Спираль Фибоначчи

Сырой воздух с каждым вдохом набивался в рот Идущего, заполняя его легкие, разжижая кровь удушливой влагой. То и дело, с потолка тесного каменного мешка, в котором находился адепт, отрывались одинокие капли и падали вниз, собираясь в небольшую ложбинку возле его правой ступни. Раз в три целых две десятых часа ложбинка переполнялась и холодным ручейком стекала в неразличимую щель в полу. Раз в ноль целых три десятых часа одна из капель падала на обнаженную спину Идущего в области левой лопатки, а затем медленно сползала вниз. Абсолютная темнота избавляла от необходимости закрывать глаза. Тело от долгого пребывания в одной и той же позе совершенно потеряло чувствительность. Единственное, что оставалось во всем мире, так это влажный воздух, падающие капли воды и сводящие с ума мысли. Dahr-keshtan — второе рождение. Рождение духа, противопоставленное рождению тела. Идущий, желающий достичь Колинара, должен отречься от всего, что было в его жизни до этого момента, отбросить все несущественное, докопаться до самой своей сути. Отринув все внешнее и наносное, нужно нащупать свою абсолютную сущность, ведь только на этом фундаменте можно будет впоследствии построить незыблемое здание логики. Для этого Идущего помещали в тесную камеру глубоко под землей, где ни свет, ни звуки внешнего мира не отвлекали его от погружения в себя. Он находился здесь уже несколько дней, большую часть времени пребывая в состоянии медитации. Физически он почти не ощущал дискомфорта. Во время медитации все процессы в организме замедлялись, так что биологически для него прошел от силы день, зато для его разума прошла целая вечность. Холодная, беспощадная вечность. Это было подобно спуску в глубочайшую пещеру с крохотным фонариком и тонкой веревкой в качестве страховки. Шаг за шагом он погружался в глубины собственной личности. В узком луче разума то и дело возникали странные порождения психики, наследство от диких предков. Под ледяным светом логики и без того хилые побеги эмоций съеживались и рассыпались в прах, оставляя после себя голый остов. Ветер приходил всегда внезапно. Горячий, но не жгущий, сильный, но не сбивающий с ног. Вновь и вновь Идущего обволакивало теплой волной и эмоции прорастали из пепла, словно феникс. Вновь и вновь его выбрасывало из медитации и, приходя в себя, он осознавал, что на его губах горит запретное имя. Вновь и вновь, Идущий собирал всю свою волю для того, чтобы успокоить разум и предпринять новую попытку. С каждым следующим разом он продвигался все глубже и оставался в состоянии медитации все дольше, однако, хотя это и было совершенно не логично, этот факт не приносил ему удовлетворения. На исходе четвертого дня он впервые пошевелился, скорчившись на полу тесной пещеры так, чтобы дотянуться губами до ложбинки с водой. Два глотка солоноватой воды каждые три часа – это все, что было ему доступно. К восьмому дню голод стал ощущаться настолько, что его потребовалось подавлять усилием воли. На двенадцатый день кровообращение снизилось до критического уровня и практически перестало реагировать на сознательный контроль, отчего в ближайшее время должны были возникнуть некротические процессы в тканях, к которым плохо поступала кровь. Даже после этого он продержался ещё двое суток, так и не достигнув дна. Прикосновение вернуло Сарека в реальность. Аманда повернулась на бок, обняв мужа и прижавшись лбом к его плечу. – Не спишь? – спросила она. Это звучало так по-человечески нелогично. Однако за многие годы Сарек научился отличать риторические вопросы от обычных. – Я думал о Споке. – А потом? – Аманда чуть повернула голову, чтобы посмотреть на мужа. Свет от ритуальной лампы резкими мазками рисовал профиль Сарека. В красноватых тонах, укутавших комнату, лицо посла выглядело почти человеческим. – Вспоминал о том, что ему ещё предстоит. – Ты так мне и не рассказал... – Это самое сердце вулканской традиции. Ты прекрасно знаешь, что я не могу тебе рассказать. Аманда вздохнула и снова прижалась лбом к горячему плечу мужа. – Знаю-знаю. Но, как говорят здесь, на Земле, вода камень точит. – Образность мышления землян не имеет границ, – уклончиво ответил Сарек и тут же услышал, почувствовал кожей, нервами, всем своим существом, что Аманда тихонько засмеялась. – Помнится, что-то подобное ты сказал мне, когда мы только познакомились. – Не совсем верно. Точная фраза, которую я произнёс, была... – Шшшш! Аманда прижала палец к губам мужа, вынуждая того остановиться. Убедившись, что он не собирается продолжать, она вернула свою руку обратно на законное место поперек его груди. – Не надо. Я помню главное. Например, как мне ужасно хотелось смеяться, а было нельзя. – Ты мне раньше этого не говорила. Что именно на приеме в посольстве Вулкана вызвало у тебя такую психофизиологическую реакцию? – О! Ты был таким показательно серьёзным, – рассмеялась Аманда, – что сразу напомнил мне моих учеников, когда они делают свой первый самостоятельный доклад. – Что же в этом смешного? – То, что обычно им в это время лет шесть. – Хм. Не понимаю. – И не надо. – Аманда передвинулась, укладывая голову на плечо мужу. – Главное, что ты мне сразу понравился. А когда ты спросил о значении некоторых земных выражений, я подумала, что твой голос я могу слушать всю жизнь. Потом, правда, ужасно расстроилась, вспомнив, что ты вулканец, и пыталась запретить себе о тебе думать. Как хорошо, что все в итоге так вот закончилось, что ты вернулся, что у нас родился Спок. Сарек ничего не ответил, только кончиками пальцев коснулся запястья жены, вмещая в деликатную ласку все то, что не мог выразить словами. * * * Начало третьих суток с момента отправления на Вулкан застало Спока в кают-компании. Поднося к лицу стаканчик с зеленым чаем, он вдыхал тонкий аромат напитка перед тем, как сделать очередной глоток. На этот небольшой ритуал у него ушло двадцать три минуты. За это время чай успел остыть, а запах – потерять свою остроту. С первобытным инстинктом исследователя Спок наблюдал за процессом энтропии в отдельно взятой чашке. Высокоэнергетическое состояние напитка сменилось низкоэнергетическим, отчего на доли градуса повысилась температура воздуха в помещении. Молекулы ароматических веществ, термической обработкой извлеченные из листьев земного растения, равномерно распределились по всему объему воздуха в помещении. Система «чашка-окружающая среда» пришла в равновесие естественным путем без какого-либо стороннего воздействия. В этот момент Спок желал одного, чтобы он мог приходить в равновесие с самим собой также легко, как чашка чая. Напряжение, державшее Спока с того момента, когда он принял решение отправиться в Гол, немного улеглось. Сейчас, когда окончательное избавление от эмоций приближалось с каждой минутой, Спок ослабил контроль. Неосознанно, он дал себе последнюю возможность испытать отголоски чувств, которые всегда были для него запретны, а вскоре станут и вовсе невозможны. Нет, конечно же, он не позволял себе думать о Джиме. Лишь незначительные эмоции были допущены к тому, чтобы проводить Спока в его холодное логичное будущее. Наслаждение вкусом и ароматом зеленого чая было одной из них. От этого процесса Спока оторвало необычное ощущение, похожее на то, которое он испытал, когда в первый и последний раз в жизни решил научиться плавать. Он тогда настоял на том, чтобы в бассейне Академии вместе с ним не было никого. Инструктор по безопасности горячо спорил с ним, изо всех сил пытаясь доказать вулканцу, что он никак не может тому позволить даже подойти к бассейну, если за ним не будет присматривать минимум один спасатель. В конце-концов, им удалось найти решение, успокоившее бдительность инструктора. На Спока надели медицинский датчик, отслеживающий физиологическое состояние вулканца, а спасатели остались ждать снаружи. Раздевшись до целомудренного трико, Спок спустился по лесенке в воду. Он не успел даже попробовать поплыть, как его скрутило. За день вода бассейна впитала в себя и сохранила обрывки эмоций сотен людей и теперь все эти эмоции с головой накрыли неподготовленного к такой атаке вулканца. Спок почти моментально пошел ко дну оттого, что его тело свело судорогой от нервной перегрузки. Перед тем, как он потерял сознание, ему показалось, словно тонны воды сдавили его тело, а воздух, наоборот, вот-вот разорвет его изнутри. Его спасло только то, что он инстинктивно перешел в состояние глубокого транса. Вытащили его почти сразу, идея с медицинским датчиком сработала. С тех пор Спок и близко не подходил к бассейну, а также стал пользоваться любой водой на Земле с большой осторожностью. И вот сейчас, когда Спок сидел за столом в кают-компании корабля, несущегося на варп-скорости, на него нахлынуло то же ощущение. Будто волна накрыла его с головой и принесла отголоски чужих эмоций. Собственные чувства вулканца рванулись было из тесной клетки его груди, но он быстро овладел собой. Да, несомненно, это был Дж... капитан Кирк. Да, несомненно, Спок знал о его высоких умственных способностях и о том, что, при желании, капитан смог бы вынудить его вернуться, воздействуя на него через ментальную связь, пока она существует. Но что было более важно, Спок знал, что капитан никогда этого не сделает. Вернувшись к душевному равновесию, Спок предпринял осторожную попытку выяснить, что происходит с капитаном, раз тот все-таки снял ментальный блок. С трудом удерживая себя от того, чтобы не ринуться с головой в манящее марево слияния, Спок мысленно потянулся к капитану. В этот раз его уже не отшвырнуло, но при этом ментальный блок был на своем месте, привычно повторяя очертания «Энтерпрайз». Несмотря на это, Спок улавливал эмоции капитана, как если бы блок отсутствовал. Это было в высшей степени нелогично. Словно услышав его мысли, волна схлынула, будто её никогда и не было. Спок больше не ощущал чужого присутствия. Весь инцидент занял всего лишь четыре целых десять сотых минуты. После трезвых размышлений Спок сделал из этой ситуации два вывода. Первое, что он многого не знает об особенностях ментальной связи с человеком. И второе, что капитану плохо. * * * Джим проснулся в полной темноте. Несколько мгновений он лежал неподвижно, отходя от тяжелого сна. Непривычная тишина давила и гнала куда-то прочь, потому он сел на кровати, бросив привычное «свет». В ответ темнота лишь усмехнулась ему в лицо, словно выпрыгнув из кошмара, который он только что пережил. Добравшись до двери Джим нашел выключатель. Яркий свет залил комнату и резанул по глазам. Устало потерев лицо руками, Кирк отправился умываться. Ополоснув лицо холодной водой, он почувствовал себя немного бодрее, хотя гнетущее ощущение, оставшееся после сна, не проходило. Перекатывая во рту жидкость для чистки зубов, он от нечего делать рассматривал свое заспанное отражение в зеркале. Круги под глазами, легкая небритость, опухшее лицо – унылое зрелище. – Ты мне не нужен, – внезапно прозвучал знакомый голос и Джим от неожиданности поперхнулся водой. Очертания худого тела мелькнули в отражении, но когда Кирк обернулся, за спиной никого не было. Тихо шикнула входная дверь и Джим метнулся следом. Дверь закрылась прямо перед ним и тут же снова стала открываться, но почему-то невероятно медленно. Протиснувшись в щель, как только появилась возможность, Кирк оказался в коридоре пятой палубы. Несколько мгновений стояла мертвая тишина, а потом разверстые двери пустых кают стали закрываться и открываться, словно гигантские рты, и со всех сторон полился издевательский шепот. – Ты не нужен, не нужен... – Не нужен... Мне не нужен... – Один... ты один... не нужен… Внезапно почти у уха Джима раздался его собственный голос: – Мостик вызывает капитана Кирка. Капитан, ответьте. Оглянувшись, Джим увидел, что звук идет из аппарата внутренней связи. Правильно. Ему нужно на мостик. Немедленно. Джим побежал по коридору, ища турболифт. Он все бежал и бежал бесконечно долго, перед глазами рябило от огней красной тревоги. В какой-то момент он запнулся и чуть не упал. Посмотрев вниз, он обнаружил, что стоит над чьим-то мертвым телом. Человек лежал ничком, Джим склонился к нему и перевернул. Это оказалась тряпичная кукла с пуговицами вместо глаз. Пораженный, Кирк сделал шаг назад и снова запнулся. Ещё одна кукла. Потом невероятным образом ещё и ещё. Джим бросился бежать дальше, то и дело спотыкаясь о невесть откуда берущиеся тела, которых становилось все больше. Вдали, за самым поворотом, показалась дверь турболифта, но до неё было не добраться, весь коридор был завален этими чудовищными пародиями на смерть. Джим попытался пробраться вперед, но тела уже кучей лежали друг на друге. Он то и дело оступался и проваливался по колено в эту податливую груду. В конце-концов он увяз настолько, что не мог больше сделать ни шагу. В этот момент над головой вновь раздался его собственный голос: – Капитан Кирк, ответьте мостику. Мостик вызывает капитана Кирка. Повернувшись на звук, Джим увидел темнеющее отверстие трубы Джеффриса. Потянувшись, насколько мог, он сумел достать до поручней вокруг трубы и, ухватившись покрепче, рывком вырвал себя из груды тряпичных тел. Забравшись в тоннель, Джим пополз вверх, цепляясь за перекладины. Он полз бесконечно долго, гладкие стены трубы не давали ему никаких ориентиров и он не знал, в каком направлении движется. Потом впереди замаячила какая-то надпись. Подобравшись ближе, Джим прочитал слово «виновен», намалеванное на стене красной краской. В этот момент что-то мягко ударило его по голове. Поглядев вверх, Джим увидел, что откуда-то сверху на него летит триббл. Он легонько стукнул его по плечу, отскочил и полетел дальше вниз. Проследив за ним взглядом, Джим не увидел конца трубы, словно бы она была бездонна. Вглядываясь в темноту под ногами, он пропустил тот момент, когда ещё два триббла шлепнулись на него и отскочили. Из трех следующих два пролетели мимо. Больше он ждать не собирался и упрямо полез вверх, стараясь не поднимать голову, по которой теперь постоянно приходились мягкие удары. Через какое-то время трибблы начали сыпаться с такой частотой, что Джим больше не видел стен трубы от постоянного мельтешения, голова начала звенеть, а с каждым вдохом в ноздри набивался мех. Задержавшись на пару мгновений, чтобы чихнуть, он почувствовал, что трибблы больше не улетают вниз, а начинают скапливаться у его ног, грозя вскоре завалить его полностью. С утроенным усердием он продолжил продвигаться вверх, уже буквально прорываясь сквозь сплошной поток из меховых комков, но вскоре их стало столько, что он не мог больше двигаться. Трибблы были внизу, вверху, везде. Они давили, напирали, словно пытаясь оторвать Джима от перил и не давая вздохнуть. Из последних сил он цеплялся за металлические прутья, ощущая, как они неумолимо покрываются мехом. Сквозь плотную живую массу он едва расслышал свой голос, который почти кричал: – Капитан Кирк, немедленно ответьте мостику! Протянув руку в сторону звука, Джим смог нащупать среди меха что-то, напоминающее рычаг люка. Из последних сил рванув его, он внезапно провалился открывшееся отверстие и оказался на мостике. Трибблы исчезли, он был совершенно один. Знакомо мигали огоньки на консолях, знакомо чирикали сканеры, но на креслах у рабочих станций никто не сидел и на экране не было звёзд. Устало опустившись в свое кресло, Джим щелкнул клавишей корабельной связи и произнёс: – Мостик вызывает капитана Кирка. Джим проснулся в полной темноте.