Сказ о сладкой Правде и горькой Лжи

      Стремительные шаги разносятся гулким эхом по широченным, казалось бы, воистину нескончаемым катакомбам. Висящие под потолком на стенках люминесцентные лампы с обоих боков порой помигивают, озаряют дорогу, будто бы своеобразная взлётная полоса.       А я взаправду практически лечу вперёд, заодно тщательно сканируя окружающее пространство техникой на предмет потенциальной засады. Держусь исключительно правой стороны, чтоб регулярно на ходу слегка чиркать кончиками ногтей по бетонной поверхности стены. Иногда приостанавливаюсь, дабы совершить более подробный мониторинг при помощи анализирующих каждую деталь фантомных импульсов.       Подошвы ботинок скользяще тормозят в точке, где туннель раздваивается уже в который раз.       Очередная развилка.       Это почти грёбаный лабиринт. Однако я отнюдь не глупая мышь, потерявшаяся в бесконечных разветвлениях, поворотах, тупиках. О, нет. У меня есть Концентрация. И я не погнушаюсь пользоваться ею по назначению. Никому не загнать меня в ловушку.       Пуще прежнего смыкаю веки, сосредоточенно сдвинув брови к переносице.       Отключить всё лишнее. Максимальная фокусировка на обстановке вокруг.       Из левого коридора отчётливо ощутим резкий смрад едкого чадного дыма, пороха, пыли и ещё примеси химического вещества, от коего очи начинали чуток слезиться. Значит, туда.       Скорее, ну же! Что-то стряслось. Что-то весьма серьёзное. Раз наставник задерживается, то ему наверняка необходима подмога.       Возможно, он банально не способен противостоять вооружённым детям, попросту не желает причинить им ущерб, пусть они и настроены враждебно. Вполне в духе чрезмерно совестного Доппо. Нужно поспешить.       Стопы звонко стучат по каменной кладке пола. Воздух с равномерными дыхательными движениями поступает в лёгкие через нос и точно с той же глубиной вырывается сквозь обветрившиеся уста.       Быстрее-быстрее-быстрее!       У меня откровенно дурное предчувствие. Оно лишь неумолимо нарастает, когда я засекаю прямо по курсу внушительные повреждения прохода катакомб. И одного-единственного человека рядом, угодившего в поле действия техники. Дистанция пока слишком большая, чтобы досконально идентифицировать, кто это именно.       Погодите. Эти разрушения… Ацуши упоминал нечто о ребёнке, имеющем при себе гранаты.       Нет. Господи, только не говорите мне…       Коридор, по каковому я торопливо бегу, постепенно сворачивает влево. Уже практически добралась. Вот-вот окажусь подле той подозрительной территории.       На всех парах выскакиваю из-за закруглённого угла. Да так и застываю изваянием на полушаге, словно врезавшись в иллюзорное препятствие.       Глаза моментально распахиваются, в неверии концентрируя взор на маячащей далеко впереди сгорбленной фигуре сидящего на коленях человека. Удручённо понурив голову, он восседает прямёхонько перед невообразимо масштабным завалом обрушившихся вниз камней.       Порой выживший через стиснутые зубы издаёт чрезвычайно хрипло нечто наподобие то ли сдавленных рыков, то ли отчаянных завываний. Пальцы его изо всех сил сокрушённо зарываются в изрядно растрёпанную, длинноватую шевелюру пшеничного оттенка. Постоянно опрятно выглаженный классический светлый костюм теперь жутко помят, почти полностью испачкан в саже, имеет обгорелые участки, а кое-где — забрызган кровью. Могучие плечевые суставы опущены. Широкая спина периодически конвульсивно подрагивает.       — Куникида…-сенсей, — только и получается выдавить на грани слуха.       В искреннем ужасе да ошеломлении таращусь на скукоженный силуэт напротив. Внимания моим недавним приглушённым словам, впрочем, не уделяют.       Какой кошмар.       Но самым ужасающим является то, что мне удаётся ощутить среди груды валяющихся крупных кусков кладки туннеля… маленькое тело. Лишённое жизни по причине давешнего катаклизма, беспощадно придавленное камнями маленькое тело. Детское тело.       Боже. Этого… просто не может быть.       В горле неожиданно становится совсем сухо. За грудиной всё буквально сворачивается в леденеющий комок. Взгляд окончательно утрачивает фокусировку.       Невольно пред очами сразу вырисовывается до ноющей боли узнаваемая платформа метро. Ссутуленная, напрочь обессиленная человеческая оболочка, замершая на коленях прямо перед невинной жертвой вражеской нечестной игры. Растерзанный труп того, кого не удалось спасти, но против воли вышло лишь безвозвратно погубить.       Ничегошеньки нельзя исправить. Тотальная безысходность. Чудовищное отчаянье. Невозможность искупить собственную вину, переиграть всё заново, совершить верный выбор, предотвратить бесцельное угасание чужой жизни.       Ничего. Нельзя. Изменить.       И глаза… серые бездонные глаза, затуманенные мольбой и неистовым страхом смерти. Ныне они мерещатся особенно чётко. Возникают прямёхонько впритык к лицу. Элементарно раздирают грудную клетку изнутри одним своим видом, одним своим опустошённым взором.       Дыхание начинает непроизвольно прерываться. Втянуть в себя новую дозу кислорода, насквозь пропитавшегося омерзительным запахом копоти, земляной пыли да вплетающимися металлическими нотками, превращается в поистине невыполнимую задачу. Картинка в поле зрения на мгновение ещё пуще затемняется.       Ноги на краткий миг предательски слабеют. Тело пошатывается, накреняется вправо, упираясь плечом в удачно находящуюся там прохладную бетонную плоскость. Однако позорно сползти на пол не позволяют моментально будто бы одеревеневшие нижние конечности.       Нет. Нет, пожалуйста, только не снова. Умоляю, пускай это прекратится. Господи, пусть всё это кончится! Второго раза мне не пережить.       Не могу. Не могу смотреть.       Крепко-накрепко зажмуриваюсь. Исступлённо вонзаюсь резцами в нижнюю губу. Слегка сгибаюсь в позвоночнике, плотно заслонив уста безбожно трясущейся кистью.       Нет-нет-нет-нет-нет… Нет! Хватит! Хватит этого! Перестань, чёртов Демон! Довольно играть с чужими невинными жизнями! Отчего ты заставляешь гибнуть тех, кто ни к чему не причастен?! По какой причине вынуждаешь страдать ни в чём не повинных людей?!       Зачем внутренне убиваешь нас? Для чего морально истязаешь одного за другим? Почему очерняешь нас настолько непростительными грехами?       За что? Просто… За. Что?!       В ухе нечто звонко запиликало, возвещая про чьё-то срочное желание связаться со мной по гарнитуре.       Чуть передёрнулась практически каждой клеточкой организма. Ладонь на автомате взметнулась к наушнику. Палец наобум ткнул по округлой пластмасске в ушной раковине, к счастью, с первого раза попав по клавише.       Изо рта перманентно не вырвалось ни звука. Словно бы я попросту забыла, каково это вообще — говорить. Речь банально отняло.       — Эй, где ты там? — спустя короткую секунду шипения помех раздался из динамика знакомый, весьма нетипично серьёзный голосок. Вероятно, его обладатель без зазрения совести конфисковал у Ацуши ранее выданный тому прибор коммуникации.       Всё, чем я была способна откликнуться, вместе с тем за малым не захлёбываясь воздухом, — это шумные, стеснённые вдохи-выдохи.       Как мне сказать… хотя бы что-либо?       — Что там у тебя? — продолжили вопрошать на другом конце провода уже не без щепотки явственной настороженности. — Что-то случилось? — С моих губ сорвалась некая пародия хрипения в качестве натужной попытки произнести хоть что-нибудь. А больше ничего. Я элементарно не ведаю, как мне изречь хотя б словечко. Именно посему собеседник не сумел выдержать долгой тишины да требовательно, отрезвляюще-громко рявкнул: — Ока-сан, отвечай! — Исключительно данный оглушительный возглас в сопряжении с узнаваемым, совсем родным обращением заставили меня нервно встрепенуться.       Дышать стало чуточку посвободнее. По крайней мере, получилось нормально заглотнуть порцию кислорода, чтоб чрезмерно сипло, почти по буквам выдавить имя того, кто вновь вытащил меня из прострации обратно в реальный мир:       — Э-до-га-ва. — Названный персонаж на сей раз терпеливо сохранял молчание, наверное, в ожидании, адекватных разъяснений. Я же с придыханием забормотала буквально на грани слышимости, совершенно убито констатировав: — Опять. Он опять сделал это. Опять-опять-опять… — около-истерический тембр невольно повысился на пару октав, а свободная пятерня что есть мо́чи больно впуталась пальцами в локоны, собранные в два пучка на макушке. — Он снова сломал дух одного из нас. Куникида-сенсей, — кратко, отрывисто промолвила, параллельно усердно стараясь не взирать на сгорбленную фигуру, маячащую вдалеке. — Он… — Нет, мне банально не хватит слов, дабы описать сие чудовищное происшествие. Не могу. Я не мо-гу. — Боже, — обречённо прошептала на выдохе, откинув белёсые пряди назад со взмокшего лба. А затем с неподдельной мольбой обратилась к подозрительно притихшему союзнику: — Пожалуйста, просто пришли сюда кого-нибудь, чтобы ему помочь. Потому что я… Я сама…       «Потому что я сама, кажется, тоже остро нуждаюсь в помощи», — так и не вылетело у меня изо рта. Да в этом, в принципе, и не было особой необходимости.       Он всё понял без лишних объяснений. Как обычно, в общем.       — Прекрати, — припечатал подопечный веско, внезапно чересчур строго, тем самым успешно призвав меня хоть к частичному возвращению эмоционального контроля. Заявил в придачу абсолютно невозмутимо: — Мы сейчас будем. Оставайся на месте, — и, коротко отрезав сие, вырубил связь, вероятно, намереваясь доложить о ситуации кучкующимся неподалёку соратникам.       Я только сумела запоздало кивнуть на чужую просьбу-приказ, совсем запамятовав, что собеседник всё равно не увидит этого невербального ответа.       Куда ж я от тебя денусь, о Великий?..       Плавно спрятала лицо в ладонях, страстно жаждая заодно укрыться подобным заурядным «щитом» от всего мира, от творящегося кругом кошмара наяву, от любых непрошеных чувств.       Меня — столь никчёмной неодушевлённой оболочки — не существует. Меня нет. Ибо я в действительности желаю исчезнуть, испариться, сгореть дотла на губительном свету. Лишь бы не испытывать сего жутко всепоглощающего, будто самая натуральная Чёрная дыра, внутреннего опустошения.       За что?.. О, Господь, за что ты вновь и вновь принуждаешь нас грешить?! Неужто мы настолько могущественно провинились пред тобою? Что мы сделали не так?       Не ведаю, сколько я простояла вот так — жутко ссутулившись, безвольно подпирая стенку плечом, иногда мелко подрагивая да прислоняя руки к глазам, словно дитя малое, попросту стремящееся спрятаться от всего и вся столь тривиальным жестом.       Воистину жалкое зрелище. Совершенно недавно я кичилась собственной силой, грозилась помочь очередному отнюдь не безразличному мне человеку, запугивала ублюдка, заставившего детей взяться за оружие да по-крысьи бросившего их в процессе побега… А теперь оказывается, что эта моя мнимая сила и яйца выеденного не стоит.       Поскольку духовно я сломлена. Поскольку духовно я слаба.       «Ничтожество».       Да. Да, Вы были правы, Мастер. Всегда были правы… Иначе меня и не назовёшь.       Конкретно данное никчёмное зрелище, очевидно, и «посчастливилось» застигнуть моим коллегам, когда они прибыли к центру событий. Впрочем, их визит я заметить не удосужилась. Я вообще ничегошеньки вокруг не замечала, находясь в своей скорченной позе, наверняка вызывающей только коробящую жалость.       Исключительно что-то, достаточно ощутимо затронувшее ткань моего левого рукава, вынудило меня, наконец, с немыслимой резкостью вынырнуть из затянувшегося транса.       Молниеносно распрямила плечевые суставы с осанкой. Тотчас вскинула подбородок, оставив верхние конечности перед грудной клеткой в прежнем согнутом в локтях положении. Сперва немного рассеянный взгляд сразу же сфокусировался на неизменно восседающем на коленях силуэте, подле которого хлопотала расплывающаяся чёрно-белая утончённая фигурка нашего доктора.       С подобного расстояния нормально разобрать, что там приговаривала пострадавшему Йосано, шанса не выпадало. Кажется, врач вдобавок вводила потерпевшему преимущественно психологически мужчине, скорее всего, нечто из седативных препаратов.       Чуток поодаль обнаружилась пестреющая алой мрачной тенью Кёка, в тёмной небесной синеве очей каковой плескалась откровенная печаль.       — Эй, — не шибко громко и уже практически привычно окликнули меня с того же боку, что и цепко перехваченный чужими тонкими фалангами длинный рукав блузки.       Ещё раньше выуженный периферийным зрением размытый тщедушный силуэт в непосредственной близости оказался, разумеется, никем иным, как самим Величайшим детективом современности — Рампо Эдогавой собственной персоной.       Слава Всевышнему. Мой Спаситель уже здесь. С удовольствием искренне порадовалась бы его приходу. Однако мозг нынче заполоняли совсем другие размышления.       Рывком повернула голову к позвавшему меня сыщику, чей лик отчего-то приобрёл более бледный оттенок. Скулы выделялись гораздо заметнее, нежели обычно. Бескровные уста были сжаты в прямую линию.       Индифферентно уставилась в глубокие зелёные глазищи визави да тотчас залпом вывалила на него всё, что успело доселе скопиться у меня в черепной коробке:       — Когда это закончится? Когда он перестанет вытворять всё это? Когда он уже насытится чужими страданиями?       То была не упрекающая кого-либо речь. Не праздная жажда узнать достоверную информацию. Не расспрос интереса ради.       Нет, это была просто тирада отчаявшегося человека. Элементарное желание мало-мальски избавиться от всего тяжёлого груза, нещадно давящего на и без того истерзанную душу.       Но посмурневший ещё пуще Рампо, смяв материю моего рукава чуть интенсивнее, всё равно откликнулся каким-то совершенно не своим гласом:       — Всё будет кончено, как только мы упечём его в тюрьму. А мы по-любому это сделаем. Однако сначала мы обязаны спасти Фукудзаву-сана.       Пробирающий, до дрожи непоколебимый, решительный тон подопечного заставил меня окончательно выпутаться из лап ступора абсолютной беспомощности.       Ибо он увещевал с такой несусветной уверенностью, что банально нельзя было не довериться его словам. Ведь… мы все по-прежнему, безо всяких сомнений, верим ему.       Чуток оклемавшись благодаря детективу, я даже соизволила вплести некие вялые потуги к юмору на старте ответного монолога:       — Да я, в общем-то, и так в курсе, спасибо. Это была минутка риторических вопросов, на самом деле, — слабо хохотнула в закрепление данной реплики, параллельно потирая изрядно вспотевший лоб не пленённой кое-кем верхней конечностью. Засим, передислоцировав взгляд опять на едва слышно беседующую с учителем Акико, уже на порядок тише добавила: — Знаешь, я никогда бы не подумала, что когда-нибудь скажу такое, но сейчас мне очень, очень сильно хочется, чтоб этот… Демон умер. — От злостного ругательства, красочно характеризующего насквозь гнилую натуру нашего чересчур пронырливого врага, удержаться еле вышло. Сквернословить нехорошо, в конце-то концов. А тем паче при моём гениальном вундеркинде. Я взаправду весьма дурной пример, хех… Краешки губ постепенно непреднамеренно разъехались в вымученной усмешке, дабы хотя б как-то замаскировать подлинное эмоциональное состояние. Тоже рефлекс, увы. Продолжила завороженно вещать, будто бы заново очутившись под воздействием гипноза: — Чтобы его не существовало в нашем мире. Чтоб он прекратил распространять одни сплошные разрушения и горе. Пусть он просто умрёт. Это принесло бы нам всем такое облегчение…       — Не забывай, что ты вроде как пацифист, — не без странно похолодевшей интонации перебил собеседник мой полушёпот, в каковом уже принялись отчётливо проскальзывать различимые нотки лёгкого безысходного безумства. Такой выразительный голос компаньона вынудил меня вновь резко прийти в себя да обратно сосредоточить остекленевший взор на ораторе, который меж тем неустанно излагал сухие факты: — Демон ведь этого и добивается, меняя даже мировоззрение своих жертв. Манипулируя ими, как куклами на ниточках. Было бы очень глупым поступком — попросту взять и поддаться его провокационному влиянию.       Какой мастерски завуалированный призыв не идти на поводу у желаний недруга. Ты никогда не перестанешь меня удивлять, милый Лис.       Помнится, когда-то ты всерьёз с типичной ленцой заикнулся, дескать, лидерство — не твоя стезя. Однако что ж мы тогда наблюдаем сейчас, мой дорогой Гений?.. Оказывается, ты аналогично способен скромничать, верно?       — Хей, я же не сказала, что самолично желаю его умертвить, — у меня почти успешно получилось выдавить из себя нечто смахивающее на эфемерную ободряющую улыбочку для приметно хмурого Эдогавы. Крайне убедительно добавила: — Я сказала, что хочу, чтобы он просто-напросто исчез из нашей реальности. Невыполнимая мечта, хах? — Уголки рта искривились теперь в откровенно горькой полуулыбке. — И я ни в коем случае не собираюсь никого… убивать. Больше не собираюсь. — Финальное дополнение фразы далось мне с особенным трудом.       Ах, неподъёмная ноша, повисшая беспощадно тяжеленным балластом на душе… Как мне смыть свой страшный грех? Нет, не так… Как нам его смыть? Ибо наставник отныне вместе со мною погряз в этой чудовищной трясине грешников поневоле.       Ох, мать. Ежели честно, то уж лучше бы наш оппонент поиздевался во второй раз надо мной, чем разыграл подобную кошмарную партию с моим чрезвычайно совестным сенсеем. Ужасно видеть его в настолько плачевном состоянии.       Сумеет ли он прийти в себя? Есть ли у него кто-то, кто, как и Рампо, способен грамотно отыскать необходимые слова для поддержки? Или… этим «кем-то» стоит стать мне по причине изумляющей схожести наших непростительных погрешностей?..       В черепной коробке грянуло невнятное, чрезмерно паническое «Нет!», поскольку сидящий ранее возле штатного доктора ВДА Куникида вдруг начал помалу подниматься на ноги.       Дыхание предательски сбилось. Загустевшую слюну едва удалось судорожно проглотить, еле-еле не поперхнувшись ею. Сердце непроизвольно пропустило удар. Кожный покров лба и висков мерзко защекотала холодная испарина.       Всего-навсего на одно жалкое короткое мгновение мне померещилось, мол, очи у мужчины, когда он развернётся сюда, будут не традиционного цвета увядающей к осени травы. А перевоплотятся в коробящий дымчатый оттенок со взглядом, преисполненным ужасающей аж до потрясывающегося тела мольбой и неосуществимой жаждой продолжать жить.       Боже, только не снова.       Мне было… до одурения боязно даже думать о том, что я сделала тогда. А про то, чтоб вновь выворачивать душу наизнанку пред кем-то, и речи идти не могло. Нет. Ни за что!..       Ну, либо, по крайней мере, не вот так сразу. Не сейчас. Чуточку погодя. Когда я буду готова. Если буду.       Вероятно, моё явственно скверное психологическое самочувствие не укрылось от всевидящих глазёнок Известного сыщика. Ибо хватка на обтягивающей предплечье ткани усилилась, а сам он нежданно-негаданно лаконично отчеканил:       — Пошли, — и, буквально волоком бесцеремонно потащив меня за собою, размеренной походкой прошествовал в том направлении, откуда я сюда, собственно, и примчалась.       — Н-но как же?.. — попробовала вяло запротестовать, озирнувшись себе через плечо на повернувшегося в нашу сторону учителя. Очки у него отсутствовали. А его глаза с жутко опустошённым взором были привычного травянистого цвета, что поселило невесомую искру облегчения под моими рёбрами.       — Пойдём уже! — вдруг практически гаркнул Эдогава, заставляя меня едва уловимо вздрогнуть. Его пятерня внезапно соскользнула с рукава вниз, а потом крепчайше сковала кольцом тонких пальцев мою длань. Он аж встряхнул меня за руку, нарочно дёрнул назад, дабы я немедленно прекратила бесцельно пялиться себе за спину. Провозгласил почти с типичной властностью да, как почудилось, не без шлейфа напускной заносчивой сердитости: — У нас мало времени!       Перво-наперво я, естественно, невообразимо ошарашенно уставилась на точёный профиль целеустремлённо марширующего чуть впереди детектива. Далее плавно, с неимоверно оторопевшим неверием опустила взгляд на прочно стиснутую чужой ладонью пятерню. Моргнула пару раз в искреннем недоумении. Затем немножко изнеможённо сомкнула веки.       Чисто машинально аккуратно сжала в ответ кисть моего Спасителя и поводыря по совместительству. Капельку переплела свои вечно зябнущие пальцы с восхитительно тёплыми фалангами, как показалось, малость напрягшегося по неясной причине подопечного.       Слегка понурив голову, покорно позволила увести себя прочь из сего треклятого места.       И вправду. Кто знает, сколько ещё времени осталось у «нас»?..