Человек с кошкой

Руслану казалось, что сегодняшнее утро было самым солнечным за последние несколько месяцев. Его настроение не могли испортить ни ранние забеги котов по квартире, ни порывы ветра, усиленно выводящего стонами и завываниями свою песню за окном, ни даже громкие неразборчивые крики подростков на улице, не адресованные никому конкретно, а являющиеся посылом всей Вселенной целиком. Он был готов вступать в новый год: наконец-то появилась пока шаткая, но не менее ценная от этого, уверенность в том, что он сможет выкарабкаться из трясины своих чувств. Не только с помощью Миши конкретно, но и с помощью их совместных проектов по продвижению своих каналов. Некоторые задумки, Руслан будто уже слышал (теперь он без стеснения предполагал, что при их общении в его выпавшем из памяти прошлом), но не счёл нужным зафиксировать. Усачев потянулся, и одна из кошек, но он был ещё слишком изнежен, чтобы полностью открыть глаза яркому утреннему свету и сказать какая именно, отвлеклась от своих «тыгдыканий» и протёрлась о его руку. Парень ответил на прикосновение кошки нежными поглаживаниями. Думая теперь о своём прошлом, он лишь надеялся, что они близко общались с Мишей вплоть до начала его психических проблем, потому что было бы весьма стрёмно узнать, что их прекратившееся общение - это причина почему его сосед и не раскрывает всех карт. Так или иначе, сейчас они нашли друг в друге родственные души, пусть это и произошло так скомкано и быстро, будто сценаристы на скорую руку лепили сиквел к их коммерчески успешному совместному прошлому. Но все эти размышления не уменьшали светлых надежд, которые парень возлагал на сегодняшний день. Хотелось улыбнуться всему миру и сказать: «Сегодня я здоров!» - вот чего хотелось на самом деле. Но он с тихой, будто украденной у будущего здорового себя, улыбкой потянулся ещё раз и напечатал в телеге:

- Лучший день для рождения!

Ответ пришёл через несколько минут, когда Руслан, нарочно проигнорировав своё отражение в зеркале, чтобы не портить настроение видом пижамы, вставал с дивана. - 148 УК РФ - Уголовничек Кошки как всегда важно сопроводили парня на кухню. Едва перешагнув её порог, Усачев тут же отступил на шаг назад – яркий утренний свет слепил. Он быстро поморгал, давая глазам привыкнуть, и потряс головой. Так-то лучше. И первое на что он обратил внимание, когда его зрение пришло в норму – расплывчатый силуэт Миши, неизменно следующего своей привычке. Тот с энтузиазмом помахал рукой. Его кошка махнула хвостом – как дополнила картину последним штрихом. Руслан мысленно запечатлел кадр. И подумал, что если что-то и вспоминать, то только эту сцену, плотно сплетённую в его сознании с ощущением светлой надежды на что-то лучшее. Они стояли так всего пару секунд, но для парня будто навсегда остались зафиксированы в этой композиции. Он был внутри этой сцены и был её участником, наблюдавшим за происходящим из своего окна и из квартиры напротив одновременно, не вмешиваясь в происходящее. Холодные лучи зимнего солнца играли на лице Миши, прорезаясь в морщинках неглубокими тенями. На столе стояли две белые фарфоровые кружки: одна с отколотой ручкой, а другая с потрескавшейся краской на рисунке, изображавшем сплетение двух роз. Наполненные кофе до краёв, они резко контрастировали на фоне остальных вещей, расположившихся на старом деревянном столе. Листы с обрывками сценария, пачка сигарет, ключи от квартиры, кухонный нож в остатках масла и пара чайных ложек в беспорядке были разбросаны по его площади. Тихо бухтел старый телевизор на холодильнике, угрожая россиянам технологиями японцев, религиозными убеждениями индийцев и свободой американцев, транслируя кадры прямо на вид московских реалий, открывавшийся из окна. Руслан только проснулся после вчерашнего мозгового штурма, затянувшегося до полуночи, и окинул взглядом открывшийся из окна вид из-за спины друга: - Миша, ты собираешься переезжать из этой залупы? Кошка, которая занимала неизменную позицию на карнизе, радостно мяукнула, услышав парня, и её хозяин поспешил ткнуть Усачева в бок: - Это называется Родина, малой. Руслан усмехнулся и закатил глаза, опускаясь на один из стульев. Хватаясь за отдельные сюжетные заголовки федерального канала, он сонно заметил: - Как долго нас ещё будут иметь в жопу? - Я думал, тебе нравится быть пассивом, - и без того приглушённый голос его друга был на полтона тише из-за ветра за окном. - Куколд, - лениво протянул его друг, не желая развязывать политическую дискуссию. В неизменно ярком пропагандистском гундеже ведущего канала прошло ещё несколько минут. Но спокойствие утра нарушил Миша, чертыхнувшись: - Амур, куда попёрлась? Назад я тебе говорю! Ну пиздец. Руслан, обернувшись, увидел, как парень спешно тушит сигарету и приманивающе цокает кошке. В это время его любимица, проделавшая неспешный путь к краю карнизу, метилась для прыжка на соседний. - Вот же жопа полосатая, щас получишь у меня, - перешёл на крик Миша. Усачев подскочил, чтобы взять кусочек лакомства, что наделит возгласы друга хоть каким-то КПД. Сваленные в кучу продукты, которые они вчера не удосужились разложить, посыпались на него, когда он открыл дверцу холодильника. Но, оставив их спасение на потом, он отломил кусочек ближайшего к нему продукта. Когда через несколько секунд Руслан повернулся обратно, победно держа в руках кусочек сыра, его сердце провалилось вниз. Его самый долбанутый, самый иррациональный и самый близкий друг, наполовину высунувшись из окна, полз по карнизу по направлению к кошке, которая с интересом смотрела на него. - Ты! – но выразить свою мысль парень не успел. В одно мгновение: кошка сиганула на соседский карниз, но поскользнувшись на скользкой поверхности, устремилась вниз, Миша чуть подтянулся за ней на носочках и вцепился в неё, Усачев ринулся к своему другу, а потом… потом… Руслану казалось, что всё это – вырезанная из произведения сцена, выпадающая из заданного им темпа, нивелирующая развитие персонажей и портящая эмоциональный настрой читателя. Из окна своей квартиры, из кухни его соседа и с сотни других ракурсов он смотрел, как Миша нелепо изгибается в воздухе. Видел, как фотографично задрались края его свитера, оголив тонкие рёбра. Как всё его тело за несколько десятков метров пути совершает кульбитов больше чем это физически возможно. И парню казалось, что он летел, летел, бесконечно летел, прежде чем коснуться земли. И он вовсе не был уверен, что тот её коснулся. Накидывая в прихожей куртку, запрыгивая в ботинки, он хотел просто телепортнуться вниз. Господи, почему люди ещё не изобрели телепорт? Послав к чертям лифт, он летел вниз по лестнице и с первого раза правильно набрал 103, будто ему было не впервой вызывать скорую на ходу. И ему казалось, что ступеньки под ним всё множатся и множатся, выдавая сотни и тысячи одинаковых копий, только бы он никогда не достиг первого этажа. В его беге его сопровождали длинные протяжные телефонные гудки. И с долгожданным ответом дежурного, он, наконец распахнул подъездную дверь, и в лицо ему уже третий раз за утро ударил яркий свет. Не разбирая дороги, он помчался вперёд, но уже через несколько метров, когда зрение пришло в норму, остановился в нерешительности. Жизнь во дворе продолжала своё размеренное течение. Мамочки гуляли со своими детьми, тусовалась компания подростков, бабушки сидели на скамейке около подъезда, а он… Стоял с распахнутой курткой и головой посреди всего этого пейзажа, который он считал натюрмортом, среди утреннего зимнего памятника Москве, и не знал, что делать. Руслан тряхнул головой и ещё раз оглядел всё вокруг. Нет. Он точно знал. Знал, что окна Миши находятся ровно над ним. Но самого Миши… не было. Он подбежал к подъезду на автомате дёрнувшись за ключами, но тут же одёрнул себя и начал звонить по квартирам. В первой не отвечали, во второй сбросили (он слышал, как бабушки за спиной начали недовольно ворчать), в третьей повезло. Снова пешком он вбежал на седьмой этаж и снова ступеньки стремительно дублировали друг друга в попытке отдалить Усачева от ответа на многочисленные вопросы. Парень сразу понял какая дверь ему нужна – замызганная зелёная, стандартно-советская. Замахнувшись рукой для нескольких продолжительных стуков, он вдруг замер. В щели дверного проёма торчала внушительная стопка листов. Он позволил себе отдышаться несколько секунд, а потом нерешительно взял их в руки: реклама, письмо от ФНС, квитанция и выцепил имя получателя: Михаил. - Кшиштовский, - вслух закончил он. Руслана мелко заколотило, и он отшатнулся назад. Листы одноцветным конфетти рассыпались по грязному полу. Колени мелко дрожали, и он осел на ближайшую ступеньку, отодвинув несколько рекламных объявлений. Глаза щипало. Сердце щемило. Дыхание снова сбилось в неровную поступь выдохов и вдохов, выбивающих: «Ты забыл Кшиштовского. Ты. Его. Забыл». Руслан вынул из кармана телефон. Количество пропущенных от знакомого абонента уменьшалось. В конце концов, это была не его забота, что Усачев хочет добровольно двинуться. Вернее, уже двинулся. Парень снова поднял глаза на квартиру Миши – квартиру, где они вместе проводили последнее совместное утро, воспоминания о котором теперь с новой силой нахлынули на Усачева. Но он заставил на секунду взять себя в руки и трясущимися руками набрал первый пришедший в голову номер и констатировал то, что уже давно знал: - Даня, Миша умер. Спун ничего не произнёс. Молчание, воцарившееся в трубке, пронзило Руслана и распространилось на всё вокруг. В этом молчании он услышал пронзительный писк старого телевизора на кухне Миши, его чуть более интенсивный выдох после последней затяжки и тихий смех над их локальной шуткой. В этой тишине на ватных ногах он нажал кнопку лифта, и гул от работы его механизмов показался ему органом. Он ещё раз оглянулся на квартиру Миши и понял, что оставил разбросанными по полу все листы. Нужно собрать их. Обязательно собрать. Он присел на карточки: одна, вторая, третья, и в том же темпе: Миша, Кшиштовский, Миша… Когда он воткнул получившуюся стопку обратно в дверной проём, лифт любезно распахнул дверь. Он шагнул внутрь и опустил взгляд на смартфон, где Поперечный уже давно отключился и теперь забрасывал Руслана сообщениями. Но мог он сказать ему что-то новое? Усачев знал (это осознание пришло к нему также органично, как и тепло от «знакомства» с Мишей), что никто нарочно не скрывал от него информацию: ни Кир, ни Даня. Самым главным конспиратором был он сам: отформатированная память в телефоне, удалённый второй канал, подчищенный первый. И всё это, чтобы идти дальше. Но… он что, действительно, думал, что можно просто вырвать с мясом кусок сердца и идти дальше? Когда лифт приехал на первый этаж, он точно знал, что причина его психического состояния была в его безотчётном рьяном желании сделать вид, что его близкого друга никогда не существовало. Но это было ложью. Такой же ложью, как и проекция, которую он (кстати в какой уже раз?) создаёт перед собой. Его дёрганная походка постепенно вернулась к обычной, когда он вышел из подъезда и задрал голову наверх: на карнизе окна Миши лежал внушительных размеров сугроб. Там никого не было. Он замер в нерешительности посреди обычного московского дня, но понял, что отступать некуда. Руслан разблокировал телефон и открыл телегу. Его одинокие сообщения заполняли весь чат их переписки с Кшиштовским, который он очевидно тоже почистил. Но он знал куда слил весь архив. Был только один жёсткий диск, который в пыли валялся у него дома. И он точно знал, что там находилось. И без его подключения он вспомнил самые нелепые и аляпистые моменты их дружбы, пятнами без контуров растекающиеся по полотну времени. Он не мог точно выделить какое-то одно, но теперь не в силу проблем с памятью. А в силу того, что главными ведущими его сенсорами были тёплые ощущения в районе груди: которые напоминали о тех дорогих чертах Миши, которые мог знать только он. О тех ощущениях, которые рождаются после того, как ты провёл в дружбе одну треть жизни и прошёл через сотни климатических условий, политических и социальных устоев и настроений. О его собственном, неотделимом от реального, но всё же субъективном образе Кшиштовского, который он и воссоздал в своём сознании. О вечно живом внутри его черепной коробки образе близкого друга. Но правда была в том, что он был мёртв. И Руслан отчаянно нуждался не только в осознании этого, но и в смирении. Поэтому ещё раз задрав голову и посмотрев на окно Миши, он снова потянулся к телефону и набрал номер, который давно следовало набрать. - Алло, Сергей Викторович, можно записаться на приём?