Очнулся учёный через несколько часов. Рейзел уже успел приготовить новый чай, и теперь наслаждался недавно привезёнными заварочными листьями. Таких даже сам Франкенштейн ещё не пробовал.
— Как ты себя чувствуешь?
Учёный сел, скидывая с себя плед. Задумался: до заключения контракта на нём был камзол, пледа не было, теперь же он находился в одной рубахе. Кадис Этрама ди Рейзел опустил взгляд, вдруг заинтересовавшись тем, как налить чай своему собеседнику.
— Спасибо, — улыбнулся мужчина. Ноблесс пододвинул чашку, кивнул. Франкенштейн же прикрыл глаза пытаясь ответить на вопрос хотя бы себе.
Он чувствовал себя хорошо, и от этого даже несколько терялся. Пропала тяжесть и ноющая боль, не тянуло постоянно спать, вернулось ощущение своих сил и голод. Как давно он ел потому что хотел, а не потому что надо?
Организм снова ожил, восстановились притупленные органы чувств, чашечка приятно грела ладони, плед на плечах — тело. Чувствовался аромат чая — приятный аромат.
— На первый взгляд, со мной всё хорошо, — улыбнулся мужчина. — Сейчас позавтракаю, проверю тщательнее. Вы не желаете составить мне компанию, Рейзел-ним?
— Буду благодарен.
Он сам уже видел, что человек будет в порядке, чувствовал его состояние. Франкенштейну этому ещё предстоит научиться, но он справится. Человек стал словно легче, и ноблесс догадывался, что именно таким он создавал Союз: лёгкий на подъём, буквально летающий по комнате, с живым блеском глаз. Он словно помолодел на несколько лет. С зашедшей Эшлин разговор затянулся на половину часа, Рейзел почти и не слушал, всё равно не понимал. Научный язык для него ещё был непривычен.
— Что с тобой? — вдруг прищурилась полукровка. — Ты словно бы изменился? Я не могу понять, что, но что-то точно изменилось.
— О, тебе будет интересно об этом узнать, — весело ухмыльнулся Франкенштейн. — Я нашёл способ восстановиться, а Рейзел-ним любезно согласился мне помочь. Так что теперь я снова полон сил и обзавёлся хозяином.
Рейзел нахмурился, ему не понравилось слово «хозяин». Неужели учёный действительно считает, что контракт подобен рабству? Франкенштейн недовольства благородного не заметил, поглощённый своими мыслями. Оставив ошеломлённую Эшлин в компании Рейзела, учёный ушёл в свою лабораторию. Надо было всё-таки посмотреть, как повлияло на него заключение договора.
Он явно стал сильнее, чем был раньше. Это ощущалось практически каждой клеточкой тела. Мир стал восприниматься ярче, насыщеннее, улучшился слух и координация — сказывалось умение благородных маневрировать при быстром беге.
Через некоторое время он вдруг понял, что ощущает своего… хозяина? Мастера? Господина? Контрактора? Чуть дёрнув губой, мужчина в который раз задумался о последствиях. Как он, отныне и навеки помощник ноблесс, должен служить ему? Похоже ли это на служение слуги господину? Или это подобно рабу и хозяину? Что может сделать с ним Рейзел? А Франкенштейн с Рейзелом?
Встряхнув головой, мужчина снова сосредоточился на работе. Думать о неприятном сейчас не хотелось. Главное — он будет жить. Он не умрёт в этом году, потонув в собственном копье, не потеряет себя в вечном шёпоте. Главное — он остался самим собой, не очерствел. Раньше Франкенштейн тоже мог не обращать внимания на копьё до тех пор, пока оно не истончило его силы настолько, что самому человеку было страшно, а результаты убирались в такие места, куда Эшлин даже не подумает лезть. Но сейчас мужчина снова мог контролировать себя и делить мысли на свои и копь
я.
Спустя ещё несколько часов мужчина понял, что самым приятным бонусом оказалась ещё одно оружие, похожее на духовное, и оно словно требовало испробовать его. Франкенштейн пошёл проверять в тренировочную комнату. Интересно же!
Вызов этой силы требовал только желания. Никаких пафосных речей, движений и усилий — просто он захотел получить силу ноблесс, и она уже удобно легла в руке вторым копьём. Учёный хмыкнул, оглядывая красное, словно кровь, оружие. Если у Рейзел-нима есть пространство крови, то, отдавая дань дарующему, пусть называется копьём крови.
Кровавое копьё.
Мужчина на пробу взмахнул рукой в простом атакующем движении, затем — блокирующем, прокрутил в руке. По форме и лёгкости оно было уже привычно. Видимо он автоматически подстроил его под Тёмное копьё.
А вот настоящая атака заставила со стоном пошатнуться. Франкенштейн схватился за грудь, восстанавливая дыхание. Что это было?
Ноблесс являлся одним из сильнейших благородных, по силе с ним мог бы сравниться разве что Лорд. Франкенштейн знал, что чем больше сила, тем больший контроль над ней нужен, так как и энергии она отбирает больше, чем у более слабых аристократов. Но тело Кадис Этрама ди Рейзела должно было быть подстроено под эту мощь, иначе клан Кадис уничтожил бы себя ещё после зарождения. Он же, Франкенштейн, привычно ударил в полную силу. Поэтому слабость может подразумеваться слишком резким расходом энергии. Значит, не стоит вкладывать в эти удары свою силу? Вмятина в стене явно говорила, что и меньшего будет достаточно.
Второй удар был в половину слабее, но получился не менее мощным: на второй стене появилась точно такая же вмятина. Франкенштейн пошатнулся, чувствуя на лице влагу: из носа потекла кровь. Развеяв копьё, мужчина поискал глазами опору и не нашёл, тренировки он привык проводить в середине комнаты. Сделав шаг к ближайшей стене, человек потерял равновесие. В глазах потемнело, закружилась голова, и всё, что он мог — выставить руки, чтобы не разбить и без того кровоточащий нос о каменный пол. Упасть не дали, подхватили за талию. Зажмурившись, учёный повис на поймавшем, ещё не имея сил подняться самостоятельно. Он чувствовал, что его куда-то повели, потом помогли сесть, осторожно оперев на стену и придержав затылок рукой. Открыв глаза, мужчина увидел ноблесс, что теперь стоял над ним.
— Не думал, что ты так быстро обнаружишь эту силу, — тихо проговорил Рейзел. Франкенштейн осторожно утёрся рукавом. Всё равно халат выкидывать. Эта фраза. Что хотел сказать его… хозяин?
— Я не могу ей пользоваться? — уточнил.
— Можешь, — благородный смотрел мягко, по-доброму, — но, так же, как и мои силы у меня, она будет отбирать твою жизненную энергию. Поэтому я советую тебе вызывать его только в самых безысходных ситуациях. Она похожа и непохожа на духовное оружие. Ты так же вкладываешь в неё силу, но так как она питается самым ценным — твоей жизнью — даже малой мощи будет достаточно. Я догадываюсь, ты думаешь, что одним мощным ударом можно уничтожить армию, принеся себя в жертву. К сожалению, нет. Ты погибнешь, даже не успев высвободить эту силу, а неконтролируемая мощь разнесётся на огромное расстояние вокруг тебя, уничтожая и союзников.
— Зачем тогда она вообще нужна? Самый сильный в мире благородных погибает от собственной силы — это печально.
— Нет, это правильно, — Рейзел смотрел серьёзно. — Любое живое существо может поддаться влиянию своей же мощи. Традио развил свои способности на весь потенциал и потерял голову, упиваясь собственной властью. Ноблесс же сильнее его, намного. То, что эта сила убивает нас, напоминает о цене. Мы можем пользовать ей только во благо, иначе наша жертва будет напрасна. Конечно, мои жизненные силы восстанавливаются, но медленно, медленнее, чем та энергия, которая тратится на обычное орудие духа. Мы должны всегда помнить о том, ради чего существует ноблесс, и то, что напоминает об этом жестоко, но правильно.
— И вместе с силой, мне передалось и это напоминание?
— Люди несколько иные, чем благородные. Ваш век короток, однако и тело подстроено, чтобы вы прожили хотя бы отпущенные годы. Поэтому ваша жизненная энергия возвращается быстрее. Просто будь осторожнее. Тёмное копьё сильно, во многих битвах его будет достаточно. Забудь про Кровавое и не вспоминай до тех пор, пока оно действительно понадобится.
— Это приказ? — чуть грубее, чем желал, уточнил учёный. Рейзел мягко улыбнулся.
— Заключение договора не делает тебя моим рабом, Франкенштейн. Мы лишь помогаем друг другу. Да, я владею большей властью над тобой, не вижу смысла даже скрывать это, но это лишь для того, чтобы не дать тебе пойти по кривой дороге. Не единожды, заключившие договор люди, теряли голову от переполняющей их силы. Они забывали те цели, которые преследовали, когда шли к благородным, и только наша возможность оградить их от их же способностей, помогала не дать случиться катастрофе. Я не буду поступать с тобой так, если того не потребует ситуация. Я понимаю, Франкенштейн, что твоё желание заключить со мной контракт было твоим лишь отчасти. Ты сделал это ради тех, кого защищаешь. Ты не веришь мне, но я всё-таки прошу попытаться.
— А вы сможете довериться мне? Человеку, владеющему силой десятков тысяч жертв? Тому, кто убивал и изучал ваш же народ? Если я вдруг буду делать что-то, что наведёт на мысль о потере рассудка, сможете ли вы поверить? Ведь мои планы порой кажутся безрассудными, глупыми и лишёнными всякого смысла.
— Я верю тебе, Франкенштейн, — от уверенности в голосе ноблесс, учёный несколько смешался. — Ты можешь сказать мне об этом плане, и я буду знать, что ты делаешь это с полным осознанием последствий.
— Иногда нет возможности говорить, мы можем находиться на разных концах поля битвы.
—
У заключивших контракт есть возможность общаться по духовной связи, — раздался в голове человека голос. Франкенштейн вздрогнул от неожиданности, отвёл взгляд, Рейзел ничего не сказал. Свободолюбивый человек ещё долго будет привыкать к мысли о том, что договор не отбирает у него этой самой свободы.
Ноблесс был уверен в том, что он попытается больше следить за своим контрактором, лишая себя времени, которое могло бы быть потраченным на разработки, пытаясь предугадать желания благородного. Это ничего, он поможет осознать, что учёный не должен находиться возле него ежесекундно.
— Я стал ощущать вас сильнее тоже из-за контракта?
— Как и я тебя, — кивнул Рейзел. — Это нормально, ты привыкнешь.
— Вы… чувствуетесь уставшим, моё лечение точно помогает?
— Ты и сам это знаешь, Франкенштейн, не сомневайся в своих силах. Без тебя я восстанавливался гораздо медленнее.
— Вы многого мне не рассказали, — нахмурился учёный, полностью сосредотачиваясь на тех ощущениях, которые шли от ноблесс. — Но так мне будет удобнее помочь вам. Должен же я хоть как-то отплатить за бесконечность жизни и эту силу.
Кадис Этрама ди Рейзел ничего не ответил. Он не считал, что Франкенштейн должен платить, но знал, что сейчас человека не переубедить.
***
Геджутель зашёл в комнату без стука, и это значило только одно: он что-то узнал и снова принял информацию близко к сердцу. Стремительно преодолев расстояние, которое отделяло его от ноблесс, благородный почти упал в кресло.
Рейзел промолчал, ожидая, пока каджу начнёт разговор сам. Кажется, сегодня придётся говорить больше, чем обычно. Не позволив себе вздохнуть, благородный отставил чашечку.
— Я прошу прощения, Рейзел-ним, за внезапное вторжение, — осторожно начал Ландэгре. — Но я не так давно почувствовал сильную концентрацию энергии, а потом встретился с Главой и…
— Это правда.
— Как вы вообще решились на это?! — вскочил Геджутель, нервно вышагивая по комнате.
— Я помню, ты сам советовал мне заключить контракт с кем-либо из людей.
— Да, но с Франкенштейном?! Он же спит и видит, как уничтожить Лукедонию!
— Он не будет уничтожать всю Лукедонию, лишь предавших её. Они бы всё равно погибли от моей руки, — возразил Рейзел. Говорить о казни представителей своей расы было больно, пришлось снова напомнить себе о том, кем он является.
Геджутеля такой ответ явно не устроил:
— Это вы ему приказали?
— Нет.
— Рейзел-ним, Франкенштейн…
— … до сих пор не уничтожил тебя.
— Я… я просто ему полезен! Я уверен, что если бы я был простым благородным, не имеющим доступа к информации, то давно бы уже был мёртв.
— Зная тебя, я могу предположить, что ты многого ему не рассказываешь.
— Я только правлю уже полученную информацию.
— Значит, Франкенштейн добывает её сам. Ты лишь подтверждаешь или дополняешь — испытывающий взгляд ноблесс словно в душу смотрел. Геджутель смущённо откашлялся, вспомнив, перед кем он стоит. Присел обратно в кресло и постарался принять подобающий ситуации вид.
— Да, но, — благородный осёкся, осознав, к чему ведёт Рейзел. — Почему тогда он до сих пор не выгнал меня? В лаборатории я бываю часто, он мог усыпить меня ужасающее количество раз!
— В этом всё дело. Франкенштейн не тот, кто действует без раздумий. Несмотря на кажущуюся жестокость, он никогда не причиняет вреда без причины. Все его жертвы были вынуждены. Ты когда-нибудь задумывался об этом?
Благородный отвёл взгляд. Нет, конечно, он не думал. Не мог привыкнуть к мысли, что не все люди такие, как он представлял.
***
Франкенштейн, улыбаясь, быстрым шагом шёл в одну из отдалённых лабораторий, ведя за собой чуть растерянную Эшлин. Полукровка испуганно озиралась по сторонам.
— Ты точно уверен? Мы ведь…
— Не переживай, всё будет хорошо, ты давно меня знаешь, я буду осторожен, — тут же оборвал все возражения учёный.
— Ты хоть понимаешь, что отец с тобой сделает, если узнает?
— Я знаю о последствиях. К тому же, ты сама этого хочешь больше, чем я. Всё будет хорошо, Эш, мы слишком долго к этому шли, чтобы просто так всё оставить.
— Он убьёт тебя!
— Не убьёт, может ударить, но не убьёт. Не переживай. Проходи, Эш, душ там, я тоже подготовлюсь. Всё будет хорошо, слышишь? Я буду осторожен. Не оглядывайся, никто нам не помешает, здесь только ты и я.
***
Музакка весело насвистывая шёл по коридору, намереваясь пообщаться с Рейзелом. За неделю его отсутствия столько новостей накопилось! А ещё он принёс малину, помнится, эти ягоды понравились тогда немногословному ноблесс. Весело подмигнув двум девчушкам и парню, секретничавшим в уголке, пошёл дальше, невольно подслушивая тихий разговор.
— Я тебе говорю! Это правда! Я сама слышала, что Глава сделал это с Первой Старейшиной, — тихо проговорила первая.
— Ах, как бы я хотела того же! Но он говорит, что я маленькая ещё.
— Тише ты! Представляешь, что будет, если господин Музакка узнает об этом?
— Да какая ему разница? Разве он смеет возражать против Главы?
— Первая Старейшина его дочь, дурёха, — хмыкнул парень. — Если бы такое сотворили с моей дочерью, да ещё и без моего согласия, я бы не посмотрел на то, какого он статуса, размазал бы по стенке!
Музакка остановился, чувствуя, как закипает внутри гнев. Не понять смысла разговора было невозможно. Ну, Франкенштейн, держись теперь!
— Ой, кажется, услышал! Мы же тихо говорили!
Резко развернувшись, оборотень быстрым шагом направился в кабинет Главы, даже не глянув на сжавшихся детей. Он доверил ему своё самое ценное сокровище! Эшлин ещё дитя, как этот человечишка вообще посмел воспользоваться этим? Ещё и за его спиной.
Дверь от удара слетела с петель. Учёный в кабинете был один.
— Ублюдок! Как ты посмел сделать это?! — закричал Лорд оборотней. — В моё отсутствие! Без моего ведома! С моей дочерью!
Стол, за которым сидел Франкенштейн отлетел в стену, рассыпаясь на доски. Схватив Главу за одежду, Музакка отшвырнул его в ту же сторону.
— Убью!
Ударившись спиной об стену, учёный поднял руки, показывая, что он не собирается сопротивляться.
— Ты хоть понимаешь, что я действовал в интересах Эшлин?
— В интересах Эшлин? — Музакка одним ударом повалил Франкенштейн на пол, тут же схватил за халат и прижал обратно. — Она несовершеннолетняя!
— По меркам людей уже совершеннолетняя, — трансформировавшиеся когти опасно давили на шею, и учёный старался не шевелиться. — К тому же Эшлин настаивала на этом и буквально уговаривала меня пойти на это. В отличие от вас, девушка понимает, что её отец не всегда будет рядом.
— А ты, значит, будешь? — прошипел Музакка.
— Нет, в том-то и дело, — ответил учёный, но вместо ожидаемого результата, оборотень только зарычал. Один из когтей проколол кожу, за ворот стекла горячая капля. — Эшлин хочет иметь возможность защититься сама и помочь спастись близким. Она лишь полукровка и не владеет всей силой оборотня. Я помог ей в этом и, будьте уверены, последствий не будет.
— При чём здесь это?!
— Это главная причина, почему она захотела усилить своё тело.
— Ч-что? Так ты не…
— Я не что? Ч-чёрт, Музакка, если ты вспорешь мне горло, мы не сможем поговорить.
Оборотень чуть вздрогнул, и осторожно втянул впившиеся в шею человека когти, затем убрал руки. Выдохнув, Франкенштейн потёр шею. Посмотрел на друга. И куда делся недавний гнев и желание убивать? Полутрансформировавшийся и растерянный лорд выглядел забавно.
— Так ты просто усилил её?
— А ты что подумал, раз чуть голову не оторвал в прямом смысле этого слова?
— Я думаю, что мне пора.
— Музакка!
— Да, меня абсолютно точно зовут!
Усмехнувшись, Франкенштейн покачал головой. Что же, он боялся, что будет хуже. Оглядев стол, мужчина покачал головой. Это уже не починить, придётся просить делать новый. Хорошо, что Эшлин полукровка, настолько эмоциональную помощницу он бы просто не выдержал.
Музакка, сбежав из кабинета, нашёл укрытие в комнате Рейзела и теперь, улыбаясь, наблюдал, как его друг аккуратно ест ягоды. Эта улыбка не так уж и часто появлялась на обычно бесстрастном лице, и оборотень рад, что он знает, как заставить ноблесс радоваться.
— А я черте-что уже надумал, — смеясь, рассказывал про своё прибытие лорд. — Он всего лишь усилил её, представляешь?
Чуть напряжённый взгляд красных глаз, брошенный в его сторону, заставил напрячься. Теперь, когда волна облегчения о непорочности Эшлин прошла, Музакка вдруг осознал, что только что сказал.
— Он что
усилил мою дочь?!
— Музакка…
— Рейзел! Он же!..
— Всего лишь хотел помочь ей.
— Но!..
— Она может погибнуть в этой войне. Ты действительно думаешь, что сможешь заставить её сидеть дома?
Фыркнув, оборотень надулся и снова сел в кресло, сложив руки на груди. Конечно, он всё понимал, но вмешиваться в то, что создала природа? Разве можно искусственно улучшать себя? Ладно сам человек, он слаб от природы, но Эшлин! Она же дочь Лорда оборотней!
И человеческой женщины, вспомнилось секундой позже. Точно, от Музакки ей досталась только регенерация. Самый слабый представитель стаи — клеймо, которое его дочь носит с детства.
— Он мог хотя бы посоветоваться, — не желая сдавать позиции проворчал оборотень.
Рейзел улыбнулся и взял ещё одну ягодку.
— Очень вкусно, — похвалил он. — Неужели такие растут прямо на земле?
Один вопрос, и оборотень уже отвлёкся. Не забыл, но отвлёкся.
***
— Боюсь даже представить, что он сделал, если бы мы всё-таки рассказали, что мы вместе, — вздохнула Эшлин, оглядывая чуть опухшие борозды на шее учёного. Франкенштейн криво усмехнулся и осторожно уложил своевольно севшую девушку на кушетку.
— Подождём твоего совершеннолетия, хорошо?
— Конечно, мы шли к этому слишком долго, чтобы расставаться по такой глупой причине, как разъярённый отец-оборотень, — хихикнула полукровка. — Мне стало легче, теперь ты научишь меня пользоваться этими силами?
— Тебе даже вставать ещё нельзя, по-хорошему, — нахмурился Франкенштейн. — Лежи уж, завтра посмотрим по твоему состоянию.
***
— Лагус, разведчики вернулись! — проговорил Градеус, стремительно проходя в комнату. Каджу сидел в кресле, хмуро глядя в огонь. В комнате заметно похолодало от тяжёлой тёмной ауры, руки, сжимающие трость, напряжены до побелевших пальцев. Благородный приостановился, прекрасно зная, что, когда хозяин этого клана в таком настроении, лучше быть осторожным, чтобы не попасть под горячую руку. Вдвойне опасно было потому, что разведчики ничего полезного не принесли. Дальше Градеус шёл медленнее, плеснул в бокалы вина, один протянул Традио.
— Каджу?
— Она всё-таки сбежала, Градеус, — хрипло проговорил Традио, долгим взглядом оглядывая посетителя, прежде чем принять бокал. Градеус немного успокоился, вроде бы всё не так страшно, как казалось.
— Ваша дочь? Может, мне стоит послать Кертье, он быстро…
— Нет, я уже обо всём позаботился, — каджу поднялся, чуть тяжелее обычного опираясь на трость. — Она сама того захотела, когда решила покинуть этот дом.
— Вы же не?..
— Да, я отравил собственную дочь, — Традио выпрямился, постепенно возвращая свою уверенность. — Чего не сделаешь ради спокойствия Лукедонии, правда?
