«встречу тебя. не сегодня. не завтра. но снова я знаю, что встречу тебя».
Джерард с нескрываемым удивлением сказал: — Ты выглядишь необычно. — Ты уже видел меня в костюме, чувак. — Видел, — согласился он, продолжая пялиться. — Прекрати, — заворчал Фрэнк, дразня: — Я не привык. Но Фрэнк лгал. Он так привык к Джерарду, что готов был сдохнуть от по-детски ненужной, зубодробящей безысходности. У мира в запасе остались часы и несколько секунд. Джерард заберёт с собой компакт-диск и планету, а Фрэнк будет хранить чернильный свитер и память о запахе его волос. — Идём? — спросил Джерард. Его волосы были практически такими же, как в их первую встречу: немного лохматые сверху, но аккуратно убранные за уши и достающие до подбородка. Теперь они красные, с пушистой сединой около пробора. Рубашка смотрелась на Джерарде до грандиозного нелепо. Ему шли фрэнковские футболки, тёмная одежда и чёрный карандаш для глаз, а не официальность. — Ты похож на пугало, — улыбнулся Фрэнк. — А я назвал тебя необычным. Такой себе комплимент, да? Фрэнк был в папином костюме, с проколотой губой, неряшливой стрижкой и желанием напиться. Он больше походил на вселенское недоразумение, чем на мальчика-выпускника. Бал будет отвратительным, оттого незабываемым. Потому что Джерард уйдёт, и никто о нём не вспомнит, кроме Фрэнка, Торо, старшеклассника Пита и старшеклассника Боба (Фрэнк называл старшеклассниками всех, кто оставался на второй год). — Я догоню вас, — бросила мама из ванной комнаты. В этот день она была счастливейшим ребёнком на свете, ведь её сын окончил школу и не умер где-то в подворотне. — Брысь, а то опоздаете на вечеринку. — Это долбаная пьянка, мам. — Брысь, говорю! Фрэнк и Джерард тут же смылись из дома. На обычных тусовочных выпускных не разрешали алкоголь, но в их школе всё шло наперекосяк; родители как бы следили за ними, но потом ускользали в буфет и сами напивались вместе с учителями. Традиция. — Так странно, — бросил Фрэнк, пихая руки в карманы и расправляя плечи. — Мы больше не увидимся. — Мы обязательно встретимся, Фрэнк. Для начала я куплю нормальный мобильный, будем с тобой по ночам созваниваться. — Как долго? — Пока не устанем скучать. — Всё, замолчи, не хочу думать об этом. — Так ты первый начал, — невесело возмутился Джерард. — Я ведь когда-нибудь вернусь. Наверное. Может быть. — Очень, блять, успокаивает. Джерард был повёрнут на дурацких мыслях. Он действительно думал, что через годы, через сотни лет, если он вернётся, он будет не нужен Фрэнку. Может, он прав? Всё-таки они так и останутся друг для друга несбыточными мечтами. Но сейчас они безбоязненно шли к перекрёстку (бок о бок, влюблённость к влюблённости). Они нашли оставшуюся компанию рядом с деревом на перекрёстке: накидавшегося Пита, Боба, который подхватил его идею с бешеным энтузиазмом, и Рэя, что напевал песенку про алкоголизм. — Эй, страшилы, — позвал Фрэнк. — Спрятали водку в кудряшках Торо? Пит круто развернулся к ним, застыл, сдерживая приступ тошноты, и молниеносно выдал: — Мне сказал Боб, что ему сказал Торо, что ему сказал Майки, что вы встречаетесь. — О, — синхронно выдохнули Фрэнк и Торо, будто они снова стояли перед могилой Хелены и не знали, как реагировать. Боб солидарно кивал, даже когда все молчали. Джерард (почувствовать можно) прикусил обратную сторону щеки и посмотрел на Пита пристально, но не враждебно. — Эм, — начал сбитый с толку Фрэнк. Пит без раздумий перебил: — Я просто, блять, не понимаю, почему я должен узнавать это от Боба, который узнал от светлейшего Торо, который узнал от Майки. Где справедливость? Мы ведь ёбаные друзья навеки, всё такое. Я же рассказываю вам обо всех своих похождениях. — Ага, мы в чистом восторге от этого, — встрял Боб. — Тихо, я веду светские переговоры. Нет, — Пит возвратился к возмущениям; от него исходил вкус хмельного парфюма, — я не хочу портить тусу-джусу, но это было очень некрасиво, блять, с вашей стороны. Всё! Я всё сказал! Сейчас поблюю за то дерево, и мы пойдём в отрыв! Пит так же резко и изящно, как напал, удалился за цветущий тополь. — Что ж, — мягко начал Фрэнк. — Привет, Рэй. Торо не на шутку беспокойно начал: — Это всё Майки и его психологические штучки. Он заставил меня захотеть рассказать об этом. То есть, он писал мне сообщения перед сном и звонил на домашний. У него был, типа, повседневный голос, и я не думал, что это тайна или что-то такое. Фрэнк покачался на мысках ботинок и только дружелюбно заметил: — Классный прикид. — Спасибо. Ты тоже выглядишь, эм, интересно. — Необычно, согласись? — подхватил Джерард спокойным тоном Майки. Пьяный вдребезги Боб сердито опустил подбородок на макушку Торо. Закрыл глаза. Они поболтали о какой-то бессмыслице, прежде чем вернулся Пит, и вместе зашагали к школе. Про отношения больше никто не спрашивал, но всё и так было понятно. Фрэнк лишь упустил ту мелочь, что у мира в запасе остались часы и несколько секунд. — Ебать, — чуть ли не пропел Пит, когда они зашли в спортивный зал. Все единодушно согласились с его комментарием. Зал выглядел потрясающе. За пару сотен баксов, собранных с каждого тусовщика-выпускника, ученики умудрились соорудить не традиционный притон, а нечто похожее на настоящее место для выпускного бала. Пит ютился около пунша. Из его рукавов лилась водка; вот куда он спрятал фляжки. Боб накинулся на пиццу. Дискобол крутился в сердцевине зала, разрезая лица перламутровыми оттенками, а музыка грохотала со всех сторон. Блеск платьев, волос, улыбок и смеха — впервые Фрэнк почувствовал искреннюю привязанность к школе. Потому что здесь наконец-то воцарилось одухотворение. Потому что пунш оказался нереалистично крепким на вкус. Потому что здесь был загрустивший Джерард. — Эй, Джи, расслабься. — Я стараюсь. Но здесь так, — он сквозь зубы выдохнул, — хорошо. — Вы не можете остаться? — с примесью надежды спросил Фрэнк. — Майки может умереть. Хочет умереть. Его нужно увезти подальше от людей. Фрэнк скис, но тщательно соскрёб с сердца любые признаки разочарования. Он в курсе, что ничего не выйдет, так зачем давиться будущим? Фрэнк научился жить настоящим. Он тепло и открыто посмотрел на Джерарда. Тот кусал губы. Его клыки были окрашены рубиновым светом дискобола, зрачки расширены, а руки всё такие же тёплые. И злые, нервно лохматившие нитки на рукаве рубашки. — Расслабься, Джи, — повторил Фрэнк. — Мы ещё вместе, да? Будем пить, танцевать, а потом я тебя внезапно поцелую. Идёт? Джерард наконец улыбнулся. — Ты действительно необычный, Фрэнк. «Я тебя внезапно поцелую, ты внезапно исчезнешь, и мы оба будем не в порядке какое-то время». Вечеринка кружилась в глазах каруселью. Пит душевно отжигал среди удивлённых, но довольных девочек, а Боб, ворча и ругаясь, полез к пульту диджея. Около Торо (удивлённого, но довольного) крутилась героиня его грёз — Криста. Фрэнк и Джерард показали ему шаку, изображая из себя борцов джиу-джитсу. Жар выжирал кислород. Где-то мелькнула Линда в окружении подружек. Фрэнк и Джерард наспех целовались под Дэвида Боуи и смеялись в кулаки, чтобы не было слышно. Этот смех принадлежал только им. Его нужно сохранить в спичечном коробке вместе с вербеной, лепестками мяты и майскими жуками. — Фрэнки. — Что? — Я обязательно навещу тебя в каком-нибудь из апрелей и позову кататься на велосипедах. Фрэнк криво улыбнулся. Стукнулся лбом о лоб Джерарда. Они могли наговорить столько разной чепухи, которую никогда не исполнят. И Фрэнк говорил: о письмах, которые он будет писать ему ручкой с запахом ледяной клубники, о колледже, гитарных партиях, свадьбе Торо, беллвильских звёздах, Скуби-Ду и вишнёвом чокопае. И получал в ответ такие же нужные обещания: о звонках на рассвете, о кокосовом торте на день рождения, о Майки, тибетских или техасских звёздах, зиме и негорьких слезах. — Я тебя люблю. — Я люблю тебя. Заиграл Курт Кобейн (my dreams), и в венах сразу же расплылся покой. Никто ни на кого не обращал внимания; каждый чувствовал того, кого хотел, и этого было достаточно. — Иди сюда, — позвал Джерард. В сердцевине зала билось одно сердце Фрэнка за двоих, и этого тоже было достаточно. Но Джерард уволок их тела куда-то во мрак, подальше от слепящего света и ближе к неизбежному. Он не улыбался. Фрэнк научился жить настоящим, но не умел отпускать прошлое. Ему становилось всё больнее. — Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной. Но я могу остановить время, когда оно придёт. — Нет, — просто ответил Фрэнк. После всего, что он видел, он не хотел становиться вечно мёртвым подростком. Наверное, это единственное глупое решение за все прожитые года. — Прости. — Тогда закрой глаза. Губы уколол привкус пунша, а запах детских духов впитался в язык. Фрэнк целовался неосознанно, беспомощно, убегая от мыслей и рассудка, кусаясь, пытаясь не расплакаться. Воздух кругом был намагниченным, поэтому в животе трепетали гвозди. На мгновение показалось, что мир (у которого закончилось время) исцелился от боли. Фрэнк открыл глаза и тут же снова их закрыл. Джерарда здесь больше не было.***
За школой было безлюдно и холодно. Колёсико зажигалки вяло скулило. Фрэнк запрокинул голову и выдохнул дым. Сколько же сегодня звёзд. Вперемешку: беллвильские, техасские, тибетские. Папин костюм сдавливал глотку, но Фрэнк только курил, смотрел наверх и болтал ногой. Вечеринка неторопливо заканчивалась. — Эй, ты. Фрэнк вздрогнул. Повернул голову, щурясь. — Тед? Тед, рыжий ублюдок-лейкозник, сидел в своей тачке, вливал в желудок абсент и тоже рассматривал звёзды. Фрэнк неосторожно бросил: — Если ты решил умереть, то я не рад за тебя. — Я заберу тебя с собой, — отмахнулся Тед, покачал бутылкой: — Хочешь? Фрэнк апатично вмазал окурок в траву и поплёлся в спортивную тачку. Тед не смотрел на него. Он крутил радио, потом плюнул, включил что-то старое, приятное. Салон впитал ментол и травку. Фрэнк завалился вперёд, закрывая дверцу и глаза. — Хреновый сегодня день, — сказал Тед. — Не то слово. — Я такой неудачник, — безэмоционально продолжил он, сжимая переносицу. С козырей пошёл. — У меня лейкемия, блять. Долбаная лейкемия и ни шанса на нормальную жизнь. А у тебя чё? — Ничего. Больше ничего. Ночь смотрела на Фрэнка звёздными глазами. Он долго вглядывался в ответ, пока Тед втыкал в луну и болтал о своём: — Ничто не нормально, этот мир, блять, ненормален. Он просто набор пазлов из лсд. Стоит только вытащить одну марку и сожрать, как остальной мир рухнет. Почему так? Почему, блять, так? Я ненавижу это всё. И тебя. И себя. Луна отражалась в проводах. Из школы потихоньку вываливались счастливые дети (родители) и смеющиеся счастливчики (выпускники). Фрэнк не притронулся к абсенту, зато нашёл пачку дирола. Они немного разговорились с Тедом. Так, пустяки. Оба вглядывались в темноту и искали в толпе знакомые лица. Оба оставались ни с чем. — Ты же не собираешься ехать домой в таком состоянии? — Нет, — честно ответил Тед. «Господи Иисусе, он ещё и обдолбан», — подумал Фрэнк. Но Тед сейчас походил на неплохого парня. Или на дворнягу. Ненужную, бесполезную, умирающую. Не то чтобы у Фрэнка проснулась жалость, но сидеть рядом с потенциальным трупом было не очень классно. Хотелось спать. Голова начинала болеть от выпитого пунша, а жвачка нехило стукнула по зубам мятой. — Спасибо за дирол, чувак, но мне пора домой. — Нет. — Что — нет? — Знаешь, мы с Алисией всегда думали, что лузеры должны сдохнуть. Поэтому нам с тобой пора умереть. Закрой глаза. Фрэнк замер. Он думал, что Тед — обычная собака, но собака оказалась волком. Тед сделал музыку громче, когда Фрэнк начал кричать. Сдавил его грудь, не позволяя рвануть из тачки, люто сжал руль и понёсся вперёд. Фрэнк готов был вытошнить из себя глотку — так громко он кричал о помощи. Но его голос зарылся обратно внутрь, когда машина слёту впечаталась в школьную стену. Она раскололась вдребезги. Так, наверное, не единожды ощущал себя Джерард. Первое, что Фрэнк почувствовал, это осыпающийся дождь из стекла, тяжёлые от крови ресницы и своё предсмертное дыхание. Второе, что он услышал, это вопли его родителей, которые вышли вместе покурить. Третье (последнее и самое жуткое) — мысль, что Джерард не успел остановить время. Видимо, Джерард и Фрэнк и впрямь останутся друг для друга несбыточными мечтами.