Я часто вижу страх, В смотрящих на меня глазах. Им суждено уснуть в моих стенах, Застыть в моих мирах. Но сердце от любви горит. Моя душа болит. Восковых фигур прекрасен вид. Покой везде царит! (Король и Шут «Воспоминания о былой любви»)
Элайджа, одетый в чёрный костюм-тройку и расстёгнутый, классический, элегантный чёрный плащ, шёл по тёмному коридору; свет был каким-то синим вперемешку с белым, неестественным, стены были словно высечены из обсидиана, далеко впереди виднелся конец коридора, белый свет. Мужчина прикоснулся к стене бледной рукой и провел по той. Стена внезапно треснула и рассыпалась, словно зеркало, но беззвучно, единственным звуком было его дыхание. Там где он находился было дико холодно, пар выходил из рта. Занавес из чёрного камня пал — и Тод смог увидеть сотни человеческих фигур, сделанных из чего-то, напоминающего пепел: одни были одеты в обычную одежду, так же из «пепла», другие — в платья и смокинги, эти другие застыли, словно исполняли танец. — Смерть Нанналли, — понял зеленоглазый. Его слишком громкий для такой обстановки голос показался каким-то странным, словно говорил не только он, словно вместе с ним говорил ещё кто-то. Элайджа увидел самого себя, сейчас он мало напоминал того подростка: тот подросток приоткрыл рот и каким-то безумным взглядом смотрел на Нанналли, словно ожидая чего-то. Он увидел и Лелуша ви Британию, чётко различил, как человек, который был большим, чем император Британии, еле заметно улыбается, как он впивается пальцами в талию своей партнёрши — будущей императрицы Британии, Эмили, как он явно с силой сжимает ладонь девушки. Чёрт возьми, он даже видел ту самую пулю, которая изменила ход истории, она уже была близка к своей цели. Элайджа Тод торжествовал тогда, это торжество было похоже на опьянение. Всё выглядело таинственно, мрачно, торжественно и даже жутко. Брюнет развернулся и пошёл дальше, проходя мимо застывших чёрных фигур музыкантов из оркестра. Мужчина взглянул на свою руку: она была бледной, словно мел, и жутко холодной, даже камень, который исчез после прикосновения, казался тёплым. Он увидел следующую сцену: Кровавый император одной рукой держит за талию красивую мёртвую женщину, которая, словно кукла, завалилась назад. На лице Лелуша застыло непонимание, он вглядывался в лицо женщины и словно не признавал того, что та мертва. И снова Элайджа стоял рядом. Сейчас не было торжества на его лице, был гнев и твёрдая решимость, фигура тогда ещё Четвёртого рыцаря готовилась сделать шаг, одна рука его уже вытаскивала из-за пазухи пистолет. Вокруг было так тихо, как и в тот момент. Секунда его промедления стоила слишком много. Элайджа тяжело вздохнул и отвернулся. И снова смерть. Он душит Соколовского, прижимая связанного пленника к стене, рядом стоит Стаффорд и равнодушно смотрит на перекошенное в ярости лицо рыцаря. Лелуш был с отстранённым выражением лица, он не смотрел на трёх других людей, а куда-то в сторону, явно с пониманием чего-то. Тод ускорил шаг, желая пройти это воспоминание быстрее. Он прошёл две фигуры людей, которые жали друг другу руку, скрепляя контракт, словно один из них продавал другому душу, впрочем, Элайджа продал тогда Лелушу окончательно свою свободу, уже тогда он знал, что в конечном итоге станет таким же, как император, едва ли бессмертие — это дар… Кловис… Раненный в сердце Кловис, который скатывается по стене, оставляя кровавый след. И снова его промедление… Смерть. Везде смерть… и он. Ещё одно воспоминание. Казалось бы бездушный и всесильный император, но сейчас убитый горем, держал на руках свою дочь и совершенно не обращал внимания на остальной мир. И в это время Миллер замахивается мечом, готовый свершить правосудие, позволяя мести настигнуть виновного. Клинок уже совсем близко, но лицо Четвёртого рыцаря перекошено в непонимании — из его груди выглядывает двуручный меч, который держит Тод, глаза которого, даже сделанные их этого пепла, точно горят каким-то огнём. Внезапно Элайджа остановился. Сцена не была похожа на те, которые он видел. Мужчина увидел самого себя, безвольно сидящего на простом деревянном стуле, руки его свисали, сзади стоял Лелуш, который, наклонившись и сжав одной рукой тому шею, опрокинул голову Элайджи и что-то шептал тому в губы. Тод подошёл к двум фигурам и коснулся тех. Фигуры причудливо, плавно задвигались. — Это по моей вине они все погибли… — услышал он собственный шёпот, который эхом разошёлся по тому месту, где он сейчас был. — Ошибки совершают живые, — раздался голос Лелуша. — Только те, кто не живут, не допускают их. Пора мне прекратить совершать ошибки. — Значит… — чёрная фигура Третьего рыцаря встала со стула. Элайджа отшатнулся от фигур — и те замерли. Тод повернул голову и увидел, ещё одну собственную фигуру, только что отпустившую принцессу, которая бежала навстречу своей гибели. Ещё одно воспоминание он прошёл слишком быстро, тело Элизабет и Виктора. К убийству последнего он причастен напрямую, к Элизабет… наверное, это берёт начало тогда, когда он предложил именно её кандидатуру на роль жены. Элайджа уже был близко в концу коридора, странному свету, как вдруг… Это было последнее воспоминание, он чувствовал это. Сцена не отличалась от других лишь тем, он не был зол, он не был растерян, он… плакал. Чёрная фигура Третьего рыцаря застыла, стоя на одном колене и держа мёртвого девяносто девятого императора Священной Британской империи с воткнутым в сердце кинжалом. Элайджа наклонился к Лелушу и аккуратно поцеловал того в губы, плача. Тод закрыл глаза и тяжело вздохнул. — Ты знал, что это произойдёт… — пробормотал он себе под нос. — От смерти не уйти никому. Он убил их всех, убил по-разному. Кого-то своим бездействием, кого-то промедлением, кто-то умер от пули, летящей в голову, а кто-то от кинжала в сердце. Но разве от этого легче? Он не жалел только о смерти Нанналли, Элизабет и Виктора. А нужно, необходимо перестать жалеть о смерти всех. Как же всё-таки причудливо вышло: едва ли не самый преданный сторонник Кровавого императора не просто убил своего господина, но убил почти всю его семью, оставив в живых только Гэбриэля. — Если так вышло, то значит, так было нужно, — кивнул он сам себе. Теперь Элайджа понял, почему гиас — проклятая сила. Он, в конце концов, должен был убить того, кого любил. Он убил их всех… Элайджа в последний раз посмотрел на застывшие фигуры своих воспоминаний. — Это была ужасная жизнь, но всё-таки жизнь… — пробормотал он. Неужели бессмертие — это и вправду проклятие, невозможность действительно жить? Что же, он это проверит. Элайджа Тод, бывший Третий рыцарь, «Чёрная смерть», бывший верный сторонник Кровавого императора и обладатель проклятой силы, имя которой гиас, бывший друг и порой заносчивый аристократ, развернулся и сделал последний шаг, который вёл в совершенно иную жизнь, оставляя все воспоминания, прошлую жизнь позади. Ведь так? *** — Боже, никаких денег на твою пиццу с двойным сыром не хватит, — вздохнул сидящий на лавочке в мемориальном парке Токио брюнет в чёрных очках, лежа на плече у своей собеседницы. — Тебе говорили, что ты невероятно дорогая девушка? — Лелуш говорил, что если дать мне волю, то я в считанные дни могу проесть весь госбюджет Британии, — улыбнулась зеленоволосая девушка, продолжая уплетать пиццу. — Слушай С.С., а тебе не надоели эти инициалы? Что они вообще значат? — Моё имя. — Не могут две буквы значить имя. Имя — это что-то большее, чем две буквы, в нём есть смысл. — Ты хочешь знать моё имя? — спросила девушка. Брюнет поднял голову и произнёс: — Хочу. — Ну ладно… — вздохнула С.С., — только ты меня так не будешь называть! Она наклонилась к уху брюнета и прошептала. Собеседник хмыкнул. — Красивое имя, чем тебе не нравится? — Имя привязывает к прошлому. — Не имя, а чувства. — Считай, как хочешь, Элайджа, — она откусила ещё кусочек от пиццы. — С.С., у меня галлюцинации? — мужчин подорвался с места. — Что такое? — зеленоволосая устало посмотрела на брюнета, который повернул её голову на девяносто градусов. — А… не знаю. В пицце вроде ничего не было, — она усмехнулась. — Думаешь, это они? — Похожи… Если это они, то… — Не узнают. — Узнают. — Не-а. И прекрати держать мою голову, терпеть не могу такое, — девушка извернулась из его рук. — Давай подойдем поближе, — он схватил её за руку и потащил, не слушая ничего про недоеденную пиццу. — Ну, — они остановились, — видишь, они не узнают друг друга. — Если узнают, то ты месяц живешь без пиццы. Они оба поглядывали на двух молодых людей, которые напоминали их общих знакомых — Эмили и Лелуша. Молодой человек с такими же аметистовыми глазами, которые были и у покойного императора, отца нынешнего, держал в руках букет алых роз и точно не понимал ничего, что происходит, словно эти цветы оказались у него в руках по ошибке. Он посмотрел на цветы, затем по сторонам и, увидев синеглазую русоволосую девушку, грустно сидящую на лавочке, подошёл к ней. — Я… — брюнет замялся. — Это… Вам, — он протянул букет, непонимающе глядя на русоволосую, ему казалось, что он её уже не просто встречал, но знал. — Спасибо, — пробормотала она, принимая букет и краснея. Парень сел рядом и напряженно смотрел куда-то вперёд. — Я всё никак не мог понять, — начал человек с глазами цвета аметиста, — зачем я купил этот букет… зачем вообще прилетел в Японию. Теперь понял, — он усмехнулся. — Мы знакомы? — спросила девушка. — Мне кажется, что да, но я не могу вспомнить, словно Вы мне… — Снились… — пробормотал парень, растеряно смотря в сторону, он был готов поклясться, что видел во сне эти синие глаза, слышал этот запах мёда и этот голос. — Как Вас зовут? — брюнет резко посмотрел в её яркие синие глаза. Эти аметистовые глаза казались ей слишком знакомыми, бархатный голос вот-вот был готов вырвать откуда-то из глубины воспоминания. — Эмили Рузенкрейц, — она улыбнулась. — А Вы… — Кадис Эстрама ди Рейзел, — он взял её ладошку и поцеловал. — Не прогуляетесь со мной? — С удовольствием, — девушка покраснела. — Кого Вы ждали там? — выдохнул брюнет. Их глаза снова встретились, слишком знакомые глаза, слишком знакомые голоса, слишком знакомые запахи. Кого же, что же она ждала там? Кого, что она ждала, сколько себя помнила? — А Вы кого искали? Кого же, что же он искал? Кого, что он искал, казалось, всю жизнь? Словно чего-то не хватало… И только сейчас наконец-то пустота заполнилась. Что… кого… Оба пришли к одному и тому же странному выводу, произнеся одновременно: — Вас. — Эмили… — Кадис… Тод улыбнулся, провожая улыбкой пару, а затем самодовольно смотря на С.С., которая всё же произнесла: — Хорошо, твоя взяла, месяц я без пиццы. Слушай, мне кажется, сегодня у нас прямо рандеву… — Чего? — не понял Тод. Взгляд Элайджи наткнулся на блондина лет двадцати с разными глазами: ледяным голубым и тёплым карим, этот самый блондин пытался догнать девочку, то и дела возмущаясь: — Принцесса, ну прекрати! — Грегори, ну поймай меня! — Юфимия! Сейчас упадёшь, твои родители мне по голове надают! — Вау… — только и смог выдавить из себя поражённый Тод. — Так ты не хочешь встретиться с Гэбриэлем? — С.С., похоже, не особо волновали эти люди. — Разве он не приглашал тебя на день рождение своего младшего… как он его назвал… Кловис? — Мне нельзя встречаться с ним. Разве я не должен защищать этот мир от Кровавого императора? — В тебе и Лелуше есть кое-что общее: ты, как и он, считаешь себя обязанным. — Если мы встретимся, то явно не при лучших обстоятельствах… Он захочет получить ещё одно проклятие своего отца… — И ты?.. — И я… — Элайджа перевёл взгляд на экран. — Сегодня, в двенадцать сорок семь было совершено покушение на британскую императорскую семью, в следствие покушения погибла единственная жена Его Величества сотого императора Священной Британской империи Гэбриэля ви Британии, Анастасия ви Британия. Весь мир скорбит по погибшей и выражает соболезнование, расследование уже ведётся. Объявляется минута молчания. Тод смотрел на экран болезненно, после чего выдохнул, помотал головой и пробормотал: — Началось… *** Элайджа поднялся на крышу академии Эшфорд. Сколько счастливых и болезненных воспоминаний, связанных с этим местом, было у него. Здесь заканчивалась история человека и начиналась история Кровавого императора. Проклятое колесо Сансары… Он смотрел на Токио, ночной вид столицы Японии поражал, хотя и был Элайджи родным. Все эти вечные огни, шум, всё это окунало его в воспоминания. Он повернулся на шум. На встречу ему шла фигура человека, знакомая фигура. Тод прикрыл глаза и несколько расстроено произнёс: — Что Вы здесь делаете? — Пытался отвлечься и думал, как найти тебя, Элайджа, — ответил человек голосом императора. — Не прогадал. Я подсознательно знал, где ты будешь. — И что же Вам от меня надо? — Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. Человек подошёл так близко, что Элайджа мог различить морщинки на лице Гэбриэля, которому было уже тридцать девять лет, скоро будет сорок, буквально через пару минут. Глаза ничуть не изменились. — Вам нужна сила, — Тод развернулся — и Гэбриэль схватил его за руку. — Элайджа, прошу. — Императоры не просят, — холодно произнёс Элайджа. — Они приказывают, а остальные исполняют. — Тогда приказываю: дай мне силу, что способна изменить мир, дай мне гиас! Брюнет развернулся и схватил Гэбриэля за лицо, после чего притянул его к себе и поцеловал в губы. В поцелуе радость смешалась с болью, но вскоре заменила ту полностью. Он отстранился и прошептал, смотря в глаза Гэбриэля: — Я, как и много лет назад, остаюсь влюблён в Вас, Ваше Величество, этого ничто не может изменить, — он провёл ладонью по его щеке. — Так идите же и принесите этот мир в жертву своим желаниям, мой Кровавый император, — Тод выдохнул, когда ладонь блондина коснулась его, но не отрывал взгляда от заалевшего левого глаза императора. — Ты пойдёшь со мной, Элайджа Тод, мой вернейший рыцарь. Ты всегда будешь со мной… я всегда буду идти под руку со смертью… Зелёные глаза закрылись, бессмертный закивал и стал на колено. — Да, Ваше Величество. Нет, он не смог и не сможет убить того, кого любит, которому фанатично предан. Он будет раз за разом возрождать его, повергая того несчастного человека в пучину безумия. И снова он чувствует себя живым.«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение!» (Л. Н. Толстой «Война и мир»)