В полушаге от: Колыбельная смерти

Две девушки отошли от толпы и тихо разговаривали, наблюдая за тем, как танцует императорская чета. — Наступит день — и я стану императрицей, — улыбнулась Юфимия. Да, всё так и будет. Она этого так хочет. Лелуш исполнял все её прихоти, если не считать того, что она почти не выходила за пределы дворца. — Ты так думаешь? — вздохнула Анастасия. — Перед тобой ещё три человека, претендующих на престол. Принцесса расхохоталась. — Они все после меня. Да ведь я у них трон не отнимаю… Готтвальд нахмурилась, обдумывая слова подруги. — Это звучит странно, Юфимия, — розоволосая огляделась. — Меня попросили передать, — она стала говорить тише, — тебя ждёт сюрприз в оранжерее. Иди, пока тебя не уволокли куда-нибудь, — девушка посмотрела на удивлённую подругу, — да иди же! — прошипела она. Юфимия отошла к проходу и, оглядевшись, быстро побежала по коридорам, приподнимая подол белоснежного пышного платья. Она вбежала в огромную оранжерею под стеклянным куполом. «Я люблю здесь бывать, — внезапно прозвучали у неё в голове слова отца, — особенно зимой. Люблю зиму. Всё такое белое, чистое, всё спит, безмятежность… почти смерть… — голос перешёл на шёпот. — И стоит обернуться, как видишь жизнь, цвета, тепло… Смерть и жизнь всегда рядом, после одного следует другое». И это было правдой. Лелуш за прошедшие две недели словно ожил, нет, он отнюдь не выглядел до этого, как ходячий труп без эмоций, но появилось что-то такое, что делало его по-настоящему живым. Юфимия знала, что причина этого изменения — она сама, и это жутко льстило и радовало её. Принцесса оглядела оранжерею на предмет обещанного сюрприза, но увидела уже привычные цитрусовые деревья и экзотические для холодного и дождливого Авалона цветы. Её внезапно обняли со спины. Она услышала знакомый запах духов. — Грегори? — удивилась девушка и обернулась. Радость от встречи с этим рыцарем, который, казалось, был с ней всю жизнь, словно тень, наполнила её сердце. Девушка была готова пуститься в пляс от счастья. Хотелось повеситься ему на шею, крепко сжать и сказать, как же всё-таки она скучала по нему, по тому как он ревностно защищает её от всяких «недостойных», как сказал Грегори. Она прекрасно знала, что он хотел сказать тогда иные слова, но в её присутствии он всегда вёл себя сдержано, она знала, что он будет не только сдерживать свой гнев ради неё, но и творить остальные безумия, исполнять все её прихоти. И она была жутко благодарна за такую самоотверженность, она его любила, наверное, не так, как Лелуша, но всё же… — Добрый вечер, Ваше Высочество, — он посмотрел в её яркие синие глаза. «Словно драгоценные камни». — С днём рождения, — он протянул небольшую чёрную бархатную коробочку. Она, с глазами радостными от встречи и горящими азартом от предвкушения подарка, быстро схватила коробочку и открыла. Небольшой золотой кулон на тонкой цепочке и красивым камнем ультрамаринового цвета. Принцесса с восхищением смотрела на камень, который переливался аметистовым цветом. — Как красиво… — прошептала она, и аккуратно взяла в руки, — что это за камень? — Танзанит, редко встречается, поэтому Вы могли его не видеть. — Грегори, что ты здесь делаешь? — тихо проговорила она. — Я решил, что даже приказ Его Величества не сможет держать меня от посещения Вашего дня рождения. Страх пробрался в её сердце. Она круглыми глазами смотрела на него. — Ты спятил? — она отступила на шаг назад. — Если отец узнает, — девушка посмотрела в пол, — то… — её губы задрожали. — Уходи, Грегори, пожалуйста, уходи, — в её синих глазах читался настоящий страх. — Что? Вы не рады меня видеть? — недоумение Миллера читалось на его лице в полной мере. — Просто уходи, — в глазах показались слёзы. — Принцесса, — он подошёл к ней. — Прости меня, Грегори, — она отвернулась и тяжело вздохнула. — Прости меня, — Юфимия обернулась к нему, — просто… знай, я… — она поморщилась, — я всё ещё люблю тебя. Она подхватила платье и убежала. Стук её каблучков показался Миллеру каким-то громом. «Любишь меня?» Любить его? Смешно. Разве это возможно? Разве можно любить ЕГО, «Британского кровопийцу», которого хлебом не корми, но дай кого-нибудь убить и замучить? «Всё ещё любишь? Что тогда изменилось?» Его правый глаз заалел и он уже собирался использовать дарованную силу, но… «Нет. Только не на ней…» — он опустил голову, сила потухла. Четвёртый рыцарь повернулся к выходу на улицу, скривился, помотал головой и с силой распахнул двери в сад, словно пытаясь вырваться из каких-то пут, что душили, не давали ему вдохнуть, жгли глаза, словно выкалывали те. Холод объял его. Стало легче. Он вдохнул ледяной воздух — и тот обжёг горло, но эта физическая боль была лучше, чем та… те путы. Рыцарь поднял голову к небу: тучи рассеивались и показалась луна. «Почему? Почему ты меня прогнала? Ты так боишься Лелуша?» Пожалуй, это было так. Раньше Юфимия никогда не показывала своего страха перед отцом. Так что изменилось сейчас? Он узнает. Осталась неделя — и он вернётся. Не зря же ему дарована эта сила: зреть чужими глазами? Он узнает, что скрывает Лелуш и откуда взялся этот страх Юфимии. *** «Где Юфимия?» — насторожился Кровавый император, который только что закончил танцевать необходимое число вальсов. Выглядел он довольно мрачно, отпугивал многих гостей. — Джеремия, — обратился Лелуш к мужчине в белом церемониальном костюме Первого рыцаря, — я видел, Юфимия была с Анастасией. — Она не знает, куда пошла принцесса, Её Высочество, по её словам, просто подорвалась и убежала. — Вот оно как, — ви Британия равнодушно посмотрел на блестящий паркет. «Я ей устрою», — твёрдо решил Лелуш. — Ваше Величество, — румяный Стаффорд подошёл к императору, — что-то потеряли? Глаза так и блестят… Ледяной ад аметистовых глаз сменился на пламя гиены огненной. И этими глазами, через этот ад смотрел настоящий дьявол. Ви Британия медленно повернул голову в сторону стоящего рядом Винзенса. — Да, я потерял, — он оскалился, — я потерял дважды. И разве ты не должен был делать свою работу? Почему она мертва? — прошептал Лелуш. — Где Юфимия? — холодно произнёс брюнет. — Я не знаю, — веселье Стаффорда разом улетучилось. — Почему? Ты же глава Тайной канцелярии, Винзенс. Почему ты не знаешь?! — он схватил блондина за шею. — Почему ты никогда ни черта не знаешь?! Весь зал замер. Винзенс схватился за руку ви Британии. Джеремия, находившийся уже на другом конце зала, сделал шаг к тому месту, где был император. Лелуш сжал горло ещё сильнее. И при следующем таком вот увеличении силы сдавливания позвонки непременно хрустнули бы. Взгляд застилала алая пелена бешенства, такая же алая, как и глаза. *** Элайджа, лежавший в своей кровати с незажившими ранами, дёрнулся и направил пистолет в сторону двери. — Вряд ли тебя бы это спасло, Элайджа, — раздался знакомый для брюнета женский голос. — С.С.? — сказано им почти равнодушно и без интереса. — Зачем пришла? Ты же вроде недавно была во дворце. — Да, но я не зашла к тебе, — она прикрыла дверь. — Тебе этого так хотелось? Любишь посмотреть на мучения других, ведьма? — Отнюдь. Просто захотела тебя увидеть, к тому же, внизу бал, все веселятся, а ты тут один… — Я рад тому, что у меня все конечности недееспособны сейчас. — У тебя тут холодно, окно открыл? Сейчас же конец ноября, а ты не такой уж и бессмертный, Элайджа, — она закрыла окно. — Ну надо же… Что это, забота? — Предостережение. А то помрёшь раньше, чем нужно, Лелуш опять злиться будет… Как же он надоел своими внезапными вспышками гнева, он и вправду стал хуже, чем был до смерти, — она схватилась за плечи. — Ну и дубарь тут, тебе не холодно? — Холодно. Но холод — это же хорошо — меньше боли… — Элайджа посмотрел на неё отстранённым взглядом. — Хочешь, ложись рядом, одеяло вроде большое, кровать тоже. — Надо же, — усмехнулась зеленоволосая, — а Куруруги меня спихнул с кровати. — А чего ты от него хотела? — Тод отодвинулся — и С.С. легла рядом, забрав себе добрую часть одеяла. — Может, ты не будешь лишать меня тепла? — И что мне мёрзнуть, что ли? — её золотые глаза встретились с его светлыми, яркими, даже выедающими зелёными. — Наглости у тебя, конечно… можно землю десять раз обогнуть, ещё и останется. Будь добра, всё-таки верни мне хоть немного одеяла. С.С. закатила глаза, но подлезал к брюнету и укрыла того, но запуталась в одеяле, когда отодвигалась и рухнула прямо на больной бок мужчине. Тот застонал. — Господи, за что мне это?! — уже взвыл рыцарь. — Прости, — усмехнулась бессмертная и привстала, — что, сильно больно? — Нет. — А зачем тогда сцену устраиваешь? — От скуки… Мне жутко скучно здесь. Я окно даже попросил открыть, чтобы слышать звуки. Девушка прикоснулась холодными руками к его скуле. — Элайджа, скажи, — мужчина сощурился и заинтересованно смотрел на неё, — я красивая? Тод совсем не опешил. Он просто долго и придирчиво смотрел на неё, всматривался в каждую чёрту вечно молодого лица, затем слегка наклонил голову в бок, усмехнулся и произнёс: — Пожалуй, С.С., хотя почему пожалуй? Очень даже… — он протянул правую руку и пропустил локон зелёных волос между мальцами. — Ты пришла на комплименты напрашиваться? — Не знаю. Наверное, да, — она пожала плечами и перелезла через мужчину. — Раз уж одеяло не такое уж и большое, — начала она, — то я буду лежать так, — девушка легла ему на грудь. Тод хмыкнул, но не оттолкнул её. — Но мне казалось, что ты должен уже вот-вот восстановиться… Тебя же этим лекарством поят. — Знала бы ты, сколько его в меня вливают, — вздохнул Элайджа. — Они синтезируют его из крови Его Величества. — Я знаю. Но не всё же Лелушу уничтожать? Надо же что-то полезное сделать. Когда ты выздоровеешь? — Через пару дней, по словам Джереми, буду как новенький. — Джереми? Это тот учёный, который… — Да. — И как у них там с Винзенсом? — Я не лезу в такое. Элайджа уже и не знал, способен ли он проявлять то, чего, по-видимому, ждёт эта бессмертная ведьма. Ему она, кажется, была безразлична или нет? Какая разница? Он просто хочет спать, и если С.С. не будет мешать, то пусть лежит рядом. *** Люди в бальном зале продолжали стоять и не двигаться, смотря на дьявола в чёрном фраке и с горящими алыми глазами. Почему у него такие глаза? Разве могут глаза быть ТАКИМИ? Не просто неестественного цвета, но ещё и светиться, гореть этим адским пламенем? Чьи это глаза? Они не могли принадлежать человеку. Всё замерло. Никаких движений, тишина, даже дыхания не было. Каждый боялся даже подать вид, что он здесь есть, не хотелось лишний раз напоминать Кровавому императору о себе, ведь в следующий момент попасть под удар может кто угодно, и никто не поможет. Лелуш продолжал смотреть своими неестественными глазами дьявола на Стаффорда, его тонкие, такие обычно красивые, даже изящные губы сейчас скривились в гневе, а после растянулись в улыбке. Люди, кажется, вжали головы, с животным ужасом ожидая продолжения, кажется, они даже наперёд услышали хруст позвонков, звук повалившегося на паркет тела. И казалось, что Стаффорд будет не единственной жертвой. И внезапно… Ледяное шампанское пролилось на чёрный фрак императора. — Ой, Ваше Величество, прошу простить, — улыбнулся, казалось, бесстрашный Нулевой рыцарь в традиционном парадном костюме. Куруруги из ниоткуда достал белый шёлковы платок и положил тот на вытянутую руку, что сжимала шею хрипящего Винзенса. — Я уберу, позвольте, — шатен расплылся в улыбке и незаметно для посторонних с силой сжал руку Лелуша. Император перевёл взгляд на рыцаря и отпустил блондина. Стаффорд упал на колени и громко кашлял. В зале всё так же царила тишина. И каждый ждал, что будет делать император. Глядя на Винзенса, Лелуш произнёс: — Не стоит, — лицо почти мгновенно приняло холодное, ледяное выражение, — сэр Куруруги, — холодный аметист вновь проявился и теперь смотрел в тёмные зелёные глаза Сузаку, улыбка исчезла, император выглядел как-то слишком равнодушно, но не притворно. Слишком большой контраст. Словно безумец. Брюнет ледяным взглядом обвёл зал, снова взглянул на Стаффорда и ушёл под полную тишину. — Развлекайтесь, Его Величество скоро вернётся, — улыбнулся шатен и пошёл следом. — Винзенс! — Джереми подбежал к блондину и схватил того за плечи, осматривая. — Всё в порядке, — кивнул глава Тайной канцелярии и прикрыл глаза. *** — Лелуш! Да постой же! — Сузаку уже бежал по коридору дворца. Ви Британия молча и быстро уходил, не отвечая. — Лелуш! — Куруруги догнал друга и схватил того за руки. Брюнет развернулся посмотрел на мужчину безумным взглядом, в котором адское обжигающее пламя с таким же обжигающим своей холодностью льдом вело междоусобную войну. — Оставь меня, Сузаку, — ви Британия поморщился. — Лелуш, что происходит? — Сузаку, отпусти меня, — император вздохнул. — Всё в порядке. — В порядке? Ты чуть не придушил Винзенса, что он тебе сказал? — Н-неважно, — он дёргано отвернулся и глубоко вдохнул, пытаясь прогнать очередные красочные и даже кровавые неприятные воспомининя. — Важно. Ты же знаешь, я твой верный меч, я всегда тебя пойму и поддержу… — Да ни черта! Ни ты, ни кто-либо ещё меня не поймёт! — ви Британия резко заорал и выдрал руку из захвата шатена. — И никто не может мне помочь! — Лелуш… — прошептал рыцарь. — Я, словно в клетке, в этом мире, — тихо проговорил мужчина. — И мне отсюда не выбраться, ты не представляешь, как я жду того момента, когда наконец-то это всё закончится, Сузаку. Я схожу с ума, — пробормотал он, болезненно смотря на Куруруги, — ты не представляешь, о чём я думал… — ви Британия сделал шаг назад. — Просто оставь меня. «И оставить тебя вот так наедине с этим безумием, с этими демонами, с самим собой? Нет, Лелуш, ни за что». — Нет. Брюнет уже начинал беситься, злобно смотря на Куруруги. — О чём ты думал? — спокойно спросил рыцарь. Лелуш помотал головой, закрыл глаза, глубоко вдохнул и произнёс: — До завтра, Сузаку. «Я хотел убить ИХ ВСЕХ». *** Он смотрел на цыганку, что видел пару месяцев назад. — Что ты от меня хочешь, Лелуш? — вздохнула женщина. — Я хочу, чтобы ты сказала, что меня ждёт в будущем. — Я не могу видеть твоё будущее. — Я знаю, — Кровавый император оскалился, — но ты можешь видеть будущее тех, кто меня окружает. — С чего ты взял, что я буду вообще помогать тебе? — пробормотала цыганка. — А почему бы и нет? У тебя нет выбора, женщина, если я захочу, то ты всё сделаешь, или ты забыла, кто я такой и что я могу? — он поднял голову и посмотрел на жёлтое небо мира Си. — Упиваешься своей властью над другими… ты сейчас ничем не лучше своего отца… — Не смей сравнивать МЕНЯ с ним! — рявкнул брюнет и его глаза окрасились в багровые тона. — Никто не смеет ставить меня рядом с ним. — И чем ты лучше его, Лелуш? — продолжала цыганка. И он молчал, затем нахмурился и отвёл взгляд. — Я люблю. — Думаешь, он не любил? — Я не хочу, чтобы мир жил вчерашним днём. — А что же ты тогда делаешь? Мир объят войной, Лелуш. Люди вернулись к обоюдной ненависти. Ты не дал жить им, смотря в завтра. Они видят лишь обиды прошлого. — Я не пытаюсь воскресить мёртвых! — Надолго ли это? — Что? — удивился император. — Долго ли ты не будешь пытаться? Все кого ты любишь, кого будешь любить… ты потеряешь ИХ ВСЕХ. Ты САМ подпишешь им приговор. И от этого тебе не уйти. Ви Британия долго и серьёзно смотрел на неё, после чего усмехнулся и с презрением произнёс: — Да ведь ты, похоже, пытаешься соврать мне. Ты забыла, что я знаю, когда мне лгут? Ты бредишь, цыганка. Этому не бывать, — он отвернулся и посмотрел на жёлтое небо. — Я устал от тебя… *** Неужели она была права? Он сойдёт с ума и убьёт всю свою семью? Лелуш завернул за угол и не заметил бегущую девушку, которая не успела остановиться и влетела в него. Но он удержался на ногах и не дал той повалиться. — Юфимия, — спокойно проговорил ви Британия, — где ты была? — в тоне послышались едва различимые злость и угроза. Девушка сжалась. Предчувствие чего-то плохого появилось в сердце. Он с силой сжал её плечи, а принцесса перепуганными глазами смотрела в его злющие, которые стали, кажется, приобретать какой-то неестественный алый цвет. Девушка молчала, боясь даже пискнуть, и лишь смотрела уже затравленным взглядом. — Где ты была? — продолжал давить резко взбесившийся император. «Что же делать?» Её отец явно сейчас не в себе. Злить его присутствием Грегори не хотелось от слова совсем. — Я… — она замолчала, но продолжила, — я была в оранжерее… — девушка отвела взгляд и стала разглядывать красную ковровую дорожку, словно это было действительно увлекательным занятием. — И с кем же ты там была? — хмыкнул мужчина. — Сама, — хрип со стороны Юфимии. «Он понял!» Кого она пыталась обмануть? Кровавый император приблизился к ней и вдохнул воздух. — Сама? — спросил он обманчиво мягко и тихо, подходя ещё ближе к девушке и заставляя ту отступить. — Да, — попытка выглядеть уверенно провалилась. Лелуш прижал Юфи к себе за талию и ровно, но оттого не менее зло спросил: — Тогда почему я слышу запах духов Миллера? — фамилию рыцаря он буквально прошипел. — Почему?! — резко сорвался не на крик, но на рёв император. Девушка вжала голову и зажмурилась, разум почему-то сам стал дорисовывать то не радужное будущее, которое может произойти. — Я… я… — выглядела принцесса испуганно и виновато. Брюнет прошипел что-то невнятное и, грубо схватив запястье девушки, так, что останется непременно синяк, потащил её куда-то. — Папа! — закричала она, упираясь и пытаясь вырвать руку, но безуспешно. — Пожалуйста! Куда он её тащит? Страшно было именно от того, что на этот вопрос в её голове был всего один единственный ответ. Тело словно окаменело, всё стало словно замедляться, она буквально уже прочувствовала то, через что ей было суждено пройти, в горле застрял комок, не позволяя не то что сказать, но вздохнуть. Тело задрожало от страха. И внезапно… Мир стал ярче, краше, она смогла вдохнуть полной грудью, словно так никогда не могла, тяжесть ушла из мышц, а из горла вырвался визг. Ногтями она с силой вцепился в его ладонь, раздирая ту до крови. — Отпусти! Из головы не исчезал образ недалёкого и печального будущего, и этот образ заставлял её бороться. Она повалилась на пол и снова растесала ему руку. Из её глаз потекли слёзы. Мужчина дёрнул её и поднял на ноги. Он не слушал. Кровавый император глух к мольбам. Он не обращал внимания на её безуспешные попытки вырваться, на её крики, на прислугу, которая сейчас шокировано смотрела на происходящее. Он просто тащил её к себе. В глазах потемнело, он не понимал, что делает, он просто исполнял своё сиюминутное желание, вызванное гневом и… ревностью. Хотелось наказать, подчинить, убить всех, кто только посмеет подойти к ней. Хотелось сжать в объятиях, впиться губами в шею, хотелось, чтобы она прочувствовала всё то, что чувствует он. И он не собирался отказывать себе в таком. Ви Британия с силой кинул девушку на пол своей комнаты и захлопнул дверь. Юфи отползла и с ужасом смотрела на мужчину, который подошёл к ней, грубо схватил за руку и поднял, потащив в спальню. — Папа! Не надо! — она схватилась за дверной косяк. Лелуш рывком потянул её к себе — и она упала, после чего мужчина снова дёрнул её на себя, заставляя подняться и снова потащил её. — Ты моя! МОЯ! — зарычал ви Британия и швырнул её на кровать. Он залез следом, а Юфи отползала, пока это было возможно. Мужчина схватил её за ногу и приблизил к себе. — Папа… — жалобно протянула она, из её глаз потекли слёзы. — Юфи, принцесса моя, — произнёс он мягко и осторожно провёл пальцем по щеке, смахнув слезинку, — ты же знаешь, как я тебя люблю, — брюнет поцеловал её вторую щеку — и слеза исчезла, — больше всех на свете… — он ткнулся носом ей в висок, вторая рука скользила по талии, медленно добираясь к бёдрам и приподнимая шуршащую ткань платья. — Так какого чёрта ты мне лжёшь?! — резко взорвался Кровавый император — и его красивое лицо перекосилось в гневе. У Дьявола много лиц. Он любит примерять своё самое красивое: оно приторно сладкое, обманчиво доброе, и даже глаза не выдадут. Но стоит только потерять самообладание… как тут же видно самое ужасное из его лиц, и в глазах видна геенна огненная. Нельзя сказать, что это ужасное лицо в большей степени настоящее, правдивое. Нет, просто одно из многих. *** Мир вокруг него окрашивается в алые тона, затем темнеет, на доли секунд в сознание мелькают белые вспышки. Он падает в черноту и слышит чьи-то пронзительные крики. Голос такой знакомый… — Не надо! Кто это кричит? Где он вообще? Куда он падает? Его пронзила боль, острая, в конечностях, теле, голове, но больнее всего в сердце. Он видит, как из его тела торчат пики, по металлу стекает кровь, он видит, как лужа крови вокруг него всё больше и больше. Эта кровь впитывается в серый песок. Так темно… только где-то в небе расщелина, из которой брызжет белый свет. Кровь начинает темнеть, мгновение — и над ним нависает… нечто. У этого нечто силуэт человека, чёрными-угольными руками он цепляется за его лицо, проводит линии от глаз до подбородка, оставляя след из пепла, золотые когти цепляются за кожу и проделывают небольшие царапины, из которых идёт кровь. А он испуганно смотрит в эти глаза, кровавая пелена заволокла их, закрывая, почти не пропуская свет преисподней. Существо растягивает чёрные губы в улыбке, затем скалится, у него не зубы, а будто толстые иглы, и так несколько рядов. У существа золотые рога, они отражают белый свет, они кажутся короной. И вот за спиной раскрываются крылья, огромные чёрные крылья, которые закрывают свет, которые подносят только тьму и страх. В мире не осталось света. Он пытается его оттолкнуть, но ветви терновника хватают его и прибивают к земле, ещё сильнее его тело проседает на пиках. Существо издаёт что-то подобное на смех, а затем издаёт непонятное шипение на грани писка. И вонзает иглы вместо зубов ему в шею, разрывая плоть, артерии, оно разрывает и его грудь, добираясь до сердце. И Лелуш кричит от боли. Он знает, что это перед ним. Это безумие, его и не только его проклятие, их общее безумие. Великий Чёрный Дракон… прямо как с картины… Монстр рвёт ему глотку. А в голове навязчивые мысли: «Тебе недостаточно моей любви?! Я готов сжечь для тебя весь мир, уничтожить абсолютно всё, что мне дорого, а тебе этого мало?!». Он, кажется, кричит это где-то в другом мире. Нет, не он, это не его мысли, вся эта любовь ненастоящая, он знает, он знает, что эта любовь, эти галлюцинации, где вместо Юфимии Эмили — это когти этого чудовища вокруг его шеи, это этот монстр использует его слабости и желания, это Кровавый император подсказал этому чудовищу, что сделать, чтобы победить человека. Он впрыскивает в его кровь свой яд. От этого яда жжёт всё тело, сердце выдрано и выкинуто, этот яд создаёт новое, яд проникает в подкорку сознания, захватывает каждое воспоминание, порождает мысли. «Она должна быть только со мной!» — кричит исступлённо часть Лелуша, а другая воет от бессилия. «Думаешь, мне не больно?» — это он говорит в реальности, он видит, как шевелятся губы Дракона и повторяет за ним. Он слышит, как кричит Юфимия, и кричит сам, борется, зная, что проиграет, борется до последнего. Хоть кто-нибудь, спасите же его! Ему так хочется, чтобы кто-то отшвырнул от него это чудовище и убил, забрал его из этого мира. Он говорит ей что-то, не он, кто-то другой, этот кто-то сейчас вгрызается ему в шею отравляя. И ему остаётся только надеяться на то, что Юфимия не простит это чудовище и его тоже, потому что он оказался слаб и не смог бороться. Он так надеется, что сейчас ему помешает Куруруги, но никого нет, никто не помогает… «Как она посмела встретиться с этим ублюдком? Как она может так поступать со мной?» — эта мысль всё сильнее поглощает его сознание. *** За что он так с ней? Она ведь его любит! За что?! Она была готова на всё ради него, что угодно, так за что он причиняет ей боль? Эта обида, унижение стали превращаться в гнев, граничащий с ненавистью… И всё-таки она не могла его ненавидеть. Она знала, что ему тоже больно, где-то там, в глубине души. Возненавидеть того, кого любишь не так уж и сложно, но вот того, кого понимаешь, уже сложнее. Потому что это не её отец, это не от. Её отец не улыбается так, он не смотрит с таким кровавым безумием, с этой ласковой жестокостью. Он никогда бы такого не сделал, никогда… Это кто-то другой в его разуме, это то чудовище, которого так боялся весь мир. Она видела, как пылали адским огнём, что был цвета крови, в этом огне горела душа, горел разум. Она кричала, пыталась отпихнуть его от себя, стала извиваться, подобно змее, всё это только злило нависшего монстра и… усиливало его голод по страданиям иных, крики и боль как аперитив разыгрывали аппетит. Кровавому императору было только в удовольствие наблюдать подобную сцену. — Ты моя, слышишь, моя! — кричит император. Неужели ради того, чтобы доказать, что она только его, нужно было творить с ней такое? Нет, нет, это просто страх Лелуша… страх перед потерей Эмили и одиночеством, а делает всё это с ней не Лелуш. Монстр использует это всё против него же. Девушка отвернулась и предпочитала думать сейчас о чём-то хорошем, вовсе не о том, что её насилует родной отец, которого она так любит. И как на зло, всё хорошее было так или иначе связано либо с Грегори, либо с самим Лелушем, думать и о том, и о другом было противно. Она никогда не была его, никогда. И всё, что происходило, все эти поцелуи… всё это… это просто игра этого монстра с ней и с его отцом, он умело свёл их обоих с ума, он поселил ложные чувства и обманчивые мысли в них. И Лелуш уже повержен им, но… она верит, верит, что Лелуш сможет проснуться, сможет победить. А до тех пор… она всего лишь кукла в руках этого чудовища, чудовища, которое надело на себя лицо его отца, но глаза не врут. *** Он пытался остановить происходящее, взять контроль в свои руки, но он весь — кровоточащая рана, а над ним настоящее безумие. Его внутренний демон знал все его страхи, его боль, и знал, когда и как воспользоваться этим, чтобы отнять последние крохи человечности. Он знал, что Лелуш до безумия боится одиночества и того, что его никто никогда не любил, он знал, что Лелуш любит чувство власти над другими. Кровавый император любит возводить всё в абсолют: чувства, идеи, эмоции. И привычную холодность захлестнуло обжигающее пламя гнева, что застилал разум. И душа, что отвыкла от подобного, не смогла побороть этот гнев, разум не смог в этот раз заглушить чистые эмоции. И потому человек пал на колени перед ними. Кажется, яд достиг последнего оплота всего, что было в нём от человека, всего, что от него оставили… Он плачет, плакал, по щеке стекает последняя слеза, а чудовище над ним торжествует, видя бездумный взгляд. Крики перестают резать слух своей какофонией. Крики ужаса и боли кажутся концертом, не уступающим музыкальным инструментам в опере. Ему нравится чужая боль, чужой страх, он чувствует себя на верхушке мира. Он тонет в безумии. Он бездумно улыбается и совсем не сопротивляется, когда в нём растворяется это существо. Его глаза заливает кровь от полопавшихся сосудов, кровавая пелена застилает белки и радужку, даже зрачок, и теперь он видит мир в алых тонах. И света нет перед ним.