В полушаге от: Колыбельная смерти

Сато буквально проклинал начальство за то, что ему пришлось поздним вечером тащиться в академию за документами, которые по странному стечению обстоятельств понадобились прямо сейчас. Он уже собирался уходить, как заметил приоткрытую дверь в класс, где он впервые увидел Кадиса. Бенджийро медленно, тихо подошёл к двери, так же тихо зашёл в класс и обомлел. На том самом месте, где когда-то сидела Эмили Рузенкрейц, сейчас, положив голову на крышку парты, закрыв глаза, словно спя, сидел ОН. «Что? — не понял Сато. — Лелуш?». Бывший классный руководитель того, кто носил имя Кадис, и по совместительству тот, кто знает всю печальную судьбу становления Кровавого императора таковым, медленно подошёл к брюнету. Сато видел смутно, но одно он точно мог различить: Лелуша трясло, словно он рыдал, словно задыхался. Его вытянутая правая рука, на которой лежала голова, судорожно хваталась за крышку парты, которая уже трещала и грозилась треснуть. Должно быть, сейчас он был одним из тех немногих, которые видели в Лелуше не только Кровавого императора, но человека. «Вот, что случается с теми, кто не отдаёт до конца душу в жертву власти… Они страдают…» Они страдают, пряча эти страдания от всего мира и от себя тоже, не признавая своей боли, уверяя себя в том, что они выше любых чувств, но это не так. Этих людей жалко даже больше, чем калек… и других несчастных. Испытание властью лучше и не проходить, ибо если пройдёшь, то после слишком больно, лучше и вправду стать монстром — так легче. Чем больше власть, тем больше боль, ибо даже, казалось, всесильный император не был способен вернуть своё счастье — оно… она погибла и это не изменить. «Если только не как Чарльз… И что выйдет? Пустые оболочки…» Сато, абсолютно не контролируя свои действия, прикоснулся к макушке брюнета, который не изменился внешне за эти девятнадцать лет… да и внутренне, японец был уверен, тот не изменился… Мужчина прижался щекой к макушке Лелуша, гладя того по голове. Он знал, что ви Британия проснулся, проснулся тогда, когда он вошёл в класс. Они молчали, поддаваясь одинаковым воспоминаниям, которые были счастливыми. Эти воспоминания были связаны с академией. Тишина была как мазут: какой-то чёрной, вязкой, не отпускающей… тяжело дышать… — Воды?.. — наконец-то Сато разорвал тишину и отстранился. — Я бы попросил снотворного, но оно не поможет… — безжизненно, смотря в одну точку, произнёс Лелуш. — Я проклинаю тот день, когда пришёл сюда… когда вы пришли в мою гробницу… Неужели это было так нужно? Почему меня просто не оставят в покое?! — он прокричал это, схватившись за голову, зарывшись в волосы. — Я хочу быть мёртвым! Я мечтаю об этом… Как же глуп я был тогда, лучше было быть мёртвым, чем страдать, ненавижу жить… «И от невозможности выразить свою боль они всё больше страдают и впадают в пучину отчаяния, падают прямо в бездну, мечтая о смерти». Сато присел на край рядом стоявшей парты, а изверг продолжал изливать душу… Иверг ли? Это точно не был Кровавый император, но в этом нём Бенджийро узнавал человека, который в разное время носил разные имена, но сущность была одна… — Я бы продал душу, чтобы так и остаться Кадисом… но у меня нет души… Была. У него всё ещё была душа, как бы он это не отвергал. Ему подарили душу девятнадцать лет назад, ОНА подарила. — Я ненавижу спать. Каждый раз, когда засыпаю, то вижу этот кабинет, когда я впервые пришёл сюда на Ваш урок. Боже, мне было так смешно… но я рыдаю во сне, задыхаясь от боли в мёртвом сердце. Ну на что я увидел её глаза?! — закричал он. — Я проклинаю этот цвет и его боготворю. Я убиваю всех, кого люблю… О, Люцифер… на что ты отпустил меня обратно на землю, подарив тот рай, которого более не будет? Мне придумали лучшую пытку… Я отправляю их сюда так же, как и я, страдать, даря им рай, а после возвращая в ад. Библейский бог создал человека по своему образу и подобию… Кровавый император создаёт так же по своему образу и подобию, забывая, что в нём есть и боль, что и эту боль он вкладывает в свои создания. — Мне кажется, что на всей земле мне не обрести покой во век, везде я дьявол, тут я человек… Везде всё так же боль, и не спасёт даже пистоль… Ха, на стихи потянуло…- пробормотал Лелуш и снова рухнул на парту, — последний раз я умер, когда так было… Неужели его освобождение близко? Он никогда не признается даже сам себе, но он молил Бога, в которого не верил, об освобождении. Ему всё хуже и хуже… Сейчас наступила та редкая минута просветления его разума, та прохлада, которая так редко сменяла адское пекло в его душе, человек, что с таким трудом мог победить чудовище… Одно безумие сменилось другим, вызванным болью утраты и осознанием, что же он творит… *** Третий и Четвёртый рыцари Круглого стола петляли по коридорам академии, идя за своими подопечными, которых вели в класс. Их зеленый и лиловый плащи грозно влачились за ними, а трёхглавый орёл, вышитый золотом, переливался в свете зимнего холодного солнца, лучи которого слегка слепили рыцарей. — А ведь, — усмехнулся Элайджа, — к ним, — он говорил это тихо, так что услышать его мог только Миллер, как и было задумано, — точно будут лезть и приставать… Особенно к принцессе… — вздохнул Тод. — Ну ведь для этого я и здесь, — усмехнулся Грегори и посмотрел на брюнета, голубой глаз блеснул, точно сталь. — Я с них шкуру сдеру, — его левая рука, которая покоилась на рукояти меча, слегка вынула клинок из ножен — и тот блеснул так же, как и глаз, холодно и грозно. — Император попросил никого не убивать, — протянул Тод. — Попросил, а не приказал. В этом и разница. — Императоры не просят, Грегори, тебе ли не знать? — Тогда пусть чётче формулирует свои мысли, — стал раздражаться Британский кровопийца. — Я сказал, что сдеру с них шкуру, значит, так и сделаю, пусть только попробуют к ней подойти. Точно так же он был готов убить любого, кто скажет что-то неподобающее про императрицу, первую жену Кровавого императора… *** Он тихо зашёл в огромный зал, в котором была куча стеллажей с книгами — императорская библиотека, по крайней мере та часть, в которую пускают всех обитателей дворца. В библиотеке уже кто-то был, этот кто-то сидел спиной к нему в кресле, Миллер мог различить, как перелистываются страницы книги. Этот кто-то, должно быть, знал, что он теперь не единственный обитатель зала. Грегори тяжело вздохнул. «Захотел побыть один, называется…» — раздосадовался он. И всё же он прошёлся к стеллажам, не обращая внимания на неожиданного такого же гостя, как и он. Миллер не любил читать, он просто любил иногда побыть один, вдали от людей, гипнотизируя стену и ни о чём не думая. Но не взять книгу и просто сидеть, смотря в стену, когда есть ещё кто-то, казалось ему по меньшей мере странным. Хотя, казалось бы, он Десятый рыцарь, что ему до мнения, однако… было, что было. Он наугад схватил книгу и сел в другом конце зала, совершенно не смотря в сторону второго человека. Открыв книгу, он наконец-то смог просто зависнуть где-то между чёрных строчек и бездумно смотреть перед собой, не имея никаких мыслей. — Вы читать не умеете, что ли? — послышался насмешливый знакомый женский голос. «Твою мать…» Рыцарь тяжело вздохнул. — Зато Вы, мисс Рузенкрейц, — фамилию он произнёс особенно раздражительно и даже пренебрежительно, — похоже, превратились в книжного червя. — С каких пор люди, знающие алфавит, стали книжными червями? — Когда они лезут со своими неуместными замечаниями, мисс Рузенкрейц. — Вы хоть бы книгу перевернули ради приличия, если читать не собирались, — хмыкнула девушка. — А Вы бы в свою смотрели. И вообще, чего это Вы ко мне пристали? Идите к Его Величеству приставайте. Рузенкрейц вскинула брови и, кажется, поразилась его наглости. — Вы ошибаетесь, сэр Миллер, думая, что хоть как-то интересны мне. — О, я был бы просто счастлив, если это так. Терпеть не могу, когда мне мозг вы… едают. — Как же я рада, что всё-таки Вы можете найти альтернативу, — усмехнулась синеглазая. — Что Вам хоть не посчастливилось взять? Миллер посмотрел на обложку книги и скривился: — А… «Ромео и Джульетта»… О боже, что за идиотизм… — И чем же Вам не нравится одна из самых знаменитых историй про любовь? — То, что она про любовь. — Не верите в любовь? — Не верю, — хмыкнул Миллер. — И зря… Да Вы хоть читали? — А как я по-Вашему сужу о книге? — Серьёзно, — удивилась девушка, — Вы читали её? — Я в Ваших глаза прям такой из себя неуч, что ли? Чтобы поступить в военную академию нужны высокие оценки по предметам, и как бы глупо это не звучало, по литературе тоже… Хотя, — протянул блондин, — если в будущем ты станешь генералом, то это вполне понятно. А Вы? — «Божественная комедия», — она помахала книгой. — И? — Мне нравится, впервые нравится… Миллер нахмурился и посмотрел на её задумчивое лицо, в синих глазах отчаянно билась мысль, которую, Грегори, как не пытался, не мог понять. — Для того, чтобы быть со своей любимой герой спустился в ад? Странный, я бы не пошёл… — Так Вы в любовь-то и не верите. Наверняка, никого не любили и сами не были любимым, — фыркнула девушка. — Он прошёл через чистилище и попал в рай. — Рая нет. Нигде. Где бы человек не был, что бы не имел, ему всегда будет чего-то не хватать, он будет хотеть большего, мучиться от чего-то, нет абсолютного покоя. А если бы он и был, то человек бы мучился от этого покоя, ибо нет ничего хуже, когда один день похож на другой, и все эти дни сливаются в один… теряется ощущение жизни. Спокойствие — душевная подлость. *** Спокойствие — душевная подлость… Он был бы готов принять эту подлость, лишь бы не сжималось его, казалось, каменное сердце при виде сначала Эмили, потом — Юфимии… Он не был живым до того, как одна, казалось, случайная встреча навеки не разрушила его спокойствие. Но сейчас он был бы рад оказаться мертвецом… К чему ему эти страдания? К чему они Британскому кровопийце? Они подошли к дверям класса. Рыцари стали по две стороны дверей и замерли, застыли, словно превратились в статуи. *** Трое людей, в чьих жилах текла кровь Кровавого императора, рассматривали класс. Гэбриэль смотрел безразлично, Кловис как-то по-хищнически, улыбаясь, Юфимия просто находилась в каком-то смятении. И в головах всех бились одни и те же слова Кровавого императора: «Не сближайтесь ни с кем, не доверяйте им ничего. Доверять можно только друг другу, и рыцарям. Более никому. Замечайте, но не подавайте виду. Слушайте, но не прислушивайтесь и не говорите… Не стоит воспринимать всерьёз мнение этих детей, у вас должно быть собственное». — Что ж, — вздохнул Сато, смотря на представителей императорской династии, которые стали в ряд. — Это наши новые ученики, Гэбриэль ви Британия, — тот, кого представили кивнул, — Кловис ви Британия, — второй хитро улыбнулся, а глаза его заблестели азартом, словно в предвкушении чего-то, — Юфимия ви Британия, — а вот девушка ничуть не изменилась в лице, ничего не сделала, — надеюсь, что вы радушно примете их в коллектив, — закончил Сато как-то слегка угрожающей, смотря на Леруа. — Господа, — он посмотрел на новеньких, — возможно есть, что сказать? — Только две вещи, учитель, — в голосе Кловиса было слишком много веселья, — во-первых, мы хотели бы, чтобы вы забыли про то, кто мы, во-вторых… я надеюсь, у нас будет много-о веселья, — он показал свою белозубую улыбку, которая показалась кровожадным оскалом зверя. «Дети учатся у родителей…» — Не пугай их, Кловис, — вздохнул первый принц, — успокойся. Второй принц сощурился и недовольно посмотрел на брата, после чего хмыкнул и стал взглядом блуждать по классу, пока не нашёл то место, где ему хотелось сидеть, рядом с какой-то девушкой. Ещё во время полёта он высказал своё желание сидеть с кем-то из простолюдинов, даже объяснив причину, поэтому Юфимия будет с Гэбриэлем. Гэбриэль улыбнулся, правый уголок его губ поднялся чуть выше. Братья отлично поняли друг друга. — Ну что же, тогда можете занять свободные места Кловис едва ли не помчался к месту рядом с этой японкой, которую явно напрягало его общество, но которая молчала и вообще старалась не обращать на него внимания. Брат-близнец второго принца и сестра так же заняли место, на соседнем ряду. — Итак, тема сегодняшнего урока… — Сато засмеялся, казалось, без причины, но причина была и весьма веская. Всё слишком напоминало события девятнадцатилетней давности. — …новейшее время, Британия во время правления императора Лелуша. Записываем. Кловис писал, Аика заметила эти кривые, поднимающиеся строки, резкие, связанные буквы с углами, косыми нажимами и наклоном влево. «Тщеславен, жив в решениях, большое самомнение, вспыльчив, нахален, развращён, эгоистичен». Её отец работал следователем и однажды научил её читать характер через почерк. Не факт, что всё так, как она подумала, но всё же… пока мнение было таковым. «…чтобы вы забыли про то, кто мы», — пронеслось у Аики в голове. «Нет, ты не хочешь, чтобы кто-то забывал, более того, ты будешь напоминать об этом, выдавая за шутку, Кловис ви Британия». — Как тебя зовут? — резко спросил парень и его холодные, проницательные глаза встретились с её самыми обычными карими. Он улыбался, улыбался правильно. — Аика Фукудзава, — спокойно ответила брюнетка, смотря в свой конспект. «Твою мать, ну почему именно я?!» — она взвыла про себя и явно выдала своё недовольство каким-то образом — принц нахмурился, ему явно не понравилось такое отношение к себе. — Аика… а что значит твоё имя? «Чего? Зачем ему это?» — Песнь о любви. — Красиво… «Это я должна в ответ спросить? Вот гад, как от него отделаться-то? Неужели никак?!» — А… твоё? — было странно обращаться к принцу на «ты» «Да брось, Аика, он же сам сказал, значит… будем использовать по полной, но не налегать…» — Прославленный воин или имя короля, — самодовольно протянул Кловис. «Ну, всё, как и предполагала… абсолютно». Кловис знал, что она его читает, он специально задавал такие вопросы, которые сам бы хотел получить в этой ситуации для нужных ответов. Ему просто интересна её реакция. Эта девчонка его уже недолюбливает и мечтает о том, чтобы он ушёл, но чёрта с два он уйдёт! — Специально такое выбирали? — усмехнулась Аика. И впервые он не мог понять, весело ли девушке или нет. Кажется, весело, но он же её бесит… «Господи, какие эти простолюдины странные…» — Его Величество сказал, что случайно вышло. — Так случайно? — Я же сказал, что Его Величество… — Я поняла, — не выдержала Аика и перебила принца. В глазах Кловиса появился страшный холодный блеск, и казалось, что этими глазами смотрит Кровавый император. «О боже… Не смотри на меня так». Фукудзаве стоило больших усилий, чтобы не содрогнуться под этим взглядом. Принц хмыкнул, посмотрел на доску и стал писать дальше, не смотря в тетрадь. Теперь было отсутствие искусственных украшений букв, ясность, буквы были связными и ровными, с закруглениями и красивой формы, овальными и даже какими-то мягкими, а строки были ровными. «Честен, искренен, по-грубому откровенен, весёлый, хорошо эрудирован, трудолюбив, временами пессимизм, добродушен? Чего? Да он что, издевается?!» — девушка запыхтела. «Я тебе не по зубам, Аика Фукудзава, только моя семья может знать, какой я на самом деле». «Он играет со мной… Понял, что я буду его читать… Тварь». — Зачем тебе нужно было значение моего имени? — она знала причину, но, возможно, есть что-то ещё. Принце пожал плечами: — Просто. Учитель, — обратился он к Сато, который весьма интересно читал историю. — Да? — Почему Вы не называете его Кровавым императором? Класс замолчал. — Потому что любой правитель убивает, любые его действия сказываются на жизнях людей, хотя бы косвенно… Так что, теперь всех Кровавыми величать? — Но ведь это его прозвище. — И что? — Прозвища говорят куда больше, чем имена, хотя у некоторых они совпадают… Ну ладно, мой вопрос исчерпан. Сато вздохнул и продолжил. «Вот тебе и ответ, Аика, думай… песнь о любви… надо же, и о чей же любви?» Отец сказал, чтобы никто из них ничего не говорил, вот он и не скажет никоим образом. *** — Ты стал слишком сентиментальным, Лелуш? — хмыкнул Нулевой рыцарь, отпивая вино из бокала. — Я всегда таким был, — усмехнулся ви Британия и тоже отпил вино, пронизывая своим ледяным взглядом Куруруги. — У тебя остались не самые приятные воспоминания о Токио… — Да, это так. Но всё же, я люблю этот город. Именно здесь я умирал и рождался заново… рождался по-настоящему. Сузаку выглядел недовольным. — Что тебя беспокоит, Сузаку? — То, что Миллер всё ещё дышит. — Сколько можно? — протянул Лелуш. — Избавь меня от этих причитаний и нотаций, — стал раздражаться Кровавый император. — Однажды из-за твоей самоуверенности мы все пострадаем. Разве мы не достаточно от неё страдали, я же тебе тогда едва ли не сразу говорил убить эту… — Заткнись! — резко взревел ви Британия. — Ещё одно слово — и я за себя не ручаюсь. Куруруги закрыл глаза и помотал головой: — Ты никогда меня не слушал… Чёрт с ним… — Ты водил их в галерею? — Да, к чему это? — Как им картина? — продолжил император. — Вызвала страх… — Правильно. Она это и должна вызывать. — … напополам с восхищением. — А что там Элайджа делал? — удивился Лелуш. — А он тут… А, — Сузаку усмехнулся. — Ну, я не знаю, почему у них это вызвало какое-то странное восхищение. Кловису особенно понравилось. — Кловис всегда отличался особенной схожестью с Элайджей и… со мной самим. — Неудивительно, ты его отец, а с Тодом он половину жизни провёл. Кловис тебя любит, даже обожает в какой-то степени. Разум фанатика подобен зрачку глаза — чем ярче свет, изливаемый на него, тем больше он суживается… Лелуш изогнул бровь: — Сузаку… — тон был на грани угрожающего, Лелуш резко переменился в лице, теперь оно был весёлым. — И как поживают наши знакомые? — Нормально живут, — пожал плечами Куруруги и подозвал кельнера, — я хочу торта… — пробормотал Нулевой рыцарь — и слуга тут же скрылся из зала. — Какое тебе до них дело? Они живут себе вот уже девятнадцать лет, никого не трогают, ничего не задумывают… — Ну и что… Я до сих пор не простил Огги за то предательство Ордена. — Боже, Лелуш, тебе и впрямь есть до этого дело? — Нет. Просто я резко вспомнил про них. А вот Кагуя… — Кагуя оказалась неглупой девочкой, она весьма полезна… Лелуш расхохотался, расплакавшись от смеха. — Прекрати! — прошипел рыцарь. Но ви Британия просто не мог остановиться. — Мало тебе придворных дам, Сузаку… — начал Лелуш. — Тема закрыта, — отрезал шатен, принявшись за торт, который ему только что подали. — Запивать торт вином… даже не знаю, что это: оригинальность или расточительство… — Запишем это в мои достоинства, — Сузаку отсалютовал Лелушу, — за аппетитнейшие… — Сузаку… — … торты! — воскликнул Нулевой рыцарь и отпил из бокала. — Господи, лучше бы ты просто молчал, — ви Британия пригубил вино. — Вот сейчас закончим с этим вином и пойдём чего-нибудь покрепче… — Почему почти каждая наша личная встреча заканчивается попойкой? — недоумевал император. — Ну мы же друзья, чем нам ещё заниматься… не в монополю же играть? Лелуш усмехнулся: — Мне своей монополии хватает, да и тебе, думаю, тоже… — Да, головной боли прибавилось, — Куруруги опечаленно посмотрел на торт. — Больше не лезет… — Ты же одного куска даже не съел. — Это пятый за день... — он вздохнул. — Значит, никакой попойки, к тому же, я хотел поговорить с Виктором. — А? — Сузаку оживился. — И зачем? — Он мой сын, вообще-то. — И что с того? Чарльз тоже как бы был, но особо не проявлял любви ни к кому, отец года… — Обязательно вспоминать моего папашу? В голосе была ненависть. Одно не меняется: Лелуш всё так же ненавидит Чарльза, как и до смерти. — Хорошо-хорошо, — Нулевой рыцарь выставил руки, признавая своё поражение. — Виктор не в самом лучшем расположении духа, если ты не заметил, и сейчас он не самым лучшим образом относится к тебе, да и к братьям и сестре тоже. Лелуш молчал. Он знал, что поступил ничем не лучше, наплевав на горе мальчика и бросив его одного, когда тот нуждался в поддержке, фактически оставив принца наедине со своей болью, которая перерождалась в ненависть. Он это и хотел исправить. — Только бы не было слишком поздно… — вздохнул Лелуш. *** — И как тебе они? — усмехнулась Юфимия, которая кружилась в танце с Кловисом в пустом классе. — Пока никак, — ответил на японском второй принц, — а тебе мой дорогой братец? — он посмотрел на ироничное лицо Гэбриэля, который сидел на подоконнике. Тот пожал плечами и скривился. — Скучные, предсказуемые… — ответил блондин так же на японском. — Да, — протянул Кловис, двигаясь в танце ближе ко входу, — порой они слишком предсказуемы, правда, песнь о любви? — И как давно ты знаешь, что я тут? — девушка зашла в кабинет и устало посмотрела на представителей монаршей семьи. — Я предполагал, — усмехнулся Кловис и остановился, отпустив Юфимию, — и где Элайджу и Грегори носит?.. — Да ладно тебе, пусть отдыхают, их и так уже отец загонял, — Гэбриэль спрыгнул с подоконника, подойдя к девушке и взяв ту за руку, прислонив к губам и склонившись, — как Ваше имя? Фукудзава стушевалась. — Аика Фукудзава её зовут, — фыркнул Кловис. — Я не у тебя спрашивал, — первый принц разогнулся и зло посмотрел на брата. — И что? Хватит её смущать, — скривился второй принц и подошёл к окну. Юфимия просто тяжело вздохнула и покачала головой, затем посмотрела на девушку и приободряющее улыбнулась. Брюнетка подошла к японке и тихо прошептала: — Кловис всегда такой, не обращай внимания. Они обе наблюдали, как братья зло смотрят друг на друга, Кловис поправлял манжет на рукаве, Гэбриэль — галстук. «Они что… они так переговариваются?» — Козёл? — ляпнула она, не задумываясь о словах. Юфимия рассмеялась в голос. — В точку. «Замечательно, Аика, ты же собиралась держаться от них подальше… Ну и на кой черт тебе понадобилось искать тишины сейчас? Кто же знал, что они тоже захотят побыть без лишних глаз… Хотя их можно понять — вечная публичная жизнь и все дела…» — Я всё слышал, — фыркнул Кловис. — Да ну? — улыбнулась принцесса. — Ничего ты не слышал, братец. — Я ещё хочу, — протянул второй принц. — Я устала, попроси Гэбриэля. — Я не буду с ним. «Что происходит?» — А ты? — резко похолодевшие глаза блондина устремились на Фукудзаву, но та выстояла и даже смогла отзеркалить взгляд. Кловис выгнул бровь и хмыкнул. — Что? — Ты танцевать умеешь? — Кловис с уверенностью какого-нибудь ледокола стал подходить к Аике. Почему-то ей показалось, что какой бы ответ она не дала, это ничего не изменит. — Нет? — пискнула девушка, когда принц уже навис над ней и смотрел своими страшными глазами, точно камень: холодный, острый, неживой. — Ничего страшного, — он уже подхватил её руки и положил одну себе на плечо, вторую крепко схватил, а свою руку положил ей на талию. «Боже, да за что мне всё это?» — Я могу отказаться? — она смотрела испуганно. — Разумеется, нет, — он сделал шаг — и девушка ловко последовала за ним. — А говорила, что не умеешь, не обманывай меня, Аика, а то приму ещё за измену, — он улыбнулся. «Ну вот, что я и предполагала, уже напоминает, кто он, пытаясь перевести это в шутку». — Знаешь, почему я люблю танцевать? — усмехнулся Кловис, резко крутанув девушку. — Танец — та же битва, в танце люди пытаются контролировать свои ноги, забывая о лице… «Зачем ты мне это говоришь?..» — … я могу задать им любой вопрос, они не успеют спрятать ответ за маской — и я прочту его в глазах, Аика Фукудзава, — он посмотрел ей в глаза. — Поэтому я тебе это говорю и поэтому решил с тобой потанцевать… Видишь, голова твоя уже кружится в такт моим ногам, — он дёрнул ещё раз — и девушка стала падать, но парень её схватил. — Правда Его Величество даёт хорошие советы? — Кловис, прекрати, — послышался недовольный голос первого принца, — зачем ты её пугаешь… и мучаешь к тому же? Блондин поставил девушку и хитро улыбнулся. — Мне просто интересно… — Кловис, Гэбриэль прав, — нахмурилась принцесса. Аика, не сказав ни слова, поспешила уйти от этого явно больного, она вышла из класса. — А она с характером, — засмеялся Кловис, не замечая недовольства брата и сестры. — Что у нас по расписанию? — Экономика, — Гэбриэль озвучил это, как приговор. — Зря ты эту девушку испугал, она, как мне сказали, разбирается в этом… в отличие от некоторых, — он убийственным взглядом посмотрел на брата, который отвёл взгляд и сжал губы. — Ну ты ведь мне поможешь? — Нет. Может, за ум возьмёшься. — Ой, что ты начинаешь? Мне не быть императором, на что мне оно надо… — То есть ты уже сейчас отказываешься быть хотя бы следующим великим канцлером? Кловис молчал, задумчиво смотря в пол, но вскоре произнёс: — Ты же знаешь, мне это не интересно… ни бытие императором, ни великим канцлером меня не прельщают… Я бы вот в военные хотел, — глаза его зажглись, — только зачем уже? Всё и так уже под контролем Британии, время великих свершений прошло… — Хватит пессимизма! — воскликнула Юфимия. — Пойдём на урок, пусть… — Я не пойду. — Нельзя не приходить на первый же урок экономики, Кловис, — прошипела принцесса. — Я не пойду. Я в ней ничего не смыслю, боже, как глупо: принц, а ничего не понимаю… Гэбриэль вздохнул: — Пойдём, я тебе помогу, если что. *** — Здравствуй, Виктор, — Лелуш пристально посмотрел на белокурого паренька. — Ваше Величество, добрый день, — он склонил голову и попытался встать с кресла, но жест Лелуша его остановил. — Я тебя прошу, без этого титула, ты мой сын, в конце концов… Кровавому императору хватило умения и опыта, чтобы с лёгкостью увидеть гнев и вопрос в глазах мальчика: «Ты только сейчас вспомнил, кто ты?». — Я знаю, ты сейчас меня ненавидишь… — За что? — печально усмехнулся Виктор. — Я знаю своё место. Я сын от нелюбимой жены, всего лишь третий принц, четвёртый наследник на трон, ничем особым не отличаюсь, я по всем параметрам в самом хвосте. — Мой отец меня ненавидел, относился пренебрежительно, не воспринимал всё время в серьёз, моя страна отвергла меня… я был одиннадцатым принцем, семнадцатым наследником на престол, так ещё и в опале, — он усмехнулся, — но оглянись, что теперь? — Ты меня ненавидишь? И я скоро окажусь в опале? — снова болезненно усмехнулся Виктор. — У меня нет и сотой доли твоих умений. — Откуда такая низкая самооценка? — Лелуш положил руку на плечо принца, сидящего в кресле, и посмотрев тому в глаза, сощурился. — Это реальность. — Тебе всего тринадцать, Виктор, конечно, ты не прожил ещё того, что прожил я. — Мне в свои тринадцать не хватило храбрости, чтобы сделать то, что смог ты в десять — пойти против императора. Я трус, — он пожал плечами и закрыл глаза, морщась. — Скорее благоразумный принц, — Лелуш наклонился к сыну и обнял того. — Прости меня, Виктор. — Мне не за что тебя прощать. — Нет ни одной причина для прощения? — Нет ни одного адекватного обвинения. Мама сама убила себя, я даже не знаю, почему… просто убила… — Прости за мою холодность. Виктор сидел ровно, не отвечая на объятия, не дышал, из его глаз покатились дрожащими дорожками солёные капли слёз. Лелуш прижался щекой к его макушке и внезапно в его сердце прокралось то самое чувство, что было чуждо императору, то чувство, которое он ненавидел, — жалось. Да, ему было жалко этого мальчика, он всё же его любил, как-то странно, по-своему, но любил… но этого было, наверное, слишком мало для возникновения столь ненавистного чувства в его сердце. Он понимал Виктора — мальчик был в какой-то степени отражением его самого. Он ненавидел это чувство, потому что чаще всего оно шло рука об руку с чувством вины, а вина — непозволительная роскошь и проклятие для Кровавого императора. Виктор схватился за чёрный пиджак отца и прижался к Лелушу, уже сотрясаясь в рыданиях. — Прости меня, мой мальчик… — слышал он, — прости, — и объятия становились крепче. — Расскажи мне… — пробормотал принц, — как ты стал таким? Лелуш взглянул в его яркие зелёные глаза, он расскажет… *** — Аика, — прошептал второй принц, — ты что-то в этом понимаешь? — он тыкнул на учебник. Девушка изогнула бровь, и произнесла: — Для тебя нет, принц. — Ну что ты так злишься на меня, мы же только день знакомы… Фукудзава игнорировала все его дальнейшие слова, пока Кловис уже не схватил её за руку и не сжал так больно, что она пискнула. — Отпусти! Учитель экономики продолжал читать лекцию, словно ничего не происходило, да и не слышно было их. — Ну помоги мне, — прошептал, почти шипя, блондин. — Иди потанцуй лучше. — Аика… — Я тебе не кукла, иди мучай тех, кто привык к твоим издёвкам, — прошипела Аика. Страх перед принцем, да и осознание того, кто перед ней, пропало под натиском гнева. — Ладно, — Кловис отстранился и сощурился, смотря на лицо японки, — что мне сделать, чтобы обелить себя в твоих глазах, а, песнь о любви? — Прекрати называть меня так. — И всё? — Отстань от меня… — она отвернулась и стала смотреть в окно. — Ну хочешь, я тебя дворянкой сделаю? — Иди других дворянками делай, принц, — выплюнула девушка, — мне хорошо и простолюдинкой. — У тебя и вправду красивое имя… Девушка, кажется, проигнорировала слова. — Знаешь, ты слишком предвзято ко мне относишься, я вот как зашёл, сразу почувствовал, что ты меня взглядом недобрым прожигаешь… «Господи, да сколько можно? У него рот не затыкается или он решил меня доконать? Я же сейчас сорвусь…» А принц продолжал что-то усиленно пытаться вливать ей в уши, кажется, всё ускоряя темп своей речи. А девушка просто продолжала решать задачу. — Я вам там не мешаю? — раздался наконец-то голос. — Нет, — быстро ответил Кловис, явно сам понимая, что сказал. — К доске с решённой задачей. — Я? — удивился блондин. — Вы. Фукудзава просияла. «Господи, спасибо тебе за это пусть и временное, но спасение!» Кловис посмотрел на неё таким взглядом, который наверное не имели даже самые милые из собак. — Проясним сразу, — прошипела Аика двигая тетрадь, — я тебе буду помогать, но ты меня не трогаешь, лишний раз даже не смотришь на меня, дай мне спокойно доучиться здесь, — она вручила тетрадь принцу. — Удачи, писать-то ты умеешь, — она фыркнула. — Я потом и тебя научу, — принц подмигнул и быстро подошёл к доске. «Господи, я его только день знаю… что за странный человек? И этот танец… Нет, точно та ещё скотина, да не отвяжется ведь, наверняка…» Похоже, ей придётся терпеть его до конца семестра. И другие были бы просто без ума от счастья, но девушка не любила, когда кто-то врывался и рушил её спокойную жизнь в тихом болоте. И она была готова хоть волком выть. «Может, на экстернат перейти? А что, так быстрее и времени больше будет…» Она посмотрела на принца, который самодовольно записывал на доске решение. «Нет, этот из-под земли достанет, не отвяжется ведь, явно не отвяжется…» Ну что за белокурое бедствие свалилось ей на голову? А главное, за что? *** — Это все, чего я хотел, — произнёс Лелуш, сидя на столе и обнимая сына. — Этот мир, в котором мы все будем счастливы, я хотел сделать вас такими же… чтобы вы не знали боли. Виктор сжал его пиджак и ещё сильнее прижался к груди. — Вот всё, чего я хотел, видишь? Принц рвано выдохнул и зачарованно посмотрел в глаза Кровавого императора. Яркий зелёный цвет, точно горящий, встретился с холодным аметистом. Он приоткрыл губы и пробормотал: — Это прекрасно…