Сказ о сладкой Правде и горькой Лжи

      Дышать почти нечем. Складывается впечатление, дескать, на грудную клетку взгромоздили грёбаную свинцовую плиту весом в тысячу тонн. Все внутренности там будто бы стискивает незримой ледяной ручищей. А она без какой-либо пощады давит-давит-давит…       Увы, это отнюдь не та самая знакомая приятная тяжесть чужой верхней конечности, аккуратно обвивающей мне туловище. Нет-нет. Всё гораздо, гораздо хуже.       Давненько сие уже не происходило. Мне даже посчастливилось капельку отвыкнуть. Как выяснилось, зря.       Плавно нахлынувшее ощущение того, что я элементарно захлёбываюсь студёной водой, безумно реалистично. Прямо до дрожи, до мелко сотрясающегося, словно при лихорадке, тела, до хриплых ненасытных вдохов-выдохов, которые регулярно совершают щемящие, пересохшие губы.       О, новейший кошмар, сгенерированный моим больным подсознанием из-за событий наяву, не заставил себя ждать. Очевидно, я чуточку перенервничала тогда. Вот и результат подоспел. Не шибко-то позитивный результат, стоит отметить.       Испытывать чувство удушения отвратительно. Особенно когда отсутствует шанс попытаться хоть как-нибудь воспрепятствовать «оппоненту». Ибо его тривиально не существует. К сожалению, он не обладает плотью.       Есть лишь жгущиеся ощущения за грудиной, постепенно иссякающий жизненно важный кислород и тотальное бессилие против столь ужасающего форменного безобразия.       Когда. Это. Кончится?!       Пришла в себя я достаточно резко да тотчас крепко заткнула ладонью рот, из какового кроме натужного дыхания норовил вырваться в придачу надсадный кашель. Нет, нельзя шуметь. Не хватало ещё разбудить моё бедное дедуктивное горюшко, нехило уставшее от умственной работы за предыдущий трудовой день.       Сразу же не без эфемерной опаски, будто в замедленной съёмке, зыркнула себе за спину. Не удержалась от тихонького выдоха колоссального облегчения. Соседушка на противоположной кромке дивана сладко сопел в две дырки, наверняка видя десятый сон. А вот мне, например, было уже как-то не до дрёмы. Прям вообще.       Раньше, во время одиночного проживания, я в подобные моменты всегда поступала одинаково — банально покидала комнату да взбиралась по лестнице на крышу здания, дабы подышать там свежим воздухом и чуть успокоить нервы наблюдением за чарующим пейзажем ночного мегаполиса. Серьёзно, в тёмную пору суток панорама Йокогамы с высоты птичьего полёта приобретает более таинственных, поистине завораживающих красок. Вся та уйма огоньков вывесок самых разнообразных заведений да множества рекламных билбордов, яркие зарева уличных фонарей и немного поубавившийся монотонный городской гул создавали неповторимую, слегка волшебную атмосферу. Это недурственно сглаживало все скверные воспоминания про недавний приступ и снова вызывало некое млеющее состояние, утраченное доселе по причине треклятого сонного паралича.       На сей раз я аналогично не сумела воздержаться от соблазна отыскать умиротворения в своём любимом месте. Правда, сползать с кровати да выскальзывать из ранее запертой каморки пришлось максимально осторожно и бесшумно. Опять же: по поводу пребывающего в царстве грёз сожителя.       Надеюсь, он всё же не пробудился из-за моих практически неслышимых копошений. Иначе не сносить мне тогда головы, ей-богу. Великий сыщик вполне способен элементарно выесть мой мозг чайной ложечкой, аки самое аппетитное лакомство на планете. А затем он, вестимо, типично дразняще облизнётся и потребует ещё. Такова его натура, тут уж ничегошеньки не попишешь.       Прихваченную с собою осеннюю куртку (пальто ж я благополучно посеяла накануне) споро натягивала на себя уже по пути к намеченной цели. Нет желания продрогнуть на немыслимо промозглых ночных сквозняках, принесённых со стороны моря. А воздух на кровле пятого этажа вправду был весьма и весьма холодноватым. Не смертельно, но чуток дискомфортно. Впрочем, к этому довольно быстро привыкаешь. Поскольку шикарный вид, открывающийся за пределами заборчика, ограждающего обширный прямоугольный периметр, отвлекал от любых забот, погружал в восхитительное около-медитативное состояние…       Периодически разнеженно закрываешь очи, смиренно подставив лицо иногда слишком уж прохладным потокам ветерка, каковые неумолимо треплют длинные пряди волос да ткань одеяния. Облокачиваешься предплечьями о твёрдую сталь поручня внизу. Подпираешь пятернёй скулу. Далее плавно вскидываешь подбородок, устремляя малость затуманенный взор далеко-далеко ввысь и жадно, безостановочно таращась в безграничные чернеющие загадочные просторы живописного ночного неба.       Над головой раскинулось бескрайнее, переливающееся насыщенной мглой полотнище с хаотично разбросанными, совсем тусклыми, мелкими белёсыми точечками, формирующими некие воображаемые фигуры. Тонкий лунный серп, аки злорадный оскал, маячил среди них самым крупным светилом.       О-о, прекраснее времяпрепровождения, пожалуй, не найти.       Воистину, околдовывающая идиллия…       Ой. Блин. Напрасно я, наверное, подумала о последнем. Ибо у кое-кого определённо уже выработался безусловный, мать его, рефлекс постоянно вклиниваться в подобные сцены.       Может, сие случается как раз из-за того, что я сама мысленно считаю положение дел идиллическим? А один небезызвестный уникум неким непостижимым образом молниеносно ловит из Космоса (он ведь «инопланетянин», не забываем!) сигнал, который сообщает ему про мгновенную потребность вмешаться в очередную воцарившуюся умиротворённую обстановку.       Узнаваемая гулкая вальяжная поступь, шуршаще да неспешно приближающаяся сюда по бетонному покрытию, явно подтверждала настолько сумасшедшую теорию. Если честно, то я умудрилась опрометчиво упустить тот момент, когда вторженец притопал на крышу, и вообще не слышала, как он отворил дверь. Увлеклась изучением звёздного небосвода. Чересчур даже.       А вот когда незваный гость от входа (подле которого, кажется, ранее чуть задержался по некоей неизвестной причине) целенаправленно помаршировал непосредственно ко мне — это да, это я вмиг заметила.       — М? — проронила вопросительно да недоумевающе озирнулась через плечо на неторопливо шествующего Рампо, закутанного в свою обожаемую, к счастью, ныне сухую накидку. — Я тебя разбудила, что ли? — Вроде ж все нежеланные шорохи старалась сводить к минимуму во время сборов на короткую «прогулку».       — Не, — в традиционной немножко ленивой манере лаконично отозвался детектив, как только затормозил напротив в паре-тройке метров у меня за спиной.       — Чего тогда с постели подорвался? — И почему пришёл, что самое главное? Ежели не ради лекции-нагоняя по поводу нарушенного мною распорядка сна умаявшегося за день Известного сыщика, то зачем вообще?..       — Дык ты ж просто взяла и пропала! — вдруг пуще прежнего огорошил партнёр неординарным разъяснением мою доселе и без того изрядно удивлённую персону. Почти сетуя, неимоверно веско дополнил: — А у меня рефлекс. Если что-то или кто-то исчезает, я должен это найти! — О как. Занятный нюанс. Хе, а собственные скромность и совесть тебе, умник, иногда не хотелось бы отыскать?..       Впрочем, в своём ответе от язвительного сарказма я всё-таки смогла удержаться, вымолвив практически на грани слуха:       — Ну, прими мои поздравления, о Великий. Ты нашёл меня, — резюмировала с невесомой полуулыбкой на устах, заодно не расторгая зрительного контакта со стоящим позади детективом, каковой выглядел сейчас тоже весьма безмятежно.       Да ведь он даже говорил не столь невыносимо звонким тембром, как обычно, во время дневного бодрствования:       — Ага. Нашёл, — односложно и абсолютно невозмутимо не стал отрицать Эдогава мою давешнюю фразу, параллельно едва разборчиво качнув гениальным котелком.       Засим решил окончательно сократить дистанцию между нами неспешным, размеренным шагом. Поравнялся со мной, остановившись чуточку поодаль у ограждения. Только по доподлинно непонятной причине он, в противовес моей позе, специально развернулся спиной к перилам да упёр оба локтя в верхнюю металлическую перекладину.       Затягивающаяся после ответа маэстро дедукции пауза ничуть не давила на нервы. Тем паче в затишье меж нами удачно вплетался беспрестанный отдалённый рокот, слабым эхом доносящийся с городских улиц, и убаюкивающий шелест ветра поблизости.       А может, сей Лисий хитрец ровно настолько любит разрушать идиллии, насколько же умеет их и созидать?..       Ибо молчание в компании с кем-то, как я уже некогда упоминала, аналогично стоит расценивать своеобразным методом общения. Даже получше, чем с помощью слов. Мне нравится. И нынешний «собеседник», и густая атмосфера таинственности, буквально повисшая в воздухе, и вся ситуация в целом. Меня всё устраивает, серьёзно…       — Ночью здесь ещё красивее, чем днём, — спустя примерно минуту-другую на выдохе совершенно негромко констатировала я голосом, преимущественно подходящим для повествования сказок перед сном.       Предательская мягкая улыбка никак не могла убраться из уголков рта. Да и, в принципе, не возникало желания от неё избавляться.       Не пред кем нынче кичиться собственным мнимым бесстрастием, незачем строить из себя саму непоколебимость, не нужно прятать каждую компрометирующую эмоцию. Потому что возле этого человека в моменты нашего уединения мне выпадает действительно редкая возможность — попросту быть собой. Немыслимо великолепные ощущения. Без шуток.       — Ага, — как ни странно, не взялся оспаривать моё высказывание подопечный, невольно повторяясь с формулировкой отклика.       Никаких ёрничеств, ни грамма дразнящих подначиваний либо препирательств. Просто… согласие?       Данное очень непривычное, чрезмерно спокойное поведение зачастую шебутного, заносчивого сожителя вынудило меня не без эфемерного настороженного скептицизма покоситься в его сторону.       Вот уж забавно…       Ну и чего же ты, глупенький, скажи на милость, столь якобы охотно подтверждаешь мою реплику, когда пейзаж вообще толком не намереваешься созерцать, почему-то искоса уставившись именно на меня? Чудной ты порой бываешь, Лис, вот ей-богу. Ведь, поверь, завораживающая панорама полусонного мегаполиса, где вовсю кипит суматошная ночная жизнь, всяко прекраснее. Нежели настолько жалкое в психологическом плане существо, находящееся рядом с тобою.       Не сдержавшись, адресовала ему невесомую полуулыбку в ответ на еле различимую, типичную лисью усмешку.       Едва уловимо повела плечом да опять устремила задумчивый взгляд ввысь. К совсем неярко мерцающим на небе бликам таких далёких звёзд.       Затем ещё через несколько минут воцарившейся между нами идиллии внезапно даже для самой себя решилась тихо начать:       — Слушай, а мне вот что уже давно интересно…       — Хм? — издали сбоку не без эфемерной обескураженности, поскольку я непроизвольно прервалась на краткую паузу, тщательно подбирая правильные слова в уме.       Заново повернула голову к собеседнику и с вероломно лезущей наружу чуток мечтательной лыбой попросила:       — А расскажи обо мне с помощью своего экстраординарного дара наблюдения, м? — В неподдельной озадаченности изогнувшиеся чёрные брови визави заставили меня не без толики беспечности добавить развёрнутое уточнение: — Ну, ты ж говорил однажды, мол, способен узнать даже то, что люди могут не знать о самих себе… Или можешь, на худой конец, поведать что-нибудь о тех событиях из моего прошлого, про которые я тебе никогда бы не сказала, — предложила иную альтернативу, надеясь на то, что Лучший-сыщик-в-мире не заартачится, как всегда, и утолит треклятую излишнюю пытливость собственной непутёвой телохранительницы. Далее непредсказуемо понизила тон почти к выразительному полушёпоту: — Ты же наверняка в курсе всего, как обычно, верно?..       — Ой, да тебе всё равно сто процентов не понравится! — сразу отмахнулся с нарастающим отчётливым раздражением Рампо, молниеносно потеряв прежний умиротворяющий настрой. Потом отчего-то уже не столь экспрессивно пробурчал: — Никому до этого не нравилось. Даже Фукудзаве-сану при нашей первой встрече. Помнится, здорово он рассердился тогда, — протянул в финале как-то ностальгически и вздёрнул подбородок, чтобы последовать моему предыдущему примеру да воззриться в глубины темнеющего небесного купола над нами.       Кажется, он невольно окунулся в воспоминания тех самых давно минувших дней, когда ему посчастливилось повстречаться со своим названым отцом. Посему мне довелось ненадолго сохранить участливое безмолвие.       Не люблю нарушать идиллии. Люблю ими наслаждаться.       — Да ладно. Я ведь не обижусь, честно, — максимально убедительно заверила я, наконец, спустя полторы минуты нашего комфортного обоюдного молчания. Пристально изучая точёный профиль спутника, дополнила в качестве безумно «весомого» аргумента: — Просто… любопытно и всё тут.       — Любопытство сгубило кое-кого, если ты не забыла, — как бы невзначай подметил гений дедукции, заодно бросив на меня немного иронично скошенный взор одного приоткрытого глаза.       Из-за подобного мнимого порицающего заявления я, чуть мощнее приникнув скулой к кулаку и с хитринкой посмотрев на напарника из-под полуопущенных ресниц, банально не сумела унять желания ещё пуще расплыться в слегка шкодливой ухмылке да буквально промурлыкать, тем самым противореча своей следующей реплике:       — А я вовсе не из породы кошачьих, не беспокойся.       — Вот эта вот твоя улыбочка как-то наводит на некоторые сомнения по такому поводу, — практически осуждающе заворчал чуточку подозрительно косящийся сюда Рампо, а дальше, очевидно, попросту инстинктивно не смог подавить традиционного ехидного фырканья. Раздавшегося под аккомпанемент из моего еле разборчивого хихиканья, которое я успешно приглушила кистью.       Так забавно — просто стоять с ним здесь на крыше и болтать обо всём подряд. На душе становится настолько легко, как никогда… Мне реально невообразимо импонирует столь настраивающая на спокойный лад обстановка. Самое то после неприятного припадка накануне. Короче, прямо то, что доктор прописал.       Отсмеявшись, со щепоткой каверзного интереса многозначительно спросила у моего лисьего горюшка:       — Без очков будешь?       — Пф, а они-то мне вообще зачем? — тотчас откликнулся он немножко возмущённо. — Я всё уже давным-давно знаю, ты ведь сама об этом говорила!       — Логично, не спорю, — лояльно пожала плечевыми суставами да плавно сомкнула веки, смиренно признавая собственный просчёт в рассуждениях. Засим обратилась заново с недавней просьбой к явно самую малость желающему соскочить с темы вундеркинду: — Ну, выкладывай тогда, что уж там?.. А я послушаю. Как сказку на ночь, — капельку кривовато ощерилась в итоге, прекрасно осознав, что добрым грядущее «произведение» точно не будет.       Подобные мрачные размышления подтвердил и сам будущий «чтец», изрекая не без различимой досады:       — Ага. Я бы приравнял такую «литературу» ближе к народному устаревшему жанру.       — Возрастной рейтинг высоковат? — попробовала вполне беззаботно отшутиться, слегка горько хохотнув да якобы весело прижмурившись.       Совершенно добровольно разрешить кому-либо покопаться в так до конца и не заживших ранах… Это ли не сумасшествие?.. Или же… абсолютное доверие?       — Чересчур, пожалуй, — с некоей коробящей свирепостью вдруг процедил Эдогава в ответ сквозь плотно стиснутые зубы.       Кошмарно нежданная смена расположения духа Великого детектива вынудила меня против воли недурственно напрячься и не без доли изумления хлопнуть белоснежными ресницами.       Чёрт подери, его перепады настроения иногда нехило сбивают с толку.       Правда, как померещилось, та короткая вспышка негативных чувств со стороны партнёра направлена была определённо не на меня. На кого ж тогда? Ох, мать, да неужто?..       Ну, разумеется. Само собой. Его феноменальная всеведущность и вездесущность априори не имеют границ.       Он. В курсе. Абсолютно. Всего.       Причём всегда.       О, это так в его стиле.       Покуда я тщетно борюсь с вероломно ползущими вдоль линии хребта мурашками, порождёнными отнюдь не стылым сквозняком, Известный сыщик всё ж берётся за рубку правды-матки, возвратив интонации обожаемую характерную вкрадчивость, зачастую присутствующую во время логических рассуждений:       — Только не жалуйся потом, что я тебя не предупреждал, — произносит очень предостерегающе в качестве своеобразного вступления к грядущей разоблачительной тираде. А затем на выдохе с пугающим хладнокровием принимается непривычно ровным тембром буквально чеканить фразу за фразой, недюжинно поразив их содержанием: — Ну, начать, полагаю, надо бы с твоего повышенного неравнодушия ко всякой обаятельной и конкретно не капризной мелюзге. Тут всё элементарно до невозможности, — вероятно, специально не смотря в мою сторону, он пуще прежнего щурит зеленеющие меж бахромой чёрных ресниц очи. Пока я, напрочь оцепенев, с непроизвольно затаённым дыханием внимаю речи оратора, параллельно чуть зачарованно искоса пялясь в направлении его профиля немного остекленевшим взглядом. — Своих детей у тебя никогда не водилось, в принципе. Можно было бы назвать подобную манию переизбытком материнского инстинкта. Но причина даже не в этом. Она намного глубже. Уходит корнями в самое детство, не так ли? — задаёт детектив сей поистине риторический вопросец и сам же сразу неимоверно твёрдо отвечает на него: — Конечно, так. Все проблемы вечно оттуда. Хотя бы потому, что ты испытываешь особенное небезразличие к тем, кому в прошлом «посчастливилось» побывать в воспитательных учреждениях для детей, лишившихся родителей. — На данной реплике у меня непреднамеренно пересыхает в горле.       Вот. Вот оно. Самое главное звено. Сейчас или никогда…       Безмолвно прикрываю глаза, слегка опускаю подбородок и покорно позволяю ему говорить далее.       Сейчас. Естественно, сейчас. Иначе никак.       А Рампо тем часом несусветно увесисто припечатывает, словно вынося приговор:       — Ведь ты сама когда-то давно побывала на их месте. Однако именно ты родителей, кстати, не лишалась, — отмечает крайне уверенно, а я банально не смею возразить его утверждению. Ибо знаю, что оно абсолютно правдиво. — Это они сами тебя отдали туда, — чрезвычайно безэмоционально объясняет «рассказчик». — Может быть, из-за финансового неблагополучия, но я всё-таки склоняюсь больше к тому, что дело было во внешности. — Не удержавшись, я приподнимаю уголок губ в сардонической усмешке да максимально бесшумно выталкиваю тёплый воздух через нос. Всё-то тебе всегда ведомо, Лис ты зоркий… А маэстро дедукции неизменно излагает факты теперь уже не без шлейфа колоссального гнева в нестандартно тихом, пробирающем размеренным звучанием аж до мозга костей голоске: — Суеверные набожные глупцы, совершенно осознанно избавившиеся от собственного ребёнка по причине простого врождённого отсутствия у него меланина в организме — вот кто они такие… М-да, ирония в связке с полнейшим идиотизмом во всех своих проявлениях.       Против Правды не поспоришь.       Невольно издаю вялый смешок, как бы согласливо закрепляя настолько неутешительный вердикт для собственных родственничков, давным-давно канувших в небытие минувших дней.       Я не обвиняю их ни в чём. Уже вот сколько лет. Разыскивать их я, впрочем, аналогично никогда не собиралась.       Не приветствую я всякого рода предательства.       Эдогава же добирается до следующего витка в своей-моей истории:       — А из периода приюта, к слову, вытекает уже второй нюанс твоей натуры. Боязнь принести любые болевые ощущения кому-нибудь, кого ты считаешь невинным, не заслуживающим этого. Ну и, само собой, страх… — «чтец» настораживающе осекается, от чего я в невесомом недоумении распахиваю веки да заново скашиваю довольно озадаченный взор на него. По причине внезапного осмысления кое-чего реально важного меня едва уловимо знобит. Однако тот самый страх тут вовсе ни при чём. Он что, не хочет даже напоминать мне об этом? Или… себе? Странно. — Короче, ты сама поняла, чего, — взмахивает пятернёй в небрежном жесте оратор, стоически сохранив чрезмерно невозмутимый фасад. — Так вот, здесь мне, наверное, стоит самую малость покаяться, — тянет сей умник без толики мизерной виноватости в тоне, будто намекая подтекстом, дескать, «Фиг вам, а не какое-то там дурацкое раскаяние!». Бессовестный неисправимый хитрец. — Ведь в одно время, когда меня одолевала невыносимая скучища из-за отсутствия действительно занимательных инцидентов, я чисто от нечего делать шерстил кое-какую информацию и наткнулся на весьма любопытный факт. Много лет назад в одном из сиротских приютов на окраине города прямо ночью произошёл достаточно крупномасштабный пожар. — Мне элементарно не суждено воздержаться от мысленного практически мученецкого вздоха. Унять желание страдальчески закатить очи еле-еле выходит. Этот… уникум лукавый… Да у него ж постоянно все карты на руках! Причём сплошные долбаные козыри! Вот как у него подобное вообще получается с такой невообразимой лёгкостью?! Информацию он со скуки, видите ли, шерстил. Ага, как же!.. Рампо между тем, не утратив мнимой невинной безмятежности, смешанной с долей подозрительной мрачности, перманентно вещает: — Пожарным удалось спасти тогда примерно меньше половины жильцов, обитающих в том детском доме. Но имелась в сведеньях про данную трагедию единственная взаправду странная деталь. В колонке пропавших без вести значился только один человек. Среди трупов либо выживших ему места не нашлось. — Хе, конечно. А как иначе? Ибо «человек» этот был тем ещё вёртким мышиным отродьем, вечно умудряющимся проворно выскользнуть из ледяных лап опасности в самый последний момент. Логично, что ему не могло найтись места. Нигде. Такие люди сего попросту не заслуживают… Неустанно раскладывающий всё по полочкам «рассказчик» не без откровенного упрёка прибавляет: — На него-то заведующий приюта как раз с радостью и повесил поджог, дав соответствующие показания и заставив говорить то же остальных запуганных им спасённых. Лишь ради того, чтоб укрыть, насколько в его владениях были ужасные условия и какая враждебная атмосфера на самом деле царила среди сирот и персонала, — выражение лица у сыщика, как чудится, постепенно становится совсем уж угрюмым. Густые тени падают на него, словно бы нарочно заслоняя насыщенные малахитовые омуты. — За жестокое обращение с подопечными, а также за грубое нарушение правил техники безопасности директора приюта тогда запросто упекли бы за решётку. Хотя-я-я!.. — вдруг чрезвычайно коварно, почти нараспев да чуток звонче изрекает он, вогнав мою и без того весьма растерянную персону в эфемерный ступор очередной резчайшей переменой собственного настроения. Дальше напарник одаряет меня ухмылкой, которая уже на порядок шире, задорнее предыдущей: — Я не мог не устроить ему ма-аленький сюрприз!       Выгибаю брови в искреннем непонимании да склоняю голову к плечу       А Эдогава, не тая неподдельного триумфа, пафосно вскидывает одну свою загребущую ручонку кверху и до жути беспечно, практически торжественно объявляет мне немыслимо ошарашивающие новости:       — Я, как Величайший детектив, борющийся за справедливость во всём мире и защищающий населяющих его глупых обывателей, без труда сумел поспособствовать, чтобы и на этот раз истинного преступника тоже настигло наказание, даже спустя столько лет! Сейчас он отбывает свой заслуженный срок в исправительном учреждении. Где такому идиоту, собственно, и место! — компаньон не без вящей гордости традиционно вздёргивает острый нос к ночному небу в коронном высокомерном жесте, заодно, по-видимому, от души наслаждаясь моим устремлённым завороженным взглядом на короткое мгновение неимоверно оторопело расширившихся глаз.       Подобный излишне приподнятый настрой сего неподражаемого вундеркинда, чертовски воодушевлённого своим же безоговорочным величием, непроизвольно плавно передаётся и мне. Против воли вынуждает капельку сожмурить очи да вызывает мягкую, почти нежную полуулыбку, непреднамеренно искривляющую осушенные уста.       Ты ж мой гениальный несравненный Герой… Откуда ты, такой хороший, вообще взялся на мою грешную головушку, м?..       Вышеупомянутый Герой меж тем быстро сбавляет экспрессию в интонации, непредсказуемо решив возвратиться к насущной теме:       — В общем, пожар тот распространился со стороны одного из неисправно работающих электрических щитков. Плохая проводка и чужая недопустимая безалаберность являлись настоящими причинами возгорания. А единственному вышедшему более-менее сухим из воды человеку попросту повезло очутиться в этот момент за пределами стен горящего детского дома. — На толику секунды сей воистину талантливый актёрище специально совершает интригующую паузу. Затем, буквально мурлыча, заискивающе интересуется, обратившись непосредственно ко мне: — Правду я говорю… а, единственная потерянная душа в том пожаре?       Эх, его чрезмерная любовь устраивать шоу просто-напросто неискоренима, ей-богу!.. Однако, вопреки всему, как ни странно, мне это даже немножко нравится. С таким порой поистине бесшабашным, чересчур проницательным и чрезвычайно осведомлённым подопечным явно не соскучишься! Главное, ненароком не сдавать позиций в нашем извечном противостоянии по этому поводу. Короче, глаз да глаз за ним, Плутом шустрым, нужен и всё тут!       — Хах, — чуточку невесело хохотнула я, когда худо-бедно справилась с краткой прострацией внутреннего восхищения самодовольно застывшим подле оратором, отлично умеющим произвести неизгладимое впечатление на любого слушателя. Я исключением в данном аспекте, вестимо, аналогично не стала. Практически непоколебимым тембром озвучила кое-какую неоспоримую аксиому: — Ты всегда говоришь абсолютную правду, о Великий. А в этом случае и вовсе вплоть до самого последнего словечка. Как обычно, — уже в разы реалистичнее улыбнулась одними уголками рта.       Итак, бразды «повествующего» ныне, похоже, по обоюдному невербальному согласию переходят конкретно в мои руки. Поскольку факты есть факты. Они лишь в официальном стиле описывают сухим текстом какую-либо ситуацию. А вот людские чувства кого-нибудь из участников инцидента… Да, это уже совершенно иная материя.       Начала я совсем не подготовленную заранее речь не шибко уверенно, ибо никому до сего мига ещё вот так откровенно не рассказывала о том эксцессе:       — Я… не очень хорошо помню те события. Мне было тогда, — осеклась, усердно пытаясь прикинуть в мозгу, каким же на тот период был мой возраст, — м-м, тринадцать, кажется? Это было слишком давно. Всё почти стёрлось из памяти. Но кое-что я запомнила лучше всего. Прямо на всю свою жизнь, — горьковато процедила сквозь крепко сжатые челюсти. Слово «проклятая» добавить к характеристике собственной жизни хотелось аж до одури, однако я всё же сдержалась. Засим вздёрнула подбородок, вновь уставившись в темнеющие просторы сверху чуть расфокусированным из-за наплыва коробящих ностальгических размышлений взглядом. Вместе с натужным выдохом практически мечтательным тоном наиболее чётко выдала: — Звёзды. — Наверное, сие было произнесено чрезмерно невпопад, отдельно от контекста, поэтому я, пока не смотря в направлении настораживающе помалкивающего собеседника, поспешила лаконично уточнить на всякий (хех) пожарный: — Звёзды в тот день я запомнила лучше всего. — Далее пустилась излагать историю уже в развёрнутом варианте, параллельно, в качестве своеобразного подражания предыдущему оратору, максимально приблизив голос к ровному звучанию: — Мне всегда плоховато спалось, поэтому я регулярно тайком сбегала ночью, чтоб с удобного места, на холме подальше от участка детдома, понаблюдать за звёздным небом. А когда вернулась однажды, то застала своё временное жилище в огне. Честно, я очень хотела помочь тем, кто остался там, внутри, — без шуток клятвенно заверила моего почему-то достаточно терпеливого нынче слушателя. Затем новая вымученная ухмылка опять невольно образовалась на банально неподконтрольных мне теперь губах, когда я в довесок к прошлой фразе изрекла: — Пускай они почти все меня и недолюбливали… Ха, дети иногда бывают весьма жестокими к тем, кто не имеет среднестатистическую внешность и хоть чем-либо отличается от остальных. — Отнюдь не приятное копошение в тёмных закромах собственной памяти, спонтанное вылавливание оттуда, к сожалению, не забывшихся особо скверных мгновений из чудовищно хреновой жизни в приюте не доставляло ничего, кроме мерзейшего ноющего ощущения, неистово давящего на область за грудиной похлеще, чем при всяких пресловутых сонных параличах. Гадость какая. — Впрочем, со взрослыми практически вечно та же история. За некоторыми редкими исключениями, естественно, — скосила чуток лукавый взор в сторону немного нестандартно посерьёзневшего Рампо, который всё равно, вероятно, в силу привычки не смог окончательно избавиться от традиционного прищура да характерной невесомой лисьей лыбы. В придачу оная стала гораздо шире, когда между нами двумя снова восстановился зрительный контакт.       Ну вот как этому прелестному лисьему чаду вообще можно не улыбнуться в ответ, скажите на милость?..       Но к предыдущей теме необходимо было поскорее возвращаться, дабы не утратить нить повествования, посему я продолжила. Абсолютно честно, даже с неким нетипичным жаром в интонации сообщила вполне невозмутимому партнёру:       — Нет, правда, сейчас я бы, не размышляя, бросилась и в огонь и в воду, лишь бы спасти чужие жизни! — Пусть он, в принципе, не обвинял меня ни в чём, однако мне невообразимо хотелось переубедить его в том, что я не настолько уж пропащая душа. Хотя. Кого я обманываю? Ложь никогда не сумеет победить Правду. Последняя по общепринятой закономерности всегда восторжествует. Рано или поздно. Так или иначе… Уже вытаращившись капельку остекленевшим взглядом за пределы крыши во тьму закоулков Йокогамы, совсем глухо созналась: — Но тогда, по детскому малодушию своему, я… струсила. Сперва, кажется, просто стояла в ступоре и смотрела, как горит здание передо мною.       Постепенно воскрешающиеся в черепной коробке образы из прошлого вызывали лёгкий мандраж, порождённый вовсе не прохладными порывами ветра. Ноздри словно бы вправду защекотала отвратительная вонь чадного дыма вперемешку с тошнотворной ноткой смрада горелой плоти. Непрекращающийся треск полыхающих деревянных досок в совокупности со столь далёкими истошными воплями заполонили всё в ушах, доносясь до слуха будто наяву.       Однако самое кошмарное в тех событиях было отнюдь не извне. Оно было внутри. Прямёхонько внутри моей грешной головы.       Именно сие внезапно грянувшее в уме несусветно чёткое воспоминание принудило мой голос непроизвольно возвыситься на пару октав, прибавив окраски подлинного исступлённого отчаянья:       — И… Господи!.. Я ведь ещё на полном серьёзе подумала тогда о том, как же это чудесно, что существуют звёзды, благодаря которым мне удалось избежать такой страшной участи! — против воли я аж схватилась одной ладонью за собственную изрядно гудящую башку, самозабвенно зарываясь пальцами в растрёпанные пряди волос да заодно расфокусированным взором изучая поцарапанный металл ограждения внизу. С горем пополам совладав с буквально выплёскивающимися наружу нежеланными эмоциями, взялась говорить уже гораздо уравновешеннее и тише: — А потом я попросту… смылась оттуда. Убежала куда глаза глядят. Мне совершенно не нравилось там жить. Поэтому я решила, что покинуть то довольно, — непреднамеренно запнулась, подбирая максимально корректное, цензурное описание для треклятого Ада на земле, — недружелюбное место и его обитателей лучшей возможности больше не подвернётся. Я элементарно бросила их всех в такую ужасную минуту, — резюмировала совсем бесцветным тоном, внутренне просто-напросто разрываясь на части из-за противоречивых чувств. Неуёмная скорбь в сопряжении с проблеском счастья. Столь нормально для меня. — Я оставила их на верную гибель. А они не заслуживали умереть так рано, ещё в юности. Тем более некоторые из них были в действительности добры ко мне. — Чуточку изнеможённо сомкнула веки. Малость утомлённо потёрла пятернёй озябшую на уличном воздухе кожу лица, параллельно неизменно упираясь локтями в жёсткую поверхность поручня. Выдохнула абсолютно устало да приглушённо: — Ох… Если бы я не испугалась тогда, если бы не была такой слабой эгоисткой, то, быть может, кто-нибудь из них сумел бы избежать смерти. Я бы могла помочь. Хоть чем-то, — и угнетённо понурила голову в финале последней реплики моей раскаятельной тирады тотального сожаления. Это единственное, что мне остаётся. Бесконечно сожалеть о содеянном да стараться хотя бы как-нибудь искупить свершённые мной грехи.       Всё. Баста. Достаточно с меня откровений. Знаю, сама ж на них добровольно и нарвалась. Но я ведь не рассчитывала, что выворачивание собственной пропащей души наизнанку будет сопровождаться настолько болезненными ощущениями! Чересчур, пожалуй.       А с болью я, как известно, стремлюсь контактировать по-минимуму. Однако не в этот раз, никчёмная Плакальщица. Не в этот раз…       Покуда я по самую макушку погрузилась в омерзительный около-ностальгический транс да безотчётно покусывала ноготь на большом пальце, весьма терпеливо отмалчивающийся доселе слушатель, по-прежнему замерший в сторонке, в свою очередь вдруг как бы невзначай дополнил со щепоткой обожаемого скептицизма:       — Ну или ты банально погибла бы вместе с ними во время бессмысленных попыток помочь. — Засим нежданно-негаданно чрезвычайно раздосадованно зафырчал не без привычной бахвалистости: — Пф, да и зачем всё вот это: «Если бы да кабы»? — передразнил он мои интонации нарочито противным тоненьким тембром, заставив меня саму скосить на типично бестактного оратора жутко опешивший взгляд да чуток сдвинуть брови к переносице. Рампо же тем часом перманентно осуждающе декларировал своим по традиции звонким голосочком: — А-а, как глупо! Вдобавок совершенно напрасно! Прошлого не воротишь! Нечего сокрушаться по пустякам, на которые даже повлиять было, в принципе, нельзя! И вообще, у тебя, между прочим, что-то типа Комплекса вины выжившего, ты в курсе?..       Он бы и дальше, наверное, щебетал без умолку с безбожным порицанием, кабы его чрезмерно беззаботную, довольно оглушительную по громкости речь не перебил… смех. Мой смех, так и полившийся у меня из осушенной глотки, без какого-либо шанса контролировать данный воистину всепоглощающий процесс.       На душе внезапно стало столь легко! Как никогда, ежели серьёзно. И тогда я, сперва испустив тихий предательский смешок, попросту расхохоталась аж во весь голос.       Не ведаю, послужило ли причиной подобной неожиданной эмоциональной вспышки то, что подзащитный раскусил меня настолько филигранно, аки гнилой орешек, даже не приложив для сего особенного труда, пускай я постоянно тщательно хранила все свои секреты из прошлой жизни за семью печатями? Или такое необъятное, капельку неуместное веселье нахлынуло элементарно из-за того, что я, наконец, сумела всласть выговориться хоть кому-нибудь, а он, внимательно выслушав меня, не проявил в ответ дурацкую бесполезную жалость, не принялся бесцельно утешать… Он просто сказал Правду. О, как это в его репертуаре!       Но я уже давненько вот так от души не смеялась, ей-богу.       — Эй, — слегка рассеянно окликнули меня сбоку, немножко неуверенно вклиниваясь в мой искренний смех. Не без эфемерного недоумения вопросили: — Ты это чего?..       — Прав, — кратко и хрипловато констатировала я, порой не имея сил, дабы унять сдавленное хихиканье. На короткий миг умиротворённо закрыла очи. Повернулась к заметно обескураженному детективу и с непривычно широкой лыбой на устах издала в довесок, признав собственное безоговорочное поражение: — Прав по всем пунктам.       — Если честно, я думал, под конец ты на меня накричишь, — спустя полсекунды нашего обоюдного непрерывного безмолвного зрительного контакта сообщил мне подопечный с невесомым сомнением в странно поубавившем частоту тоне. — Почти все кричали или ужасно злились, когда я делал… так.       — А на Правду… не обижаются, Эдогава, — не преминула отозваться я неимоверно облегчённо, заодно иногда ещё слабо посмеиваясь. Ничего не напоминает сия реплика, а, умник?.. На выдохе с неподдельной признательностью обратилась к, кажется, малость сконфуженному маэстро дедукции: — Спасибо на самом деле. Я будто на сеанс к психологу сходила. Аж легче на душе стало. Чуть-чуть.       — Блин, с психологом меня вообще впервые сравнивают! — вскинувшись, громозвучно возопил компаньон то ли с удивлением, то ли с праведным негодованием.       — Ну, всё когда-нибудь бывает в первый раз, верно? — я банально не удержалась от чуток пакостной ухмылки и плутоватого прищура в качестве своеобразного закрепления столь двусмысленной фразы.       Теперь пришёл черёд моего напарника скалиться от уха до уха с вечно присущим ему озорством да как-то удовлетворённо захехекать. За ним невольно начала смеяться и я, заслоняя кулаком растянутый в задорной улыбке рот.       Люблю, когда мой идиотский юмор оценивают. В особенности конкретно этот уникальный, один-единственный в своём роде Лис…       Благо, до следующего витка моей жизни рассуждения Великого сыщика так и не добрались. Сие определённо к лучшему. Ибо дальше терпеть чужие тонкие пальцы в разбережённых ранах было бы во сто крат тяжелее. Пусть даже пальцы эти приносят не исключительно одну лишь боль. Ежели вспомнить об их феноменальной способности невообразимо ловко сводить меня с ума при элементарном чрезвычайно бережном тактильном контакте, ага.       Однако всё же есть колоссальный плюс в том, что предыдущая тема вроде как закрыта. Пожалуй, тут стоит отдать должное именно прозорливости собеседника. Он явно смекнул, что далее копаться в смутном прошлом своей непутёвой горе-телохранительницы — не лучшая идея. Для психологического благополучия последней, разумеется.       Поскольку дальше всё действительно было бы только хуже. Намного, намного хуже.       Под аккомпанемент шаловливо посмеивающегося с недавней шутки Эдогавы моё хихиканье постепенно затихало.       Нечто неприятно защемило под рёбрами. Еле различимо поддёрнувшийся тепловатой влажной плёнкой взор никак не мог оторваться от тщедушной фигуры впрямь небезразличного мне человека, стоящего напротив.       В глазах что-то щиплет. Отвратительно… Впрочем, разве ж может быть это отвратительным, ежели причина тому — отчасти поистине безграничная радость. Причём совсем не за себя. Конкретно сие волшебное чувство вынуждает краешки моих губ против воли плавно разойтись в невероятно облегчённой, даже ласковой полуулыбке.       Честное слово, я просто-напросто до невозможности счастлива, что тебе, дорогой мой Лисёныш, повезло с опекуном гораздо больше, чем мне! Ты попал во взаправду надёжные руки взаправду надёжного приёмного родителя. Конечно, я могла бы позавидовать тебе по-чёрному. Но я не хочу. Потому что сейчас я преимущественно испытываю радость, нежели скорбь. Потому что ты — моё Спасенье, мой Свет во плоти — в действительности заслуживаешь самой лучшей судьбы.       Ведь ты сам по себе лучший. А я попросту была по достоинству наказана за свой чудовищный грех.       Всё взаимосвязано.       — Эй, — вновь отчего-то совершенно негромко позвали меня, как померещилось, с эфемерной тенью растерянности в интонации. Спутник, кажется, даже сделал один слегка робкий шаг в мою сторону.       — Всё в порядке, — едва разборчиво мотнув головой, тотчас поторопилась заверить его я, параллельно бегло утирая костяшкой указательного пальца вероломно взмокшие очи. От предательской улыбки то ли сплошного облегчения, то ли мерзкого сожаления избавиться мне было банально не суждено. Пояснила немного сипло: — Огни города… слишком яркие.       «Воспоминания… слишком болезненные».       — Так не смотри больше на них! — сразу же пришёл в мой адрес вполне логичный совет.       «Так не вспоминай больше об этом!»       А я элементарно не могла не пообещать, снижая тон буквально до неслышимого полушёпота:       — Больше не буду.       Худо-бедно обуздала непрошеный эмоциональный всплеск. Глубоко вдохнула холодный уличный воздух.       Пора б нам закругляться с полуночными беседами по душам. Иначе реально режим сна похерится ко всем чертям. Причём у нас обоих в одночасье.       Неизменно сохранив на устах лёгкую усмешку, чисто по привычке цапнула пальцами кромку ткани накидки достаточно участливо молчащего доселе Рампо, при этом мягко ему увещевая:       — Пойдём уже. Нам завтра как бы рано вставать, — и в классическом жесте ненавязчиво увлекла не сопротивляющегося подопечного вслед за собой, неспешно отправившись в сторону входа на крышу.       — Пф, вовсе не обязательно! — немедленно с надменностью парировал Известный сыщик, тем не менее, величественно позволяя уводить себя прочь. — Можем поваляться в постели подо-о-ольше, — протянул вместе со сладким зевком в ладошку. Заразит же, Лисья моська.       — И в итоге потом будем на пару сожраны одним перфекционистом, свято почитающим идеальный график, — не без откровенной мрачности дополнила я, изнеможённо возведя очи горе. Пробубнила себе под нос на грани слуха: — Романтика, ё-моё.       — Да хорош кипишевать уже по пустякам! — моментально взялся повелительно командовать сей незабвенный умник. А затем принялся хвастливо кичиться: — Мне ведь, как самому главному и Лучшему детективу, ничегошеньки не стоит замолвить словечко за нас двоих перед Куникидой!       — Вао, — прямо на ходу со шлейфом ошеломления озирнулась через плечо, уставившись на невыносимо гордого собою индивидуума, неотступно марширующего за мной по пятам. — Это что получается, у меня из-за сожительства с тобой… привилегии, что ли? — не шибко уверенно да капельку шутливо полюбопытствовала у мгновенно жутко удовлетворённо разухмылявшегося компаньона, который не преминул утвердительно и требовательно провозгласить:       — Ага! Цени!       — Ох, — выдохнула с еле уловимым смешком. — Ценю, о Великий, ещё и как ценю…       Причём отнюдь не только за фантастическую возможность избежать бесславной гибели путём съедения разъярённым Заместителем Директора.       Ибо этому Сокровищу по-прежнему нет цены. Благодаря его живительному свету я определённо никогда не увяну.       Ах, но всё-таки… Луна сегодня прекрасна, не правда ли?