Опция номер

Хаято мысленно костерит себя за то, как лихо его подорвало с дивана, а Кёю — за мутки и увиливания. Может же нормально на вопрос ответить или сразу послать, но нет, без выебонов никак. На губах Кёи ужом расползается довольная полуулыбка, радужку глаз будто магмой опалило — короткий всплеск радости, — и она застыла тёмно-серым базальтом, остывает. Кёя плавно движется вперёд, увлекая его за собой всё дальше от школы и стадиона. А Гокудеру как магнитом ведёт следом, притягивает за каждый шип и звено на цепочке ремня, за пряжку и кольца, подвески. Потому что Кёя расскажет. По надменной загадочной морде видно. — Переживаешь? — С чего бы? — вышпаривает Хаято. Не на убой же его ведут. И вряд ли Кёя собирается показательно отчикнуть ему пару пальцев, чтобы на практике показать, как у них заведено. — Ты мне скажи. Посторонние перестанут верить в несчастные случаи. Дальше что? Что ещё осталось? Что ещё тебя беспокоит? Кёя спрашивает раз за разом, и список Хаято никогда не пустует. По мнению Кёи, причины его душевных терзаний порой бывают весьма занимательными. Если Саваду волнуют только жизни людей и их благополучие, то Хаято шевелит мозгами в другом направлении. Парится из-за условностей и отношений внутри альянса, об имидже и даже том, как на них будет смотреть следующее поколение. И, пока Десятый убивается из-за кровавого месива, увиденного на испытании боссов, Хаято выдаёт: «Если шла запись грехов Вонголы, то нас тоже записывают прямо сейчас? Через все кольца или только кольцо неба?» Тогда Кёя в первый раз сам зовёт Алауди прояснить пару моментов. Убеждается, что они понимают друг друга и сопляки из одиннадцатого поколения не узнают детали работы ДК. Ведь ДК — не Вонгола. — Будут вопросы. Слежка и проверка ваших дел полицией, — озвучивает очевидные вещи Хаято. Это вполне себе реалистичный исход, потому что Кёя не особо осторожничает. — Если начнут прицельно под тебя копать, точно что-то найдут. «Если» — ключевое слово. — О, сердобольные законопослушные граждане, конечно, исполнят долг и доложат в соответствующие службы. Кстати, как там твои беседы со школьным психологом и службой опеки? Взгляд Кёи иглами вонзается в кожу Хаято: несовершеннолетний омега без родителей, нормальной прописки и японского гражданства. Периодически приходит на занятия побитым и в бинтах. Со здоровьем неполадки: каждый месяц болеет по неделе. В довесок вечно пьяный бабник-опекун, которому нет до него дела. Благодаря связям и взяткам на бумаге многое поправили, но окружающим глаза не выколешь. Хаято озадаченно хмурится, а когда доходит, громко цыкает. Нет никаких бесед. — Ты переоцениваешь значимость кусочка плоти, — говорит Кёя. — Всем плевать. А кому нет — либо страшно лезть, либо выгодно, чтобы всё оставалось как есть. Жаркий шар солнца вырывается из объятий тяжёлых туч, и лучи атакуют Кёю беспомощно и бездарно: чёрные волосы даже не блестят — поглощают, безвозвратно всасывают свет. Лицо остаётся таким же бледным. — Не обязательно быть с великой историей длиной в десять поколений или… — Кёя вспоминает, каким по счёту доном был отец Хаято, — хотя бы в пять, чтобы тебе не мешали. Всё проще. Он даже не тратит деньги родителей. Обмена кулаками, долгами и угрозами хватает, потому что в их мире ход игры предопределяет сила, преданность одних и ужас или безразличие других. Единственно важное, что Кёя понял с годами: взрослые боятся осветления своих грязных делишек, потери власти и влияния, и это сильнее страха потери зубов или перелома рёбер. Кёя тоже взрослеет. Берёт на заметку. — Так как? — Хаято идёт в ногу, и Кёя думает, зря он надеется на захватывающую историю. Начало непримечательное. Занимаешь удачное место в пищевой цепочке, а дальше всё выстраивается само. — Приструнил пару отморозков, и сразу налетели стервятники, которых порадовала пущенная кровь, — произносит он скучающим тоном. — Наш слюнтяй-директор избавился от хулиганов, другая группировка — соперников, а их жертвы — главного обидчика, — схватывает Хаято. Эту часть он знает. — И вуаля, у тебя зелёный свет на самоуправление не только от руководства школы. Кёю мало волновал их свет. Не трогали, не мешали и ладно. А с жертвами да, вышло неожиданно и занимательно. — А потом? — Ломаешь обе руки местному корольку, а те, кого он контролировал или ущемлял, приползают лобызать пятки, — как рецепт заливного пирога с печёнкой рассказывает Кёя. — На вопрос, как отблагодарить, показываешь пальцем на другого зарвавшегося травоядного. И они улаживают проблему сами. — Пока сам ты дрыхнешь на крыше, самодовольная задница, — фырчит Хаято. Цепочка разрушений выстраивается как по маслу, хотя вряд ли движущей силой была благодарность. Они искали покровительства сильного. — Но этого мало, чтобы дорваться до верхов, — замечает Хаято. Оживлённая часть города остаётся позади, дальше по широкой улице лишь пара подростков гоняет на велосипедах. Без толпы вокруг Кёя немного разговорчивее. — Тогда я не различал, кто важная шишка, а кто простой работяга, поэтому в какой-то раз припугнули важного чиновника. Появились деньги, а потом и более влиятельные деловые партнёры. — Голос Кёи вычищен от эмоций. Он никого не называет союзниками, и их наличие или отсутствие, как и деньги сами по себе, кажется, его не трогают. — Люди дёргают за ниточки других людей. В полиции оказались друзья и братья тех, кто вступил в ДК. Начали присоединяться взрослые со своими подвязками к рычагам управления городом. — Заливаешь. — Взгляд Хаято тяжёлый, как топор, готовый рубить за враньё. Он ни секунды не верит в голую удачу, которая за ручку привела правильных людей. Не верит в харизму, как у Десятого или Примо. Даже Джотто не выстраивал семью в тринадцать лет и в одиночку, а Кусакабе — не второй Джи и не близкий друг. Ему достаётся на орехи, как любому другому подчинённому. Ключевой элемент теряется между строк, и у Хаято руки чешутся отвёрткой выковырять его на свет. — Хаято. — В имени скользят довольные интонации. Хаято шевелит извилинами — хорошо, — но надо чуть активнее. — Ты же купился на обещание стать кандидатом на место Десятого, если убьёшь Саваду. У Хаято напрягаются крылья носа. Не самые приятные воспоминания. Кёя продолжает: — Я не ждал подобных привилегий и комплект регалий в подарок, но в моём случае это сработало как надо. — Ты, — в голове Хаято скрипит и трещит, — сломал руки трупу местного королька? Зубы Кёи белые, и линии лица — хищные, острые — внезапно бьют под дых. Словно Хаято наткнулся на призрака из прошлой жизни, о котором почти забыл, и теперь расплачивается табуном обезумевших мурашек, бегущих по позвоночнику. Он втягивает носом воздух, но не отворачивается. В конце концов, да, за десять или даже пять поколений у них скопилось немало похожих историй. — То, что он был якудзой, жирный плюс. У них понятные и жёсткие законы, точная социальная иерархия и наказания предписанные, чёткие, действенные. Не то что у вас — хаос и бедлам. Возможно, поживи Кёя чуть дольше и в Италии, превратился бы в такого же брюзжащего старика как Реборн, вставлял бы «хаос» через слово. Только Кёя пока молод и не устал с ним бороться, поэтому предпочитает «камикорос». Сразу предупреждает, как с этим хаосом разберётся. Хаято не удерживается, на языке щиплет: — И ты втащишь его… своих людей следом за собой, в Вонголу? Кёя сканирует его взглядом, пытаясь разгадать, что стоит за этими словами. Грязные недостойные бандюки осквернят имя великой Вонголы? — Они пойдут за тобой, когда ты влипнешь в мафиозные разборки? Или их хватит только на разборки внутри района с такими же, как они сами? — Они не будут Вонголой, — медленно произносит Кёя. Он ищет подсказку в лице Хаято, но тот и не огорчён, и не рад такому ответу. Жуёт губу и идёт дальше, стирая подошву кед о зернистый шершавый асфальт. «Эй, Хибари, они прикроют твою задницу, когда дело запахнет жареным? Твоя организация — семья или нет? Та, которая плечом к плечу стоит, или та, которая крысами разбежится, когда тебя ранят и не останется сил их держать?» — Хаято не произносит это вслух, потому что Кёя обязательно поправит: стадо, а не семья; и он прекрасно справится на передовой не только без них, но и без Ямамото, Гокудеры и прочих травоядных. И всё-таки зачем-то же они Кёе нужны. — Нам защищать их как своих союзников? — вместо этого спрашивает Хаято. Десятый бы выслал подмогу, не разбираясь, но защита интересов бывает разной. На переговорах и распределении денежных средств и прочих ресурсов будет Хаято. Он заранее хочет знать, как расставлять приоритеты. — От вас ничего не нужно, — холодно бросает Кёя. Опять двадцать пять. — Слушай, ты! — хватает его за грудки Хаято. — Я серьёзно. Если они с нами, их и готовить, и тренировать надо совсем иначе. — Знаю. Но это не твои проблемы. — Хаято налетает на холодную мраморную гладь в глазах. — И ответственность не на тебе. — Ага. Когда улетишь за границу, а на кого-то из ДК нападут с коробочками, только потому что они связаны с тобой, — шипит Хаято, комкая чужой гакуран, — посмотрим, кто будет это разгребать. Ни Джаннини, ни Шоичи со Спаннером пока не изобрели телепорт. Кёя не успеет вернуться. Хаято не знает, в этом ли дело, но в будущем база ДК была пустынна. Куда-то же подевались все здоровяки. Кёя касается левой скулы Хаято. — Неймётся же. — Неторопливо поглаживает подушечкой большого пальца. Взгляд Кёи оттаивает. — Серьёзная-пресерьёзная правая рука Вонголы. В тебе что, проснулась омежья тяга взять всех под крыло и начать опекать? — Что? Смеёшься надо мной? — вспыхивает злостью Хаято. Боевой котик за всеми присмотрит, всё проконтролирует. Обо всех позаботится. — Ни капли. — Улыбка трогает губы Кёи. Под зрачками Хаято пляшет буря эмоций, ни одна не успевает перевесить, когда Кёя снова открывает рот: — Но пока что им нужно приглядывать за тобой, а не наоборот. — Издеваешься! — Лицо Хаято тут же искажается яростью. Будто он какой-то слабак или мешающаяся под ногами шавка! — Нет. Констатация факта. Но инициатива — это похвально. — Скула под пальцем розовая, горячая, кожа гладкая и ровная. Хочется языком слизать её вкус, но Кёя лишь надавливает ногтем, оставляя на ней еле заметный тонкий лунный след. — Нужно время, чтобы стать тем, кем ты хочешь быть. И не только оно. Правда жалит, и Хаято скрипит зубами, пережёвывая её, как камни; заглатывает, царапая осколками горло. Ага, нужны мозги, сила и ещё ворох того, что, по мнению Хибари, у травоядных вроде него отсутствует. Его потряхивает, но он отпускает пиджак Кёи. Когда припечёт, сделает по-своему, и спрашивать его не будет. Надавит на Кусакабе, вытащит информацию о боевых способностях и прошлом этих горилл. Так сложнее, Тетсуя будет сопротивляться, но толку выйдет больше. — На хер. Я домой. — Хаято душит в себе злость, кулаком трёт зудящую скулу. — Хорошо, — Кёя перехватывает его за запястье, вжимая холодную сталь браслета в ладонь, — что наши планы совпадают. — А? Его разворачивают и тянут дальше. — Блин. — Хаято таращится на затылок Кёи, неловко делает первые шаги. — Пусти! Да куда ты меня тащишь? — Домой и на хер, — бросает из-за плеча Кёя. — Всё, как ты хочешь. — Я тебе нос разобью, — предупреждает Хаято. — До или после? — Сейчас! — Тебя возбуждает вид крови? — вкрадчиво уточняет Кёя. — Нет! Кёя разворачивается, вот он, нос, приближается, бей. Хаято вжимает голову в плечи и, подобравшись, волком глядит. Только он так может: одновременно две противоречивые реакции, будто не в силах решить, отшатнуться или укусить. — Ты словно не слышишь меня. Или слышишь не то, что я тебе говорю. — Глаза Кёи тёмные, глубоко пронизывающие. — Первое. Я не оскорбляю тебя, называя омегой. Ты ею и являешься. Второе. Тебе нужно время. И у тебя его завались. Вперёд, лепи из себя идеального солдатика. Планка не сверхвысокая. Третье. — Его черты лица твердеют. — Я не доверю постороннему Намимори и своих людей. Ни Саваде, ни тебе, даже если ты до той планки допрыгнешь. — Мы не посторонние, и ты, — а заодно все «придатки» Хибари с вытекающими проблемами, — такая же часть Вонголы, как… — Тошнит уже. Вонгола, Вонгола… Я не нуждаюсь в подобных реверансах под соусом долга. — Кёя леденеет, обдаёт его холодом слов: — Мы это уже проходили. Время напомнить? Кёя отпускает его руку, и Хаято дёргается, словно пощёчиной залепили. С Десятым проходили. Тсуна кричал, что если Хаято будет смотреть на них только через эту призму, то навсегда останется чужим. А Вонгола пусть хоть сгниёт. Распадётся. Забудется. Для него это не будет иметь значения, если Хаято и остальные останутся. Хаято сникает. Пипец докатились, раз даже Кёя ссылается на Десятого. Что он, блин, делает не так? Хаято не пытается прикрыться именем семьи, пусть со стороны выглядит так. У него просто нет другого слова, синонима, чтобы объяснить, почему о Кёе тоже нужно… Ну, не заботиться, но держать ухо востро и время от времени посматривать, что творит. Они не соперники, не друзья, не временно столкнувшиеся почти незнакомцы, у которых нет выбора и приходится сотрудничать — это немного другой гибрид отношений, в котором не все названия компонентов известны, поэтому особенно удручает, что Кёя придирается к словам. Какого чёрта? Ему уже не четырнадцать, а ощущение, что для Кёи он застрял в том возрасте. Хаято смотрит на своё алеющее кровью кольцо, и сжимающийся комок мышц в груди заливается так же. Усталостью, тоской и решительностью. — Если у тебя заберут кольцо или ты сам его отдашь, — выдавливает из себя Хаято, — для меня ничего не изменится. Кёя медлит, обдумывая услышанное. Хмыкает себе под нос. Кому нужна такая неизменность? — Так себе признание. На троечку. «И многовато будет», — думает Кёя. Хаято остыл, понурился. Пахнет как прибитая снегом лохматая ёлка: слабо, морозно. Но, стоит внести в тепло, пуще раскроет ветки, и тягучий аромат заполнит весь дом. Кёя глубоко вдыхает. Он знает. Ему есть с чем сравнивать. Как в одну, так и в другую сторону. Гокудеру иногда перемыкает, когда приходит очередная работёнка от Девятого. Видимо, Реборн привёз с собой не только отчёт об успешно законченной сделке. Кёя запускает пальцы в светлую чёлку, немного потрепав, задумчиво сжимает пряди. Что-то намечается? Поэтому зашевелились? — Ты понял, что я имею в виду. — Нет. — Да, — давит Хаято. Прирождённый мастер убеждения. — Я хочу перемен, — говорит Кёя, не ожидая получить в ответ что-либо, кроме немого чёрно-белого кино. Поэтому замирает, когда светловолосая голова под рукой еле заметно кивает. Движение едва уловимое, не держал бы за чёлку — не заметил бы. Секунда. Две. Три. Хаято отмирает: — Каких? — Дёргает головой, сбрасывая ладонь. Прядки неровно падают на лоб. — Зачем? Хаято резкими взмахами приглаживает волосы, словно стряхивает с них пыль и следы прикосновения. Взгляд убегает к плечам, цепляется за красную повязку комитета и, прикрывшись линией ресниц, замирает где-то ниже. Кёя наклоняет голову набок. Сложно-то у него всё как. Причины, следствия, мотивы — подать сюда, доложить, разжевать. Будто Кёя делает запрос на поставку новой партии нитроглицерина, а Хаято уточняет детали и решает, дать добро или зарубить. Только что он хочет услышать? Что Кёя поставит его в комнату и будет любоваться с безопасного расстояния? Никто не пострадает? Нетушки, в числе жертв обязательно окажутся уязвлённое самолюбие Хаято, многолетние привычки, старая дружба с Ямамото — не сгинет, так потреплет её знатно. И образ жизни Хибари — в тот же список израненных и искалеченных. Кёя думал, ему крышу сносит. Ошибся — сносит под фундамент, камня на камне не оставляет, и глупо цепляться за обрывки штор и пыль штукатурки. Гокудера уже «Хаято», и это не раз произнесено вслух. — Вести тебя по этой дороге каждый день, чтобы посторонним ты не был ни с кольцом, ни без. И это самое меньшее и самое большее, что Кёя может ему сказать. Дорога ведёт к дому Хибари. Каждый день — что в течку, что нет — на базу или в отдельную квартиру он Хаято не отпустит. Что Вонголой, что нет, Хаято будет своим. И только своему Кёя доверит и город, и своих людей. — Каждый день — это утопия, — говорит Хаято. Идеальная, но нежизнеспособная альтернативная реальность. Хаято такие любил и яростно защищал, даже когда Ямамото смеялся, что нет, он не может подружиться со всеми Н.З.Ж. и пригласить их в Вонголу. В какой-то степени Кёя тоже был неопознанным, неубиваемым, загадочным животным, но он каким-то чудом оставался с ними. Тонкие дрожащие пальцы теребят напульсник, тянут за край. Хаято помнит, кто он и где, помнит, что палящее и жгучее, болезненно пульсирующее — фантомные чувства. Что смешно — не в культе, а в той части, которой у него никогда, кажется, и не было. А вот у Кёи — было. У другого Гокудеры, возможно, тоже. И хочется обмануться, что нет никаких дел, ему некуда спешить и некуда уходить. Хаято отворачивается в сторону, почти твёрдым голосом бросает: — Но… сегодня пойдём. Почти ведь дошли.

***

— Я пока не подобрал правильный формат для тренировки, — нехотя признаёт Хаято, прислонившись бедром к столешнице на кухне. Осуждение ещё не выветрилось из его позы: руки скрещены на груди, глаза прищурены. Дорогому гостю отказали в кофе и «ты, Хибари, неправ, как так можно, жмотяра?». — Поздно. Не уснёшь. — Выражение сдержанной правильности словно срослось с лицом Кёи. У Хаято таилась надежда на чёрный чай, но у этого аскета не оказалось даже его. Хаято разочарованно высунул нос из единственной чайницы, найденной в шкафу, и поставил её на место. — Зачем ты его нюхаешь? По цвету же видно — зелёный. — Не придалбывайся, — отмахивается Хаято, решая, что будет обычную воду. — И что значит «правильный формат»? — сквозь мерный шум посудомоечной машины спрашивает Кёя, пока прячет в холодильник остатки еды. — Если мы поменяемся ролями и «нападать» буду я, как измерить, что именно я побеждаю? Неопределённость черты, до которой Кёя не станет сопротивляться, слишком расплывчатая и опасная, невиданным диким зверем глядит из темноты. Хаято не уверен, что сам до неё дойдёт. Не уверен, что будет, если сможет. — Где та граница, за которую ты ни в коем случае не хочешь заходить? Кёя проводит рукой по столу, собирая губкой несуществующие крошки. — Не знаю, — ровно отвечает он. — Но не думаю, что с первой же тренировкой получится разделить нас на победившего и проигравшего. Ты хоть раз пробовал на кого-то специально выпустить феромоны? — Нет. — Тогда ты в любом случае будешь в выигрыше. Хоть поймёшь, чем отличаются разные потоки в зависимости от намерений. — Откинув губку и насухо вытерев руки салфеткой, он поднимает на Хаято глаза. — Мне и самому интересно. Тебя же пришибло, когда я выпустил феромоны на Ямамото. Хотя это был «боевой» поток на другого человека. Хаято хмурится, пока роется в памяти. О чём он? Кёя чего-то ждёт, но Хаято не может взять в толк, что должен сказать. — Я дам тебе знать, когда ты подойдёшь к черте и станет «слишком», — в конце концов говорит Кёя. — Ладно, — помедлив, соглашается Хаято. Всё честно. Хаято сбрасывает кольца и вынимает гвоздики, подаренные отцом, аккуратно кладёт их на тумбочку в своей комнате. Принимает душ, смывая слои крема, и, вопреки логике, нервничает, хотя расстановка, в отличие от прошлых тренировок, в его пользу. Когда Хаято заходит в одну из просторных комнат, его встречают запах сухого бамбука, знакомые горы и ветви сакуры на сёдзи. На полу разбросаны плоские квадраты подушек, и это совсем не выглядит подходящим местом для тренировки. Но они и не собираются драться кулаками. Кёя тихо разговаривает по телефону, изредка роняя «да», «нет», и смотрит на него. Мягко, но прямо, в самую глубь глаз. Предвкушающе. И Хаято понимает, было из-за чего нервничать: в этот раз он перед Кёей словно голый. Кожа выскоблена мочалкой, и плевать, что на нём мягкие домашние штаны и футболка — не прикроют. Он без защитного пламени, без подстраховки в лице Реборна, не на нейтральной территории среди голого бетона. И пахнет не только Кёя. Каждая вещь, потолок и стены пропитаны им, поэтому шаг назад или в сторону не поможет. Хаято одёргивает себя. Рассуждает как жертва, но сегодня у него другая роль. Он на негнущихся ногах приближается к Кёе, сидящему на одной из подушек. Взглядом говорит: «Закругляйся», но Кёя лишь протягивает руку и гладит его по голой щиколотке: «Подождёшь». Ладонь скользит по голени Хаято вверх, собирая штанину в складки; пальцы щекочут ямку за коленом, и ноги тут же норовят подкоситься, но Хаято стоит, терпит, сдерживая всполохи смеха в лёгких. Потому что ничего смешного тут нет. Потому что люди, которые всего лишь хотят потренироваться, не должны цепляться за его волосы, запястья, щиколотки, беспокоиться о дозе кофеина в его крови и предстоящем сне. Объясниться ещё более прямо и открыто Кёя просто не способен, и Хаято чувствует себя ужасно, потому что ему не хватает хладнокровия и сил разыграть блондинку, которая не понимает, что за этим стоит. Он, возможно, попытался бы, если бы не знал, насколько отвратительно врёт. Ему кажется, он нигде не промахнулся, ведёт себя естественно, как здешний, но в некоторых вещах нельзя сфальшивить. Вдруг он уже с десяток раз прокололся на какой-то ерунде, а Кёя не тычет носом в косяки, хотя про себя считает его поведение странным. Не как раньше. Нехорошо это всё. Хаято ссутуливает плечи. Больной на всю голову, раз после ужина согласился на продолжение. Он ждёт и еле заметно вздрагивает от щекотки, к которой постепенно привыкает как к обычному раздражающему кожу трению. «Ну же, Хибари. Обрати на меня внимание. Скажи, что есть дела поважнее и ты срочно нужен ДК в каком-то злачном районе. Давай, всё отмени, и я пойду». Игривость из движений руки улетучивается, и Кёя смотрит снизу вверх серьёзно. Не прощаясь, нажимает «отбой» и кладёт телефон на татами экраном вниз. — Я весь внимание. — Кёе не жалко: так и быть, один-ноль в его пользу. Хаято смаргивает удивление и некстати мелькнувшее смущение, словно попросил об этом вслух. Но сразу успокаивается. Конечно, уловить подтекст несложно, раз Хаято нависает над ним и прожигает взглядом. Просто первые пять минут Кёю это раздражало не так сильно. Да, наверное, так. Кёя расценивает его волнение по-своему. — Перед нашей самой первой тренировкой я, помню, подумал, что она не пройдёт бесследно. И ты таки начнёшь бояться меня по-настоящему. Тогда Кёю это не беспокоило. — А я думаю, возненавидишь ли ты меня, если я перегну палку и, — Хаято сухо усмехается, частично подтверждая его догадку, — унижу тебя этим. Ты же так и не простил Мукуро. — Я не ненавижу его. Разве что одну определённую его часть. В отличие от Мукуро, Хаято не станет искренне, взахлёб наслаждаться его унижением, растягивая его на долгие часы. Он рубит всё быстро, резко, «так надо» и «по-другому нельзя было». На худой конец, «нечаянно», потому что горячий и отчаянный, занесло. Но сегодня Хаято решает не спешить. Он медленно наклоняется и осторожно принюхивается к тёмным волосам. Иногда запах Кёи чистый, свежий и хрустящий, как идеально сидящие и жёсткие, накрахмаленные рубашки. Тогда он не поддаётся на уговоры и сомнительные идеи, гордым облаком уплывает дальше, чтобы Хаято его не замарал. Иногда Кёя пахнет сталью и озоном, и, чем сильнее концентрация, тем быстрее надо делать ноги. А порой Хаято ловит только нотки лаванды и средиземноморских трав, в то время как Кёя широко зевает, стуча чашками на кухне, и тихо воркует с Хибёрдом. Хаято разгадывает его настроение, пока ощупывает кончиками пальцев пряди — мягче и длиннее, чем у Ямамото. Скользит носом ниже, по линии роста волос, вдыхает за ухом. Кёя сглатывает и настораживается, но марать его своими выходками, без сомнений, уже разрешил. Хаято ведёт носом ещё ниже, еле касаясь тонкой кожи там, где пульсирует венка. Чувствует, как Кёя напрягается — неприятно. Словно Хаято выпустит клыки и больно вопьётся, прокусит кожу, чтобы жизнь хлынула фонтаном, забивая ему рот алым, металлическим, горячим. Хаято ни разу его не кусал, но Кёя явно ожидал подобного, и это странное, липкое недоверие и опасение на взмокшей коже Хаято ощущает впервые. Потому что, когда он утыкался носом в шею Ямамото, тот просто отклонял голову поудобнее и кадык дрожал от беззвучного смеха. Он не боялся, хотя как раз его Хаято в какой-то из потасовок со злости и вправду сильно укусил. Язык размашисто проходится вдоль венки; раз, второй, зализывая несуществующую рану, которую Кёя успел себе нафантазировать. Венка на шее забилась сильнее, и Хаято поднимает взгляд, заглядывая Кёе в лицо — тонкое, аристократическое, контуры выведены точной вышлифованной линией, а лоб ровный, словно природа много веков подтачивала и сглаживала твёрдый неприступный камень. Они с Ямамото ни капли не похожи, и Хаято не знает, как их можно спутать даже во сне. Руки ложатся на плечи, сдавливают — у Такеши шире. Глаза заглядывают в глаза — в ореховых не было такого почти уязвимого колкого напряжения, будто Хаято приложил к животу нож, ещё секунда — и вспорет брюхо до потрохов. Выражение глаз, ход мыслей — разные. Хаято проскальзывает руками по бокам Кёи и, путаясь в складках рукавов, тянется ими за спину. Ощутимо проводит пальцами по нескольким позвонкам. Сидят по-разному: Такеши опирается руками позади себя и, согнув одну ногу, ставит перед собой. Кёя — ровный как палка, замирает в сёйдза. Гокудере пришлось протиснуть своё колено между его, чтобы удобно сесть и дотянуться до спины. Мысли мечутся, сравнивают, запоминают. У Кёи кожа светлее. Хаято трогает чужие подушечки пальцев, внутреннюю сторону ладони, ведёт по линии жизни — руки грубее, чем у него, но мягче и нежнее, чем у Такеши. Пахнут они по-разному. Не только из-за настроения и своей начинки, не только как дерево против нагретого на солнце металла. Сглотнув, Хаято непроизвольно облизывает пересохшие губы. Кёя, определённо, пах как альфа, который его хочет. Очень сильно и однозначно. Хотя Хаято ещё не выпускал никаких феромонов. Хаято утыкается носом в вырез кинагаши на груди, зажмуривается и сидит, словно в поклоне. Легко приказать «защищай меня». Это ведь кажется естественным: Кёя сильнее и от его силы хочется отгородиться, перенаправить с себя на врагов, на опасность. Но сейчас защищать Хаято не от кого. В доме они одни. И новые приказы не поступают, потому что с ними труднее. Кёя следит за ним из-под чёрных ресниц. Позволяет коротко лизнуть себя по линии ключиц. Потому что… Хаято никогда этого ещё не делал. Кёя чувствует, как он к нему присматривается, открывает, немного удивляется каким-то своим, только ему известным мыслям. В абсолютной тишине комнаты они громкие, но не расшифровываемые, словно Хаято думает на G-коде. Хаято плавно сползает с подогнутой под задницу ноги и выравнивает её в колене. Откинувшись назад, упирается ею Кёе в живот. Прикидывает, может ли приказать Кёе быть нежным и послушным. Это реально? Пальцы ног Хаято сжимают ткань кинагаши, раздвигают полы в стороны, и Кёя в первый раз перехватывает движение. Прижимает ступню к своей груди, как широкий лист подорожника к ране, и Хаято замирает. Взгляд застревает на чёрной кожаной фенечке вокруг щиколотки, от неё и к стопе ещё ширится лёгкое покалывание после сидения в неудобной позе. А там одновременно и холод, и тепло, потому что грудь Кёи — горячая, а ладонь — ледяная. Хватка ослабевает. Кёя обхватывает стопу иначе, плотно смыкая вокруг неё пальцы. Пятка вжимается в грудь сильнее, но Хаято послушно оставляет ногу на весу, не вырывает. Выпусти он феромоны, Кёя бы сопротивлялся; знал бы, чему противостоять. А это… это всего лишь голая стопа с ещё немного распаренной, мягкой после душа кожей. И ногти срезаны под корень, ими даже поцарапать нельзя — только заставить сердце стучать сильнее и думать, насколько же Кёе этого мало. Провести языком между пальцами — мало. Обхватить губами один из них, втягивая в тепло рта — и этим почти испугать Хаято — тоже мало. Хаято издаёт какой-то странный короткий звук и затихает. «Никаких отгрызаний пальцев, не бойся», — насмешливо плещется в глазах Кёи. Второй рукой он забирается под штанину и медленно ведёт вверх, собирая ткань у колена. У Хаято мурашки бегут по коже, и тонкие, почти белые волоски встают дыбом. Кёя гадает, почему его кожа и волосы такие выцветшие, словно всё буйство красок утянуло внутрь: в кровь и пять видов пламени, в непримиримый характер и неудержимый запах. Ему нравится. Так в разы лучше, чем иметь дело с мёртвым вакуумом под оболочкой ярко размалёванной куклы. Кёя выпускает изо рта чужой палец, выдыхает напоследок на влажную кожу. Мазнул губами по косточке с внутренней стороны стопы и щекой трётся дальше, приближаясь к колену Хаято. Всё слишком… открыто, думает Кёя. В сравнении с бетами разница огромна уже сейчас, только на прелюдии: какое бы Хаято не состроил лицо, запах с головой выдаёт, как ему нравится. Аромат постепенно становится сладким, не как леденец — чистый жжёный сахар, — а как сладость наливающегося зрелостью яблока; румяного, подставляющего солнцу другой бок. И Кёя отдёргивает футболку Хаято к горлу, слизывает его вкус сначала с левого бока, а потом плавно переходит к животу и задерживается там. Мышцы пресса напрягаются и подрагивают, волной опускаются вверх и вниз — и застывают, когда Хаято задерживает дыхание. — Дыши, — урчит Кёя и мягко надавливает на живот у самой резинки штанов. Под пальцами бьётся пульс, у Хаято срывается выдох. Дышит. Давление на живот беспокоит Хаято сильнее, чем влажный узор вокруг пупка, и он хватает Кёю за волосы, держит в кулаке. Ладно, Кёя отпускает пальцы, замечая оставшиеся на том месте белые следы, и резинку штанов не трогает, пока Хаято раздумывает, чего хочет. Глаза Хаято мутные, нечитаемые — и правда раздумывает. А потом отталкивает Кёю и вскакивает на ноги. Подцепляет футболку сзади и тянет через голову, бросает на пол. Кёя считает, сколько подвесок спуталось на его шее, но не успевает закончить, когда пальцы — голые, без колец, но грубые и жёсткие — обхватывают его за челюсть и заставляют смотреть в угрожающе колкие зелёные глаза. — Сделаешь что-то херовое, и я потом взорву и твою школу, и твой дом, и буду повторять это из раза в раз, сколько бы ты их ни отстраивал. Кёя прищуривается. Расплавленная магма выжигает что-то живое по ту сторону зрачков, и Гокудере видно лишь металлический графитовый блеск в радужке глаз. Кёя действительно хочет знать, может ли он всё ещё сделать с ним что-то херовое. Сомкнуть пальцы на горле и не отпустить, когда Хаято захрипит. Или сможет не отдёрнуться, если Хаято зарыдает — а Кёя очень, очень хочет, чтобы тот сейчас начал. От боли из-за разрывов связок и сухожилий. А ещё он хочет сорвать с него штаны и ничего не спрашивать, не оглядываться, не прислушиваться к его запаху и дыханию. Потому что, если Кёя не сможет, руку снова сведёт судорогой, если она вновь обессиленно упадёт… это будет страшно. Ведь рука Хаято останется такой же твёрдой и непоколебимой, как раньше. Хаято будет бить в полную силу. Что-то подобное тот и отчебучивает, когда резко наклоняется и его губы ударяются о губы Кёи. «И кто тут вытворяет всё самое херовое», — думает Кёя.