***
— Долго ждал? После трёх мучительно долгих недель, проведённых вдали друг от друга, Шоё в третий раз восторгался возвращению в поместье. Несмотря на уютную повозку, поездка утомила его, но стоило ему принять ванну и смыть с себя всю грязь дороги, как он сразу же потребовал Кагеяму. Но и в этот раз Центуриона задержали. Однако подстёгиваемое молчанием слуг любопытство Шоё наконец победило. Отправившись на поиски, он обнаружил Кагеяму в обществе знаменитых генералов и сенаторов — они предавались жарчайшим дискуссиям в одном из наружных двориков, и Кагеяма стоял посреди толпы, полностью потерянный в своих мыслях. Но стоило ему заметить Шоё, с любопытством выглядывающего из-за колонны, как все обсуждения резко подошли к концу. И теперь они, рука в руке, шли обратно в комнату, где Шоё смог опять заполучить Центуриона только для себя одного. — Не очень… — ответил Шоё, морща нос. — Но разве они не могли подождать, пока я не вернусь обратно в храм? Кагеяма фыркнул. — Они были очень настойчивы. — Прям как я? — Нет, ты скорее раздражающий, — сухо произнёс Кагеяма, сверкая вредной ухмылкой. Шоё зарычал так угрожающе, как только мог. Потянувшись, Кагеяма обхватил его за талию: Шоё пискнул — руки оказались крепко прижаты к бокам — и упрямо встал на стопы Кагеямы, заставляя его неуклюже переваливаться из стороны в сторону. Мужчина не протестовал и не жаловался, и это настолько выбивалось из привычного, шаблонного образа могущественного Центуриона, что Шоё хихикал весь путь до самой комнаты, представляя, какие выражения приняли бы лица важных гостей Кагеямы, если бы они увидели его сейчас. Оказавшись в комнате, Кагеяма усадил его на кровать, терпеливо вынося натиск внезапной нежности — Хината резко прижался к нему всем телом, осыпая короткими поцелуями лоб, нос, скулы, щёки. — Знаешь, я пытаюсь следить за временем, — произнёс Центурион, пробегаясь пальцами по рыжим волосам, приглаживая. — Я не хочу, чтобы кто-то отнимал у меня драгоценные минуты твоего пребывания в моём доме. — Ох, — Шоё уткнулся лицом в шею Кагеямы, вдыхая слабый запах пота. Он спрятался в уютном изгибе, и Кагеяма, поняв, что толкового ответа от него не дождёшься, вновь заговорил. — Ты когда-нибудь пробовал гранат? Шоё отодвинулся, чтобы энергично закивать, заставляя кровать спружинить. — Один раз! Я не помню вкус, но мне точно понравилось! — Славно, — сказал Кагеяма, легко хлопая в ладоши. Появившиеся слуги внесли серебряные подносы, на которых гордо восседал ярко-бордовый плод и кувшин, до краёв наполненный дымящимся вином. — Ва-а-а-а-а-а-у, — радостно протянул Хината, когда подносы расположили на столике у края кровати. — Могу я попробовать? Кагеяма позабавлено усмехнулся. — В этом доме ты можешь получить всё, что захочешь, — напомнил он Шоё. — Но да, это я принёс для тебя. Знаешь, как правильно чистить? Шоё покачал головой, и Кагеяма взял фрукт в одну руку, а вторую вытянул ладонью вверх. Один из слуг спешно вложил в неё маленький ножик, и Кагеяма проворно срезал верхнюю и нижнюю часть плода, чтобы потом сделать несколько длинных надрезов по бокам. — Люди говорят, что гранат — плод искушения, — задумчиво протянул Кагеяма, работая ножом. — Но ведь любая сладость заставит людей желать её источник. — Возможно, так говорят из-за девушки, оказавшейся запертой в подземном мире, — отозвался Шоё. — М-м-м-м… — рассеянно пробормотал Кагеяма. — А что с ней случилось? Шоё вытянул ноги из-под себя вперёд, наблюдая за Центурионом. — Увидев, насколько хороша простая смертная девушка, Плутон похитил её, притащив в подземное королевство. Пленница знала, что ей не стоит прикасаться к предложенной еде, но, в конце концов, она сдалась, съев четыре зёрнышка граната. Не смогла сдержаться. Шоё перевёл взгляд на наливной плод: Кагеяма осторожно открыл корки, являя красные зёрнышки, по красоте не уступавшие рубиновым камням. Мокрые, они сверкали в лучах дневного солнца, и Шоё завороженно ахнул. — Вспомнил, — произнёс Кагеяма, вытряхивая горстку зёрен на ладонь — сок собрался в бороздках кожи. — И она была вынуждена остаться в подземном царстве на месяц… — За каждое съеденное зёрнышко, — выдохнул Шоё. Потянувшись, он схватил запястье Центуриона, поднося его ладонь к губам, чтобы вобрать крохотные рубины. Шоё блаженно прикрыл глаза — терпкий сок наполнил его рот — и жадно слизал избыток нектара с ладони. Это было так же вкусно, как и в его воспоминаниях, но, учитывая обстоятельства — даже ещё вкуснее. — И как много там было? — спросил Кагеяма, и Шоё поднял голову — струйка сока текла по губам. Он рассеянно покачал головой, и Центурион усмехнулся, взял его за подбородок и повернул лицо в сторону, чтобы, наклонившись, медленно провести языком по челюсти и губам, слизывая капли. Шоё всхлипнул, когда его вновь толкнули на шёлк простыней. — Ещё. — Жадный, — усмехнулся Кагеяма, зачерпывая зёрна граната пальцами. — Ещё. Кагеяма покатал маленькие рубины по губам, окрашивая их в кроваво-алый, и Шоё открыл рот, желая ощутить вкус плода на языке. Добившись своего, он обхватил губами тёплые пальцы и начисто вылизал прежде, чем Кагеяма провёл мокрой ладонью по вытянутой шее и груди. Шоё закусил губу. — Испачкаешь, — сказал он, имея в виду тунику — свежую и белоснежную, как ей и полагалось. Кагеяма рыкнул, легко кусая за мочку уха. — Так тебе идёт даже больше. В доказательство своих слов он схватил серебряный кувшин и, сделав глубокий глоток, поднял его над распростёртым телом юноши. Шоё удивлённо поднял взгляд, наблюдая, как кувшин наклоняется и с горлышка стекает тончайшая красная струйка, опадая прямо на светлую ткань, окрашивая её в глубокий багровый. Вино остыло, но ещё недостаточно — жар собирался прямо в пупке Шоё, и он зашипел, откидываясь обратно на подушки. — Горячо? — спросил Кагеяма. — Нет… — ответил Шоё, гулко выдыхая, когда Центурион, наклонившись вниз, схватил зубами испачканную ткань, высасывая пролитое вино прямо из шерсти. — Мне просто, — выдохнул Шоё, — нравится, когда ты трогаешь меня… Он застонал — Кагеяма распахнул тунику, чтобы рассмотреть розовое пятно, расцветающее на бледном животе. Задумчиво прищурившись, он набрал ещё горсть зёрен и раскинул их по покрытой мурашками коже, заставляя Шоё корчиться от контраста температур. А после заставляя его всхлипывать — тёплое вино водопадом полилось на худощавую грудь. Напиток быстро остывал, но первоначальный всплеск оцарапал кожу тысячами сладостных игл, и Кагеяма припал к животу, собирая зубами зёрна граната — исключительно по одному. Шоё, не выдержав томительных прикосновений языка, вскрикнул. Винные реки опали на впадинки у тазовых косточек, и Кагеяма прижался ртом к дрожащим бёдрам. Шоё понимал, что Центурион намеренно обходил ласками напряжённый, прижатый к животу член, но настоящая причина столь редкой выдержки раскрылась ему только тогда, когда мужчина, застывший между его ног, прошептал: — Хочу ещё больше тебя. Не приказ, не простое утверждение — практически просьба, и Шоё, загнанно дыша, опустил взгляд. — Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Хочу вкусить тебя, распробовать. Объяснения ничего не объясняли, и Шоё, удивлённый, растянулся на подушках. — Делай, что желаешь, — смиренно произнёс он. Следующее, что он помнил — Кагеяма подсунул подушку под его бёдра, приподнимая их с постели. Шоё раздвинул ноги, поддаваясь — готовый ко всему, что Центурион планировал сотворить с ним. И первое касание удивило его: мягкое мокрое трение у напряжённого кольца мышц — совсем не похожее на всё то, что он ощущал ранее. Не такое твёрдое, как пальцы Кагеямы, и даже близко не такое внушительное, как его член, но Шоё не дали много времени на раздумья — ласка повторилась, медленно оглаживая вход, и он ахнул — язык. От стона задрожала рама кровати, и Кагеяма крепко обхватил его бедро рукой, удерживая на месте. Шоё пытался дёрнуться вверх, пытался уйти от мучительно сладких прикосновений, но всё, что ему было позволено: цепляться дрожащими пальцами за мокрые простыни. И да, он хотел. Тоже хотел, чтоб Кагеяма вкусил его. Всего его. — Это… это может войти… внутрь? — выдохнул он в потолок так тихо, что, казалось, и вовсе оставался безмолвен, но Кагеяма, конечно, услышал. Он сильнее сжал бёдра, и Шоё заскулил от смеси ощущений: до боли сжимающие пальцы и влажный упругий язык, голодный до его плоти. С каждым коротким движением Кагеяма продвигался всё глубже и глубже, пока не вошёл полностью, посылая томительные импульсы удовольствия по извивающемуся телу. Шоё, ахнув, откинулся на спинку кровати, подгибая пальцы ног. — И к-как я… на вкус? — выдохнул он. Кагеяма толкнулся вновь, и Шоё выгнул спину, корчась — его рот был широко открыт, словно он задыхался в стонах, но с губ не срывалось ни звука: его тело разучилось делать всё, кроме как поддаваться ласкам мужчины. И только после того, как Шоё кончил, после того, как влажная прохладная ткань прошлась между ног и всему телу, как его схватили в крепкие объятья, Центурион наконец ответил: — Сладкий. Ты сладкий. — Как гранат? — сонно протянул Шоё. Кагеяма усмехнулся, целуя его в лоб. — Лучше.***
Пятый визит в поместье был щедр на сюрпризы. Первый Шоё обнаружил утром. Он проснулся довольно поздно — солнце уже высоко поднялось над горизонтом — и, к большому удивлению, выяснил, что Кагеяма предпочёл совместному завтраку тренировку. Это было довольно нехарактерно для Центуриона: в те ценные семь дней, которые Шоё проводил в особняке, они всегда принимали пищу и занимались спортом вместе. Сбитый с толку, Шоё отправился на тренировочное поле, намереваясь найти Кагеяму. По пути он праздно раздумывал о причинах столь странного поведения Центуриона и прикидывал, стоит ли ему немного «пообижаться», ведь он предпочитал сполна наслаждаться каждой секундой их совместного завтрака — и дело не в том, что в компании всегда веселее. Просто каждое утро Шоё хотел вновь увидеть Кагеяму как можно скорее после пробуждения: Центурион никогда не оставался на всю ночь в его комнате, а Шоё и не настаивал, но даже эти несколько часов разлуки казались неимоверно мучительными и неоправданными. Но на площадке его ждало неожиданное зрелище, которое вполне себе объясняло, почему Кагеяма решил слегка отклониться от их привычного расписания. Обычно Кагеяма тренировался один. Затем к нему присоединился Шоё. Но в этот раз всё поле было забито людьми. Челюсть Шоё поползла вниз: около сотни тел, полностью погружённых в тренировку, он точно не ожидал. И после он наконец приметил Кагеяму, прогуливающегося между рядами, как Шоё понял, солдат. Время от времени Центурион останавливался, чтобы поправить кого-нибудь или на собственном примере продемонстрировать правильную стойку, а когда он отправлялся дальше — за ним тянулся длинный след нескрываемого восхищения. Солдаты ловили каждое его слово, внимательно наблюдали за ним — и в некоторых взглядах плескалось искреннее обожание, хотя Кагеяма и жестом не выказал, что приметил это. Вместо этого, он просто одаривал подчинённых тем же количеством уважения: слушал их вопросы, наблюдал за движениями, и если нужно было поправить, он тщательно разъяснял технику, а затем просил продемонстрировать стойку ещё раз — чтобы убедиться, что его поняли. Если солдаты хорошо справлялись, Кагеяма одобряюще кивал и двигался дальше. Шоё понимал, что Кагеяме не впервой заниматься обучением, но побороть гордость, наполнившую сердце до краёв, не смог. Да и не хотел. Не желая отвлекать Кагеяму от занятия, Шоё предпочёл наблюдение. И только после того, как тренировка подошла к концу, Кагеяма заметил рыжую макушку поверх голов толпы. Он быстро попрощался с солдатами (хотя многие предпочли продолжить тренировку самостоятельно) и подошёл к Шоё. — И где ты прятал всех этих мужчин? — поддел его Хината. — Они прибыли утром. Это наиболее подающие надежды солдаты империи, их отправили тренироваться со мной. — Вау, — выдохнул Шоё. — Кажется, это очень важно. — Так и есть, — согласился Кагеяма. — Они должны быть полностью готовы к тому времени, когда им придётся продемонстрировать свои навыки на поле битвы. Но… — быстро продолжил он, — это никак не помешает нашему совместному времяпрепровождению. Я позаботился об этом. — Все в порядке, Господин, — улыбнулся Шоё. — Это… не так уж и плохо просто наблюдать за тобой со стороны, — он отвернулся, надеясь, что Кагеяма не успеет заметить румянец, обжёгший кожу. Но, увы, удача была не на его стороне. — Ох? — понизив голос, прошептал Кагеяма, и Шоё отозвался мелкой дрожью. — Считаешь меня впечатляющим, верно? Верно. Очень даже верно. Но Шоё фыркнул: — Я нахожу впечатляющим то, что они доверили целую роту солдат кому-то, кто думает только о еде и сне. Кагеяма попытался шлёпнуть его по голове, но Шоё ловко увернулся. — И? — возмущённо спросил Центурион. — И чем мои мысли тогда отличаются от твоих? Шоё хихикнул. — И, конечно, о сексе! Как я мог забыть. — Неверно, — произнёс Кагеяма. — Третье, о чём я всегда думаю, это ты. Шоё икнул, чуть не подавившись остатками смеха. Поражённый услышанным, он вылупился на Центуриона. — Я думаю о тебе, — спокойно продолжил Кагеяма. — И о том, как я преподнесу тебе восхитительный подарок, что я приготовил. Но, думаю, теперь я откажусь от этой своей затеи. Он отправился прочь, не оглядываясь — заставляя Шоё кричать и бежать за ним. — Кагеяма! Что за подарок? Ты можешь хотя бы сказать, что это?! К счастью, оказалось, что решимость Кагеямы легко подвергнуть сомнению — конечно, только в тех исключительных случаях, когда это касалось Шоё. Центурион действительно приобрёл невиданное раньше чудо, которое только-только стали производить в столице. Оно было доставлено в маленьком котелке, и когда Кагеяма поднял крышку, содержимое выстрелило сотней световых копей прямо на стены комнаты, ярко мерцая в лучах полуденного солнца. Это было похоже на краску. Кагеяма пояснил, что это «жидкое золото», изготавливаемое из настоящего чистого драгоценного металла — отсюда и столь глубокий, насыщенный блеск. — И что ты собираешься делать с этим? — спросил Шоё. Кагеяма изогнул бровь. — Рисовать. — Ну это понятно! — фыркнул Шоё. — Но на чём? Кагеяма поспешил сцеловать недовольство с его лица. — На тебе, — мягко пояснил он. — На мне? — переспросил Шоё, когда пальцы Центуриона скользнули к его тунике, спуская её по рукам. Он раздевал Шоё медленнее, чем обычно: жадный взгляд цеплялся за каждый дюйм обнажаемой кожи, а пальцы уверенно скользили по шее, ключицам, груди, по мягким изгибам юношеского тела. Кагеяма уложил Шоё на простыни, прикасаясь губами к подошвам ног, а затем поднимаясь поцелуями выше — по икрам и дрожащим бёдрам. Крепкие руки мягко обняли его, приподнимая, чтобы уделить внимание тазобедренным косточкам, едва мускулистому прессу, груди, а затем перекатить Шоё на живот, несмело проводя ладонью по спине, словно первопроходец, разведывающий ранее неизвестную территорию. Кагеяма гулко выдохнул, и Шоё улыбнулся, зная: Центуриону нравится происходящее. Нравится то, что он видит прямо перед собой. Прямо в своих руках. Шоё лениво потянулся, купаясь в чужом внимании, а затем выглянул из-за плеча, наблюдая, как Кагеяма небрежно скидывает собственную тогу на пол. Обнажившись, он открыл горшок с краской и погрузил в содержимое кончики пальцев — вышли они уже в золоте, и Шоё завороженно уставился на блестящие капли. — Тебе не стоит тратить её на меня, — пробурчал он, переводя умоляющий взгляд на Кагеяму. Ожидая ответа, который, он знал, обязательно последует. — Тратить? — недоуменно переспросил Кагеяма, наблюдая, как золотые капли стекают с пальцев на худую спину. — Это не «трата». Это то, чего ты заслуживаешь. Не пускаясь в дальнейшие объяснения и не предупреждая, он быстро провёл пальцем по кончику носа Шоё — так стремительно, что Хината тихо пискнул от неожиданности, вздрагивая. Его нос сиял ярким золотом, и если скрестить глаза, то он и сам мог рассмотреть мерцающий блеск прямо на лице. В следующий миг Кагеяма потянулся вперёд вновь — уже медленно, боясь напугать его. Он растёр краску по скулам Шоё, нежно обхватывая его лицо ладонями, а затем мягко сталкивая их губы. Поцелуй был тёплым, сочным, но слишком коротким — губы Центуриона двинулись ниже, оставляя крошечные прикосновения на подбородке юноши, и Шоё хотелось согнуться, опуститься вниз — сделать всё, что угодно, лишь бы последовать за этими ласками до самого конца. Но почувствовав нехватку желаемых прикосновений, он открыл глаза, смущаясь — Кагеяма пристально рассматривал его. — Чем я заслужил это? — спросил Шоё, закусывая губу — так он пытался скрыть широкую улыбку, растянувшуюся на лице. Но Кагеяма заметил, конечно, боже, он заметил — это было очевидно по уголкам его рта, дёрнувшимся вверх. — Скажи мне, чем, Господин. Кагеяма растянулся на постели рядом с ним, ложась на бок. Подперев подбородок кулаком, он уставился на Шоё, а Шоё — уставился на него в ответ. Дыхание то и дело срывалось — присутствие Кагеямы вызывало трепет в животе и щекотку в горле. Его тело было идеальным: длинное, стройное, мускулистое — каждый изгиб, каждая мышца выгодно подчёркивалась игрой света, словно Бог Солнца собственной персоной прослеживал их золотистыми лучами. — Это нужно для того, чтобы сделать меня таким же красивым, как ты? — мягко спросил Шоё, проводя пальцем по носу Кагеямы. Центурион поймал поцелуем его ладонь, а затем прикоснулся пальцами к шее Шоё — он провёл золотую линию до самого низа, прежде чем начать вырисовывать праздные круги прямо по рёбрам. — Когда мне преподносят драгоценный дар, — выдохнул Кагеяма. — Я не спешу скрыть его от людских глаз. Пусть мне завидуют, но я выставляю его напоказ, веря, что он всегда будет моим. Шоё позволил векам опуститься, впитывая всем телом слова Кагеямы, его внимание, пока Центурион рисовал золотом, следуя за дорожками мускул и костей, чтобы создать живую картинку на драгоценнейшем из полотен. — Все могут смотреть, — мурлыкал Кагеяма, спускаясь пальцами ниже, — но дан он был только мне. Дан, чтобы я дорожил им. И я буду вознаграждён вдвойне, потому что только я могу действительно познать его. Он медленно провёл ладонью по мягкой выпуклости ягодиц, разминая податливую плоть и полностью окрашивая её в золото. Шоё плюхнулся щекой на простыни, всхлипывая, когда ладонь скользнула между бёдер. — Люди завидуют тебе не из-за меня, — прошептал он. — Они завидуют, потому что ты сильный, могущественный и богатый… — Чем бы я не обладал — это будет желанно другими, — произнёс Кагеяма. — Ведь всё, чем я владею, идеально. И ты довольно наивен, если всерьёз считаешь, что это правило не распространяется на тебя. — Не наивнее тебя! — выпалил Шоё, сразу же задыхаясь от вырвавшейся дерзости. Но счастье от услышанного вскружило ему голову, и Кагеяма, усмехнувшись, растрепал рыжие волосы, утыкая его носом обратно в простыни. Наклонившись ближе, он прижался лбом к сверкающим плечам, прошёлся поцелуями по рукам, уткнулся в сгиб костлявых локтей, и Шоё захихикал. — Ты весь перепачкаешься! — воскликнул он. — Ты всё размажешь! — Нет, я не… — начал Кагеяма, но затем фыркнул. — Но последнее — пожалуй, да. Потянувшись, Центурион обхватил Шоё за талию, притягивая к себе. Крепкая грудь вжалась в мерцающую спину, и Шоё едва не воспламенился от резкого удовольствия: ладонь Кагеямы прошлась по груди и животу, окрашивая золотом соски и тело. — Разведи ноги, — выдохнули прямо в ухо, и Шоё подчинился, отводя ногу широко в сторону. Кагеяма скользнул чистой ладонью вниз, мокрые пальцы — в этот раз не от краски, а измазанные душистым маслом — аккуратно вошли внутрь, растягивая. Шоё завёл руку назад, вцепляясь в тёмные пряди, и Кагеяма гулко выдохнул: — Знаю ли я тебя лучше, чем кто-либо ещё? Он толкнулся пальцами в невероятно чувствительную точку, и Шоё повело: голова закружилась, а шок от того, насколько приятны могут быть чужие прикосновения, наполнил глаза слезами. — Ох… ах, да… — всхлипнул он. — Господин, пожалуйста, пожалуйста… — Раз так, то я, пожалуй, возьму свою награду, — рыкнул Кагеяма, и Шоё громко застонал: Центурион подтянул оба его колена выше и дёрнул бёдрами, проталкиваясь на всю длину внутрь, пока их тела не оказались вровень друг с другом, тесно прижатые. Кагеяма, по всей видимости, всерьёз вознамерился испортить свою работу — он крепко вжимал узорчатую спину Шоё в свою грудь и неумолимо работал бёдрами. И Шоё это нравилось. Нравилось, как сильно, глубоко и неизбежно двигался Центурион. Нравилось, что после всего этого о нём обязательно хорошо позаботятся. Его не оставят одного. Стоны срывались с губ всё громче и громче — грубые толчки подводили Шоё к концу. Этот раз отличался от предыдущих — он был куда приятнее. Шоё знал Кагеяму так же хорошо, как Кагеяма знал его. И теперь Центурион хотел лишь понять, насколько сильно Шоё нуждался в нём. Насколько желал. Хината кончил первым, вкручиваясь пальцами в растрепавшиеся волосы Кагеямы, и тот, хмыкнув, замедлился. — Не… медли… — устало выдохнул Шоё. — П-продолжай… Кагеяма шикнул. — Мне так хорошо, — пояснил он. — Просто вот так… И прежде, чем он позволил себе кончить, всё так же медленно двигая бёдрами, Центурион успел рассказать о множестве других подарков, которых он преподнесёт Шоё, потому что хочет и может. И после дрёмы, горы сладких десертов и нежнейших поцелуев Шоё мог думать лишь о том даре, который мог преподнести он сам. — Господин, — произнёс он, и Кагеяма отвёл взгляд от подноса с фруктовыми пирожными. Шоё осторожно держал горшочек с золотой краской и широко улыбался. — Моя очередь? Кагеяма прилёг на подушки и лениво махнул рукой. Шоё усмехнулся: в комнате сразу же появились слуги, готовые кормить Кагеяму сладостями, чтобы он мог спокойно лежать, не мешая работе Хинаты. — Если это то, чего тебе сейчас хочется, — сказал Кагеяма. Шоё хотел очень многого. Но это определённо было неплохим началом.***
В поместье Центуриона было полно помещений для хранения различных сокровищ. Огромные вытянутые пространства с возвышающимися полками — легко затеряться на несколько часов, отправившись изучать бесчисленные чудеса, спрятанные в их стенах. Большая часть хранилищ была отсортирована, чтобы облегчить работу слугам: так они в мгновение ока могли найти необходимое Центуриону или его достопочтенным и могущественным гостям. И сам Шоё тоже попал в эту категорию избалованных гостей: что бы он ни захотел — ему преподносили ещё до того, как он успевал хотя бы подумать о возможном ожидании. И, конечно, ему стало интересно, как слуги так быстро успевают подавать ему желаемое, поэтому Кагеяма привёл его в огромные складские помещения. — Ва-а-а-а-а-а-а-ау! — воскликнул Шоё, когда несколько мужчин (ещё выше и мускулистее Кагеямы) распахнули перед ним двери — тяжёлые, высокие и настолько широкие, что в образовавшийся проход могли протиснуться несколько лошадей и телег бок о бок. Внутри помещение было заполнено различными сокровищами, что так и манили к себе любопытного Шоё. — Господин, можно мне заглянуть внутрь? — Должен ли один из нас составить ему компанию, хозяин? — взволнованно спросил один из охранников. Шоё возмущённо надул щёки. — Но я буду в порядке! — Шоё, — с лёгким предостережением в голосе начал Кагеяма. — Им хорошо известно, насколько сильно я беспокоюсь о тебе. И лишь поэтому они хотят всеми возможными способами обеспечить тебе безопасность. — Ох, — краснея, выдохнул Шоё. Пристыженный, он низко поклонился огромному охраннику, ответившему ему тем же. — Я пойду вместе с ним, — сказал Кагеяма. — Вы можете остаться охранять вход. Мужчина кивнул, но прежде, чем они успели войти внутрь, Кагеяму окликнули. К ним спешил слуга в сопровождении гонца, который решил лично донести весть хозяину дома. Шоё бросил быстрый взгляд на Кагеяму: Центурион выглядел раздражённым. — Это не может подождать? — Я так не думаю, господин, — сказал слуга. — Послание от императора. Шоё удивлённо раскрыл рот, пока Кагеяма спокойно принял протянутый пергамент и сломал печать. Попавший на удочку любопытства, Шоё пытался заглянуть за локоть мужчины, пока тот читал послание. — Император? — спросил Шоё. — Ты имеешь в виду… Римский Император… — Любопытный, — произнёс Кагеяма, кладя ладонь на лицо Шоё и слегка отодвигая его. — Уа-а-а-а-а-а-а-х, Господин, вы сотворили что-то неподобающее? — Нет. Я скоро приду, — отрезал Кагеяма, подталкивая Шоё к дверям хранилища. — Иди, присмотри себе что-нибудь. Перспектива проскользнуть в комнату со всякими интересностями казалась куда заманчивее политических разборок, и Шоё, радостно вскрикнув, бросился внутрь. В кладовой было душно и темно — комнату освещали лишь высокие узкие окна, расположенные вдоль стен, обильно усыпанных факелами, подготовленными для позднего вечера. Шоё практически сразу понял, почему у комнаты была специальная охрана — все помещение ломилось от редчайших ценностей: роскошные порошки, золотая пыль, украшения, инкрустированные драгоценными камнями. Даже в слабом освещении по комнате танцевали яркие блики: кораллово-розовые, бирюзово-голубые, нефритово-зелёные… Приятный запах привлёк внимание Шоё — легкий ветерок, доносившийся с улицы через окна, разносил приятную сладость по всему помещению. Шоё шмыгнул носом и свернул в один из проходов, праздно раздумывая, что могло источать такой аромат. — Не потеряйся, — за спиной раздался знакомый голос. По всей видимости, Кагеяма закончил свои важные дела. Шоё лишь рассмеялся. — Тогда приди и найди меня. Он бросился вперёд дальше к полкам, а Кагеяма неслышной тенью следовал за ним. — Зачем ты им нужен? — рассеянно спросил юноша, когда Центурион вновь оказался прямо за спиной. Здесь, на полке, возвышающейся над головой Хинаты, расположился источник привлекшего его запаха. Потянувшись за крохотным стеклянным пузырьком, Шоё тихо застонал: ладони Кагеямы скользнули по его бёдрам, прижимая ближе к себе и усыпая поцелуями шею. — Военные дела, — выдохнул Кагеяма. — Не забивай себе голову. Итак, что ты нашёл? Шоё откупорил флакон и глубоко вдохнул, прикусывая губу, когда чужие руки проворно пробрались под подол его тоги, чтобы нежно ущипнуть внутреннюю часть бедра. — Что это? — промурлыкал Шоё — слова тяжело перекатывались на языке, угрожая опасть невнятным бормотанием. Кагеяма медленно гладил раскрасневшуюся от щипков кожу. Взяв Шоё за запястье, он поднёс пузырёк к лицу, чтобы почувствовать сладковатый аромат содержимого. — Ваниль. Никогда не нюхал её раньше? — Нет… — отозвался Шоё. Он вздохнул, когда Кагеяма аккуратно вытащил пузырёк из пальцев, чтобы поставить обратно на полку, пока не разбили. Отличная интуиция — колени Шоё опасно обмякли, когда Центурион сбросил с его плеча рукав крошечной тоги, позволяя одеянию опасть на пол. Кагеяма толкнулся вперёд, давая Шоё почувствовать налитый кровью член, спрятанный в слои ткани, скользящие по теперь уже обнажённой коже. — Нравится? — прошептал Центурион куда-то ему в загривок, осознанно потираясь об него. — Д-да, — ахнул Шоё, отводя руку назад, чтобы схватить Центуриона за шею и ещё ближе прижать к себе. — Да, пожалуйста, мне о-очень нравится… — Я хотел бы… — Кагеяма мягко выдохнул, толкаясь бёдрами вперёд. — Я хотел бы дать тебе несколько цветков с собой. Я выращиваю их… здесь… Шоё едва откинул голову назад. — Покажи мне. — Хорошо, — согласился Кагеяма. — После… — он провёл ласковой ладонью по животу Шоё, а затем спустился ниже, пробегаясь пальцами по напряжённому члену. — Нет… — Шоё покачал головой, обхватывая ловкие пальцы Кагеямы. — Сейчас. Я хочу пойти прямо сейчас. Отведи меня. — Они в саду, — сказали ему, и Шоё понимал: должно быть, Центурион имеет в виду тот самый сад «удовольствий», полный уединения и похоти. — Там сейчас много людей. — Плевать, — сказал Шоё. — Возьми меня туда. Кагеяма пылко кивнул, осматриваясь. На одной из ближайших полок покоилась стопка аккуратно сложенной одежды, и он потянул за ткань, вытаскивая из кучки длинный кусок прозрачного материала. — Вот, — сказал он, накидывая вуаль на Шоё — она покрыла его с головы до пят, но едва ли оставляла хотя бы что-нибудь воображению. Кагеяма сжал ладонями его щёки, и потёр большими пальцами по скулам сквозь сетчатый материал. — Я не хочу, чтобы кто-либо видел тебя таким. Не раньше, чем ты кончишь с моим членом внутри. Шоё, вздрогнув, застонал. — Тогда поторопись. Он позволил Кагеяме провести его в сад, где обычно яркая зелень была окрашена драгоценным золотом заходящего за горизонт солнца. Как и ожидалось, в это время дня значительная часть гостей поместья просочилась наружу, решив насладиться благоухающим, чувственным теплом, приходящим только под окончание дня — когда полуденная жара спадает, сменяясь прохладным ветерком и нарастающим сумраком. Шоё слышал мягкие, дрожащие вздохи, смешивающие с порывами ветра, но, уставившись на широкие плечи Кагеямы, почти не обращал внимания, куда его несут ноги. Он хотел Кагеяму. Хотел, чтобы Кагеяма заставил его тело дрожать, а голос — жалко хрипеть. Цветы ванили были посажены поодаль от извилистых дорожек и зон отдыха — в укромном уголке, который Шоё если и замечал раньше, то только из-за поражающей воображения архитектуры. В этой части сада располагалось множество маленьких, но высоких фонтанов, орошающих грядки мягким сочным туманом. Шоё впервые так отдалился от привычной дорожки для гостей и внезапно заметил кое-что интересное… — Тепло! — воскликнул он. Даже сквозь прозрачную вуаль он чувствовал влажность воздуха, окутывавшего его со всех сторон. — Под фонтанами костры, — пояснил Кагеяма. — Эти растения довольно прихотливы, их возможно вырастить только в таких условиях. Казалось, всё происходящее было лишь сном, который мягкой дымкой оседал на коже Шоё. Эта грёза могла сравниться лишь с той, которая творилась у него в голове, пока он подходил ближе к растениям, к их опьяняющему запаху. Здесь, во влажном тёплом воздухе, аромат казался ещё более крепким и густым. — В храме они не прорастут, — сказал Кагеяма. — Но мы можем растолочь цветки и высушить, чтобы ты взял с собой… — Господин, — выдохнул Шоё, улыбаясь. Кагеяма, оторвавшись от сосредоточенного изучения растений (вероятно, придумывал способ, как их лучше преподнести Шоё), повернулся к нему. — Ты всё ещё хочешь… — Ох, — произнёс Кагеяма. На секунду он выглядел почти что взволнованным — Шоё вскарабкался на низкий мягкий шезлонг, сел на пятки и, раздвинув колени в сторону, проскользнул пальцами по внутренней стороне бёдер. Казалось, этот дразнящий жест напомнил Кагеяме, на чём они остановились, и Центурион приблизился. — Да, — выдохнул он, проходя ладонями вниз по плечам Шоё через тонкий материал вуали. Она отсырела от тумана и прохладно липла к обнажённой коже, избегая лишь тех мест, в которых тёплые руки Кагеямы сжимали и растягивали ткань. Шоё вздохнул и охотно откинул голову назад, позволяя мужчине проследить поцелуями венки на его шее. Ощущения были странными — покалывающими, приглушёнными вуалью. Ткань была настолько тонкой, что Шоё мучительно извивался, голодный до недостающих деталей — до открытого прикосновения губ к коже, до влаги скользящего языка. И жажда только усилилась, когда Кагеяма прошёлся ладонями по его груди, находя пальцами набухшие и покрасневшие соски. Центурион зажимал их между пальцами, щипал через мягкую ткань, и Шоё выгнул спину от удовольствия, позволив Кагеяме прижаться к его груди губами, всосать соски до первого открытого стона. Шоё едва успел перевести дыхание, когда Кагеяма резко остановился. Прежде чем Хината успел спросить, что случилось, Центурион заговорил: — Вам не на что здесь смотреть, — резко отрезал он. Шоё недоуменно поднял глаза, но затем заметил, что Кагеяма смотрит куда-то ему за спину. Повернув голову, Шоё проследил за направлением взгляда и увидел, что их праздная прогулка по саду не осталась незамеченной. Гости стеклись в эту часть парка, привлечённые шорохом одежд и громкими вздохами возбуждения или же… присутствием хозяина поместья, с такой готовностью удовлетворяющего чужие желания. Шоё вздрогнул. — Нет, — прошептал он. — Позволь им. Кагеяма повернулся к нему. Синие глаза потемнели. — Ты мой, — коротко произнёс он, и Шоё потянулся к нему, желая дотронуться до загорелой кожи без тонкого барьера вуали. — Я твой, — пообещал он, и Кагеяма наклонился ближе, скользя по его губам своими. — И я хочу, чтобы ты показал им это. Дыхание перехватило — так спешно Кагеяма толкнул его вниз, заставляя растянуться на ложе. Центурион поднял вуаль на бёдра и устроился между его ног. Под кушеткой притаились бутылочки с самым разным маслом, и Кагеяма выбрал то, что без запаха — не хотел, чтобы аромат ванили, приведший их сюда, рассеялся. Центурион растягивал его медленно, но трахал быстро — сидя на пятках, он резко толкался бёдрами вперёд, позволяя гостям наблюдать. Наблюдать, как Кагеяма крошил Шоё на куски, как Шоё в ответ всхлипывал, дрожал, тянулся к широким плечам, пытаясь схватить их — так верующие тянутся к небесам и к Богам, притаившимся на них. Но это было уже после — когда Шоё, застонав, всхлипнул и оросил спермой живот. Когда Кагеяма, отпустив себя, полностью навалился на него, скидывая мешающуюся вуаль на землю. — Я позволил им куда больше, чем достаточно, — тихо рыкнул он. — Теперь они знают. Шоё повернул голову в сторону, чтобы через туман возбуждения рассмотреть безмолвных свидетелей. Увидеть их желание, зависть и больше всего — понимание, отражающееся на раскрасневшихся лицах. Шоё не сводил с них глаз, пока Кагеяма вновь толкался в него; он грубо скользил пальцами по гладкой мускулистой спине Центуриона, и тот стонал от глубоких царапин — длинных красных рубцов, которые останутся красноречивым напоминанием и на следующий день. В конце концов, Шоё медленно опустил ладонь на затылок Кагеямы, сжимая пальцами волосы, и тот зарычал, скользя руками по его дрожащему телу, крепко прижимая к себе, пока Шоё не кончил. И только полностью опустошённый и расслабленный Шоё отвёл взгляд от наблюдателей. Он принадлежал хозяину. Господину. Неоспоримо. А теперь и сам Кагеяма принадлежал ему. — Уходите, — приказал Центурион свидетелям, и в этот раз в его тоне не оставалось лазейки для споров. В любом случае Шоё был достаточно удовлетворён, чтобы благосклонно согласиться. — Злишься, потому что я заставил тебя делиться? — спросил он. Несмотря на игривый голос, нутро внезапно свело от тревоги. Кагеяма поднял голову: если не считать ярко-красных щёк и растрепавшихся волос, он вновь был спокоен. Его лицо вернулось к привычному нейтральному выражению. — Я ни с кем не делился. Только искушал. Теперь они будут хотеть тебя, но никогда не смогут получить. — Потому что я был дарован тебе, — прошептал Шоё, и был награждён редкой улыбкой. — Потому что я сделал тебя своим. Казалось слишком бесцеремонным спрашивать Кагеяму, работает ли это в обе стороны: отдаёт ли Кагеяма себя так же, как делает это Шоё. Но, в конце концов, это не имело никакого значения. Не в те мгновения, когда Кагеяма медленно поцеловал его прямо в губы — в этот раз открыто, без вуали, валяющейся где-то у их ног. И даже этого было намного больше, чем Шоё когда-либо мечтал получить.