Хризалида

«Я никогда не устану от мистики». В food lion, где продавалась разнообразная сублимированная лапша, кока-кола и фруктовые стаканчики, было прохладно. Здесь тусовалась квинтэссенция мистики. Существовало несколько причин, из-за которых в дрянном продуктовом магазине собралась вся магия Беллвиля. Три ходячие невыспавшиеся причины. Джерард, напяливший солнцезащитные очки и забывавший скрывать клыки. Фрэнк, решивший купить продукты, а не стащить их, по привычке запихав в кроссовки или штаны. И Майки. Просто Майки. Чуть сонливый, не очень-то заинтересованный, в двух кофтах и шарфе. В апреле. — Хочу какао. — Потерпи, Майки, — мягко бросил Джерард. — И зефирки. — И шоколадку, — поддержал Фрэнк. Фрэнк и Джерард не спали всю ночь, болтали об экстрасенсорных способностях, выкуривали лаки страйк и отмечали день рождения. Звонок Майки заставил их вытащить свои тела из нагретого дома. Потому что это, мать твою, Майки Уэй, который почему-то захотел прогуляться. Мистика! Ужастик! Пакет молока с изображением кремовой коровы полетел в тележку. Банка сахара, диск с околояпонскими мультиками по уценке, бумажные полотенца. На щеках Джерарда остались блёстки от заколки-ангела. Фрэнк и не подумал их стирать. — Эй, детишки, свалите отсюда по-хорошему, — рявкнул кто-то из-за стойки с чипсами. — Особенно Фрэнк. Вероятно, только Фрэнк. Все втроём вздрогнули. Разумеется, это был Боб. Белобрысый и шкафоподобный. Почти что Хеллбой, только светлее пенопласта. Он зашагал к ним, гремя двумя коробками с новой партией продуктов. Никто не знал, чем именно Боб занимался в food lion, но он точно шатался с коробками и ставил музыку на фон. Его прозвали местным диджеем. Вечеринки на кукурузных полях, в деревянных коттеджах, у речки, в лесу — Боб подберёт плейлист под что угодно. За три бакса и тридцать восемь центов. — Да мы за чипсами, — отмахнулся Фрэнк. — Ага, без денег и в трёх охуенно гигантских кофтах? — В двух, — тихо поправил Майки. — Чё прячешь там, малыш? — деловито спросил страшный-страшный Боб у бледного-бледного Майки. — Разрешу спиздить, если это порнушка. Я не доверяю вам, пока рядом нет Торо. Где он? — Должен прийти секунд через семь. Семнадцать. Эм, он придёт. Боб был реально огромным. Он выглядел поразительно агрессивным, но Фрэнк знал, что он придурялся. Боб будет ворчать и материться, но пойдёт тайно хоронить чей-нибудь труп. За компанию. Он поставил коробки рядом с застывшим Майки и скрестил руки на груди. Грёбаный бодибилдер, который вдруг довольно заметил: — Улётные очки. — Спасибо, — улыбнулся Джерард. Он украл их у Боба в первые дни переезда в Беллвиль. А ещё ванильный пудинг. Фрэнк вспомнил, как Джерард носил эти солнцезащитные очки в рюкзаке, когда они ещё не были друзьями. — У меня были такие же. Думаю, их стащил Пит. Господи Иисусе, сколько воров вокруг. Где мой солнечный Рэй Торо? Я отвернусь и разрешу ему забрать всё, что он захочет. Уверен, что он даже не подумает пиздить что-нибудь. Он похрустел костяшками и ободряюще стукнул Майки по плечу: — Эй, пацан, я ж пошутил, не волнуйся. Ты не вор, по тебе видно. Что-то ты бледноват. Болеешь? Где-то здесь продаются витаминки для ёбаного иммунитета. — Мне нужно какао, — апатично ответил Майки, засунув руки в карманы. — И зефир. — Зефирки, — уточнил Джерард и получил (вау) испепеляющий взгляд Майки. — Ладно, ребят, — рявкнул Боб, потому что это его традиционная интонация, — вижу, вы совсем не похожи на бунтующих подростков, которые не носят трусы и крадут жвачки по центу. Вся сладкая фигня вон там. — Ты такой крутой, Бобби. — Сейчас вышвырну тебя в бак, Фрэнки. Мне нужно работать. Свистните, если кого-нибудь из вас придавит упавшая коробка торта. Полки немного шатаются. Кстати, — он по-взрослому насупился; признак того, что сейчас будет сказана сплетня от Пита Вентца, — слышали про Теда? Ну, того баскетболиста. Он полетел с катушек. Пит нарвался на него, когда тот закупался экстази и спидами, хотя у него лейкемия. Короче, не увидим мы его на выпускном такими темпами. — Лейкемия? — одновременно воскликнули Фрэнк и Джерард. Фрэнк — потому что не верил, Джерард — потому что был уверен в этом на сто процентов. — Ну, ага. Даже жаль. Вся карьера мудака с баскетбольным мячиком провалилась. Кстати, приходите на вечеринку около полей. В ту лачугу, которую Пит называет притоном. Кретин. Будут только самые отбитые, вы точно зацените. Боб отсалютовал и загремел коробками, исчезая за полкой с чипсами, Майки нырнул в сторону сладостей, а Фрэнк и Джерард переглянулись. Лампочка над головами замигала. Миленько. — Меня до мурашек пробирают вечные алтари Алисии и Джамии, — признался Фрэнк. — Если там ещё и лицо Теда будет, я... — Не думай об этом. — Не хотел бы я там оказаться. Это, типа, жутко. Что бы обо мне настрочили? — Например: «Он поджёг небо и рухнул в Ад». Сказал — как отщёлкнул ножницами. Майки отыскался возле пачек маршмэллоу, зефира и прочей прелести диабетика. Тележка скрипела рядом. В глазах Джерарда расплескалось тепло, когда он увидел, что Майки позволил себе расслабиться. Даже стянул шарф и сложил его в тележку. Мистика. Фрэнк выяснил: вампирам необходима пинта (пивной стакан в баре) крови, чтобы полностью насытиться, две пинты, чтобы опьянеть, и три пинты, чтобы потом блевать выжратой кровью. Вампирам нужно не пить кровь месяц, чтобы полностью оголодать, два месяца, чтобы озвереть, и три месяца, чтобы потом блевать собственной кровью и корчиться от боли. Но у каждого свои особенные мелочи. Джерард видел галлюцинации, если голодал. Майки, вроде как, вгрызался во все без разбора предметы, чаще всего страдали его руки. Но сходство было одно — все вампиры заживо сгнивали. Этот процесс быстро поворачивался вспять, однако он чудовищно болезненный. До седины и потери памяти. Джерард не жалел себя. После встречи с Фрэнком он трижды истлевал, внутривенно затаскивая в своё тело агонию. Царапал свой организм, чтобы не разорвать Фрэнка. Тупейший ребёнок. Это было его самое безрадостное решение, которое подсказал воспалённый мозг, которому обучило отчаяние. Но теперь он в порядке. Потому что Фрэнк всё узнал и всё равно не боялся целоваться. — Идём на кассу, — улыбнулся Джерард, достал очки, запутавшиеся в волосах, и прикрыл глаза. Они двигались медленно, как шаманы в трансе. На выходе из food lion Майки решил купить ананасовое мороженое. Джерард отсчитывал деньги. Фрэнк склонил голову набок, стал задумчиво разглядывать тележку, а потом бесцеремонно оскалился: — Я кое-что придумал. — Это хорошая идея? — Ну, не забегай так сразу вперёд. Прокатимся? — Вы с ума сошли?! — тут же залаял резко появившийся Боб. Закатил глаза: — Эта тележка треснет, другую возьмите, придурки. — Ты чудо, Боб. Майки вскарабкался в тележку, Фрэнк уцепился за одну сторону, Джерард схватился за другую. Безоговорочно и ловко. Ананасовая прохлада пропитала воздух. Фрэнк стал толкать их вперёд, шаркая ногой и разгоняясь по парковке, Майки молча ел мороженое, а Джерард вскинул руку кверху и забренчал смехом из сокровищницы. Ветер запутался в волосах, прилип к футболкам. Живот Джерарда, когда-то пробитый пулями, открылся и сверкнул на солнце. Фрэнк ущипнул его, уткнулся носом в макушку Майки, безумно смеясь. Фантазия вырисовала кучу сцен их гибели, поэтому смех стал ещё более заразным, как из глотки, в которую влетела инфекция. — На десять градусов влево, Фрэнки! — закричал Джерард. — Ну же! Поворачивай! — По Цельсию или Фаренгейту? — уточнил Майки из тележки. Колёса скользили по парковке, издавая кошмарный скулёж. — Три секунды до падения. Две. Закрывайте рты. Ой-ой, мы кого-то собьём. Три тела и пакет продуктов вывалились наружу, рассыпавшись по мокрому асфальту, а кто-то четвёртый и кучерявый рухнул рядом. Апрельское солнце мягко ослепило глаза. Волосы тут же вымокли в луже, на футболке остались крошки от вафли из-под мороженого. Фрэнк тяжело дышал, всё ещё прижимая язык к покарябанному нёбу. Мама учила так делать, чтобы не откусить себе язык. Джерард абсолютно не извиняющимся тоном просил прощения, пока кто-то четвёртый и кучерявый возмущался: — Чуваки, вы ужасны, просто ужасны! Вы почему такие ебанутые? — Привет, Рэй, — радушно сказал Майки, распластавшийся около чьей-то тачки.  — Я думал, ты не придёшь, но всё равно купил тебе вишнёвых конфет. — Ладно, ты не так ужасен, — вяло пробурчал Торо откуда-то слева; на нём валялись цветные m&m's, а жёлтая упаковка зацепилась за бирку кофты. В целом, он был жив. Славненько. — Не ушиблись? — Я в порядке, — хмыкнул Фрэнк, поднимаясь на локтях. — Здесь будет синяк. И здесь. И тут. — Рэй! — запоздало воскликнул Джерард. — Сначала мы пьём какао, потом идём в худшую часть кукурузного поля, где будет вечеринка с местным диджеем. Есть у кого чайник? Наш сломался. Фрэнк вытащил камень, залетевший в ухо, и кивнул: — Идём ко мне. Там остались пирожные и праздничные колпаки. Линда проспит большую часть этой недели, поэтому Фрэнк не беспокоился о том, что она дома. Нужно лишь вовремя снабжать её холодной водой, свежим одеялом из его коллекции, поцелуем в лоб и едой. Фрэнк безбожно в это втрескался. До вечера Майки сидел с ними. По большей части он залипал в свои мысли, но временами болтал с Торо, ругался на гиперактивность Фрэнка или испепелял взглядом Джерарда, шипя на него: «Эй, безмозглая тыковка». Особенно когда хоть кто-нибудь заговаривал об его неудавшемся свидании, потому что он проспал. В основном Фрэнк яростно обсуждал с Торо простецкие байки, имевшие смысл только на трезвую голову. Потом он попытался втиснуть в кольца волос колпак с дня рождения, но ничего не вышло. Затем — прослушивание компакт-диска. И поедание зефира. — Я хочу домой, — в конце концов сказал Майки и задел Джерарда, дремлющего на ковре, а не на кровати с остальными. — Спасибо за омерзительный какао. Мне надо проблеваться. — Не за что, ты ж выбирал. Щас я схожу к маме, погодите. Пока разбудите его. — Не торопись, — бесцветно заметил Майки. — Его придётся отрывать от ковра и бить по лицу, чтобы поднять. Я займусь этим. Фрэнк заварил чай из роз, положил на блюдце шоколадные конфетки и тихо прокрался в спальню мамы. Гора одеял медленно вздымалась и опускалась. На подушке лежал кот. Фрэнк удивлённо остановился, но решил не спрашивать. Аккуратно стукнулся головой о выключатель, привлекая внимание. — Детка? — отозвалась Линда. — Ты? — Я. Притащил тебе чай, кстати. — Что там в нём, полынь? Почему так несёт полынью? — Он с розами, мам. — А, тогда хорошо. Ложись спать. — Я как раз собирался. — Смешно лжёшь, — она хрипло прыснула со смеха, и Фрэнк заметил её спутанные волосы. Она бы очаровательно смотрелась среди эльфоподобных детей. — Найди расчёску, отдай мне то, что ты принёс, и держи телефон под рукой. В доме кто-то есть? — Да. Ты их всех знаешь, не волнуйся. — Ладно. Беги уже, детка, ты очень шумный. Кофту надень, простынешь ведь. Он поцеловал её в родинку на лбу, тыкнул в кота и потащил всех за собой на улицу. Джерард раздирал глаза, пытаясь отойти от глупых грёз. Выспался. Пока Фрэнк выплёскивал на Торо свои истории, а Торо брызгался своими рассказами, Джерард мирно сопел около изножья кровати. Это была ещё одна милая вещь, которая безоговорочно шла к нестабильному образу вампира-тинейджера. Джерард был тёплым. Джерард боялся иголок. Джерард — если мог, — любил спать. Улица была покрыта мистической дымкой перед дождём. Майки махнул длиннющей рукой: — Пока, придурки, пока, Рэй. И, надо же, никто не оскорбился. Джерард забрался в свой жёлтый дождевик и стал похож на какого-нибудь героя кошмарной сказки. А Торо и Фрэнк озябли, промёрзли. Они всё-таки живые. До полей шли по косым переулкам; Джерард тянул голосом нечто убийственное, чему Торо весело подпевал. Вскоре они дошли до домика-лачуги-притона. Из окон лился цветной свет от дискобола, снаружи пьяные и помятые парни гладили собаку, по периметру валялись сотни стаканчиков и бутылок. Пит определённо заставит Фрэнка или Боба убирать это. По-дружески, по-братски. Придётся слинять до утра. Фрэнк раскинул руки в стороны: — Чувствую, Рэй завтра не напишет свой тест. О, смотрите, — он вытащил из земли чьё-то забытое вино. — Оно ждало нас. Это я тоже чувствую. — Хочешь всё выпить? — уточнил Торо. — Ну, — он крутанул бутылку до звонкого щелчка и отбросил пробку в сторону. — Придётся. Я потерял пробку. На входе стояла магазинная тележка Боба, доверху забитая алкоголем. Джерард подцепил водку, Торо отрыл шампанское. Внутри домика-лачуги-притона пахло игральными картами и чипсами. Здесь было ещё более невероятное количество стаканчиков. Обстановка горела мистикой, которую все принимали за должное, но Джерард вписывался сюда чуточку меньше, чем в остальные места. Он был как самая настоящая угроза в диснеевских реалиях. Он не любил внимание, потому что не привык. Но на него не глазели. Господи, блять, для этих нетрезвых людей ракушки будут интереснее. Наверное, только поэтому Джерард не вписывался в людное местечко всего лишь чуть-чуть, а не как обычно. Будто царапина на идеальной коже. Боб и Пит возглавляли эту вечеринку: один вовремя листал музыку, второй напивался в центре помещения. Торо уже сидел в компании каких-то чуваков. Джерард мешал в вино всякую дрянь, уничтожающую микробов и печень, а Фрэнк потряс спичками, и в него тут же бросились пачкой сигарет. — Что у тебя? — спросил он Джерарда. — Всего лишь водка, вино и наркотики. — Я пас, мне утром маме еду приносить. Я только пью. — Понял, — кивнул Джерард. В его красных волосах уже успела запутаться ментоловая жвачка. Разумеется, это мило. Фрэнк кольнул его губами в ладонь и пошёл в отрыв. Как всё-таки классно развлекаться как попало. Кто-то сидел перед телевизором и повторял шутки из фильма «1+1», кто-то танцевал на спинке дивана. Боб отключился под подоконником, а Пит, до усрачки матерясь, набросил на него одеяло и мгновенно отрубился рядом. Вечеринки в худшей, подгнившей части поля — это полнейший атас. Пит (или Боб?) говорил: «Полный джингл-беллс». Все познакомились друг с другом по несколько раз. Все делились кофейными зёрнами, таблетками и зажигалками. Все были друзьями. И никто не замечал, как Фрэнк и Джерард целовались, даже они сами. В какой-то момент они оказались на диване, придавленные алкоголем и смехом. Им не нужно было вгрызаться в рты друг друга, чтобы чувствовать жар и месиво из яблок, газировки и водки. В горле скреблась любовь. Джерард взял Фрэнка за кисть руки, склоняясь над шеей, сказал: — Правила нужны, чтобы их нарушать. И вдруг прикусил кожу под его подбородком, тяжело дыша. Аккуратно поцеловал. Фрэнк сжал зубы, зажмурился. Он ощущал только его. Целиком и полностью. Джерарда так просто не отщёлкнуть ножницами, не забыть, не запомнить. И никто не сможет помочь. Фрэнк вдруг попросил: — Назови самое страшное, что ты слышал за свою жизнь о себе. — «Я тебя боюсь». Джерард невесело рассмеялся, проехавшись улыбкой по шее Фрэнка. «Я тебя люблю». Но вся эта волшебная аура треснула вместе с окном, под которым спали Пит и Боб; стекло развалилось, осыпалось, а в лицо Фрэнка прилетел камень. Бровь тут же размякла, превратившись в кашу. — Блять! — Что за хуйня? — рыкнула синеволосая девочка, в которую так же прилетело. Джерард свирепо взглянул на Фрэнка, прислонил к его брови кусок какой-то ткани. Левое веко уже заполнила кровь. В домике-лачуге-притоне раздались молитвенные возгласы: — Это ублюдки со школы! Твари, щас вы получите! Ну, парни, пойдём повеселимся! Эй, лейкозник! Фрэнка немножко затошнило от мельтешения перед глазами. И тут он увидел Теда. Обдолбанный до красных соплей, тот шатался под разбитым окном, швырялся камнями и орал, что всех перебьёт. Веселье просочилось во все щели под полом, исчезло. Потому что драться с наркоманами — это почти то же самое, как пихать руку в мясорубку. Предсказуемо, бесповоротно и пиздец больно. Единственное отличие — обычные зубы вместо железных. Но всё равно будешь возиться в собственной крови. — Джи. — Я убью его, я, нахрен, разорву его. — Джи, — грубее повторил Фрэнк. — Успокойся, всё круто. Давай свалим, потому что здесь будет кровь. Типа, много крови. В словах чувствовался парадокс. Абсурд, фальшь. Фрэнк никогда не избегал драк. Джерард никогда не избегал драк. Торо, бетонный пласт дружелюбия, наловчился не избегать драк. — Нет, — ответил Джерард. И у Фрэнка ушло три секунды на то, чтобы встать с дивана, а потом — мистическая карусель. Ему запомнилось абсолютное «ничего». Как отщёлкнулось тесаком. Очухавшийся Боб дребезжал где-то рядом: — Вы, блять, ублюдки, валите отсюда! Я устал слушать ваши визги, ну честно. Конструктивно, блять, сказать можете, зачем притащились? Они все будто воевали в кукурузной Вальхалле. Фрэнк попал в самое месиво драки. Рука, тёплая и лютая, вытаскивала его оттуда, но толпа вновь его заживо сжирала. Джерард был невероятен. Он успевал швыряться людьми, хранить тело Фрэнка от камней и искать Теда. У него были красные глаза. Бешеные. Потому что разумные. Как ищейки. Всё лицо пестрило синяками и порезами, похожими на швы, с губ срывалась кровь, а зубы были окрашены рубиновым из-за красных слюней и мигающего дискобола. Такая бесполезная драка. Бессмыслица. Дешёвая и беспощадная. — Пит! — взревел кто-то очень писклявый. И это был реально пугающий крик, потому что следом раздался хруст. Так ломались жестяные язычки от банок. Или лягушачьи кости. Пит, прижатый бёдрами Теда, лежал под подоконником и хрипло отплёвывался. Из его ушей лилась кровь, а в щеках оставались вмятины. Чудовищные, рваные. Тед месил его камнем и шипел: — Твой ёбаный папочка не может найти мудака, который сделал это с Алисией! Семейка никчёмных уродов! Вы должны сдохнуть! — Джерард, — в ужасе выдохнул Фрэнк. И во всей этой катастрофе Джерард слышал только его голос. Руки, тёплые и лютые, тут же сорвали Теда и отбросили в стену, словно заржавевшую дворнягу. Это выглядело так неестественно и дико. Джерард был зол. Сюрреалистично зол. Он схватил Теда за глотку, вжал его лицо в накалившуюся лампу, прижёг щёку до пузырей, а затем треснул лбом об статуэтку Будды на полке. Шумная бойня вокруг разом прекратилась. Джерард сказал серьёзно: — Всем, блять, плевать на тебя. Только не говори, что не знал этого. — Отъебись, пидор. Зрачки Джерарда искрились чистой ненавистью. Весь мир сузился только до этой картины: волосы, выкрашенные красной краской, костяшки, вымазанные кровью, искажённые лица и злоба. Джерард пугал публику, и Фрэнк был единственным, кто боялся за Джерарда. «Я тебя люблю». Все синхронно вздрогнули, когда Джерард вывернул Теду запястье. Ещё раз, когда Тед заскулил. Лачуга словно погрузилась в морок: никто не мог пошевелиться, пока Теда бесповоротно раскалывали по частям. Из горла вытекла любовь, осталась одна только тошнота. — А, блять, прости! — лаял Тед. — Сука, прости! — Простить? Может, ещё и забыть? Я, блять, не Иисус Христос и не болен Альцгеймером. Его ладонь была на пульсе Теда. Под глазами струились лакричные вены, которые мерцали так, будто из них вырывались птицы. Но Фрэнк знал, что Джерард в сознании. Он просто самоубийственно взбешён, но разумен. Фрэнк был околдован, очарован, ничтожно влюблён, поэтому едва слышно сказал: — Не разрывай его. И Джерард сразу же выбросил Теда из своих рук, вот так легко. Мгновенно воцарилась тишина. Как нехорошая летаргия или первые секунды похорон. Неволшебное сердце Фрэнка отбивало удары, которые на него сыпались. — Чё уставились? — рявкнул Боб. — Забирайте этого недоумка и валите отсюда нахуй. Джи, отойди, пусть они поднимут его. Фрэнк протиснулся к Джерарду. Тот жмурился, не дышал и выглядел так, как Майки. Паршиво. — Эй, идём отсюда. — Они боятся? — тихо спросил Джерард. — Они в восторге. На дворе две тысячи пятый, Джи, всё круто. Ты молодец. Ты удержался. Торо замаячил перед Фрэнком красным ошмётком, демонстрируя скол на зубе. Они стукнулись кулаками. Пит, неузнаваемый, довольный и вливающий в себя лимонад, криво им отсалютовал. — Ну и морда у тебя, — заметил Фрэнк на выходе из домика-лачуги-притона. — Герой войны. — Я всё ещё жду номерок телефона для суицидников. Кажется, мне пригодится. Уставший Боб гаркнул: — Ты неубиваемый, Пит. Снаружи было прохладно. Звёзды гудели над головой, а ветер пробирался под кофты и дождевик. Кругом валялись стёкла, пластмассовые стаканчики и камни. Фрэнк качнулся, но удержался. Шмыгнул носом. А потом случайно напоролся на магазинную тележку Боба и по-мальчишески улыбнулся: — У меня появилась идея. Джерард сразу просёк фишку и в пару движений забросил брыкающегося Торо внутрь. Затем надел солнцезащитные очки. Запрыгнул на одну сторону, а Фрэнк вскочил на другую и упёрся подбородком в макушку Торо, чтобы тот не вырвался. Спросил: — Готовы? — Она ж неуправляемая, Господи! С мракобесным торжеством Джерард крикнул: — Вперёд, придурки! Вперёд! Подальше отсюда! Вперёд — на сто восемьдесят градусов к апрельской луне и кислым звёздам, к синякам на бёдрах, к сожалению, к настоящему, к маме и химическим реакциям в крови. «Вперёд» — значит «прочь».