Люди и созданы, чтобы друг друга мучить.
"Идиот" Ф.М. Достоевский.
Юность кажется прекрасной только тому, кто уже с ней расстался. Мало какой взрослый будет вспоминать свои юношеские годы без розового налета ностальгии и теплого вздоха. Все ошибки и страдания для них уже не такие важные, а поэтому им так нестерпимо хочется внушить молодому уму, что это, происходящее с ним сейчас, совершенно не важно по сравнению с тем, что ждет его дальше. Взрослому всегда будет казаться, что жизнь в семнадцать свежее, ярче и прекрасней. Ведь этому возрасту дана чудесная красота молодости, а, бесследно исчезнув, она становится единственным богатством, которое хочется сберечь. И в твои уши начинает литься ложь. Где все так идеализированно и нет места открытию. А там, где оно появляется - в тело вонзается гвоздь. Потому что действительность оказывается совершенно не такой. И вера в любые слова пропадает. Ты сидишь перед своим отцом, вдруг возжелавшим прочитать проповедь, и понимаешь, как сильно его выступление не соответствует реальности. Ведь удивительно, насколько человек, переживший в своей жизни разочарование, так сильно стремиться поддержать иллюзию его отсутствия у другого. Родитель запыхался. Устал после тяжелого рабочего дня. Его брови буквально сходились на переносице, когда он выдавливал очередную многозначительную фразу. Я так давно не видела, чтобы отец улыбался мне. Чтобы честно и как-то душевно что ли. Может быть, это было еще в начальной школе, когда я так же искренне радовалась своим победам, как и он. Сама разжигала в себе желание быть лучше и думала, что это правда что-то значит. Для него. И для меня. Каждая грамота, висевшая на моей стене. Благодарственное письмо или долгие восхищения классного руководителя на родительском собрании. Это все было частью чего-то большего, пока не скатилось в откровенный цирк. Например, как в этот вечер. С долгой лекцией о моем будущем до двенадцати ночи. Когда уже даже мать зевает украдкой и посматривает на настенные часы. Оле завтра в школу. У нее еще есть домашнее задание. Я пинала камень носком ботинка, поджидая Вовку. Он убежал сразу после звонка, а мы собирались покурить, перед тем, как я отправлюсь в институт. Своих сигарет у меня так и не появлялось, потому что мать имела привычку прочищать карманы. И это толкало в разные крайности. Но с Вовкой мне начинало даже нравится проводить время. Совсем незначительное. Изредка на переменах или после уроков, но он не терзал меня дурацкими вопросами. Больше рассказывал сам. Я все еще не очень понимала, почему он возится со мной, но это вполне разбавляло будни. И чертовски злило Северову. - Олька, прости, - одноклассник лихо перепрыгнул через покосившуюся лавочку и подошел ко мне. - Альбина опять поймала меня и начала мозг препарировать, - он вздохнул и скривился. - Я твоих родителей жду на разговор. Они хоть знают, что ты уже на грани исключения? - имитируя женский голос, проговорил Вовка. - Сука, как же я жду, когда свалю из этого чистилища! - Думаешь, в универе будет лучше? - усмехнулась я. - Нахуй этот универ, - парень протянул мне сигарету. - Я туда не собираюсь, лучше сразу работать пойти. Эта учеба для таких, как ты. Кому в кайф по занятиям бегать. Сколько ты вообще раз таскаешься на эти дополнительные? Это правда же кукушкой поехать можно. - Я не получаю от этого никакого кайфа, - поджимаю губы. - У коллеги отца сын учится в этом институте, вот меня и пристроили. - Это тот, что вчера тебя приходил встречать? - усмехается Вовка, а я киваю. - Мне показалось, что это твой... ну знаешь, вроде парень. - А... - пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица, - Он просто... Да и это все... просто... - Ясно, - Вовка со смехом перебивает меня, прекращая мою муку. - Все просто непонятно и пиздец, как сложно. Знаем, проходили. - У тебя есть девушка? - вырвалось. - Ковалевская, это прозвучало слишком удивленно, - хохотнул парень. - Прости. - Да ничего, я не обидчивый, - он сделал длинную затяжку. - У меня нет девушки. Есть просто девушка, есть я, и все это правда довольно сложно объяснить, - палец парня нарисовал в воздухе какую-то непонятную фигуру. - Ебучая драма. Лучше и не скажешь. - О, наши Шерочка с Машерочкой, - вдруг из-за угла выплыла Северова и направилась прямо к нам. - Ну, Аверин, как тебе изучение жизни крыс? Смотрю, ты увлекся. - А тебе то какая разница, чем я увлекаюсь? - усмехнулся Вовка. - Раньше не замечал такого рвения. - Я же за тебя переживаю, - одноклассница скрестила руки на груди и сверкнула в меня глазами, - Знаешь, иногда вот так пойдешь за такой серой мышкой, обещающей тебе вкусный сыр, а он окажется протухшим, да еще и в мышеловке. - Так отойди, - улыбнулся парень, - а то пропахнешь нашей тухлятиной, твой благоверный целоваться не захочет. Я не удержала смешок. - Да пошел ты, - прошипела Северова и, еще раз бросив на меня ненавидящий взгляд, зацокала своими каблучками дальше. - Не стоило, - поджимаю губы и выбрасываю докуренную сигарету, - она только из-за меня ведь бесится. - Забей, - фыркает одноклассник. - Бесится - перебесится. Мне нужно было готовиться к пробному экзамену. А я бессмысленно листала свою тетрадь по химии. Бережно обводила взглядом каждую букву, написанную учителем, но совершенно не вникала в суть. Он исполосовал своим ровным почерком не один лист, щедро расписывая решения задач. И я чувствовала, будто бы снова, так резко, его мирное дыхание рядом. Пальцы быстро скользящие по бумаге. Ребята, кругом облепившие его стол. - Посмотрите, это сложные задачи, но они будут в экзамене, - спокойно говорил он, вероятно, избегая взгляда только на меня. - Потом перепишите из тетради Ковалевской. Энергично встряхивающая головой Настя из параллельного. От нее пахло такими душными духами, что хотелось открыть окно. Она тоже собиралась сдавать химию и, на самом деле, хорошо ее знала. У моей матери каждый раз начинал дергаться глаз из-за упоминания этой девчонки, так ловко обставляющей меня на очередной олимпиаде. И кто, как не она, была в первых рядах желающих, когда Альбина объявила о дополнительных консультациях по химии перед пробным. Восхитительная идея! Просидеть лишний час напротив Его бессовестного лица. Усиленно делать вид, что меня не волнует. Не задевает. И нужно... Остановиться. Правда ощутить свою злость на него и попытаться не потерять себя в ней. Увидеть опасные крайности, в которые она могла меня бросить. А в них и правда было только разрушение. И больше никакого смысла. Выворачивать себя наизнанку. На радость публике. Тявкать, словно Моська на слона, воображая, что это может как-то воздействовать на него. Но тем лишь показывая, насколько глубоки мои раны. Позорно и унизительно. И, наверное, в какой-то момент я бы даже смогла принять это осознание. Впервые. Без тяжелого и угнетающего меня чувства поддаться своей привычной, былой грусти. Прекратить праведную муку и метания, простить себе все уловки, которые приходили мне в голову, чтобы снова встать на путь иллюзий. Перестать грызть себя за совершенную ошибку, бросить все к чертовой матери. Вернуться к заданной роли, заползти в свою нору, успокоившись, найдя границы своих душевных сил и боли, которую я была способна вынести. Но видеть его изо дня в день. Касаться чертовых ровных строчек на страницах моей тетради. И внутри снова вспыхивает желание. Хотя желание, довольно смутное объяснение тех сил, которые я чувствовала. Но они определенно были, жили во мне. Я ощущала их в каждом своем шаге и в каждом рывке вперед. Дальше. Постоянно сталкиваясь с тем, чего не достает, с тем, что украли, и чувствовала непреодолимую тоску. По нему. А значит можно было продолжать. Закрыть лицо руками, оставив только маленькую щелку для сигареты, и размышлять. Понимать всю отвратность и притягательность. Злиться, но простить. Любить. Ненавидеть. Ощущать аверс и реверс. Все имело одновременно противоположный смысл, и это было единственной возможностью выжить. Потому что мы не прекращали быть слишком близко друг к другу. В очень маленьких помещениях и растянувшихся временных рамках, разделенные моей стихийной истерикой и еще звучащими в ушах хлесткими словами. Не смей. Эгоизмом, позволяющим ему воскрешать обрывки воспоминаний в изредка пересекающихся взглядах, оставляя меня. Мучиться. Маяться. Тлеть. И снова ощущать время. Такую вязкую субстанцию, в которой тонет вся окружающая реальность. Каждое мгновение. Каждая секунда. Вызывая головокружение и тошноту. Томительная рефлексия. Без возможности совершить какое-либо действие. Сидеть перед учителем на первой парте. Иначе не выходит. На эти дурацкие занятия приходит только пять человек. Не так много, чтобы ради них учитель читал целую лекцию, но у Светланы, видимо, совсем не осталось веры в то, что у нас выйдет пристойно сдать этот гребанный пробный экзамен. Глушить желание более детально осмотреть Настю, так сладко болтающую с Денисом. А потом плюнуть и прикрыть каким-нибудь здравым аргументом свое вранье, что мне просто необходимо оценить, насколько вызывающе выглядит ее юбка. Девушка была чуть полновата, но приятные округлости окупали слишком массивные бедра. Очки в изящной оправе и накрашенные пухлые губы. Наверное, она красивая. Хотя черт ее знает! - Так, давайте на сегодня закончим, - учитель захлопнул учебник и бросил его на стол. Мне не нужно было повторять два раза. Я уже несколько минут бережливо сжимала в кармане своих брюк сигарету. Вытащила вчера у Влада и не расставалась с ней весь день. В голову совершенно ненужным образом полезли мысли о том, что парень должен позвонить мне в скором времени, потому что у него закончатся занятия. Сколько же мусора в моей башке. Дни тянулись медленно. Чудовищно медленно. Особенно в моем новообретенном молчании. Мнимом достоинстве, вывешенном вместо флага. Таком нарочито вычурном ожидании, что что-то должно наконец-то измениться. Потому что не оставалось сил вариться на этом медленном огне. Я превращалась в склизкую кашу, что мать варит на завтрак. Это должно закончиться. В тот самый момент, когда некогда улыбчивая девушка аккуратно ступала по снегу. Ко мне. Упивающейся сигаретным дымом за школой. Перед глазами возникло знакомое лицо, на котором губы все так же были накрашены розовой глянцевой помадой. Одноклассница остановилась рядом со мной и, молча привалившись к стене здания, тоже закурила. - Привет, - еле слышно сказала Марьяна, а я ей только кивнула. - С допов по химии? - еще один кивок. - А я с литературы. Галина мозг выносит нещадно. А у вас там как? Заебись у нас. - Так же, - хмыкаю я. - Ваш пробный уже на следующей неделе, - Марьяна стряхнула пепел, легко постучав по тонкой сигаретке своим накрашенным ногтем. - Хорошо, что химик остался, а то была бы совсем беда. - О чем ты? - я нахмурилась. - А ты не слышала, что он собрался уволиться? - одноклассница вскинула бровки и придвинулась ближе, обрадовавшись моему интересу. - Светлана его не отпустила, сказала типа, что только после пробного. Перед проверяющими не хотела выставляться, что у нее учитель сбежал из выпускного класса, - Марьяна тихо засмеялась. - Не знаю, правда, кто химию вести теперь будет. Дениска строгий, конечно, но вроде без крайностей. Провалиться. Вот стою на земле, а следующую секунду чувствую - лечу вниз. И ведь мне казалось, что я была готова. Настроена, словно гитарная струна, в ожидании, когда ее заденут. Но нет. Совсем нет. Нихрена. Даже на секунду я не могла представить, насколько мне будет больно услышать что-то подобное. Я грохнулась в самую бездну. Мышцы живота судорожно сжались. Легкие отказали, будто бы меня ударили в грудь. Выдох. Резко. Блять. Разве это не прекратит мои страдания? Разве я не должна вздохнуть полной грудью? Легче и свободнее. Потому что мы больше не будем дышать одним воздухом. Не будем видеть друг друга, слышать, разговаривать. Меня постепенно вернет в норму, снова отравив сраной философией родителей. Будто бы и не было никакого учителя в моей жизни. Я просто буду ждать это эфемерное светлое будущее. Да? ДА?! Почему, блять, так больно? Ведь между нами не должно остаться ничего. Но кабинет уже сузился до невероятно маленьких размеров. Даже, если учесть, что мы с Вовкой забрались на самую последнюю парту. Отработать блядский урок. Или просто сдохнуть тут от удушения. Пока учитель расхаживает перед доской, рассказывая новую тему десятому классу. А мне хочется выбросить все его задания в окно. Взять за плечи и хорошенько встряхнуть. Ударить. Потому что он виноват в этом. В том, что меня колбасит, как в мясорубке, а я пытаюсь это держать в себе. Я должна держать это внутри, чтобы не показать, насколько мне больно. Насколько глубоко он засел во мне. И я понимаю, что не могу. Не смогу вырвать его. Даже если он пропадет из моей жизни. Даже если мы никогда больше не увидимся. Я не смогу забыть. - Эй, на последней парте, вы чего затихли? - как-то даже весело спрашивает Денис, а потом застывает, споткнувшись о мое выражение лица. Проводит пятерней по волосам и отводит взгляд. - Давайте побыстрей, урок скоро закончится. - Денис Алексеевич, а можно дома доделать? - хмурится Вовка под тихие смешки десятиклассников. - Ну тут правда вообще ничего не понятно. - Потому что уроки не надо прогуливать, Аверин, - вздыхает учитель. - Ладно, забирайте, потом принесете, - он махает рукой. - Идите отсюда, только глаза мне мозолите. Парень тут же подскакивает и, свалив все (и мои тоже) тетради в свою сумку, быстро ретируется из кабинета, подгоняя меня. Наверное, боясь, что учитель может передумать. Но Денис только неопределенно кивает головой нам на прощание. И снова бессонная ночь. А я ведь, кажется, уже стала отвыкать от них. Зимой это переживать намного проще, потому что не видишь, как зачинается рассвет. Когда солнце начинает освещать бренную Землю, уже полагается сидеть за завтраком на кухне. Ковырять кашу в тарелке. Слушать сетования матери на очередную командировку отца. Я зажмурилась, пытаясь представить, что только это и останется в моей жизни, обретя еще более тягостное ощущение. Отвратительно. Настолько, что пришлось сбежать из дома пораньше. Да ты ведь сама хотела этого. Какой-то очень едкий червяк заполз в мою голову и вопил истошным криком. Сама. Хотела, чтобы это все закончилось. Так держи, получай. И какого черта ты не рада? Почему твое сердце колотится, готовое выпрыгнуть на асфальт? Из автобуса. Прямо на проезжую часть. Да плевать, пускай его кто-нибудь переедет. Может быть, мне тогда станет чуть лучше. Ладони противно потеют, хотя в салоне холодно. Ребенок, сидящий напротив, таращит на меня глаза. Наверное, я снова искусала губы до крови. Прекрати их кусать. Заткнись. Замолчи, слышишь? А сердце все стучит. Бешено. Весь день. Отдает в ушах, заглушая рассказ Вовки о грядущих соревнованиях по баскетболу. И приветственное щебетание Марьяны. Она вдруг почему-то снова решила прицепиться ко мне. Только вот меня бьет, колотит, будто бы в лихорадке. Хочется убежать, спрятаться, закрыться, исчезнуть. Заламываю пальцы до хруста и усмехаюсь. На что способен человек, когда понимает, что у него нет другого выбора? Он грызет землю зубами. Ползает на коленях, только бы получить нужное. Бьется в предсмертных конвульсиях, желая глотнуть еще воздуха. Сдирает руки в кровь, решая, что у него есть еще один шанс на спасение. Но у меня нет шанса. Потому что я все еще не могу поступиться. Как сильно бы не ломало мои кости. Не хотелось бы выложить перед ним открыто свою ненависть и все ошметки того самого, первого, трепетного. Собрать все, что накопилось и выплевать в лицо. Вот, смотри. Мне чудовищно больно узнать, что я больше тебя не увижу. Доволен? Переломить самолюбие. Решиться на отчаяние. Блевать тянет. Ведь он знает все это и так, без моих слов и представлений. Потому что такая игра. Такие правила. Нет капитуляции. Есть только этот дьявол. Которому я проиграю тут же, поставив остатки своей гордости на красное. А поэтому просто буду наблюдать, как умрет последний клочок надежды. Или прикончу его собственными руками. - Оля, - я вздрагиваю. Настолько непривычно. Свое собственное имя кажется чужим, произнесенное его голосом, - можно тебя на минуту? Вовка улыбается мне, говоря, что подождет в коридоре. И выходит в толпе одноклассников, оставляя меня один на один. Глаза в глаза. Все с теми же темными. С пытливым блеском. - Ты доделала задания, которые вы забрали домой? - Денис щурится, разглядывая меня. А я не подхожу ближе. Остаюсь на безопасном расстоянии. Две парты. - Нет, - хриплю. Прочищаю горло. - Еще нет. - Поторопись, - он встает, - Альбина уже, честно говоря, достала меня, - обходит свой стол, - с этим вашим прогулом, - присаживается на край парты. - Надо показать ей хоть что-нибудь. - Хорошо, - гну улыбку. - Нужно все грешки прикрыть перед уходом? Не хотела. Само вырвалось. Так цинично, чтобы попытаться себя пощадить. Мужчина усмехается. Отводит взгляд. Блуждает им по стенам, кажется, целую вечность. Молчит, будто бы собираясь с мыслями. Подбирает слова. - И самый большой прикрываю самим уходом, - произносит наконец-то, все-таки цепляя ехидство. Сука. Ты для этого меня позвал? Снова становится трудно дышать. Потому что вот он. Прямо передо мной. Руку протяни и коснись. Здесь, но все равно так далеко. За этими блядскими словами и ужимками. Очередной тишиной. Еще одним взглядом в пространство. Бесит. Как же бесит. Даже сейчас. Все еще. Просто скажи. Нам уже нечего беречь. - Очень лестно, - сквозь зубы. - Если это все, то можно я пойду? У меня дела. - В курилке? - снова улыбка. - Не твое дело, - тут же обрываю ее. - Уроки закончились. А значит ты не учитель сейчас, так что остынь. Оля, что же ты делаешь? - Прекрати, - отлепляется от парты и делает шаг ко мне. - Давай спокойно поговорим? - Нам больше не о чем разговаривать, - чувствую, что начинаю заводиться. - Нам больше не нужно разговаривать Взгляд учителя замирает на моем лице. Погибает. Мутнеет. Черт бы тебя побрал так на меня смотреть сейчас. Не смей. Пожалуйста, прекрати. - Мне жаль, - твердо. Может быть, даже с искренним сожалением, но оно слишком мало, чтобы разглядеть через эту муть. Непонятную. Вязкую. Затягивающую. - Это извинение? - выскабливаю из себя слова. - Я не умею извиняться. - Мне все равно оно не нужно. - Послушай... - Не буду, - я выставляю руку вперед, хотя он и не собирался подходить. - Не надо. Все в порядке. Я в порядке. - Правда? Знает, что пиздеж. - Да, - киваю, словно китайский болванчик. Несколько раз. Для пущей убедительности. - Просто убирайся. Разрывающее мозги молчание. - Хорошо, - он опускает взгляд. Хорошо. Х о р о ш о. Поджимаю губы и направляюсь к двери. Хлопаю посильнее. Погромче. И меня тут же душит рыдание. Настолько сильное, что в первую минуту кажется, будто бы правда, физически во мне что-то сломалось. Сгибаюсь пополам и тихо всхлипываю. Ведь это все. Финальная ленточка. Я забыла. Напрочь из головы вылетело, что в конце коридора меня ждал Вовка. Мне было наплевать, как громко он крикнул мое имя и помчался, отстукивая своими кроссовками по полу, ко мне. Я не хотела думать о том, что через хлипкую дверь это все слышал Он. Негнущиеся ноги несли меня куда-то, глаза не разбирали дороги. Слезы позорно катились по щекам. Блять, я так давно не плакала. Ладонь стирала одну влажную дорожку, а за ней уже появлялась вторая. Третья. Четвертая. Насрать. Я ввалилась в женский туалет и зарыдала в голос. Захлебавалась слезами и соплями. Как же унизительно. А потом стало еще хуже, когда передо мной появилось лицо Вовки. Он схватил меня за плечи. Огромные глаза искали мои. - Оля! - парень встряхнул меня. - Оля, что случилось? Что он тебе сказал? - Ничего, - сквозь рыдания. Ничего - Олька, тише, - я почувствовала, как мой лоб утыкается в мягкую ткань рубашки на плече одноклассника. - Расскажи, что произошло? - Ничего, - я повторяла, как умалишенная. Наверное, со стороны это выглядело будто бы я чокнулась в край, и мне вдруг стало от этого смешно. - Все нормально, - не переставала твердить я сквозь слезы. - Ладно, ладно, - Вовка обнимал меня, и это совсем не казалось странным. - Не плачь. Он гладил меня по спине, призывая успокоиться, но от этого истерика только набирала обороты. Дверь резко открылась и перед нами появились два удивленных глаза. - Эй, вы чего тут? - Вика встала перед нами, как вкопанная. - Свали нахуй! - огрызнулся на нее парень. - Аверин, это женский туалет, - пропищала девчонка. - Вика, съебись отсюда, - он отпустил меня и быстро вытолкал одноклассницу, захлопнув дверь перед ее носом. - Идиоты! И послышались удаляющиеся шаги.