовая сделка. — Теперь ваша очередь, — меняет тему Фуута. — Что мы пропустили, пока были в отъезде? Хаято напрягается. Если Такеши откроет рот, он завернётся в штору, как в кокон, и вывалится из окна. — Шоичи активно оборудует и чинит комнаты на базе. — Хром переглядывается с хранителем дождя. — Да, я хочу, чтобы у тебя как можно быстрее появилось нормальное жилье. — Тсуна с ужасом вспоминает свинарник в Кокуё. Оставаться надолго у Киоко Наги неловко, как и брать деньги на отдельную квартиру. Но вопрос жилья остро стоит не только для неё. Тсуне давно хочется выселить Бьянки, Ламбо и остальных: одно дело, приютить друзей на время, другое — на годы. Любой на его месте хотел бы иметь хоть какое-то подобие личной жизни. Но пока оставаться со своими девушками наедине без страха вторжения — предел мечтаний. Скорее бы все съехали. Он будет самым счастливым парнем на свете. — Спасибо, босс. Мы тут подумали, ещё надо немного прикрыть Гокудеру-куна в школе. У него много проблем с учителями, — мягко продолжает Хром. — В следующий раз я создам иллюзию, но не уверена, сможет ли она правильно отвечать на вопросы и хорошо писать тесты. Это будет слишком подозрительно? Хаято хмыкает со своего подоконника. «В следующий раз» — как деликатно. — Если Гокудера будет тупеть периодами, но всё так же огрызаться, народ поведётся. Спишут на недосып и желание специально позлить учителей бредовыми ответами. Импровизируй, — даёт добро Реборн. Наги кивает, и тема беседы плавно перетекает в другое русло. Такеши ничего не добавляет к словам Хром, и Хаято искренне благодарен и за это, и за отсутствие вопросов касательно прогула. Может, Такеши задаст их потом, а пока Хаято нервно покусывает палец, обдумывая неудачу с цветком. Тот никак не отзывался. Сколько бы Хаято его ни нюхал, ни трогал, ни перекладывал из левой руки в правую и обратно. По очереди пускал в него по каждому из пяти потоков пламени — без толку. Шоичи не удивился, похлопал по плечу, сделал ему кофе и пожелал не расстраиваться. Только как тут не расстроишься? Ещё и Такеши со своей кислой миной. Его отстранённость и немой укор в этот раз незаслуженные: Хаято ради него тут старается всё порешать, закрыть долги, не втягивая в разборки, а выходит, что всё равно выглядит говнюком в глазах друга. Чертовски сложно делать, что должен, и при этом держать обещания, быть честным и далее по списку Такеши. — Пойдём поговорим. — Хаято подлавливает его в коридоре, пока остальные галдят в комнате. — Выскажешь претензии. Глядишь, крепче спать потом будешь. — Да тебе повторять, как горохом об стенку, — обходит его Такеши. — Всё равно делаешь по-своему. — Я же не помчался в больницу сразу после разговора. Что не так? — Откуда мне знать, куда ты запропастился? — громко шепчет Такеши. — У тебя язык, что ли, отвалится предупредить? — А я должен обо всём докладывать? — взвинчивается Хаято. Присылать отчёты за каждый шаг и вдох он не собирается. — Наверное, стоит начать. Мутишь какие-то дела в одиночку и вешаешь мне лапшу на уши. — Не параной на ровном месте. — Хаято сам готов послать его к чёрту и обидеться в ответ. Что не сказал, то не сказал, но он не врал. — Ты сбросил звонок. Что я должен думать? — Что я занят, дебил? — Про твою занятость я уже понял, — припечатывает Такеши, собираясь снова его обойти. Хаято не пропускает. — Да кто я по-твоему? Лгун? Тупая безмозглая малолетка? Или мазохист? Прямо пойду и сам на операционный стол лягу, пусть на органы разбирают. Так? — Ну что ты сразу… — Такеши с грустью опускает уголки бровей. — А как? Грудь Хаято тяжело вздымается и опадает; еле сдерживается, чтобы не орать. — Ты… Ты это ты. Такеши притягивает его к себе и как-то неловко обнимает за плечи. Не как привык — крепко и уверенно, от всей широты души — но Гокудере и так сойдёт. — Я не считаю тебя таким. — Злость Такеши сдувается как воздушный шарик, оставляя после себя лишь неприятный запах резины на пальцах и желание отплеваться, спрятать растянутый клочок подальше — мол, не он раздувал. Такеши наклоняется ниже. Неуверенной рукой гладит чужие лопатки. — Тогда верь мне чуточку больше, — с облегчением выдыхает Хаято. — Ты понимаешь, как опасно, что о твоей проблеме знают? — Да пусть знают, я буду в убежище. Там не подкараулят. Такеши сжимает его сильнее и зажмуривается, словно кто-то вырывает Хаято из рук. Чужое сердце выбивает сумасшедший ритм по рёбрам, бьёт Хаято сквозь слои одежды, и это так приятно и щемяще больно — о нём заботятся. О нём волнуются. — Я переживаю, — говорит Такеши. Хаято обнимает его в ответ, зарываясь лицом в ёжик чёрных волос. Он тоже переживает. А Такеши ещё набрасывается и землю из-под ног выбивает. Балбес, конечно. Зато высокий, здоровый и сильный; стоит на своих двоих. И Хаято думает: вся эта нервотрёпка с Вендиче, судами и прыжками по мирам того стоит. Как его можно было бросить, беспомощного, в оковах капельниц и плену инвалидной коляски? Если шрамы Такеши — его собственные шрамы. И боль Такеши точно так же принадлежит ему, как и тёплые объятия сейчас. — В последнее время я стал хуже тебя понимать. Порой вообще не представляю, о чём ты думаешь, что происходит. И что я должен с тобой, таким странным, делать. — Дурак. Я не делаю ничего странного. — Не знаю… Но я скучаю, когда ты где-то там. И по нашим ночёвкам, и играм до рассвета, — признаётся Такеши. — Весь год шарахаешься от меня, а я всё не привыкну. Есть разница между тем, как Хаято отталкивал его в начале знакомства, и тем, как начал это делать после результатов тестов на гендер. Во втором случае намного больнее, с подтекстом «навсегда» и обещанием стать только дальше друг от друга. — И не хочу привыкать. Хаято стыдно за то, что он слышит предназначенные другому человеку слова, но Такеши с его собственного языка их срывает. Тяжело держаться вдали, когда тебя уже прикормили и приласкали. Показали, как может быть иначе. Хаято был бы не против, если бы Хибари покусал его и заразил независимостью и самостоятельностью, потому что Такеши — полная противоположность, приковывающая к себе намертво даже без укусов и меток. И как с ним быть — непонятно. — Есть альтернативы? — без надежды спрашивает Хаято. — Есть. Я хочу, чтобы мы не расставались. Ты пах мной, а не Хибари. И касаться тебя хочу столько, сколько оба того пожелаем. Хаято застывает в его руках. Чувствует, как Такеши и сам резко взмок от волнения. Слова рассыпаются осколками иероглифов, и Хаято не может собрать их обратно. «Хочу, но увы?» Коридор начинает плыть перед глазами. Или он имеет в виду?.. — Оу, вот вы где. — Фуута выглядывает из комнаты Тсуны. — А мы уже решили, что вы свинтили домой. — А, нет… — Хаято сбрасывает с себя наваждение. — Фу-у-у, Ямамото и Глопудера обнимаются! — Что б ты сдохла, тупая корова. — Хаято пинком ноги отбуцывает Ламбо обратно в комнату. Злость прекрасно отрезвляет. — Ну-ну, полегче. От крика Ламбо простреливает в затылке, и Хаято хочет заткнуть себе уши, а ему — глотку. Мамы дома нет, как и Хару с Киоко, поэтому никто, кроме Тсуны, не пытается его утихомирить. У босса выходит плохо. Реборн ещё и от себя пенделя добавляет, поэтому весь чудотворный эффект от увещеваний Десятого сходит на нет. — Я тоже с Хару обнимаюсь, а ты — с мамой. — Мама и Хару не противные, как он. — Ребёнок тычет пальцем в извечного обидчика. — Сам ты мелкий, противный… — Гокудера-кун! — Ладно. — Хаято надувается. — Я пойду, пока этот не заладил по новой. Или я сам его не придушил. — Я тебя провожу. — Такеши выходит за ним. На улице Хаято постепенно отходит и вспоминает, на чём их прервали. Такеши идёт рядом. Он всё так же собран — явно хочет продолжить, — и Хаято мечтает провалиться сквозь землю. Эта ситуация ничем не отличается от той, что была с Хибари. Оба — другие версии, и Хаято не может ничего им ответить, не зная, какие тут отношения и какая у них предыстория. Это должен разруливать другой Гокудера. Тот, который ходил на свидания с Хибари и оставался у него с ночёвками. Тот, с которым Хибари был убийственно серьёзен, говоря об отношениях, о комнате на базе ДК и прочем. Хаято следит, чтобы между ним и Такеши оставалось расстояние хотя бы в полшага. Так некстати. Могли бы расчехлиться чуть раньше или позже. А теперь как быть? Тянуть время? И долго получится так делать? — Ты уже думал об этом. — Такеши не оставляет путей к отступлению. — Конечно, ты думал. Из нас двоих ты делаешь это наперёд. Хаято не отрицает. — Я обидел тебя тем, что сразу не предложил, когда мы узнали результаты тестов? — Что за бред? Ты сам себя слышишь? — До начала течек было время подготовиться. Но странно начать встречаться только из-за одной записи в медкарточке. На такое предложение Хаято, не задумываясь, отказал бы. — А если бы я оказался бетой и скучать по мне не пришлось бы? Такеши дружбы хватило бы, Хаято уверен. — Если бы ты всё равно ходил к другому, пришлось бы. — Такеши вспоминает: — У Ханы и Рёхея как раз такая расстановка. Она ничего не меняет. Неправда. Хаято ждёт, когда покажется его дом, чуть ускоряет шаг. — За нами никто не гонится. — В первый раз за вечер Такеши позволяет себе улыбку. Хаято косится на него. За нами — нет. За мной — ты, да. Он представляет, как сейчас вскрикивает «Насилуют!» и откуда-то из-за кустов вылазит Кусакабе с дубинкой наперевес. Решение? Решение. Хаято фыркает, сдерживая нервный смех. Такеши расценивает это как добрый знак и сокращает расстояние. — Хаято. — Почему именно сейчас? Почему тебя ничего не смущало, когда я ходил на каток с Хибари? — Да меня и сейчас это не смущает, — пожимает плечами Такеши. — Хочешь, ходи. Хаято прикрывает глаза. Или он не ревнивый, или тупой. Хочется верить в первое, но жопа чует — второе. — Ты между нами… выбираешь? — Я не… — Хаято затыкается, осенённый идеей. Офигенная отмазка потянуть время до обмена сознаний. Он хватается за спасительную соломинку и набирает побольше воздуха в грудь: — Сегодня утром Хибари предлагал… хм… честные отношения с чёткими обязательствами. — Ты успел согласиться? — Такеши останавливает его, удерживая за локоть. — Нет. Не ожидал от него такого. — Что ты собираешься делать? — осипшим голосом спрашивает Такеши. У Хаято от кончиков пальцев по плечи руки дрожат. В жизни таких стрёмных разговоров всего-то и было… Один раз, с Шамалом. И дрожь тогда била не меньше. — Наверное, отпущу внутреннюю омегу. Я никогда у неё не спрашивал, кто ей физически нравится больше. Почти всегда перед течками последнее, что он видел, закрывая дверь, было лицо Хибари. Но Хаято не представлял конкретно его. Образ «того самого» альфы оставался размытым: сильный, высокий, темноволосый. Ощущение защиты и доверия было в сто крат важнее цвета глаз. О большем он старался не думать. — Я надеялся только на свои мозги и благоразумие. Конечно, последние полгода сделали меня намного сильнее. Но этот подход больше ни к чему не привёл. Не мозгами нужно решать, с кем опять становиться слабым. — Это делается… — Жопой, — убеждённо выдаёт Хаято. — Сердцем, — заключает Такеши. — Хренов романтик. Такеши смеётся: — Хорошо, давай обоим дадим волю. Я хочу, чтобы они были единодушны в своём выборе. Хаято улыбается и грустно выдыхает, когда тёплые губы Такеши касаются его щеки: — Я вот не сомневаюсь. Такеши не страшно дать ему выбор. Ближе друг друга у них никого нет. То, что для Хибари в новинку: вместе возвращаться со школы, ходить на каток или вместе ночевать — для Такеши само собой разумеющееся. Они так делали не раз. С чего бы Хаято что-то менять?***
Оставаться один на один с мыслями невыносимо, поэтому Хаято выпускает Ури. Она немного отвлекает от горящего на щеке поцелуя и собственной растерянности: шмыгает по квартире, стучит когтями по полу. Лучше, чем ничего. Хаято падает на кровать. Джи усаживается на сиденье возле пианино и скрещивает ноги, опирается локтем о лакированную деревянную крышку. — Что? Я опозорил имя хранителя урагана? — Нет. Мне понятен твой мотив, — говорит Джи. — Но, если будешь работать недостаточно тонко, столкнёшь лбами двух хранителей. Тебе повезло, что Такеши неконфликтный и Хибари вас не слышал. — Да. Он бы устроил нам камикорос. — Нос и челюсть Хаято заранее пульсируют от боли. Опасность не миновала — от Кёи ещё прилетит. — Ситуацию надо сгладить. Отношения в семье не должны пострадать. Особенно сейчас, когда Хибари стал относиться к ней… снисходительнее. — Я не умею смягчать углы. — Он и «сгладить»? Хаято не смешно. — Это по части Ямамото. Джи нетерпеливо взмахивает рукой: — Подумаем об этом позже. — У него не настолько большой запас пламени, чтобы тратить на подростковые сопли. Если не угаснет, тогда уж подотрёт. — Сейчас важнее доктор и Бьякуран. Ты решил отказаться от их предложения, я правильно понял? Хаято скрещивает руки и прячет лицо в сгибе локтя. Он гадал, что должен увидеть для принятия решения, но это в очередной раз оказалось лишённое улыбки лицо Такеши. — Ямамото без подавителей не сможет. Какой смысл печься о нём в одном мире и подвести во втором? Может, Бьякуран согласится на другой обмен? — Всё зашло так далеко, что я слабо в это верю. — Выйди с ним на связь ещё раз. Это же не противозаконно по меркам Вендиче — просто поболтать с ним? — Думаю, после прошлого «звонка» он оборвал связь с кольцами. Я больше не чувствую его след, поэтому придётся вытягивать на диалог через врача. Хаято ударяется в пессимизм: — А если он не станет менять условия и скажет, что вариант только один? — Тогда убеди всех, что невосприимчивость исчезла, и ты подобрал таблетки, которые работают. Они потеряют интерес. Вряд ли миров с твоей проблемой так уж много, — предполагает Джи. — Может, эти два — единственные, вот почему они в вас вцепились. — Легко сказать! Я не могу силой воли остановить течку. Даже если втихаря начну сперму альф в задницу впрыскивать — это не сработает. — Он представляет себя с «чудотворным» шприцом и давит рвотные позывы. — Джи, выхода нет, кроме как отпиздить Бьякурана. — Не выйдет, если он будет скрываться. Думаешь, крылатый без всяких причин оборвал связь с кольцами и не показывает свой божественный лик? Хаято переворачивается на бок и подгибает колени. Хреново. Оставаться здесь — совсем крайний случай, если даже босс с Реборном ничего не придумают. Придётся им рассказать, когда все другие варианты провалятся. — Я займусь поиском и разработкой собственного подавителя. — Хаято, после экспериментов с разными травками-муравками ты или сдохнешь, или организм воспримет их как очередные яды и выработает иммунитет и к ним тоже. И ещё на добрую долю лекарств, которые на тебя пока действуют. Поэтому я бы не был таким радикальным и начал с безопасных способов. — Каких? Джи подпирает рукой подбородок. — Начни спать с альфами. Может, организм чуток успокоится, и, получив здоровую порцию секса, станет посговорчивее. Ты ведь не пробовал. А потом вернёшься в свой мир, где задница останется девстенно нерастянутой. — Сомневаюсь, если учесть, что я нашёл презервативы в тумбочке здешнего Хаято. — Тем более. У жопы одна судьба. Хаято зло комкает одеяло. Физика и химия тесно связаны, но решение, мягко говоря, так себе. Шансы малы. — И с кем из них я, блядь, должен спать? С Ямамото? С Хибари? В моём мире между нами ничего нет, а тут Хаято ночевал у него. У альфы ночевал. И Хибари был пипец как серьёзен на его счёт! — Не раздувай из этого проблему. Джи задумывается. Два сильных влюблённых альфы — то, что лишним омеге в мире мафии не будет. Если преемник правильно выстроит отношения, в награду получит крепкий костяк и защиту на всю жизнь не только для себя, но и всей Вонголы. Актуально, если надо удерживать Ямамото от полного ухода в бейсбол и не отпускать гордое облако далеко от семьи. На окраине памяти взмётывают хвосты воспоминания, как первое поколение чуть не потеряло Алауди. — Бери пример с Тсуны. Вот кто прекрасно справился. Даже не с мужчинами — с женщинами, края ревности которых не видно. И в семье осталась тишь да гладь. — Босс просто им не отказывал. Они сами на нём повисли. — И Киоко тоже? — Ладно, нет… Но я не хочу разыгрывать из себя роковую омегу. — Тсуна не разыгрывал рокового альфу. Он вообще бета, вот кто должен быть в принципе неинтересен. Но справился. Правда, побегал в трусах по городу пару десятков раз. Но мы так делать не будем. — В смысле босс неинтересен?! — Ляг обратно, — приказывает дух. — Не надо мне тут втирать про его невьебенную сексуальность. Я слишком стар, чтобы над этим смеяться. Хаято лёг. — Лучше скажи что-то дельное. Я вообще не понимаю, как балансировать между ними. Потеряю доверие обоих, если буду морочить им голову. — Ну и не морочь, — легко произносит Джи. — Достаточно оставаться таким же искренним и прямым. Ты сам в последний раз тащил Хибари на каток. И Ямамото обнял, потому что хотел. Нормально. Это и будем использовать. Хаято непонимающе таращится на предшественника. — Ты ведь по-настоящему начал сомневаться, а не просто ударился в альтруизм из-за заботы о чувствах другой версии. Я прав? Джи с интересом наблюдает за ним. Вот как получается, когда думаешь: за всю жизнь будет только кто-то один и выбора на самом деле нет. Паренёк серьёзно полагал, что это может быть только Ямамото, когда тот подрастёт и станет серьёзнее? Если тот не влюбится в кого-то другого? Это так по-детски, что Джи даже не получит удовольствия, дразня его за подобную чушь. Любому взрослому, конечно, очевидно: в жизни в девяноста процентах случаев не так. Но у Хаято какая-то заниженная самооценка и полное отсутствие веры, что он будет интересен и другим альфам — не только Ямамото — как человек и личность, а не просто мокрая дырка. — Я ни в кого из них не влюблён. В этом всё дело. Хаято расслабляет веки. Складка между бровей разглаживается. — Во мне нет такого, как у Бьянки, когда она бросается с объятиями к Реборну и может часами говорить о любви к нему и какой он идеальный, замечательный… Я не умираю от смущения, когда кто-то смотрит на меня, как, например, Рёхей под взглядом Ханы. И мне не хочется выбирать свадебный костюм и придумывать имена будущим детям, как делала Хару даже до начала отношений с боссом. Я бесчувственный и невлюбчивый, о высоких материях как бы речи нет. Поэтому тут одно из двух: либо сбалансируем, и всё как-то устаканится, либо я разосру их вхламину, потому что в душе не ебу, что делать. Зная себя, будет последнее. — Следи за речью. — Джи отвесил бы подзатыльник, но подлетать лень. — Мне, кстати, нравятся твои факторы, определяющие наличие любви к субъекту. Но, раз у тебя такое видение, ладно. — Он меняет местами ноги, перекидывая одну на другую. — И всё же у тебя есть возможность нащупать к ним подход и таки не разосрать. Это твоя семья, с ними придётся уживаться, поэтому прокачивай софт скилы и умение вести переговоры. — Заговаривать зубы и всё? — Нет. Я сейчас скажу взрослую и бесчувственную вещь, как и полагается альфе. А ты, конечно, возмутишься, как девственная невинная омежка. — Он ловит негодующий взгляд и удовлетворённо продолжает: — Но я бы на твоём месте, серьёзно, переспал с каждым из них и посмотрел, с кем потом тело послушнее. И ни одному не обещал отношений, раз ты решил оставить это на другого Хаято и сам ещё в любовь не вляпался. В молодости лично я так и делал. Глядишь, и ты что-то сдвинешь и с течками, и с собственными сомнениями. — Ты такой же, как Шамал, — устало заключает Хаято. — Ненавижу вас. Джи бледнеет. Запас сил заканчивается, и он торопится его задеть: — Зря. Ценил бы меня немного больше. Тебе нужны книги из особняка Вонголы, но я тот, кто эту библиотеку изначально создавал, поэтому могу рассказать даже то, что в ней не сбереглось после пожаров и переворотов. К тому же я альфа и знаю, что на них хорошо работает. Хаято подбирается на подушках, забыв про зарождающиеся обвинительные речи в адрес предшественника. — Серьёзно? Ты поможешь? — Да. Но твоя растерянная морда вызывает у меня не только жалость, но и голод. На хорошего собеседника придётся потратить много пламени.