«ну чего ты такой хороший как грудка у снегиря как ромашковый чай как подарки на рождество как чудо под самым носом». дзёси икита
Всю ночь Фрэнк слушал что-то из 豆屋. Оно помогало плавно выворачиваться наизнанку. Думай о хорошем. Думай о дружбе, виноградной жвачке и маме. Сегодня воскресенье. День, когда всем людям снова стукало по шесть лет и не существовало никаких проблем. А Фрэнк был травмирован. Ему хотелось вытошнить из себя всё, абсолютно, до капли. Потому что его страх, холодный и сухой, пробирался внутрь каждой отдельной крупицы тела. Вокруг остывала безысходность и переворачивалась — будто панкейк на сковороде, — неотвратимость происходящего. Что-то менялось. Назад дороги не было, а впереди ничего не видно. Фрэнку придётся двигаться дальше, зажмурившись, стиснув кулаки и зубы. Придётся искать гармонию в совершенно обыденных мелочах, чтобы не свихнуться. Он не был готов. Он испугался. До усрачки. Фрэнк — ребёнок кошмаров, который так и не смог до конца победить монстров. Сломанные мечты, сломанные зубы (два скола на одном клыке). Ветер выламывал форточку. Снег растаял рано утром, где-то в 5 a.m. Нужно достать синий пуховик: он был полегче, почти как ветровка, казался бездонным и глянцевым. Фрэнк целую ночь убил на что-то из 豆屋, на ежевичные свечки и на убеждение собственной натуры в том, что ему померещилось. Всего лишь фантазия. Абсурд, инопланетная ложь. Ему показалось чьё-то убийство. И чьё-то лицо, похожее на тихвинскую иконку богоматери. И голос, беспрепятственно выплёвывающий его имя, лающий, приказывающий бежать. Но потом на его дурацкую голову капали детали, которые Фрэнк не способен был выдумать сам (вместо литературной прозы он выбирал комиксы по семь баксов за штуку). Стильная куртка, обильно облитая кровью. Писклявый хрип. Дождевик — очень, блин, жёлтый, — посреди декабря. Зверь с тыквенно-банановыми глазами и серьёзным: «Уходи, беги, молись». Фрэнк не мог выдумать подобное. Просто не сумел бы, ведь он тупица Фрэнки Айеро. Ночью он позвонил Торо. У того на рингтоне стояло пение канареек, и это чудо, если Торо слышал его. Фрэнку не повезло. Наверное, Торо пережрал сухофруктов и чипсов со вкусом чили. От острого или солёного у него всегда подскакивала температура, и он крепко спал в мимолётной горячке. Кудрявый медведь, ну. Фрэнк простоял около окна с битой наперевес часа три, думая о своём потенциальном спасителе, Рэе Торо, и порываясь выскочить и добежать до его комнаты. Вместе они бы переждали бурю. Вместе не так страшно. Но ёбаный Торо спал с градусником, а Фрэнк маялся от ужаса. Его не по-детски лихорадило. Фрэнк перебирал разношёрстные варианты и исходы: вот он взял обломок трубы, засадил его в сердце монстра; вот монстр таскал его за глотку по всей площадке; вот они оба погибли, сражаясь за право добить старшеклассницу. Фрэнк нередко хотел её смерти. Боже, врать бессмысленно: каждый второй мечтал задушить её электрическим проводом. Фрэнк не раз представлял, как цепляется за рожу этой девчонки, жуёт, глотает паршивое мясо. И она — пуф. Исчезает. Она принадлежала бы ему, как только (а это непременно должно было произойти) он бы её сожрал. Она бы исчезла. И всё наладилось. Всем было плевать на неё, а Фрэнк бы просто насытился и подкормил зверя, спящего в его желудке. Спасибо, маэстро Фрэнк-ликан. В самых крошечных мечтах он был оборотнем на мощных лапах, с гигантской пастью. Грёзы, где он не крыса из «папье-маше», которую хлестали скакалкой по ушам. Где котёнка не разнесло всмятку под стопой папы. Где существовали лунные брызги и веснушки от солнца. Фрэнк, в общем, пытался отвлечься. Он долго слушал что-то из 豆屋, листал книгу, лежавшую в руках вверх тормашками, и стоял около окна с бейсбольной битой. До самого утра держал глаза открытыми. Затем набрался смелости и спустился вниз, к домашнему телефону. Пластырь на щеке облизывала заря. Фрэнк пошире распахнул занавески. Он бы посадил утро себе на голову, чтобы никогда его не отпускать. Фрэнк был жгучим любителем ужастиков и кладбищ, но после вида выпотрошенного тела весь его энтузиазм значительно слетел. Может, до уровня плинтуса. Может, чуточку выше, почти у ночника. Фрэнк вскарабкался на кухонную тумбу и приложил трубку к уху. — Алло? — Привет, мам. На том конце провода облегчённо выдохнули. — Привет, детка. Всё в порядке? — У тебя дополнительная смена? — Да-а, — Линда, его мама, прокашлялась, прежде чем пробормотать: — Директор поставил корзинку с небольшими, но бесплатными пачками порошка. Это тестеры какие-то, не знаю. Вот люди и налетели на прачечную. Я звонила, но ты не брал трубку. — Я был у Рэя. — Здорово! Как поживает наш любитель говорящей пшеницы и шампуней для волос? Фрэнк тихо рассмеялся. Мама всегда могла поднять ему настроение своими чудаковатыми высказываниями. Он её не заслуживал, потому что в ту же секунду начал лгать: — С ним всё хорошо. Правда. Не считая медицинской маски, горячего лба и плохой игры в mortal kombat. — Я испачкал футболку, — вчера он пролил на неё немного томатного супа, — мне снять её? Или ты не придёшь сегодня? — Снять? Человечество не готово к этому подвигу. — Мам, — кисло скривился Фрэнк. — Бросай ко всему грязному белью, конечно, Фрэнк. Иногда ты хуже ребёнка! Я стащу эти тестеры, они вкусно пахнут ванилью. А во вторник мы устроим день бешеной стирки. — Классно, — заулыбался он. Линда была потрясающей женщиной и отвратительной мамой. Она запросто могла не вспоминать о Фрэнке несколько — несколько! — дней и заставлять его колоть антибиотики из-за одного только чиха. Может, дело в том, что в детстве он едва не умер от мононуклеоза. Он мишень для всяких вирусов. Но с Линдой ему весело. Однажды она избила стиральную машину, когда та сжевала её дорогую малиновую кофточку. Мама вообще не шибко… добрая. Она тяжело дышала, называя стиралку красотка-апокалипсис, пока лупила по ней бейсбольной битой. А сверху приправляла яростными ударами ногой. У мамы были достаточно злые руки, стройные икры и мальчишеские бёдра. — Ты поел? — В холодильнике только наггетсы. — Ну, извини, моя тонкая вегетарианская душа, я торопилась, — она помолчала, размышляя о чём-то. — В морозилке есть брокколи и пачка моркови. А вообще под копилкой лежит несколько долларов. Возьми, сходите с Рэем в какое-нибудь молодёжное кафе. — Ладно, — радостно согласился Фрэнк. — Целую, детка. И если ты сейчас сидишь своим маленьким задом на кухонной тумбе, во вторник будешь стираться вместе с носками. Фрэнк не успел ответить, мгновенно соскочив на линолеум, но мама уже отключилась. Он грустно уставился на телефон. — Я люблю тебя, мам. Очень. Положил светло-розовую трубку обратно и побежал наверх. Достал из гардероба пуховик, джинсы, плеер «сони уокмэн», новые пластыри. Под копилкой нашёл деньги. Сложил всю роскошь около кровати, свернулся котёнком на простынях и заснул.***
Фишка в чём: Фрэнк — не аутсайдер. Он выбрал самых отстойных друзей, которые ходили по притонам и забывали делать домашку. Но его всё устраивало. В плечо врезался кто-то очень бойкий и жутко пахнущий креозотом. Схватился за шею Фрэнка, принялся вкручивать кулак в макушку и прыскать смехом в лицо. — Пит, отвали. Пит. Пит! Ты же ёбаный шкаф, ты мне щас шею свернёшь! — Братишка, а давно ты причёску сменил? Фрэнк для вида повырывался из лап Пита Вентца, но всё-таки позволил стянуть с себя наушники и вытащить плеер из рюкзака. На всякий случай нахмурился. — Как долго ты не появлялся в школе? Чёрт возьми, Пит, я даже вспомнить не могу, когда видел тебя в последний раз. Пит подмигнул. Вот же дрянь. Он раза три перемешал плейлист, слушая песни по пару секунд и переключая дальше. — Улёт! Я думал, что ты слушаешь только всякое дерьмо для рокеров. Прости, — без жалости хмыкнул Пит, выдернул из уха наушник, передал «сони уокмэн» обратно. — Э, короче, я тут вряд ли задержусь. Отец сейчас пасёт меня после убийства Алисии, так что мне нужно вовремя приходить и вовремя уходить из этого тухляка. Но он шериф, ему не до своего ребёнка. Скоро угомонится. Только не плачь, братишка. Если понадоблюсь — свистни. Там, кстати, уже фотку этой девушки в рамочку впихнули. Оперативные ребята. — Опять пропадёшь? — проворчал Фрэнк. — С тобой я могу быть всегда на связи, киска. — Фу, — скорчился он. — Стараюсь держать планку и верить в себя. Ну, пока! У меня история, а я уже забыл, где этот ебучий кабинет. — Там, где ты в последний раз получил по роже. — Пасибо, — с искренним весельем ответил Пит и свалил в сторону питьевого фонтанчика. Фрэнк поёжился. На нём были рубашка и лохматый свитер, а он продолжал мёрзнуть. Если мама прочухает, то он с пинка отправится к Рэю Торо за индийским чаем и коробкой таблеток. Фрэнк скрестил руки, чтобы стало чуть теплее. Потащился за учебниками. Вот оно. Мракобесие во всей красе: алтарь. Старшеклассницу звали Алисия Уэйлетт — она была принцессой школы, спортивных игр и каждой тусовки Беллвиля. Её шкафчик уже умудрились испортить украшениями. Цветы, свечки, пара плевков, цветные ленты. Весь этот мусор гнил как раз напротив шкафчика Фрэнка. Кошмар. Приходилось не смотреть на фотографию Алисии, чтобы сдержать тошноту. Её настоящие подружки не пришли в школу, а искусственные плакали около своеобразного алтаря. Одна даже потеряла сознание. Фрэнку было максимально не по себе. Запихав учебники в рюкзак, он скрипнул зубами и развернулся к шкафчику Алисии. — Ты этого не заслужила, — сказал он, — но я бы никогда не протянул тебе руку. Свечки блеснули в её бумажных глазах. Не ежевичные, а самые дорогие, из ikea. Фрэнк бросил мимолётный взгляд на эльфийское лицо и ушёл. Его не беспокоила смерть Алисии. Его волновал тот, кто её насмерть сгрыз. В классе было непривычно тихо. Фрэнк аж почувствовал себя гиперактивным весельчаком, потому что дети, эти злобные ублюдки без малейшего самоконтроля, реально скорбели по Алисии Уэйлетт. Или боялись. Фрэнк сел за парту, вывалил карандаш и неаккуратный конспект по биологии. До звонка десять минут. Фрэнка тошнило от плеера, еды и траура из-за Алисии, поэтому он уставился в окно. Дети вокруг шёпотом разговаривали о выпотрошенных оленях, когда Фрэнк боком ощутил чьё-то тепло. Вязкое и приятное, как сургу́ч на конверте. Фрэнк любил бананы. Они жёлтые и сладкие. И от этого тепла почему-то сладко пахло: сахаром, химией и зубной пастой с белыми звёздочками. Никакой кислятины и гнили. Фрэнк не сразу понял, что рядом действительно находился Джерард Уэй. Тот чуть горбился, пока доставал тетрадь на кольцах, жевал внутреннюю сторону щеки и поблёскивал чудовищной бледностью. Под скулой висел пластырь с собачками. Такой же, как у Фрэнка. — Привет, — несмело сказал Фрэнк. Джерард чуть помедлил, прежде чем перевести на него взгляд. И — помоги им всем боже, — он смотрел прямиком из бесконечного мира меланхолии. Фрэнк не смог оторваться. — Привет? — повторил он. — Я слышу. Привет, Фрэнк. Затем Джерард покачался на стуле и как-то мрачно добавил: — Не смотри на меня. — Почему? — Ты разглядываешь. До убийства Алисии он успел отрепетировать варианты диалога и своё выражение лица. И всё же разговор с Джерардом — карусель. Как бы кого-нибудь случайно не вырвало. Заторможенный Джерард Уэй оказался ребёнком кошмаров, сладостей и сакральной бессмыслицы. Иконка. В том же свитере, который теперь был пропитан только детскими духами. С разлохмаченными волосами, аккуратно убранными за уши. И с трагедией в глазах, раздутой до неузнаваемости. — Всё в порядке? — осторожно начал Фрэнк. Джерард дёрнулся. Затем пошуршал сумкой и спокойно надел солнцезащитные очки. — О, — удивился Фрэнк. — И нахрена ты так сделал? Джерард сглотнул, промолчал. Он не выглядел раздражённым. Он просто игнорировал. Вот же надменный мудак! Фрэнк туповато пробормотал: — Эм, выглядишь лучше, чем в прошлый раз. Ну, в смысле, сейчас кажешься свежее, что ли. И в наступившей между ними тишине Фрэнк царапал мочку уха и говорил: «Ты — тупица!» Джерард стянул очки и уставился перед собой. Он выглядел пиздецки недружелюбно. Или просто никак. Тянул нитки на рукаве шерстяного свитера, думал о чём-то. Затем встал, скрипнув ботинками, и направился к выходу из класса за минуту до звонка на урок. Вот так просто: мигом, бросив вещи, оставив растерянного Фрэнка. Фрэнк махом сгрёб их общие конспекты в рюкзак и пошёл вслед за Джерардом, догнал его около алтаря Алисии. Оба уставились на её фотографию. Обоим было плевать. — Я хотел отдать… это, ну… — Чего тебе, Фрэнк? — А знаешь что: пошёл ты! Если не хочешь разговаривать, то просто скажи, а не заёбывай меня, ясно? Он размахивал руками, пока нитки свитера скрипели на боках. А запах от одежды Джерарда кусал нос: цитрус и несчастливое детство. Фрэнк разозлился и решил сбежать из школы в одиночестве, ему не привыкать. Он пытался. Реально пытался подружиться, старался не быть вспыльчивым и злобным. Он достал чужую тетрадь под апатичный взгляд Джерарда, с размаху бросил её к ботинкам, прямо к свечкам из ikea. Диск Скуби-Ду следом вывалился из рюкзака. И только тогда Джерард Уэй, этот мудак, отвергающий дружбу, очнулся. Зажмурился, потом моргнул. Будто бы понял, чего от него хотели. Будто вспомнил пятничную мантру. Он наклонился и быстро поднял коробочку с кошмарными выпусками Скуби-Ду, задержал дыхание, погладил красочную обложку. — Чёрт. Это правда мне? Для меня? Мне? Пришлось коряво выцедить: — Забирай и уходи. Джерард расчесал ягодный синяк — тот выглядывал из-под месива, скрытого пластырем, — и выкашлял вместе с грустной улыбкой: — Так ты правда хочешь дружить? — Ещё скажи, что не получится, всё такое. — Я, в общем, не знаю. Может, получится. А может, я хочу тебя съесть. — Тогда ты придурок. Я противный. — Ты вегетарианец? Ешь по утрам фрукты и овсянку? Классно. Это правда, что у таких, как ты, мозг превращается в тыквенную кашу? — Ага. — Жаль. Ты, наверное, неплохой человек, а я тебя обязательно испорчу. Ненароком. Фрэнк убийственно посмотрел в его лицо. В некоторых местах мигали синяки: ежевичные, брусничные, облепиховые. Разные оттенки. Они явно болели и были плохо скрыты волосами и пластырями. — Скажи, — хрипнул Джерард так, как если бы его глотка была заражена и почти полностью сгнила, — что ты думаешь об убийстве Алисии, мать её, Уэйлетт? — Она ёбаный лузер, раз умерла в нескольких метрах от дома. Но я не… рад. Джерард оскалился (это нужно распечатать и вклеить в бумажник для улыбки). — Лжец. — Ладно. Мне, типа, плевать на неё. Серьёзно, что она есть, что её нет — без разницы. — Звучит лучше. Ты не обязан радоваться или рыдать, если кто-то умирает. Уж я-то понял это. — Мир — та ещё пытка. Джерард рассмеялся, и это прозвенело, как дельфинообразная подвеска: — У мира примитивный юмор. Так что, эй, мир! Слышишь? Иди нахуй! Нахуй! С тебя сырные сэндвичи и готовая домашка, или ты будешь висеть трусами на вешалке первые три урока! Фрэнк в панике осмотрелся. Он надеялся свалить из школы без лишних проблем. — Ты чего творишь? — Договариваюсь с миром, — Джерард вновь вытащил солнцезащитные очки. — Я украл их у местного диджея, между прочим. О, ещё стащил ванильный пудинг. Тебе нравится ванильный пудинг, Фрэнк? — Больше шоколадный. Джерард театрально закатил глаза. — То, что въёбывает тебя сегодня, нравилось мне ещё в утробе матери. С этими словами он надел очки на голову и сверкнул клыками: — Раз уж мы оба здесь — сбежим? Нет-нет, стой, скажи мне свой номер телефона. Фрэнк стоял напротив сосредоточенного Джерарда, ощущая, как в его щёку стреляли бумажные глаза Алисии. Может, завтра его собьёт автобус. Может, завтра его загрызут собаки или тот самый монстр в жёлтом дождевике. Поэтому Фрэнк заранее понимал, что Джерард спросит по сотовому, и уже знал свой ответ. Джерард, отвернувшись, затараторил в динамик: — Давай сбежим подальше от смерти и всеобщего траура, будем дружить и смотреть самые страшные выпуски Скуби-Ду. Оставим пуховики на ночь в школе, мой дом не так уж далеко. Что ты выбираешь: мир или класс, наполненный мудаками? Только отвечай быстрее, у меня зарядка садится. — Давай уже свалим. Джерард захлопнул мобильный, протянул руку в ежевичных ссадинах. И Фрэнк схватился за неё. — Считаю до трёх, и мы бежим. Один… два с половиной… всякие паучки… вельзевул… три! Всю ночь Фрэнк слушал что-то из 豆屋. Теперь же он вслушивался в своё дыхание и в смех того, кто снёс ему голову — а смех всё ещё звучал дельфинообразной подвеской. Окружающие думали, что они плотно сидели на псилоцибине. Потому что Фрэнк и Джерард совершенно серьёзно называли друг друга идиотами, неслись по снежной слякоти без курток и шапок, но с полными карманами украденных жвачек. Волосы кудрявились, мокли. Пахло ветром. Фрэнк оставил мамины доллары в пуховике, поэтому пришлось стащить ещё и брусничный сок. Впрочем, всё было хорошо.