***
Франкенштейн вышел из лаборатории спустя сутки и сразу столкнулся с поджидающим его Музаккой. Оборотень был хмур, о чём-то думал. Решив не трогать товарища, учёный хотел пойти дальше, но Лорд окликнул, дав понять, что ждал именно его. Мужчина обернулся. — Я могу с тобой поговорить? — неожиданно вежливо поинтересовался оборотень. — Слушаю. — Я слышал, как ты просил подготовить камеру. Скажи, ты же хочешь изучать ноблесс, верно? Пленить его в своих лабораториях и не выпускать оттуда так же, как это было в подвале родного дома Рейзела? — Я не знаю, что можно ожидать от этого существа. Поэтому да, в лаборатории ему самое место, к тому же ноблесс — единственный в своём роде и упускать такой шанс было бы глупо, — кивнул человек, разворачиваясь и собираясь продолжить свой путь. — Франкенштейн, ты мне хоть немного доверяешь? Учёный остановился, не оглядываясь. Такие вопросы ему никогда не нравились. — Я бы не повернулся к тебе спиной в ином случае. — Пожалуйста, я прошу тебя, не делай этого. Только не с Рейзелом. — Почему? Я не могу верить этому благородному после всего того, что они сделали. — Но Геджутель… — Так же находится под подозрением. — Франкенштейн. Я готов взять на себя всю ответственность от каждого действия моего друга. Пожалуйста. Пусть он будет рядом с тобой, пусть ты всё-таки решишь изучить его силу, пусть! Только не заковывай его в ещё одни цепи, не уничтожай. Позволь ему жить. У него и до пленения этого не было. Учёный повернулся, хмуро глядя на Музакку. Он редко о ком говорил так, редко за кого просил. Даже Геджутеля просто привёл и всё. Но что если Лорд оборотней ошибается? Ноблесс — не то существо, которое можно запросто уничтожить. Если Музакка окажется неправ, им придётся дорого заплатить, и Франкенштейн не был уверен, что Союз переживёт эту плату. Оборотень переступил с ноги на ноги, но торопить товарища не решился, учёный это отметил, но не стал заострять внимание. В конце концов, Музакка при всей его кажущейся беззаботности, в людях и нелюдях разбирается довольно хорошо и обладает крепким умом. Франкенштейн вздохнул и снял очки, растерев переносицу пальцами. — Если он сделает что-нибудь, что наведёт на мысли о подозрении, я уничтожу его. — То есть? — То есть я буду следить за ним, но, так и быть, оставлю твоего друга живым и в сознании. И я очень надеюсь, что не пожалею тому, что доверился кому-либо. В очередной раз. — Спасибо, Франкенштейн! — Оставь это, — покачал головой учёный. — Просто иди к своему другу и оставь меня в покое. Похлопав Главу по плечу, оборотень ушёл. — Ты знаешь, что моему отцу можно верить, — сказала Эшлин, выходя из лаборатории. Франкенштейн дёрнул губой. — Никому нельзя верить. — Даже мне? — Вы с твоим папочкой — приятное исключение. Идём, если не поторопимся, то объект нашего спора спасти не удастся. Я надеюсь, ты не оставила его одного? Не прячь глаза, я вижу, что оставила. Твоего доверия, Эшлин, с лихвой хватает на нас обоих. — Должен же хоть кто-то верить людям и нелюдям, — хмыкнула девушка. Кадис Этрама ди Рейзел обнаружился там же, где был оставлен Эшлин. Даже руки не переложил. Подхватив бумаги, мужчина быстро пробежался глазами по записанным данным, затем посмотрел на благородного. — Как вы себя чувствуете? — Хуже. — Прошу прощения, если б я не был уверен, что вы выживете, я бы сразу занялся вашим здоровьем. Яд действует активнее из-за того, что вы начали двигаться. Полагаю, что до этого он влиял на вас гораздо медленнее и рассасывался до фатального исхода, поэтому Традио приходилось спускаться каждый раз и вновь отравлять ваше тело. Сейчас всё сделаю. — Ты устал. — Я могу работать в любом состоянии. — Глава? — Эшлин, рассказывай. Он знает меня. — Я всё записала. Ты опять себя загоняешь! — Иди, отдохни. Одного загнанного вполне достаточно. — Но… — Иди, Эш. Девушка ушла. Учёный же уселся за стол, вчитываясь в строки. Светлые брови хмурились, под конец он коротко простучал пальцами нехитрый ритм по столешнице и поднялся. — Хорошо, можете прилечь, если желаете. Я пока займусь противоядием. Создание антидота заняло непривычно много времени. Всё-таки яд Традио был очень хитрым сплетением разных реагентов, уже для того, чтобы разобраться в его составе, пришлось немало провозиться. Затем необходимо подобрать препараты уже для антидота, да так, чтобы они не вступили в ненужную реакцию с «лишними» элементами. День уже клонился к своему завершению, а в комнате ничего не поменялось: не двигающийся Рейзел и химичащий Франкенштейн. Наконец, человек поднялся и подал ноблесс стакан с прозрачной остро пахнущей жидкостью. — Выпейте это. — ??? — Противоядие. Совсем не поможет, доза слишком маленькая, но она замедлит действие яда. Завтра парни принесут мне нужные компоненты, и я избавлю вас от отравы. После того, как организм очистится, ваши силы должны восстановиться. Не сразу, конечно, но это лучше, чем умереть, правда? До дна и сразу. Запить, к сожалению, нельзя, придётся терпеть. Кивнув, Рейзел взял стакан, несколькими глотками осушив его. Вздрогнув, благородный приложил пальцы к губам. Учёный чуть насторожился, держа наготове нейтрализатор созданного противоядия. Что-то не то? — Как ощущения? — Горько… Франкенштейн фыркнул и убрал шприц, почти умиляясь расстроенно насупившимся бровям. Ещё б не знать, сколько народу он может уничтожить одним ударом, было бы прекрасно, право слово. — Глава, ты должен был прийти уже… Р-р-рейзел-н-ним? Вы живы! Рейзел-ним! — Геджутель, прошу. Ещё одно громкое слово, и я тебе врежу, — поморщился Франкенштейн. Досадно, что он не успел оградить его от ноблесс, но раз он дал слово Музакке не запирать благородного, то ладно уж, пусть общаются. — Ты не понимаешь, кто это! Это же… — Ноблесс, да-да, я знаю, ура! Сходи на улицу и проорись. Потом вернёшься. — Ты совсем не уважаешь мой возраст! — Я оставлю вас здесь, поболтаете всласть, пока его не отнял у тебя Музакка. Мне нужно закончить ещё кое-какие дела. — Тебе нужно поспать, Франкенштейн, — заслонив собой выход, проговорил Лорд оборотней. — В твой кружок фанатов прибавился ещё один, — смерив оборотня взглядом, проговорил учёный. — Как наговоритесь, покажи ему комнату. Я выгнал Эшлин спать, кроме тебя некому. — Люди тоже должны спать, чтобы восстановиться, — благополучно пропустил слова Главы мимо ушей Музакка. — В моём случае это не работает, смею тебе напомнить. Мне сначала надо набраться хотя бы небольшим количеством сил, чтобы копьё не сожрало меня. Пусти. — Мне надо идти к моему народу, — проговорил оборотень. — Итак отсутствовал больше двух недель. Гарда, конечно, приглядит за ними, но, ты сам понимаешь, Лорд имеет больше власти. — Раньше ты меня не предупреждал так… многословно, — чуть прищурился Франкенштейн. — Ты, — Музакка чуть помедлил, — будешь помнить о своём обещании? — Не переживай, я не трону его, — заметив, что оборотня это не убедило, Франкенштейн усмехнулся. — Слово даю, Музакка, с каких пор ты перестал мне доверять? — И правда, — вервольф улыбнулся, — чего это я? Ладно, иди, я попрощаюсь и тоже уйду. Вернусь, когда смогу. Махнув рукой, Франкенштейн ушёл в свою личную лабораторию, чтобы продолжить изучать полученный яд. Если понять, как действует клан Традио, то можно будет сделать что-то, что подействует на него самого.***
За выведение яда из крови ноблесс Франкенштейн взялся, как и обещал, на следующий день. Приведя благородного в свою личную лабораторию, учёный кивнул на кушетку. — Присаживайтесь, сейчас я должен осмотреть вас, чтобы понять, насколько эффективно было противоядие. По мере работы я буду говорить, что делаю, для вашего спокойствия. — Не надо. Я доверяю тебе. — ...что? — учёный с удивлением остановился, решив, что ему послышалось. — Я доверяю… — Рейзел немного помолчал, решив, что подобрал неверное слово, — я верю?.. тебе. — А, — Франкенштейн некоторое время молчал, пытаясь собраться с мыслями, — л-ладно, тогда… вы можете прилечь, да. Если есть желание, закройте глаза. Сказал и тут же отвернулся к столу. Эшлин с удивлением отметила растерянность на лице Главы. Его настолько удивили слова этого благородного? Девушка чуть улыбнулась: конечно, мало кто с охотой шёл сюда, зная, чем этот человек занимается, а уж к тому, чтобы этот странный благородный узнал, Геджутель приложил все свои усилия. Создание противоядия в это раз не заняло много времени. Подготовив всё необходимое, Франкенштейн подошёл к столу и продезинфицировал место для укола. — Вам нужно будет немного полежать. Как только лекарство нейтрализует яд, вы сможете ходить столько, сколько пожелаете. Слабая улыбка тронула губы ноблесс, однако он ничего сказал, только кивнул. Воткнуть иглу в вену Франкенштейн не успел: дверь в лабораторию с грохотом открылась, являя взбешённого Музакку. — Стоило мне вернуться, как меня встречают новостью, что ты экспериментируешь с «прибывшим благородным», — прошипел оборотень, быстрым шагом направляясь к отложившему противоядие Франкенштейну. — А если бы я не оставил здесь свой камзол, то через две недели нашёл бы труп?! Франкенштейн не ответил, не пытаясь сопротивляться даже когда наполовину трансформировавшаяся рука отшвырнула его в стену, и оборотень, за мгновение оказавшись рядом, схватил за шею. Учёный молчал, обеими руками схватившись за кисть оборотня, чтобы когти не травмировали его горло, когда нога соскользнула по полу. Он прекрасно знал, что оборотни легко поддаются эмоциям, особенно когда считают, что их стае угрожает опасность, а потому сопротивление могло только сильнее разозлить друга. — Отец! Ты что творишь?! — Ты обещал мне! Слово давал, — рычал Лорд оборотней. — И что теперь стоит твоё слово? Стоило мне выйти за порог, как ты сразу потащил Рейзела на операционный стол? Он мой друг! Я не позволю тебе его убивать! Франкенштейн усмехнулся, исподлобья посмотрев на товарища. Музакка зарычал, едва сдерживаясь, чтобы не задушить этого человека здесь и сейчас. Он доверял ему! На руке повисла Эшлин: — Прекрати, отец! Ты всё не так понял! — Перестань, Музакка, — тихо произнёс ноблесс, положив руку поверх предплечья оборотня. — Рейзел? — Он хотел помочь мне, избавить от яда. Попросил полежать и не двигаться. Я был в сознании. Отпусти. Музакка разжал ладонь, выпуская Франкенштейна. Учёный немного пошатнулся, потеряв опору и не сразу поймав равновесие, но быстро выпрямился, потёр шею рукой. Оборотень не душил его, просто держал, но ощущения всё равно не самые приятные. — Вот значит, как ты платишь мне за доверие, Музакка, — спокойно проговорил учёный. — Спасибо. — Что я ещё мог подумать, когда ты за моей спиной потащил моего друга в лабораторию? — развёл руками оборотень. — Ты ненавидишь благородных, Франкенштейн! — Да, — кивнул учёный. — Я ненавижу благородных. Они уничтожают мой народ, который не способен защититься от их силы, они захватывают наши земли, творят, что хотят, из-за них мне жить осталось несколько лет. Я ненавижу благородных, — почти прорычал мужчина. — Но я уважаю тебя, Музакка. И уж точно бы не стал убивать твоего друга, если он не угрожает моей жизни или жизни моих друзей. Я думал, что ты это знаешь. — Ты не понимаешь! — оборотень нервно прошёл в сторону и замер, когда учёный развернулся к нему лицом, не поворачиваясь даже боком. — Ты чего это, Франкенштейн? — Я не могу больше доверять тебе, Музака. Ты выберешь явно не меня. — Что я ещё должен был делать, когда увидел будто ты… — Поговорить, о, великий и мудрый Лорд, — резко оборвал его человек. — Вон там стул, садись и контролируй. Мне нужно закончить очистку организма от яда. Эшлин вздохнула и покачала головой. Заслужить доверие её друга всегда было сложно, зато лишиться его до ужаса просто. Франкенштейн был готов зацепиться за любое подозрительное слово, чтобы насторожиться. — Погоди. Что значит несколько лет? — нахмурилась девушка. Учёный дёрнул губой. — Оговорился, — бросил он. — Ты? Оговорился? Франкенштейн! Что с тобой? — Эшлин, у нас работа. Не отвлекайся. Потом поговорим. Настроение испортилось окончательно. Операция проходила в тишине, по большей части учёный следил только за состоянием благородного, чтобы не упустить момент, когда противоядие подействует. Конечно, он заметил, как оборотень тихо встал и ушёл, но не подал виду. Видеть Музакку сейчас не хотелось.***
Кадис Этрама ди Рейзел медленно прошёл в помещение, где чуть сгорбившись, сидел Франкенштейн с кружкой дымящегося кофе. Благородному лишь недавно разрешили подняться, и последние несколько часов он обходил всё здание Союза. Просто, потому что мог. Лишь когда неотрывно следующая за ним Эшлин мягко намекнула, что ногам тоже нужен отдых, Рейзел отправился к Франкенштейну. Он не стал говорить, что сила благородных позволяет ему намного большее, чем два часа пешей прогулки. Расстраивать юную полукровку, так искренне беспокоившуюся за него, не хотелось. — Ты устал. — А вы нуждаетесь в колокольчике, — буркнул человек, не поднимая глаз. Ноблесс осторожно присел напротив него, следуя приглашающему жесту. — Не злись на Музакку. — Я не злюсь. — Он лишь хотел защитить меня. — Понимаю. Он оборотень, я принял эту натуру. — Музакка порой слишком поддаётся эмоциям, — вздохнул Рейзел. — Он тебе доверяет, — тут благородный немного неуверенно посмотрел на учёного, сомневаясь в правильности слова, но, заметив, что Франкенштейн понял, продолжил, — но боится за меня. Он оборотень, наполовину волк. Если волк чувствует опасность, он пытается её избежать, оградить свою стаю. Так уж вышло, что я попал в его личную стаю так же, как его дочь, Гарда, ты. — Я? — усмехнулся Франкенштейн. — Ты. Он бы не убил тебя, не предал. Тебе можно верить ему. — Мне никому нельзя верить. Даже себе. — Я могу спросить? — Да. — Почему ты не сопротивлялся? Ты мог выбраться, Музакка не пытался убить тебя на самом деле. — Не хотел. Рейзел чуть склонил голову, пытаясь понять этот ответ. Франкенштейн вздохнул и потёр переносицу. Он действительно на мгновение, на одно мгновение, захотел, чтобы всё закончилось там, не видеть больше всего, что происходит вокруг. Благородный вздохнул. — Приляг, я пригляжу за копьём. Тебе надо отдохнуть. — Ага. Позже. — Франкенштейн, — с лёгким укором проговорил Рейзел. — Я не причиню тебе вреда. Пожалуйста, доверься мне. Голубые глаза чуть сощурились, но потом учёный кивнул. Этому существу почему-то хотелось верить уже сейчас. Даже ему, самому недоверчивому существу в мире, со слов Геджутеля. Хотелось, но кто сказал, что это будет правильно? — Все так говорят, — хмыкнул. Ноблесс глубоко вздохнул, но не стал настаивать. Поднявшись, Франкенштейн разлил по кружкам чай. Одну поставил перед благородным. — Угощайтесь. — Благодарю.***
Франкенштейн открывает глаза и в первые мгновения не видит ничего. Тьма вокруг, только тьма. Иногда она освещалась яркими фиолетовыми всполохами, в которых виднелось чьё-то кричащее лицо. Страдания, кругом одни страдания. Все испытывают только это, и он в том числе. Он, Франкенштейн, часть этой массы, часть копья, обречённый на постоянную боль, кошмары и страх. Копьё давило всё светлое, заменяя на свою тёмную суть. Даже самое прекрасное воспоминание заменялось, обращаясь в кошмар. Он сходил с ума, всё больше становился похож на само копьё: озлобленный, жестокий, хладнокровный убийца, не ведающий жалости, не знающий милосердия. Только холодный расчёт, только выгода. Оружие, созданное с одной целью: убивать. Франкенштейн закричал, не в силах бороться с тьмой. Он не мог вырваться, не мог бежать, ничего не мог сделать. И больше всего на свете он желал только одного: сдаться, уйти в спасительное небытие. Сладкий обман, там покоя точно не будет, он лишь отдастся проклятым душам полностью. Без права на возвращение. — Это всего лишь сон, — прохрипел мужчина, жмурясь. — Очередной сон. Это всего лишь сон, — словно мантру. — Очередной сон. Надо сосредоточиться, надо заставить себя проснуться. Он сможет. — Это всего лишь сон. Вытянуть себя из кошмара, не позволить ему овладеть своим разумом. — Очередной сон. Ещё до того, как он овладел копьём, Франкенштейн заметил: если сильно захотеть проснуться, можно заставить себя сделать это даже посередине сновидения. И это не один раз помогало ему в борьбе с этим существом. Подскочив на кровати, мужчина хрипло вдохнул воздух, заставляя копьё убраться с кожи. — Всего лишь сон, — облегчённо выдохнул учёный, падая на сбитые простыни и накрывая ладонями мокрое от пота лицо. — Это то, что будет с тобой, когда ты сдашься. — Не сдамся, — тихо. — Ты ведь такой же, как мы, — прошелестело копьё. — Только поэтому ты до сих пор можешь сопротивляться. Жестокий! — Иногда это необходимо. — Хладнокровный убийца! — Врагов нужно уничтожать без сомнений. — Не ведающий жалости и милосердия! — Просто знаю, когда это действительно нужно. — Только холодный расчёт и выгода. — К делам нужно подходить с головой. — Обманывай себя сколько хочешь, но ты уверен, что спас бы этого благородного, если б он не был нужен тебе? Спас просто потому что он невиновен, а не для данных, не для изучения? Франкенштейн молчал. Он спас ноблесс только ради изучения. И ещё, чтобы вывести из себя Традио. — Ты ведь не хотел его забирать, помнишь? Хотя знал, что он не на стороне врага. Знал! Знал, но эгоистичная мысль: «Себя бы спасти», — останавливала. — Ты хотел усыпить его, изрезать на куски ради информации, помнишь? И только просьба Музакки остановила его от этого. — Так почему ты говоришь, что мы не похожи? — захохотало копьё. Франкенштейн досадливо поморщился, стряхивая с рук надоедливое оружие. — Не путай, я это делаю просто потому, что в моих руках сотни человеческих жизней. Мне следует быть осторожным. — Обманывайся сколько хочешь, — повторило копьё, — мы оба знаем правду. Учёный поднялся, посмотрел за окно. С того момента, как он забылся сном, прошло лишь несколько часов. Хоть так, лучше, чем ничего. Быстро поправив постель, мужчина закинул её пледом и вышел из комнаты. Вот теперь можно и поработать.