Хризалида

Мультик про муми-троллей крутили с рассвета: Снусмумрик носил смешную шляпу, а малышка Мю раздражала своим вымышленным присутствием. Фрэнк всегда мечтал об этой забавной шляпе. Но Снусмумрику повезло больше. Забавно, ну. Ага, смешно. Фрэнк получал на праздники пластилин или пазлы в три тысячи деталей. Это даже не ёбаный конструктор лего. Наверное, родители хотели слепить из него послушного мальчика, а не эмо-тупицу с любовью к вегетарианству, муми-троллям и группе the smiths. Ещё он вдыхал все ароматические свечки в магазине хозтоваров, обожал макароны с сыром, ценил дурацкие фотографии и грел вещи на батареях, если попадал под дождь или снегопад. Никакой заинтересованности наукой. Никаких шахмат и пазлов. рэй торо, 06:58 чувак, подари мне шапку и мозги, я заболел рэй торо, 07:00 спишь? рэй торо, 07:03 эй, дебил, если я узнаю, что ты прямо сейчас жрёшь не овсяную кашу из термоса, который я тебе подарил, тебе конец рэй торо, 07:04 и если ты смотришь мультики про белых бегемотов, я сломаю твой телик фрэнк айеро, 07:05 он хотел стать собирателем жемчуга... фрэнк айеро, 07:05 грустно, пиздец. выздоравливай фрэнк айеро, 07:06 идиот Две незажжённые спички лежали в папиной пепельнице. Фрэнк решил не рисковать, вытащил зажигалку из-под диванного матраца и вывалился на улицу. Опять в одной олимпийке, опять босиком. Он залез на крепкие перила крыльца и запрыгнул на стиральную машину, которая покоилась в саду сломанным хламом. Жаль, стиралку не починили. Фрэнк похлопал её бок, где догнивала наклейка в форме зверюшки, и закурил. Никакого уважения к природе. Ничего не имело значения, пока Фрэнк курил. Торо — удивительно, вау! — оказался прав. Фрэнк всё утро потратил на троллей цвета молочных зубов. Нужно будет накупить чипсов, сухофруктов и капли для носа (чтобы залить ими всё лицо), а потом завалиться в инопланетное логово Торо и не выходить оттуда до заката. Прохладно. Морозный воздух кусал ладони, поэтому Фрэнк потушил сигарету и выбросил окурок в трубу. Там не найдут. Сегодня суббота. А по выходным Фрэнк забывал расчёсывать волосы и вёл себя как сумасшедший ребёнок, которого всё равно никогда не полюбят. В субботу он воровал тофу по скидке. В воскресенье — фруктовые стаканчики по акции. Босые ступни липли к линолеуму, когда Фрэнк шёл в свою комнату. Среди фломастеров и карандашей пастельных цветов, заточенных канцелярским ножом, он отыскал плеер с наушниками. Затем переоделся в одежду для улицы. Напялил носки (там изображены могильные крестики и овечки). Покрутился возле зеркала и вышвырнул себя в заснеженный декабрь. До магазина с дисками, пластинками и безделушками он шёл под ветер, что соскребал кожу с лица. Фрэнку, в общем-то, нравилось. Не мамины руки, но тоже неплохо. Сырно-жёлтый синяк стал насыщеннее, чем это было раньше. Хоть Фрэнк и мёрз хуже бродячего пса, ныть он не собирался. Некому. Доставать мобильный и скакать по воспалённому мозгу Торо — идея ну так себе, а остальные перцы, с которыми он общался, спали. Раннее утро. Холодное, грязное. Беспокойное. Фрэнк стянул наушники и шапку, прежде чем войти. Пахло сырой землёй; это значило, что работники недавно поливали горшки со всякими полудохлыми растениями. — Полный улёт! Я в восторге! — Восемь долларов. — Да-да, Иисусе, забирай! — Приходите ещё. Мимо Фрэнка пролетела Джамия — обычно молчаливая и экстремально тихая, — и скрылась за дверью с каким-то диском. Фрэнк помнил эту девочку только по широкой улыбке, имени и некоторым слухам. Может, она купила дешёвое порно. Фрэнк не знал. Они почти не общались, так, иногда сидели вместе на английском и залипали в её журнал о мистике и соционике. — Чего это она так? — спросил Фрэнк, старательно делая вид честного подростка, заинтересованного в эмоциях других. — А, девочка? — махнул продавец (Роберт по бейджу). — Просто успела купить последний диск tokio hotel. Этот парень, ну, солист с гигантской причёской, сейчас популярен, хотя как по мне – обычный пидор. Фрэнк картинно улыбнулся. Он стащил коробку конфет с супергеройским логотипом, ручки, диск многочисленных выпусков Скуби-Ду, пачку фруктовой мамбы и два магнитика, валявшихся на кассе. А взамен купил целую упаковку арахиса за два бакса. Два! Сегодня Фрэнк что-то разошёлся, нужно будет компенсировать это битьём мусорных баков или чем-то типа того. — Приходите ещё. — Спасибо, чел! Бонусом хотелось добавить: «Уж я-то приду, пидор вонючий, не беспокойся». Фрэнк снова начал мёрзнуть. Хреново. В супермаркете, где работала милая женщина с тонко выщипанными бровями, он закупился под завязку сладко-солёной прелестью. До Торо он едва ли не бежал. Пасть затапливалась слюной, стоило Фрэнку подумать о чипсах со вкусом чили. Окно Торо было украшено гирляндой из стеклянных шариков. Фрэнк поднял камешек, замахнулся и, прищурившись, бросился им в оконную раму. В яблочко! Торо ненавидел подобные дурацкие выходки, поэтому Фрэнк взялся за второй камень и повторил бросок. Чёрт, промахнулся. Ещё раз. Он бесился и лупил по раме до тех пор, пока не увидел русый ворох кудрей. Торо оттянул медицинскую маску и показал Фрэнку средний палец. — И я по тебе скучал! — Иди через чёрный выход, Призрак спит около порога. Мне лень его держать, чтобы он не сожрал тебя. — Меня и наши чипсы, вообще-то. Ну подержи Призрака, а, Рэй. Если не ради своего лучшего друга, так сделай это ради последней радости в жизни – колы и чипсов. Почему ты его не дрессируешь? Торо лишь махнул рукой и скрылся за занавесками. Фрэнк чихнул. До вечера они рубились в приставку и лопали сахарную дрянь. В комнате Торо было убрано, светло и приятно. А ещё иногда казалось, что у него валялись все вещи мира — попросишь любую, и Торо даст тебе её в обмен на нечто безумное или космическое. У него буквально было всё. Однажды Фрэнк сломал рогатку и получил идентичную, затем у Боба порвался пиджак, и Торо достал из-под кровати целый швейный набор. Запасливый, как бурундук. Потому что Торо легендарно хороший, а Фрэнк воровал дешёвые вещи и хранил в тайниках травку и таблетки. — В понедельник тебя не ждать? — Ты же знаешь мою маму, — вяло ответил Торо. — Я, наверное, всю неделю буду пить индийский чай и греться сотнями грелок, которые моя мама одолжит у твоей. — Звучит мерзко. — Поэтому спрячь их все. Или поболей со мной. — Чтобы я с ума сошёл дома? Моя мама заставит меня пить чай с ромашкой как минимум месяц, так что нет, я пас. У тебя хоть есть сестра, которая варит обалденный суп с буковками из моркови и картофеля. — Намёк понял. Смеркалось рано. Фрэнк доел томатный суп, заботливо разогретый Торо, и откинулся на вычищенный от крошек ковёр. Засопел, заламывая руки за голову. Спросил: — Как тебе на вид Джерард Уэй? — Мы же обсуждали – неплохой, вроде. У него классные ботинки. И лейкемия, наверное. — И он странно пахнет. — Ну, эм, не знаю. Я сидел далеко. — Очень странно пахнет. — Фрэнк, мы проехались по нему сразу, как прозвенел звонок на перемену. Я понял, что он странно разговаривает, выглядит и пахнет. — Он сказал, что меня бьют в солнечное сплетение, поэтому мне холодно, — Фрэнка лихорадило мыслями об этих словах. — Что он мог иметь в виду? Что мне нахрен перебили всю грудину? Я умру, Рэй? В челюсть прилетел джойстик. Фрэнк рассеянно потёр пластырь на подбородке, кинул в ответ чужую нокиа. Торо отбил мобильный и бросил на Фрэнка немного злобный взгляд. Фрэнк нахмурился: — Ты чего бросаешься? — Думаю, это просто метафора, — буркнул Торо, завис на секунду. — Или сравнение. Блин. Ты понял, короче. Но я знаю, что тебе холодно, потому что ты уже с детства болеешь всем, чем только может заразиться человек. Привык морозиться от любого ветерка. Они немного помолчали, слушая гул телевизора. — Ладно, давай сейчас серьёзно, — глухо пробормотал Торо. — Он реально так сказал? Про манговое мороженое и холод. Или выдумываешь? — Реально! И мороженое было клюквенным или брусничным, не помню. — Н-да. Не парься, чувак. В следующий раз будь, ну, осторожнее. Мало ли. Слушай, моя мама скоро придёт с работы. Не хочу, чтобы она звонила твоей и просила напичкать тебя лекарствами для профилактики. — Намёк понял. Они попрощались секретной техникой — три удара кулаками, два хлопка ладонями, танец костяшками, — и Фрэнк свалил через окно. Сумерки загустели. Снежинки скрипели под подошвами, звук немножко раздражал. Фрэнк спрятал руки в тёплые карманы пуховика, проскочил мимо ужасающей аллеи, побродил под звёздами. Снег шёл, но как-то тухло. Тот мерзкий факт, что утром он наверняка растает, выбешивал. И расстраивал. Фрэнк думал над тем, чтобы забросать чей-нибудь дом снежками. По-видимому, придётся браться за яйца или бомбочки. Это скучно и обидно. Засахаренный полумесяц тускнел на небе, как в лиловой банке из-под варенья. Красиво. Фрэнк забыл достать наушники, а ему срочно нужно было послушать нечто меланхоличное, напоминавшее скорбь и Джерарда. Он не знал — почему. Просто так надо. Ему хотелось. Очень. Обшарпанный плеер, впихнутый в недра рюкзака, колол спину. Фрэнк стал тянуться рукой назад, к кармашкам, когда услышал женский писк. До жути неприятный и... страшный. Он замер, переставая дёргать собачку молнии, прислушиваясь. — П-помогите... Фрэнк промолчал — иллюзорная косточка пережала глотку. Чёрт, Фрэнк моментально забыл, как делается дыхательная гимнастика. Паршиво. Мама бы разочаровалась. — О, господи, Фрэнки? Помоги... Улица не была освещена, а впереди ржавела детская площадка. Скрипящие качели, колёса, утыканные палками и шприцами, винные и пивные пятна на турниках, надписи. Жесть, словом. Фрэнк огляделся, хотя его коленки прошибла тряска. Страх щупал, перебирал его нервы, словно чётки падре. Чудовищный ужас копался в кишках и горле, и Фрэнк неслышно стал шагать вперёд, на площадку. Его назвали по имени. Его видели. На него смотрели прямо сейчас и просили о помощи. Фрэнк боялся увидеть какую-нибудь маленькую девочку с задранной юбкой и перебитыми ногами, но реальность оказалась гораздо прозаичнее и наглее. — Фрэнки... — тяжко пискнул тот же голос. Там, под яблоневым деревом — около контейнера с мусором и граффити лохматого оборотня, — лежала старшеклассница, задиравшая Фрэнка в школе. Светловолосая, похожая на эльфа. Она называла его крысой и просила бить жёстче, сильнее. Она была миленькой на вид. Она лежала в крови, кусках одежды и плоти. Живот был разорван, волосы намокли, а из шрамов сочилось всё, что только могло выливаться из тела. Её недавно вырвало. Вывернутая наизнанку, когда-то она хлестала Фрэнка скакалкой, трахалась, называла всех подряд ёбаными лузерами и смеялась. — Фрэнки? Фрэнк окостенел. — Фрэнки. Фрэнк зажал меж зубов крик. И, ей богу, его челюсть едва не хрустнула — так сильно он пытался не орать. Старшеклассница умерла, и по имени его звал кто-то другой. Кто-то очень страшный. Имя сочилось, капало с чьего-то языка: — Фрэнки, Фрэнки, Фрэнки. Перед глазами горели электрические звёзды и искорки, а на горло нажимала тошнота. Фрэнк стал пятиться назад. Блядь, он не хотел умирать. Он хотел послушать что-то тоскливое и подумать о том, что наговорит Джерарду на уроке биологии. Ублюдство. Это даже не ужастик, потому что фонари не мигали (их отключали для экономии баксов). В ушах яростно застрекотала кровь, когда перед лицом Фрэнка клинышком вытянулась фигура — как журавль. Как долбаный журавль! Этот «кто-то» носил жёлтый дождевик, пренебрегая декабрём, и источал запах горячей крови. Этот «кто-то» расплывался, будто лил в глаза воду и мыльный раствор. Фрэнк тупо ослеп. Этот «кто-то» сказал серьёзно и чуточку болезненно: — Уходи. А когда Фрэнк не двинулся с места, стал лаять и выхаркивать звериное: — Беги! Беги! Беги, Фрэнки! Я разорву тебя, если не уйдёшь, пожалуйста! Молись, чтобы я тебя не догнал, и не смей звать кого-либо на помощь! Возвращайся домой! Половину слов смазывали животные нотки, как если бы по ту сторону чьего-то желудка визжали волки, а клыки были склеены кровавой жвачкой. Но убийца в журавлино-жёлтом дождевике остался позади, когда Фрэнк, задыхаясь, теряя из рюкзака энергетик и ломоть мира, рвался домой. Его лёгкие созданы для курения сигарет и травы, а не для бега. Он не сразу понял, что рыдает. Сразу — что его вот-вот стошнит от вида кровоточащей натуры старшеклассницы. В черепе скрёбся голос, вбивавший в мозг гвозди, пока Фрэнк искал путь домой. Подгнившая рожа искажалась перед глазами и выблёвывала его имя. Фрэнк чётко запомнил две вещи: дождевик и насыщенный взгляд. Тоже жёлтый, как папины спички, но уже зажжённые. Монстрообразное нечто разорвало девочку. И наверняка доедало её прямо сейчас. Влетев в спальню, Фрэнк запер все замки, задёрнул шторы, погасил люстру. Оставил лишь ночник, горевший около плинтуса. Свернулся на кудрявом паласе, врастая в него, превращаясь в пыль. Боже, помоги всем детям, которые забывали от ужаса хотя бы дышать. Фрэнк жмурился, давился, пытался отречься от происходящего. А реальность брала в руки вилку и вгоняла её в пасть, затопленную слюной, — жри. Принимай меня, суку такую. Полностью, без остатка. Жри. И Фрэнк сжирал, не смел выплёвывать. И протяжно выл. По выходным Фрэнк забывал расчёсывать волосы и вёл себя как сумасшедший ребёнок, которого всё равно никогда не полюбят. А он всё равно любил мир, вываленный из рюкзака, но теперь судорожно его боялся. Больше, чем когда-либо. Больше, чем папину озлобленность, пришельцев или сдохшего котёнка в коробке из-под кроссовок. Но не больше, чем «беги, Фрэнки». А мир продолжал быть облепиховым морсом с примесью цитрусового парфюма, и по телевизору вновь начали крутить мультик про муми-троллей.