Хризалида

что если стена между нами никогда не была прочнее ореховой скорлупы? дзёси икита

Голос Джерарда прозвенел так, будто в нём были спрятаны сокровища: — Да уж, испытывать чувства не очень-то удобно. — Зато весело. — Мне это не нравится, — поморщился он. — Видимо, нужно научиться чувствовать так же, как директор, чтобы оценить этот кошмар. Блядь, это что, рисунок? Кто-то нарисовал её портрет? Фрэнк копошился в своём шкафчике, пока Джерард стоял рядом, привалившись к стене, и разглядывал ублюдство напротив. Алтарь. Вечный алтарь Алисии, мать её, Уэйлетт. Фотография, тонкая гроздь гирлянды, безделушки, грустные девчачьи записки. «Нам тебя не хватает, Алисия Рокси Диана Уэйлетт». «Мы скучаем, милая!» «Ты была самой колоритной сучкой Беллвиля». Глянцевое лицо старшеклассницы затесалось среди школьных наград: кубков, медалей, фотографий с интеллектуальных мероприятий, грамот. Среди вещей, которыми восхищались. Создавалось впечатление, что смертью Алисии так же тупо гордились. Фрэнк не знал, откуда брались наборы свечек с запахом ледяной клубники, но теперь вся школа пропиталась химозными ягодами. Так раньше пахли волосы и вещи Алисии. Фрэнк запомнил смрад её одежды, когда она замахнулась на него скакалкой. Это было около трёх месяцев назад. Алисия тогда нарядилась в спортивное платье, на которое её подруги, видимо, вылили целый флакон клубничных духов. И Фрэнка тошнило от этого сильнее, чем от крови на своих рассечённых щеках. — Пойдём уже отсюда, — сказал Фрэнк, захлопнув шкафчик и проверив вибрирующий телефон. — Мама пишет, что приготовила вегетарианскую пиццу и купила вишнёвые напитки. Джерард взъерошил волосы, серьёзно кивнул. Отлип от стены и коряво улыбнулся: — Я, кажется, волнуюсь. — Брось, — хмыкнул Фрэнк. — Она тебя не съест. Только отвечай на её вопросы и похвали её еду. Клянусь, она знает, что плохо готовит, но ей будет приятно. Мама всё равно вечером свалит на вечеринку, так что просто выдержи это время, которое она проведёт с нами. — Вечеринку? — Моя мама не любитель домашних посиделок. Иногда мне кажется, что она давно бы перебралась в Нью-Йорк или Лас-Вегас, если бы не я. Поэтому не бойся её, она классная. Джерард улыбнулся шире, хрустнул косточкой на запястье. В крыле его носа блестела капля красной гуаши. Фрэнку и Джерарду пришлось разыгрывать жутко драматическую сценку, чтобы свалить с последнего урока, потому что сидеть на математике было невыносимо. У Джерарда в рюкзаке валялись краски и игральные карты, но не было ни одного острого предмета. Пришлось выкручиваться. Бутафорское кровотечение из носа — неплохой способ, чтобы убедить учителя отпустить Джерарда домой. Тот вечно был каким-то бледноватым и уставшим на вид. А Фрэнк, как герой, предложил помощь, не стал дожидаться разрешения и следом вылетел из кабинета. — О, на улице потеплело, — удивлённо заметил Джерард, когда они отошли от школы. — Надеюсь, сегодня будут видны звёзды. — Смотри, снег немного растаял. — А мы так и не побросались снежками, — расстроенно проворчал Джерард. — Ладно, на выходных всё равно обещали лёгкий снегопад. Фрэнк, мне страшно. Вдруг я очень не понравлюсь твоей маме? — Тогда мне придётся выкинуть тебя с ночёвки. Фрэнк брёл рядом с паникующим Джерардом. Их куртки скрипели, будто шелестящие обёртки от леденцов. Пахло весной. Фрэнк дышал всем миром, который на вкус был как облепиховая жвачка, и вспоминал первую встречу с Джерардом. Это получалось неосознанно. Он понял одно: Джерард был тем, кого либо люто ненавидишь, либо в которого бесповоротно влюбляешься. — Ч-чёрт, я волнуюсь. Очень волнуюсь. Фрэнк, что делать? У меня, кажется, даже дрожат колени. — Делай дыхательную гимнастику. — Боже, — хрипнул он, медленно втянув воздух, — я превращаюсь в Майки. Он не должен об этом знать. Фрэнк почесал шею и скомканно предложил: — Можешь, ну, взять мою руку. Я обычно держался за Торо, когда сдавал какие-нибудь контрольные. Я всё равно заваливал их, но хотя бы переставал трястись. Джерард запнулся, замер. Просиял. От него веяло теплом и гарантированно прекрасной благодарностью. Фрэнк протянул руку, и Джерард, моментально схватившись за неё, рухнул вперёд и больно вжался в его грудь. В голове что-то стрельнуло. Что-то зверски неожиданное и ужасно приятное. — Твоё сердце так быстро стучит, — пробормотал Джерард, вжавшись в тело Фрэнка. — А твоё будто не бьётся. Совсем. — Ты бываешь таким проницательным, — сказал он, уткнувшись лбом в лоб Фрэнка. — Это иногда бесит, но какой же ты настоящий в такие моменты. Фрэнк сдавленно выдавил: — Ты сказал это вслух? — Да, тебе не послышалось. Джерард был невероятным. Как многогранник. Он выбирался из личности меланхоличного мальчика и впадал в образ неморгающего дьявола — и всё это с пугающей скоростью. Джерард обнимал его так, как Фрэнк представлял себе пару раз перед сном. Крепко и желанно. Руки, способные выломать запястье, не казались орудием убийства. Фрэнк раскраснелся и почувствовал, что на его щеках осталось пепелище, в котором дымились угли и пунцовые искры. В животе карабкался жар. Потому что от Джерарда беспощадно веяло теплом и гарантированно прекрасной благодарностью. И в его голосе всё ещё бренчали сокровища: — Ты мне нравишься. «Я знаю». Это, оказывается, так просто. Откровенность никогда не была лучшей стороной Фрэнка, но в этот раз ему удалось ответить честно: — Ты мне тоже, придурок. Джерард как-то особенно ненормально (горячо, кошмарно горячо) засмеялся и рассёк щёку Фрэнка своим смехом. Подумать только, какой же всё-таки потрясающий у него голос, стащенный из сокровищницы. — Я хочу бежать. Нестись куда-нибудь, не оглядываясь. — Так бежим, — оскалился Джерард, крепко уцепившись за рукав куртки Фрэнка. — Дыхательная гимнастика — фишка Майки. При волнении нужно заняться чем-нибудь активным, чтобы выбить из головы всё беспокойство, поэтому… понеслись, Фрэнки, давай, давай, давай! Мерзости мира никто не отменял. Но как же хороша жизнь, когда беспокойство травится бегом и звенящим смехом. Джерард и Фрэнк бежали за ветром, как хвосты, обгоняли мирские заботы, наступали друг другу на пятки и прятались от ненужных мыслей. В носу Джерарда блестело пятно от красной гуаши. Фрэнк считал родинки на их руках, сбивался со счёта и думал, что смысл не в их количестве, а в том, что они все невообразимо прекрасные. Даже те, что напоминали яблочные косточки. Даже те, что проявятся из-за солнца и возраста через пару лет. Тщетно искать их сейчас, но Фрэнк знал, что они будут такими же красивыми украшениями. Взгляд Фрэнка бездумно гулял по сияющему взгляду Джерарда. В них было какое-то дикое самозабвение. «Смотри на меня». «Смотри в меня». — Как я выгляжу? — выдохнул Джерард, едва затормозив около почтового ящика семейства Айеро, и принялся ворошить волосы. — Не пытайся, моя мама всё равно не оценит твою худобу. — Господи, у тебя щёки горят! — Иди ты, — отмахнулся Фрэнк. — Она подумает, что мы целова… Дверь распахнулась так же быстро, как глаза Джерарда. На пороге стояла Линда — в широкой малиновой кофте и джинсах. Она ухищрялась поддерживать плечом телефон, махать Фрэнку и побледневшему Джерарду и что-то скрести в блокноте. — Да, поняла. Я освобожусь через часик. Торт? Нет, глупая, я же на диете. Алкогольной, да, — рассмеялась она в мобильный. — Чего стоите, мальчики?  — Уже идём, — крикнул Фрэнк, подтолкнув Джерарда в бок. Тот странно пошатнулся и перестал моргать. — Фрэнки… — Ты чего боишься? На Теда, главное, готов напасть даже в его доме, а к моей маме подойти не можешь. — Я бы не стал бить Теда в его доме, — рассеянно буркнул Джерард. — Просто она чудесно выглядит. Ну, и… пахнет. Я отсюда чувствую. — И что? — не понял Фрэнк. — Тебя отпугивает запах дезодоранта и освежителя воздуха? — Дурак, — выдохнул Джерард, слабо улыбнувшись. — Может, это запах еды, — он втянул воздух в лёгкие и первым зашагал к дому. Джерард, превратившись в напуганного утёнка, потащился следом. — Кажется, я чую базилик и кукурузу. Мам, ты приготовила салаты? — Ага, — Линда попрощалась и бросила мобильный на комод в прихожей. — Ну же, заходите, на улице такой ветер. Почему оба без шапок? Джерард вдруг спокойно сказал: — Извините, Линда. Мама изогнула губы в улыбке; она была приятно удивлена. И Фрэнк, в общем-то, тоже. Он лишь однажды упомянул, что в их семье плевались от официальной речи и делового тона. Видимо, Джерард решил основательно подготовиться и пошёл с козырей. Мама придирчиво его рассматривала, пока тот снимал куртку и упорно втыкал в потолок. Тревога Джерарда — как бремя, которое едва не сломало ему позвоночник. Фрэнк дышал вегетарианской прелестью, запах которой плыл из кухни, и вспоминал ещё одну встречу с Джерардом. Это вновь получалось неосознанно. Пару раз Джерард шипел на Фрэнка, запрещая себя разглядывать, чем Линда успешно занималась последнюю вечность. Она так долго изучала его натуру, что Джерард стал похож на беспокойную катастрофу. А потом Линда нежно засмеялась: — Хорошенький свитер. — О, — паника просочилась через надлом в голосе Джерарда. Ему будто дали под дых. — Спасибо. Это подарок Майки, моего младшего брата. — Мойте руки и идите на кухню, я пока поищу на компьютере адрес бильярдного клуба. Побросав рюкзаки по разным углам, Фрэнк и Джерард поплелись к раковине. Кремовое мыло dove щипало царапины на коже. Джерард закатал рукава чернильного свитера и стал нещадно растирать мыльную смесь, бормоча бессмысленное: — Здесь так много всяких запахов. — Эм, чувак, всё нормально? — осторожно спросил Фрэнк. — У нас куча тестеров со всякими порошками для стирки. Если плохо, пойдём на кухню, я налью воды. Наверху тоже есть ванная, там нет порошков. — Нет, всё отлично, — он отсалютовал мокрой ладонью, — мне нравится. — Ладно. На кухне гудел телевизор, по которому крутили дешёвые мелодрамы. Фрэнк вскарабкался на стул, Джерард аккуратно сел рядом. Пока мама шумно клацала по клавиатуре в другой комнате, Фрэнк отвлекал Джерарда рассказом о появлении каждого отстойного магнитика на холодильнике. По сути, они все были стрёмными. Особенно те, алфавитные, выцветшие. Они составляли слова «new jersey» и «britney spears», потому что когда-то мама была повёрнута на песнях Бритни Спирс. Никто не менял положение магнитов уже несколько лет. Джерард, крутившийся на стуле, успокоился и наконец-то пришёл в себя. Он заговорщически прошептал: — Стащим магниты из ближайшего магазина? — Мальчики, — рядом резко появилась Линда, напугав их обоих до усрачки, — я приготовила две пиццы и ризотто. Фрэнк, тебе придётся посидеть рядом с колбасой, уж извини. — Мне пофиг, — он пожал плечами, стараясь не поддаваться на её провокацию. — Да? А в детстве был таким плаксивым, когда… — Мам. — Молчу, — довольно улыбнулась Линда. — Ты ведь из Балтимора, да? — Да, — кивнул Джерард и заправил волосы за уши. Фрэнк удивлённо кашлянул. Он что, мысли мамины читал? Потому что Линда терпеть не могла, когда чьи-то волосы лезли в тарелку. — Преступный город. Он мне никогда не нравился. — Почему? — Меня там убили, — будничным тоном ответил Джерард, цепляя кусок пиццы. — Вот как, — таким же спокойным голосом сказала Линда. — Насколько плохо всё было? — Настолько, что я чаще просыпался от выстрелов, чем от будильника. А Майки не мог заснуть без меня и огромной кучи одеял. Комната Фрэнка ему бы понравилась, точно вам говорю. Джерард вяло сорвал с пиццы сыр, пока мама смотрела на него со светлой грустью. Так Фрэнк узнал, из-за чего Уэи не торопились рассказывать о своём детстве и почему Майки был пиздец каким асоциальным мальчиком. — А как тебе Беллвиль? — Здесь потрясающие леса и приятный снег. И люди, — он запнулся, — хотя бы бывают хорошими. — Приятный снег? — Да, — Джерард улыбнулся, обнажив зубы и молниеносно покорив сердце мамы сверхъестественным шармом. — Чистый. На нём видны следы кошачьих лап. Это красиво. Джерард хоть и выглядел мрачным и жутко измученным, но легко делился своими красочными мыслями. Над его головой висела веточка пышной омелы. Фрэнк осознал, что засмотрелся, когда Джерард ощутимо пнул его по лодыжке. Пришлось какое-то время пялиться на еду. Украдкой он всё равно любовался сочетанием причёсанных волос и вечнозелёной омелы. — Куда ты смотришь? — не выдержав, чуть раздражённо спросил Джерард. Фрэнк потупил взгляд, фыркнув: — Никуда. — Скажи мне, — настоял Джерард под непонимающим взглядом Линды. — О чём вы, мальчики? — Я просто смотрел на омелу, боже. — Что? — немного развернувшись, Джерард тоже уставился на пушистую веточку и почти что неразборчиво пробормотал: — Так вот чем пахнет. — Она никак не пахнет, Джи. — Не любишь внимание? — мягко спросила Линда, пнув Фрэнка по другой лодыжке. Сильнее, чем это сделал Джерард. — Я к нему не привык. Фрэнк дышал через раз, втягивая вишнёвую газировку через трубочку. Мама изящно потрошила мозг Джерарда, по крупицам узнавая его характер и прошлое. В этом она была схожа с Торо. Может, поэтому они понравились друг другу. Оказывается, Джерарду нельзя было много есть, потому что у него нарушена микрофлора кишечника из-за бездумного приёма антидепрессантов. Всё случилось там, в Балтиморе. Он ни разу не пробовал тосты с маршмэллоу. А однажды он и Майки создали плейлист для борьбы со злом и слушали его, когда была убита Алисия. И ещё куча информации, которая могла оказаться не очень-то правдивой, потому что Джерард помнил правило «отвечать на все вопросы». Фрэнк ковырял мягкий кусок брокколи, который напоминал Торо, и болтал ногой. Мама временами задевала его ступнёй и подкладывала ему свежий салат. Он будто жевал солнечный июль. — Уже пять вечера! Всё, детишки, я побежала, — она схватила блокнот с адресом, нацепила зимнее пальто и весело отчеканила: — Не спейтесь тут, ладно? Линда поцеловала Фрэнка в синяк на щеке со словами «закрой дверь на все замки, детка» и ласковым движением приобняла Джерарда. — Пока-пока! Веселитесь и закусывайте! Когда дверь захлопнулась, Фрэнк и Джерард ещё несколько секунд просидели в тишине, а потом резко понеслись наверх. В спальне нарочно было открыто окно, поэтому комната вся промёрзла. Пришлось накинуть на плечи тяжёлые одеяла. Фрэнк рылся в гардеробе, вытаскивая банки пива и выгребая сплющенные пачки читоса, пока Джерард прижимался щекой к ковру. Фрэнк на днях специально его вычистил. — Почему она так уверена, что мы будем пить? — Потому что пару раз я напоил даже Торо. А это было только начало нашей дружбы. Фрэнк покрепче прижал банки к груди, прицелился, стукнул ступнёй по боку Джерарда. Тот заворчал и завозился, путаясь в одеяле. — Ты ведь не просто омелу рассматривал, да? — Конечно, придурок, я смотрел ещё и на тебя, потому что ты сидел напротив! А чего ты так рассердился? — Перенервничал, — поправил Джерард и вытащил худощавую руку. Фрэнк помог ему подняться. Он тёплый. — Знал, что омела — это растение-вампир? — Нет. Они улеглись на разложенный диван и соорудили вокруг себя оберег из листьев омелы, чипсов, мармеладных медвежат и кружек. Фрэнк включил картонный ужастик. В углу мигала свечка. Джерард положил ноги на ноги Фрэнка; он был в очаровательных носках в чёрно-красную полоску. — С какого перепугу омела — вампир? — Она влюбляет в себя дерево, обвивается вокруг него, — Джерард продемонстрировал это, опутывая предплечья Фрэнка руками, — а потом убивает. Ой, почему у меня такие длинные руки? Фрэнк искоса смотрел на его лицо. Растение-вампир, значит. Действие ужастика разворачивалось во Франции. Что-то дурацкое, однобокое — картинку спасали только отвратительно нарисованные оборотни. Джерард, надолго притихший под боком Фрэнка, выдохнул для создания волшебной ауры: — Французский — язык рассветов, вина и восхитительных книг. — И круассанов. — И круассанов, — послушно согласился он. Задумался: — Круассанский язык? Мне нравится. Больше к этому не возвращались. Пустые пивные банки хрустели под коленками, а дыхание Джерарда всё беспощаднее сжигало воздух. — Я опять съел слишком много. Мне немного нехорошо. — Джи, — скованно позвал он. — Фрэнки? — Ты мне нравишься. Шутка, сказанная дважды, мгновенно переставала быть шуткой. Фрэнк не слышал, как стучало сердце Джерарда, но надеялся, что в его грудной клетке лютовала настоящая мясорубка. Потому что самого Фрэнка не по-детски перемалывало. Возможно, через несколько секунд ему понадобится вечный алтарь. — Я не уверен… — вдруг (зачем-то) сказал Джерард. Всего лишь сказал, а по ощущениям — будто с кулака вмазал Фрэнку по лицу. Захотелось исчезнуть. Сорваться и убежать. Взять слова обратно, выломать зубы, заклеить грёбаный рот. Честность не была лучшей стороной Фрэнка, но он, бесспорно, был до свирепого упорным. Поэтому вместо «забудь» он выдавил: — Когда ты пьяный, то делаешь только то, что хочешь делать. Я хочу что-то делать. И ты мне нравишься. — Фрэнк, если ты сделаешь что-то, то нам грозит катастрофа. Окончательная и бесповоротная. — И что? — Не знаю. Глаза Джерарда переливались демоническими звёздами. Он так сильно противоречил себе, что Фрэнк хотел его поцеловать. У него захрустел позвоночник, когда он повернулся к Джерарду всем телом. Диван был старым, но классным, потому что скрипел от малейшего шороха. Если Фрэнк не подохнет от неловкости, то его точно убьёт пружина. Он упёрся руками в ноги бледнеющего Джерарда и выпалил: — Я понятия не имею, что за хуйня со мной творится, но ты мне действительно нравишься. — Я не уверен, — повторил Джерард, — что ты понимаешь, о чём говоришь. Блядь, конечно, ты понимаешь, но… ты не знаешь всего. Просто не знаешь, Фрэнк! — Мне без разницы. Ты выглядишь, как лузер, когда паникуешь. Фрэнк дышал сломанными лёгкими, а руки сами обхватили лицо Джерарда и притянули ближе. Тот даже не сопротивлялся. От Джерарда, этого вампироподобного лузера-тинейджера, и впрямь пахло яблоками. И сокровищами из тайника. И вечностью. Фрэнк не прекращал его целовать, но потом оторвался, потому что начал давиться гремучей смесью фруктов и слабости. Джерард ослаб. Маленькие клыки расцарапали губы Фрэнка, и это было больно, чертовски больно. Он почти закричал, как если бы в его глотке закипела кровь. — Больше так не делай, — выдохнул Джерард, задыхаясь, и посмотрел на Фрэнка с мрачной безысходностью. Пришлось поцеловать повторно. И ещё дважды. Испытывать чувства не очень-то удобно, а целовать оскалившегося Джерарда Уэя — уж тем более. Фрэнк буквально резался об его зубы. Он трогал его свитер, забирался под чернильную ткань, пока Джерард осторожно цеплялся в ответ. Оба искрились, иссекая одну энергию. Их пальцы, рассеянно трогающие всё, стали пластиковыми, а рот превратился в красный пластилин. Губы трещали по швам. Навалившись на Джерарда всем телом, Фрэнк прижал его к спинке дивана и укусил куда-то в подбородок. Голова шла кругом. У Джерарда были тёплые волосы, сюрреалистично слабые руки и — надо же! — испуг в глазах. А глаза такие яблочные, кислые-кислые. — Я могу остановиться. — Знаешь ведь, что не сможешь, — Джерард был побледневшим настолько, что его губы невероятно ярко сверкали от поцелуев. — Мне нехорошо. Мир почему-то был похож на облепиховую жвачку, которая рано или поздно оказывалась либо за ухом, либо в земле. — Тошнит? — Нет. — Ты что, испугался? — Господи, нет. Тебя просто очень… много. — Это хреново? Фрэнк сидел на бёдрах Джерарда, лихорадочно лохматил выскочившую на футболке нитку и втыкал в торшер напротив. Он не хотел знать ответ. Так странно и обидно слышать подобное от того, кто не мог держать при себе руки и лез к Фрэнку в кабинете астрономии; кто явно хотел поцеловать Фрэнка, когда они смотрели кино про инквизицию; кто выглядел так гармонично, так нелепо среди звёздных карт и спящих школьников. Вместо ответа Джерард аккуратно прижался щекой к груди Фрэнка. Рассеянно пробормотал: — Прости, Фрэнки, я всё испортил. Я когда-нибудь буду лучше. — Лучше не надо. Джерард схватился за футболку Фрэнка, сжимая ткань в районе его лопаток, совсем не двигаясь, обнимая. И это было… удивительно. Потому что сам Джерард казался необъятным мальчиком с бледными щеками. — Хочешь спать? Джерард медленно кивнул, но не отлип от Фрэнка. Они сползли по спинке дивана, и оберег из пуховых одеял, листьев омелы и надкусанных мармеладных медвежат рассыпался. Пульт валялся где-то под боком. Фрэнк надавил локтем на кнопку и вырубил телевизор. — Фрэнк? — Спи давай, пока не стошнило. — Я бы хотел стать звездой. Нет, серьёзно. Ты бы каждую ночь смотрел наверх и знал, что я в безопасности. В Балтиморе мне этого не хватало. — Ты трясёшься. — Мне холодно. Такое бывает. На Джерарде всё ещё оставалось много места для ушибов, синяков и памятных порезов. Фрэнк осторожно стиснул его руку — она впервые за всё время была ледяной, как из холодильника. Фрэнк натянул одеяло до подбородка Джерарда и осторожно прижался к его боку. Закрыл глаза. До трёх ночи они ещё пару раз перебрасывались мыслями, потом замолчали. Фрэнк боялся потревожить Джерарда. Он слушал его тяжеловатое дыхание, которое иногда прекращалось. Если оно напоминало тихий собачий скулёж, то Фрэнк крепче сжимал ослабевшую руку. Ночь была тревожной, беспокойной. А в какой-то момент стало ещё холоднее. Ухо перерезал звонок мобильного. Фрэнк, матерящий до ненормального громкий сигнал, раскрыл телефон и заворчал: — Ты ебанулся, Пит? Чё надо так рано? — Утречко, — по голосу ясно – обкуренный. — Я ожидал более тёплый приём, детка. — Обратись в службу поддержки для суицидников. — А такая есть? Фрэнк потёр раскрасневшееся веко, глухо пробурчал: — Ты спать-то ложился? — Джамию убили. Ту девчонку-лесбиянку, которую Алисия временами топила в раковине. Её тоже растерзали. Причём ещё жёстче. Из века потекла кровавая капля, и Фрэнк, ошарашенный новостью, случайно растёр её по глазнице. — Чёрт, — выдохнул он. Джамия, та девочка, с которой они иногда сидели вместе на английском и залипали в её журнал о мистике или соционике, умерла. Испытывать чувства не очень-то удобно. Особенно когда испытываешь лёгкое раздражение и лишь немного — сожаление. — Ага, блядь, чёрт, — болтал Пит. На том конце провода играл какой-то трип-хоп. — Так что не ходи один по улицам. Я серьёзно, Фрэнки. Мне сейчас вроде как забавно, но если убьют тебя, мне придётся покупать костюм для похорон и перестать смеяться. — Я понял. — Ты чё, бухал? По голосу слышу. — Отвали, Пит, — беззлобно пробормотал Фрэнк, понимая: что-то не так. — Лады, спасибо, что позвонил. — Ради иисусистого Иисуса, скинь номерок для суицидников! Фрэнк отключился, выбросил мобильный в угол дивана. И застыл. Он был один. На полу валялся чернильный свитер Джерарда, а рядом блестели веснушки крови. У Фрэнка тут же зажужжало под мозжечком. Он вскочил на ноги, и босые ступни вляпались в другую малиново-кровавую кашицу. Отвратительно. Фрэнк стирал с глаза рубиновую каплю, наспех впихивал себя в разную одежду и пытался дозвониться до мамы. Включился автоответчик. — Привет, мам! Если не найдёшь меня дома, значит, меня едят волки в каком-нибудь лесу. Или я ем банановый торт у Джерарда и Майки. Позвони мне, как послушаешь. Пока, мам! Мир почему-то был похож на облепиховую жвачку, которая рано или поздно оказывалась либо за ухом, либо в земле. Фрэнк бросил чернильный свитер в стирку, потому что тот будто бы прогнил, и вышел из дома. Ветер путался в волосах, скользил под джинсы и обувь. У Фрэнка опять было чувство, что в доме Уэев происходило нечто ужасное. И либо Джерард что-то натворил, либо с Джерардом что-то творилось.