Перекуют мечи свои на орала

      Мустанг мог признаться только самому себе в одной простой истине — он боится. Увы и ах, он случайно нащупал то, что может стоить слишком многого. Даже не его жизни, а сотни, если не тысячи жизней, как ишваритов, так и аместрийцев. С одной стороны, теперь есть хотя бы шанс предотвратить трагедию, с другой все зашло уже настолько далеко, что этот шанс настолько мал, что впору впадать в отчаяние.       Наступают суровые времена. Его люди должны быть готовы к буре, которая неминуемо грянет, и ни на секунду не должны усомниться в своем командире. Он смотрит на собственные руки и понимает, что он все еще армейский пес. Но сможет ли он снова сложить руки для щелчка, разрушая все, что с таким трудом возводил с нуля.       И все же, он просто человек. Чем выше он забирается по этой лестнице, тем крепче давит ошейник. И хочется поговорить хоть с кем-то. Наверное, следовало бы обратиться к Ризе. Давняя боевая подруга должна понять то, что его беспокоит. Однако, Ишварская война не только его кошмар. Для каждого, кто ее прошел, она была личным кошмаром, и Риза — не исключение.       Слушать наполовину она не умеет, всегда докапывается до сути. Быть наполовину откровенным с ней не получается. Вывалить на нее возможный исход — значит посеять семена сомнения и страха. Быть может, она и выглядит как та, которую ничто не согнет, но Мустанг знает, чего стоит фраза «Глаз Сокола никогда не промахивается».       Рой ловит себя на мысли о том, что человеческих разговоров ему давно не хватает. Не военных. Нужно будет позвонить Грейсии, спросить, не нуждаются ли они в средствах. И как там малышка Элисия? Порой Маэс был слишком навязчивым и мог часами занимать его телефонную линию с рассказами о жене и дочери, но теперь этого чертовски не хватает. Не хватает настолько сильно, что он сам звонит семье друга раз в неделю. Будто он может притвориться, что если знает все о них, то Маэс жив, а их просто снова разбросало по разным частям страны. — Мустанг, ты жалок, — бормочет себе мужчина, стоя на пороге палаты Элрика, караульную он отпустил минуту назад.       Черт возьми, на дворе почти ночь. Не будет же он так до утра стоять. К тому же, скорее всего Эдвард спит под смесью лекарств. Он осторожно переступает через порог и медленно подходит к кровати. В палате стоит полутьма, разбиваемая фонарями с улицы из-за отворенного окна.       Юноша изменился за эти годы. Вытянулся, возмужал, только коса все той же длины. Насколько он знает, братья отправились путешествовать порознь много времени назад. В голове Мустанга все не укладывается картинка старшего Элрика без младшего. — Ты так и будешь пилить меня взглядом, полковник, или может поздороваешься? — раздается тихий голос, в полутьме Рой не заметил, что глаза у парня приоткрыты. — И тебе не хворать, Стальной. Думал молока принести — для роста полезно, да тебе нельзя, — беззлобно отзывается мужчина, отворачиваясь к окну, — Давно не виделись.       Эдвард хмыкает, и Рой не может понять, как это расшифровывать: «И еще столько же не видеться» или «Действительно, но, впрочем, мы здесь». Рой соединяет руки за спиной и дергает уголком губ, ожидая более внятной реакции. — Ко мне на днях следователи приходили, — нейтрально отзывается наконец Элрик. — Знаю, я назначил независимого эксперта, — голос Мустанга тут же мрачнеет, он снова вспоминает о том, что держало его в напряжении уже не одни сутки. — Ты что-то нашел, — больше утверждает, нежели спрашивает Эдвард. — Можно и так считать. Было глупо считать, что все ограничится банальной ксенофобией, а не политическими играми. Ты своим простреленным желудком по сути сделал мне большое одолжение, — поясняет Рой.       Эдвард вздыхает, и аккуратно приподнимаясь на локтях, садится на кровать. Он показывает правой рукой на освободившееся место на кровати. Все четыре стула из палаты вынесли вчера. Скорее всего на врачебную комиссию. Надо же, мебели не хватает даже в центральном военном госпитале. Рой от предложения не отказывается и садится, предварительно расстегнув китель. — Значит под тебя всё-таки копают. Или все еще глубже? — уточняет он. — Все еще сложнее, — констатирует мужчина, — Случись что — Ишвар ударит как минимум по трем фигурам. И я самая младшая из их числа. — Боишься, что свалишься с игровой доски, так и не став Фюрером?       Мустанг морщится. Кое-чего юноша о нем так и не понял. Он долго смотрит в окно, а затем возвращает взгляд к собеседнику. Элрик терпеливо ждет. Удивительно, еще несколько лет назад такое словосочетание казалось абсурдным. Действительно многое изменилось. — Всегда есть что-то большее, чем мы и наши мечты, — качает головой Рой.       Эдвард согласно кивает. Для кого-то Ишвар средство, чтобы сместить неугодных с поста или поднять своих по карьерной лестнице. Для кого-то Ишвар — приказ: не больше и не меньше. Для кого-то Ишвар — ответственность. И в принципе нет различий, идет ли речь про Ишварскую войну или про Ишварское восстановление. А еще Ишвар — это тысячи жизней. — Расследование уже завершилось? — уточняет Эдвард. — Это несколько цепочек. В одном случае — да. В другом — нет. Но в конце концов останутся еще и последствия. — Будет бунт? — звучит осторожный вопрос. — Надеюсь, что нет, — ответ искренний, но настолько тяжелый, что у Роя сводит челюсть.       Эдвард вполне понимает, что стоит между строк. Второго геноцида земля Ишвара не переживет. Он ни черта не смыслит в политике, но знает, что такое приказ. А Мустанг всегда был армейским псом, чья цепь была короче и крепче, чем его собственная. Если новая Ишварская трагедия случится, то виноватым выставят именно бывшего героя.       Они некоторое время молчат. Рой думает о том, что пришел в армию ради мира, но выходит все одно и тоже. Бунты. Интриги. Убийства. Войны. Люди на удивление хорошо справляются со всем этим и без вмешательства гомункулов. Не ошибся ли он годы назад? Можно ли сохранять чьи-то жизни путем чьих-то смертей?       Эдвард смотрит на своего посетителя. Он может сказать пару очень нелестных слов в сторону Мустанга, но назвать его хреновым человеком язык не поворачивается. И он искренне сочувствует бывшему начальнику. Грядет Ад. И Эдвард просто не может остаться в стороне. Этот шаткий мир нужно удержать любыми силами. Огненный алхимик понимает это как никто иной. И он будет пытаться спасти столько жизней, на сколько хватит его силы. Даже если он сам сгорит. Всегда есть что-то большее… — Стальной, расскажи, где ты был до того, как приехал в Ишвар? — тихо просит Рой.       Элрик понимает, что мужчина в последние годы до ужаса одинок. Сколько тот разговаривал по одному уставу? Как часто в речи у него проскальзывает что-то отличное от приказов? Были у него диалоги длиннее тех, что происходят на военных советах? Эдвард помнит, как в роли полковника Мустанг периодически пытался избежать работы и мог пошутить над кем-то из подчинённых. Почти все подчинённые сейчас разбросаны по всему Ишвару, создавая необходимую сеть «своих» людей. Работы сейчас столько, что избегать ее невозможно. Элрик не может не признать, — то что Ишвар восстал из пепла даже в таком виде — чудо. — Планировалось, что Ал поедет на восток в Ксинг, а я на запад в Крету. Через несколько лет мы должны были встретиться чтобы объединить наши знания. В целом, немного не вышло. После полугода в Крете я махнул в Аэруго. Потом на родину отца, покопался в Ксерксих развалинах пару месяцев. Там подошло назначенное время. Вместо брата ко мне пришел курьер с приглашением на свадьбу Ала. Еще пару месяцев я проторчал в гостях у Ала с Мей. Затем двинулся в сторону Драхмы. — Так Альфонс женился на принцессе? — спрашивает Рой. — Ага. Он еще и при императоре теперь что-то вроде государственного алхимика, только в мирных целях. Плотины возводит. Дома укрепляет. Истинный потомок мудреца с запада. — А ты, стало быть, примерил на себя роль мудреца с Востока? — хмыкает иронии Мустанг. — Да какой из меня мудрец и учитель? — качает головой Эдвард, — Мне самому еще столько всего следует узнать.       Они молчат. Мустангу кажется, что Эдвард обижен на младшего брата. Это не совсем так, — юноша просто потерян. Всю свою жизнь они были связаны крепче корабельных цепей, а теперь между ними пролегает пустыня. Он рад за брата, что тот нашел свое место в этом сумасшедшем мире. Только за все эти годы он так и не нашел ответа, где же его, Эдварда, место?       Он спрашивал в каждой стране, и в каждой из них ему твердили о разном. В итоге он перестал искать ответы и приехал сюда. Помогать в восстановлении Ишвара. Идти не по пути смерти, но по пути мира. Элрик смотрит на Мустанга, сидящего на его кровати, и думает, что даже отказавшись от армии, он снова оказывается обязанным этому засранцу жизнью. — К слову, спасибо за то, что вытащил. — Не за что, маленьким нужно помогать.       Эта шутка давно неактуальна с тех самых пор, как их с Альфонсом стало разделять всего три сантиметра. Он хочет отозваться привычной оговоркой про бесполезность, но останавливается. Не сегодня. Эдвард не собирается переступать через грань, а Рой сегодня и так на краю, в ожидании возможного кошмара, но мало что способный изменить. — Нога у меня все еще стальная, — в конце концов намекает Эд. — Я думал, что ты уже перерос этот комплекс, — ответ следует на автомате, перепалка ради перепалки.       Элрик хочет продолжить перекидывание колкостями, вспоминая еще одну излюбленную тему для подколов бывшего начальника, но Рой только отмахивается от Стального, резко уйдя в свои мысли. Возможная отсрочка критической точки резко замаячила перед глазами. Не то чтобы решение простое и красивое. Скорее муторное, сложное и долгое. Но оно есть. — Знаешь, а ты подал мне неплохую идею касательно Ксинга. Через Ишвар Аместрис уже несколько лет ведет торговлю с ним. После того как прикрыли рабовладельческие каналы, которые, к слову, пытались выследить не один год, ксингцы заинтересовались в металлах, что добываются на наших территориях, а сами начали возить на продажу свои ткани. Можно было расширить сферу торговли с ними, если бы мы нашли способ переправлять через пустыню быстропортящиеся продукты. Твой брат мог бы выступить в качестве посла? — Думаю, он уже выполняет эту роль в некоторой степени. Тебе стоит написать ему лично. К тому же, я думаю, он обрадуется этому повороту событий, — пожимает плечами Эдвард. — Собственно идею необходимо подать на рассмотрение фюреру, но постройка железнодорожных путей сильно поспособствует развитию как торговли, так и развитию региона, — поясняет Рой. — Надеешься сбавить накал событий таким путем?       Рой только кивает. Скинуть прокладывание путей на излишне активных военных. Постройка железной дороги — это новые инвестиции в регион, который будет являться контактной точкой с торговым партнером, который является основным уже сейчас. Больше предоставляемой свободы притесняемым сейчас ишваритам и улучшения уровня жизни должны снизить вероятность крупных восстаний. Возможно, он успеет распутать этот клубок и устранить заговорщиков до того, как все приобретет печальные последствия. — Ну, обращайся, — чешет голову Эдвард, не зная, что еще на это сказать, — Если нужна будет помощь.       Наступает почти неловкая тишина. В комнате не горит свет, но луна наконец-то полноценно вступила в свои права, а света от фонарей с улицы вполне хватает для того чтобы осветить лицо Роя. В его черной шевелюре уже залегли первые седые пряди. На лбу намертво отпечаталась морщинка из-за того, что тот вечно хмурится. Вот она, плата за звание генерал-майора. Он же не такой уж и старый. Сколько ему? Лет тридцать пять? По лицу не скажешь. В первую очередь по взгляду. У Мустанга вечно зрачок расползался почти на всю радужку. Будто две бездны смотрят на тебя. Пустые и холодные. Выжженные. Почти мертвые, слишком редко в них что-то отображается.       Огненный алхимик уже давным-давно готов умереть, — понимает юноша. Не ради кресла фюрера, а ради других. Мустанга сейчас в последнюю очередь интересует собственная шкура. Здесь, в Ишваре, находятся молодые солдаты, каким и он был когда-то, его люди и мирное население. И если бунт все же поднимут, не важно с какой стороны, то смертей будет не избежать. — Я могу чем-то помочь? — осторожно спрашивает Эдвард. — Чем ты мне можешь помочь, Стальной, — качает головой генерал майор, — Ты гражданский, обычный человек, к тому же, с дырой в пузе. — Я принципиально не хочу возвращаться в армию, — упрямо говорит Элрик, — К тому же, обычных людей не следует недооценивать.       Мустанг поднимается с койки, застегивает китель, затем повернувшись к собеседнику трепет того по голове. Юноша уже хотел было возмутиться, но только выразительно молчит глядя исподлобья. — Я учту, Эдвард. Уже достаточно поздно, не смею больше тебя отвлекать, тебе необходимо восстанавливаться. Спокойной ночи.       Он разворачивается и направляется к выходу из палаты, но у самого выхода его окликают: — Эй, Мустанг, ты помнишь, что я все еще должен тебе пятьсот двадцать центов? — Хочешь вернуть? — настороженно спрашивает мужчина. — Не дождешься, просто напоминаю, на всякий случай, — нагло отзывается Эдвард, ухмыляясь от уха до уха. — Действительно, а я почти забыл об этом. Спасибо, — кивает головой Рой, мягко улыбнувшись, а затем все же выходя из палаты.