Перекуют мечи свои на орала

      Эдвард не узнает место, в котором оказывается. Тело противно ноет, ломит и болит. В голове присутствует легкий шум, но Элрик не уверен, что это не звуки из открытого окна. Соображать получается с трудом. Шевелить конечностями почти не получается. Тело будто одеревенело, так еще и в левой руке стоит катетер.       Несмотря на все в общем хреновое состояние, кое-что явно доставляет удовольствие. Палящее солнце не видно за плотными шторами, и в палате приятная полутьма. В палате присутствует приятный цветочный аромат, а не запах навоза лошадей, с которыми он работал последние дни. А еще кровать: в меру жесткая и в меру мягкая, не прогибающаяся и не скрипящая. Идеально. Когда он последний раз спал на такой, Эдвард не помнит.       Добротные железные койки с матрасами в Ишваре редкость. Большинство народу спит на земле, подстелив под себя кучу тряпья, порой даже ту, в которой днем работали. Если повезет, то ночевали в домах, которые с горем пополам все же отстраивались. Койка под ним была именно железная, не конструктор, которую удобно собирать и разбирать, перевозя с места на место. Такие «собери сам» часто скрипели от каждого движения, а матрас на пружинах провисал, как гамак, до пола. Такие кровати второго сорта предоставляли в больницы и полевые госпитали.       Эдвард давно не спал на нормальной кровати: дольше чем находился здесь в качестве добровольца. Он ночевал на полу в доме старосты, положив себе под голову свой старый плащ, благо Ишвар — жаркий край, и каменные дома, что днем нагреваются, всю ночь отдают тепло обратно. То на чем он лежит сейчас даже скрипа не издает. Такие койки есть только у военных. Скорее всего он в центральном военном госпитале.       Бок немилостиво болит, скорее всего Мустанг немного перестарался, прижигая рану. Однако, положив руку на сердце, Эдвард может поклясться, что без этого умер бы, не доехав до госпиталя, от потери крови. Впрочем, относиться к этому иначе чем «Да, ладно, всего-то на шрам больше» — не получается.       В палате еще три места, которые оказываются пусты. За дверью раздаются шум и крики. Эдвард понимает, что дико хочет пить. На прикроватной тумбочке стоит графин, но нет стакана. Он думает пристроится к носику графина, когда слышит уже более отчетливо два мужских голоса: — Пациент только стабилизировался. Дайте хотя бы еще один день на его восстановление! — У него было на это три дня! — У него было пулевое ранение, задет желудок! Вы понимаете, что его спасло только две вещи: то, что он в тот день ничего не ел, и то, что кровь, хоть и таким радикальным методом, остановили! Мы его семь часов, мать вашу, сшивали!       Какой идиот оставил графин с водой у его постели? С ранением желудка это же верная смерть. Эдвард отворачивается от желанной воды и смотрит на катетер в своей руке, правда без капельницы. Питание только внутривенно. Ближайшую неделю точно. Элрик терпеть не может быть беспомощным, но ничего не поделаешь. — У нас приказ сверху. Расследование о превышении полномочий и использования служебного положения в личных целях. — У меня тоже приказ сверху. Причем, так сказать, от первого лица. Если с этим пациентом что-то случится, — я буду ужинать поджаркой из собственной задницы. — Поверьте, нас в последнюю очередь интересует поджарка из вашей задницы. Но в деле замешан офицерский состав. Это требует немедленной раскрутки всей сети. Иначе они могут замести следы. — Да при всем желании, вы не сможете поговорить с ним! Он не приходил в сознание трое суток! — Вколите ему что-нибудь. Адреналин, например! — Да вы совсем сбрендили? Пациент находится на сложной комбинации из антибиотиков, противовоспалительных и обезболивающих! Любой препарат может угробить его к чертям собачьим! — Вы не имеете права мешать военному расследованию! — Вы не имеете права гробить моих пациентов! — Все, я звоню генерал майору Мустангу, — раздаются два взвинченных голоса.       «Только его здесь не хватало», думает Эдвард. Он хочет подать голос, но из горла вырывается только шепот. Как-то надо подать знак, что он очнулся, а потому он смахивает графин на пол правой рукой. Вода и стекло разлетаются в разные стороны по полу.       В палату врываются четверо, будто наперегонки. Впереди всех врач, усатый мужчина в обычном белом халате и с лысой головой. За ним клином влетает трое военных в классической синей униформе, даже без стерильных гостевых накидок. Первый в звании майора, две женщины за ним в звании сержантов. Никто из них Элрику не знаком, но это, впрочем, ни о чем не говорит.       Майор, достаточно молодой мужчина с темными волосами и голубыми глазами, бегло осматривает палату на наличие угрозы, но видит только разбитый графин. И воду. Он не имел медицинского образования, но к своему большому сожалению имел опыт полноценных боевых действий. Порой их отправляли помогать полевым врачам. Он знает, что при таких ранениях первое время нельзя ни есть, ни пить.       Врач непонимающе смотрит на графин, затем на пациента и снова на графин, которого здесь быть явно недолжно. Элрик может поклясться, что часть усов поседела прямо на глазах. Мужчина переглядывается с майором и говорит: — Прикажите кому-нибудь из тех, кому вы доверяете охранять вход в эту палату. Это может быть просто ошибка, но я ничего не могу гарантировать. — Сержант Хеллкэт, на ближайшие сутки вы следите за палатой, — мгновенно отзывается мужчина, а женщина с короткими каштановыми волосами отдает честь, — Смену караула я сопровожу лично. — Так точно, товарищ майор. — Сержант Аргус, допросите всех медсестер. Узнайте кто последним входил в эту палату и, кто принес графин с водой. — Так точно, товарищ майор, — отозвалась более низкая девушка с бледно-рыжим конским хвостом.       Пока военный отдавал приказы, врач проверял пациента: его рефлексы, память и общее самочувствие. Эдвард не совсем понимает к чему весь этот шум насчет графина, но не противится. Он вообще сейчас достаточно медленно соображает, скорее всего это реакция на смесь лекарств. Он только хрипло и кратко отвечает на поставленные вопросы. — Я ваш лечащий врач Лайтнинг. В целом, могу сказать, что ваше самочувствие удовлетворительное. И если так и дальше пойдет, то через несколько недель вас можно будет уже выписать. Майор Бивер хотел бы с вами поговорить, если вы находите в себе силы на это.       Эдвард кивает, пристально смотря на единственного оставшегося в палате военного. Мужчина аккуратно обходит осколки, приставляет стул для гостей ближе к кровати, садится и, достав из сумки небольшой блокнот и ручку, закидывает ногу на ногу. — Меня зовут Мэт Бивер, — он протягивает руку. — Эдвард Элрик. — Наслышан о вас, — улыбается мужчина самыми уголками губ, а Эдвард думает, что это не удивительно, — Давно вы в Ишваре? — Года три, на правах добровольца. — И почему вы не отправились в один из трех крупных городов?       Эдвард жмет плечами. В крупных городах и без него хватает помощников. Однако все сельское хозяйство ложится на такие маленькие деревни как та, в которой он был. В крупных городах проводятся постоянные проверки, но такие деревни остаются беззащитными. В крупных городах есть все, но без восстановления такой мелочи, как такие деревни, не будет ничего, как только Аместрис перестанет оказывать поддержку этой стране. — Ну кто-то же должен был? — задает риторический вопрос Эдвард. — Зачем вы вообще отправились сюда добровольцем? — поднимает бровь в непонимании мужчина. — Сложно сказать зачем. Я некоторое время путешествовал. И однажды просто понял, что должен быть здесь.       Изначально он отправился изучать другие формы алхимии в разных странах: Аэруго, Крета, даже Драхма, с которой был снова подписан пакт о ненападении. У каждой страны есть своя философия и менталитет. Каждая трактует идею равноценного обмена по-своему. Он обошел все места, где из-за гомункулов пролилась кровь. И понял одну простую вещь: в отличие от всего остального, это он еще может помочь исправить. — Вы не очень-то многословны, Эдвард. И чем же вы занимались в этой деревне? — Сельское хозяйство. Животные. Мясо, шерсть, молоко. Если быть точнее, то последние дни заново приручал некогда домашних лошадей. Ну знаете, автомобили тут не в почете, а передвигаться на чем-то надо. Да и землю вспахивать. Это уже не по моей части, но для того чтоб коня в плуг запрягать, он объезжен должен быть.       Майор закатил глаза на лишние подробности. Действительно, этому парню палец в рот не клади. Стоило только сказать про недостачу фактов и все, лишнее полилось как из ведра, да только толку в этом никакого. — Так и запишем. Объезжает мустангов (1), — мужчина понял, что написал, слегка подавился, но продолжил, — И все это время вы были в этой деревне? — Да. Да и если бы больше делать нечего там стало, уехать бы не смог, — Элрик сводит брови к переносице. — Женщина? — понятливо тянет военный. — Армия, — обрубает Эдвард, морщась, — На ближайшие четыре деревни был распределен один майор Бронко со взводом. Скотина еще та. Только жрать горазд. По пять рядовых раскидал на деревню в помощь, а еще десятерых себе в охрану приставил. Сначала на добровольцах срывался, мол ишварские подстилки, а как большая часть не выдержала и уехала, собственно на самих ишваритов насел. — Почему не подавали жалобы? — прошивает мужчина, быстро записывая показания. — Подавали. И обычные люди, и старосты, и добровольцы. Как положено по всем формам, и в Ганежское окружное управление и сюда, в Кандское. Каждый раз отклоняли. В эти дни эти сволочи особо сильно лютовали. — И ты ничего не сделал? — подчеркивает «Ты» мужчина.       Эдвард снова морщится, признавая свою беспомощность. Они брали количеством. Он как мог пытался защищать ту деревню, за которую сам взял ответственность. Мог он немного: закрыть кого-то собой, отвлечь зарвавшихся на себя, пытаться держать все под контролем. Его самого периодически скручивали и избивали до черных синяков. Благо, те пятеро, что не были в личном сопровождении майора, оказались неплохими ребятами и заранее извещали о его прибытии. — А что я мог сделать? — хмыкает парень. — Ну ты же знаменитый Стальной Алхимик, — тянет мужчина. — Я больше не алхимик, а тем более я больше не военный. Так что это имя ко мне теперь не относится, как и разрешение на ношение оружия — морщится Эдвард, а в глазах кружатся черные мушки, — Я неплох в рукопашном бою, но попробуйте пошевелится, когда у тебя на руках и ногах по центнеру живого веса? Я знал, что на ком-то обязательно сорвутся, так что лучше я, чем кто-то из мирных людей. — Ты на коротком поводке генерал майора, — гнет свою линию Бивер, — Я читал твое личное дело. Мустанг лично тебя завербовал, аттестацию ты проходил с его рекомендации и служил ты в его отделе. — Если бы. Мы с ним не виделись лет шесть, если не больше. Я не знаю, как с ним связаться. Я приезжал несколько раз, пока Бронко был в других деревнях. На порог штаба меня даже не пустили, а подкараулить тех, кого я знаю, как-то не получилось. Я приезжал не раз, но долго оставаться не мог, иначе мои люди остались бы без защиты. У нас нет машины, и мне пришлось ехать на лошади, а это, по сути, намного медленнее, — раздражённо поясняет Элрик, а затем вздрагивает, — Его же отстранили? — Майор Бронко с пятью рядовыми, что участвовали в инциденте, находятся в следственном изоляторе, — спокойно отзывается мужчина, — Часто он прибегал к стрельбе? — Больше ради потехи. Пугал скотину да людей. Мог коня застрелить или барана просто ради удовольствия. В основном воздух или прицельно мимо. — И зачем ему это? Ну не бывает же, что человек — сволочь, только потому что он — сволочь — бормочет себе под нос мужчина, вслушиваясь в рассказ. Что-то он принципиально не улавливал. — Порой люди хуже зверей, а особенно те, у кого в руках сила, — глухо отзывается парень, вспоминая некоторых личностей из своей жизни, — Садизм ради садизма.       С одной стороны, майор понимает, о чем говорит Эдвард, с другой — все не может быть так просто. Какая-то мысль крутится на периферии, не получая такой нужной подсказки. Не может быть столько садистов из офицерского состава. Даже если этот Бронко и любитель поглумиться над неповинными, то другие… Тут что-то еще. — Элрик, ты не понимаешь? Этого самого майора туда поставили и всеми силами старались прикрыть. Напрашивается вопрос «зачем?». Кто-то, кто стоит выше по карьерной лестнице, назначает вот таких ублюдков не в крупные города, где их легко было бы контролировать, а в мелкие деревушки, которые почти не проверяются. — Кому вы верны, майор Бивер? — устало спрашивает Эдвард, прикрывая глаза, разговор его сильно вымотал, и его клонило в сон. — Я верен только своим принципам и фюреру Грумману, — мрачно отвечает мужчина, а затем переключается на официальный стиль, получив нужную подсказку — Я больше не смею вас беспокоить, мистер Элрик. Однако, думаю, что я обязан предупредить о том, что ваше состояние изменилось, генерал майору Мустангу.       Эдвард мрачно кивает, жмет еще раз протянутую руку и, только когда посетитель выходит за дверь, проваливается в глубокий и тяжелый сон.