В полушаге от: Колыбельная смерти

Лелуш распахнул глаза, словно очнулся от кошмара. Его взгляд пробежался по комнате, остановился на Эмили. Один взгляд на неё заставил его улыбнуться. Он долго лежал и просто любовался ею, словно у него не было возможности делать это годы. Ему хотелось спросить у неё что-нибудь, но как всегда из уст вырвался странный вопрос: — Мои похороны были пышными? Эмили удивлённо посмотрела на него. — А разве Вы не знаете? Конечно. Разве они могли быть непышными? Вы же правили миром… — Какое лицемерие… — вздохнул мужчина, наблюдая, как девушка прихорашивается у зеркала. Рузенкрейц прыснула. — И это говорит мне тот, кого считают чуть ли не дьяволом: лживым, хитрым, бесчестным и пришедшим, чтобы уничтожить этот мир. Лелуш расхохотался. — Прекрасное досье на меня вышло… Они оставили меня в Японии. Оставили как напоминание, но я не был напоминанием того, что людям надо быть вместе, чтобы бороться со злом, я стал напоминанием того, на что способна Британия. Я видел похороны глазами других людей: они были пышными… и душными, даже я задыхался от этого уровня притворства, мисс Рузенкрейц. Ненавидящие меня делали вид, что скорбят, а те, кто любил, в итоге даже не могли попрощаться. Британцы были очень оскорблены… — он встал с кровати и подошёл к девушке. — Эмили, — протянул Лелуш, улыбаясь и нагнувшись к уху русоволосой, он вдохнул запах её духов — запах мёда, приобнял за талию, — ну куда ещё красивее? — император посмотрел в зеркало, на отражение своей «невесты», как он её теперь называет. Пусть Лелушу кто-то скажет, что есть кто-то красивее её, он его идиотом будет вечность считать, несмотря на все заслуги, да даже имя в ней было идеально! Кровавый император любил возводить всё в абсолют, его любовь, казалось была уже за гранью слепого обожания, фанатизма. — Что? — Ты хочешь свести меня с ума? — жалобно протянул мужчина. — Я и так слепну от твоей красоты, а ты ещё красивее стать хочешь, не жалеешь ты мой смертный разум… Рузенкрейц расхохоталась. Громко, заливисто, красиво, от этого смеха и самому императору хотелось смеяться. — Вот придумай лучше, что сказать моим дяде и тёте. Это будет сложный разговор, — она нахмурилась и задумалась. — Ох, Эми, — он опустился на колени, только рядом с ней, перед ней Кровавый император мог это сделать, — не думай об этом, я обманывал мир… — правитель Британии провёл ладонью по её растрёпанным волосам, любуясь профилем девушки. — Не надо их обманывать, они — моя семья, — в глазах показались слёзы. Лелуш поджал губы. — Прости, — он прижался к ней уткнувшись лбом в спину. Она всегда говорила, что его объятия успокаивали её, заставляли забыть о боли, даже во время первых дней пребывания во дворце (правда, стоит уточнить, что девушка переключалась на ненависть). Должно быть, и сейчас его нежные, переполненные трепетом и благоговением, осторожностью прикосновения успокоили её, помогая справиться с болью. — Я уже давно не виню тебя, ты сделал то, что должен был, — она наконец-то это сказала, отрезала себе все пути для отступления. — Слушай, Лелуш, — Эмили посмотрела в зеркало, из-за её спины вынырнула голова императора, который игриво улыбался, она и сама улыбнулась, — раз уж ты меня называешь так несуразно… — Нормально называю. Эми… — он прошептал это, выдохнув, — красиво звучит, нежно, чем тебе не нравится? У тебя красиво имя, Э-ми-ли, — император смаковал каждый слог, каждую букву. — Знаешь, что оно значит? Рузенкрейц изогнула бровь. — Нет. — Нет? — удивился Лелуш. — Как можно не знать значение своего имени, в нём может заключаться судьба. Твоё имя значит «достойный враг». И знаешь, Эмили, мне кажется, ты — мой достойный, мой единственный враг… Ты меня победила, Эмили Рузенкрейц, — он серьёзно и задумчиво посмотрел на её отражение, — ты пробудила меня, победила Кровавого императора. — Хватит раздувать из имени такую эпопею, — фыркнула девушка, которая не любила, когда Лелуш начинал размышлять по этому поводу. — Это всего лишь имя. — Что будет с человеком, если у него отнимут имя? Вот носил я имя «Кадис». Ну что это за имя? Я даже не уверен, что такое есть. Разве в нём есть смысл? — Может, в этом и была вся прелесть: ты был волен делать что угодно, тебя не связывал смысл. — Наверное, многие скажут, что я по-идиотски распорядился возможностью начать абсолютно новую жизнь — у меня даже чувств не было… а я стал тем, кем был, опять, — он вздохнул. — Но я не жалею, я стал собой, ну или тем, кем я привык быть. — Какой смысл в твоём имени? — Непокорность*. Эмили усмехнулась. — Ну, вполне неплохо характеризует тебя. Сколько раз ты не покорялся судьбе? Пошёл против отца трижды, против всего мира два раза, против смерти… я вообще поражаюсь, там наверное смерть в шоке, — она рассмеялась. — Ну и конечно, я решил, что без тебя тебе ничего не надо, — Лелуш сжал её в своих крепких объятиях. — Так о чём это я… — Эмили протянула это с предвкушением. — Раз ты даёшь мне милое прозвище, то и у тебя оно будет. — Что? Мне вполне и того, как ты меня по имени называешь, хватает… «Господи, только не какие-нибудь «пирожочки» и «заи», пожалуйста», — Лелуша воротило от подобного. — Будешь Лу-лу, — Эмили повернулась и довольно посмотрела в его лицо. Вот только он растерялся. Его так уже называла одна девушка, он её не любил, она умерла. Но какая разница? Ширли не вызывает в его душе ничего, та жизнь давно закончилась. — Л-Лелуш? Что-то не так? Ладно, я не буду тебя так назы… Он её перебил: — Нет. Нет… Называй, мне очень нравится, — он с восторгом, обожанием и чуть ли не мольбой посмотрел в её глаза, точно танзанит, и невольно залюбовался, попав в приятные сети. И если такое прозвище в случае с Ширли бесило — у них ничего не было, то слышать такое от своей любимой ему было приятно, ему нравилось. *** Как сладки и одновременно болезненны были эти воспоминания! Он бежал от них и тем не менее мечтал о том, чтобы ночью лечь в кровать и замкнуться в этих видениях. Желания разрывали и без того покалеченную, порванную душу Лелуша, окунали в самые тёмные омуты, отнимая рассудок. Мечты опасны. Его встретила холодная реальность. Он стоял на обрыве. *** — Зачем ты пришёл? — тяжело вздохнул Кловис, опираясь о подоконник пустого класса. — Я пришёл посмотреть, как ты страдаешь, — усмехнулся Тод. — Сколько можно страдать, Кловис? — он по-доброму улыбнулся. — Разве я страдаю? — принц выпрямился. — Ты любишь? — Да. У него было кого любить, семья, например. Ради них он был готов и в пекло прыгнуть. — Мечтаешь? — Да. У него было о чём мечтать. Опять о семье. Теперь только ему казалось, что от этой семьи было только название — Юфимия как-то отдалилась, Гэбриэль толком с ним не говорил, всё время думал о чём-то… отец… ну что отец? Отца, кажется, у него больше нет — когда приехал, Кловис не получил ожидаемого тепла со стороны Лелуша, только холодный приём. Только вот Элайджа всё так же с ним, хотя… у них вечно какие-то недомолвки, но оно и понятно. — Тогда ты страдаешь, — хмыкнул Элайджа. — Ну и хорошо, пусть я страдаю, но я хотя бы чувствую себя живым. Кем бы были люди, если бы не страдали? Если бы не любили и не мечтали? Улыбка сошла с лица Третьего рыцаря, он медленно подошёл к блондину, схватил того за плечи и припечатал к стене. — Мечта и любовь имеют одну и ту же природу, Кловис, это тюрьма и чума, они лишают свободы, покоя и убивают! — Сказал тот, кто сам не любил и не мечтал! — принц попытался высвободиться из хватки, но не вышло. Элайджа смотрел зло, но из-за этой злости он не смог скрыть одну вещь. Второй принц рассмотрел за этим пламенем, льдом, этой тьмой и смертью ещё кое-что: боль. И он понял. — Кого ты любишь? — прошептал блондин. — Мне нельзя любить, принц. Кловис был поражён тем, что разглядел во взгляде. «Он не ответит…» Блондин отвёл взгляд и на краю его сознания замаячил ответ. — И тебе нельзя, Кловис, мечты и любовь опасны. Ты не знаешь всей истории, поэтому этого и не понимаешь. — Ну другие же любят и мечтают! — Другие не будут править миром, Кловис, другие не будут императором! — закричал Элайджа. — Я не буду императором, я второй принц, Гэбриэль… — Гэбриэль… — выдохнул рыцарь, всё так же прижимая к стене принца, — Гэбриэль не будет императором, я видел бумаги, думаешь стал бы я с тобой так возиться, а?! — Поэтому… «… они растили из меня монстра». — Да, Кловис, поэтому ты уничтожал со мной террористов, поэтому я воспитывал в тебе жестокость, император Британии не может быть мягким, а в связи с тем, что у твоего отца в последнее время есть мысли по поводу… ну назовём это теневыми связями твоего брата и Миллера, то трон ему точно не светит, если, конечно, они не убьют Лелуша и тебя, а я этого не позволю. — Мой брат меня не… — А вдруг? А, может, Миллер? Не забывай, кто вы такие! — Но он же мой брат… — растерялся Кловис, — мой Гэбриэль… Тод приобнял второго принца. — Что они с Миллером задумали? — выдохнул блондин. — Пойти против императора. — Убить его? — Возможно, — Тод погладил парня по голове. — Я не позволю, — он замотал головой. — Хватит, у меня матери не было, так этот Миллер ещё хочет настроить Гэбриэля против отца, который нам всегда помогал и учил нас… он хочет убить его, — принц схватил рыцаря за плечи и посмотрел в зелёные глаза, горевшие сейчас непонятным зелёным проклятым пламенем вперемешку с алым. — А мы… — он растерялся — Убьём этого предателя, — растянулся в улыбке Тод и поправил причёску принца, — мой принц. *** — Что-то случилось? — Сато смотрел на брюнета средних лет, зелёные глаза которого удивительным образом походили на глаза его сына, разве что он не мог разглядеть в них того сумасшедшего, дьявольского, проклятого огня. — Можно сказать и так, — Алестеир поджал губы и его взгляд равнодушно скользнул по лицу японца. — Элайджи не будет в академии примерно два месяца. — Почему? — учитель сощурился и стал смотреть только в глаза собеседника. — Если бы я знал… — вздохнул бывший королевский лекарь и, круто развернувшись, подошёл к окну. — Моему сыну, как и всем детям, в особенности подросткам, свойственно принимать глупые, необъяснимые решения, которые порой стоят на грани абсурда, — он говорил это ровно, точно читал лекцию. — Я второй день задаюсь вопросом, зачем же он это сделал, но никак не могу найти ответа. Идиот. Даже не знаю, кто из нас, — Тод усмехнулся, но как-то криво, не было веселья в этой усмешке. Сато продолжал недоумённо смотреть на аристократа, тот, очевидно, поняв, что вразумительного ответа он не дал, решил всё-таки пояснить: — Элайджа решил, что этот мир… не для него. Бенджийро широко распахнул глаза. — Что?.. — он прошептал это. — Он… — Он жив. Мальчик просчитался, он забыл, что от меня мёртвым ещё никто не уходил, — брюнет снова скривил свои губы. — Я не понимаю… мой сын — идиот или… есть что-то другое? — Он все полгода ходит мрачный, господин Тод, нелюдимый, полный ненависти и боли. Что с ним произошло? — Я не знаю, — Алестеир посмотрел на японца. — Он ходит такой со дня… смерти Лелуша ви Британии. Словно весь мир рухнул. Сато слегка повернул голову и стал настороженно вглядываться в лицо британца. — Я бы понял, если бы умер кто-то, кого он знал, кто-то близкий… но… Лелуш? — он сказал это неверяще. — Может, это никак не связано. У него и вправду мир рухнул. Он хотел быть рыцарем Круга, учился в военной академии, чтобы стать офицером, стал лучшим на курсе, а потом… всё рухнуло. Теперь от рыцарей и от самой Британии ничего толком и не осталось. Японец не мог понять, скучал ли этот человек по Британии или нет, поддерживал ли он хоть когда-то Лелуша ви Британию. Алестеир Тод казался каким-то… непонятным, слишком непонятным. Он словно обособленно держался абсолютно от всего, как-то слишком равнодушно воспринял смерть Кровавого императора, то, что его и его семью чуть не казнили, некоторую демократизацию Британии. Словно это вообще его не касалось, словно всё шло так, как нужно. — Выглядит так, будто он влюбился… — пробормотал Сато. — Они даже не встречались в жизни. Его Величество был харизматичным человеком, — Алестеир кивнул, — обаятельный Дьявол в одеждах Бога, но я бы понял, если бы Элайджа хотя бы раз поговорил с ним, так нет, не было этого. Как же Алестеир тогда ошибался. Разговора не нужно было. Нужен был только взгляд аметистовых холодных и одновременно горящих неизведанным пламенем глаз, в которых Элайджа прочёл замысел. Этого было достаточно для того, чтобы Тод-младший навечно потерял свою свободу и был счастлив в этой неволе, ошейник тогда плотно обвил его шею и Элайджа трепетно охранял его, только бы никто не сорвал, не усомнился — он самый преданный. — Я никогда не думал, что меня будет кидать в дрожь от вида крови… Я видел нечто и похуже, чем лужи крови от перерезанных вен и пустой взгляд. Но осознание того, что это мой сын… Мне было страшно. Страшно, что я его потеряю, — Тод вздохнул, — я не был уверен, что успею его спасти, крови было много. Для Алестеира вид окровавленного мраморного пола ванной комнаты стал сущим кошмаром, и эти зелёные, дорогие его сердцу глаза единственного ребёнка, в которых тогда была пустота, порой являлись к нему в кошмарах. Сато не понимал, зачем этот странный человек говорит ему подобное. Хотя странный он, должно быть, лишь потому, что является британским аристократом, но не проявляет свойственных им качеств — ненависти, презрения, самолюбия, гордыни. Он похож на обычного человека, которому просто хочется выговорится. Ну что же, Бенджийро не против, тем более, что это может помочь ему наконец-то понять Элайджу и даже наладить с ним отношения. — А самое главное, сделал он это тогда, когда даже Линда — прирождённый психолог — была уверена, что уже всё в порядке, — Тод поджал губы. — Он провалялся в бреду около дня. И всё это время… — голос его наполнился горечью, — он звал ЕГО, — теперь появилась злость. Глаза Алестеира недобро сверкнули, и всё же не было в них того страшного огня, что поселился в душе Элайджи, что сжигал ту. — Видимо, всё-таки из-за него… — вздохнул брюнет и посмотрел в карие глаза японца. — Мы этого не узнаем, если Элайджа сам не расскажет. — Не расскажет, — помотал головой бывший королевский лекарь. — Элайджа не привык делиться своими проблемами, переживаниями, чувствами с кем-то, я иногда думаю, что и с собой тоже. *** И вот сейчас Сато смотрел на счастливого Тода, его зелёные глаза буквально искрились от радости. Выглядел Элайджа мягко говоря воодушевлённо. Японец был готов поклясться, что ещё немного — и Элайджу будет трясти от радости, а сам он будет чуть ли не прыгать и пищать. Поразительно. Обычно Бенджийро видел его как минимум равнодушным или хмурым, иногда дело доходило до истерик, а тут… настоящее счастье. «Что случилось?» *** Снова этот чёртов обрыв, снова он сюда приехал. Помнится, с того момента, как он якобы чуть не скинул Эмили отсюда в бушующий океан, когда показал ей, что её жизнь не такая уж и ужасная, девушка стала относиться к нему по-другому. Лелуш стоял на краю и посмотрел вниз. Океан был спокоен, он был покрыт невероятно тонкой коркой льда, которая в свою очередь была укрыта пушистым снегом. И всё же волны разбивали этот лёд, мешая безмятежности, абсолютному спокойствию. Здесь никогда не было ни души, никто не мешал своим присутствием, и он мог просто бездумно смотреть в серую даль зимнего неба Авалона. Ледяной ветер трепал его чёрное незастёгнутое пальто, заставляя дрожать от холода. Но Лелуш прекрасно знал, что уж лучше ледяной холод, замораживающий, казалось, сердце, чем сжигающее душу пламя. Ветер засвистел с новой силой и крупными хлопьями повалил снег, но он не уходил. Рано ещё. Ему нужно подумать. Тот, кого величали Кровавым императором, стоял, как статуя, он даже не дышал. Взгляд его холодных аметистовых глаз то и дело метался по пейзажу, он смотрел то на небо, то на океан, которые почти сливались из-за серого цвета. Он резко перевёл взгляд на белый снег, укусил губы и злобно сощурился, ненавистно смотря на этот белый цвет. Он размышлял насчёт плана. Плана, от которого он решил отказаться, только вот почему-то всё ещё думал о нём, словно всё ещё может принять его. «Зря я пришёл сюда. Теперь это только путает мысли. Уже не те условия, да и желания нет…». Возможно, это было так, может быть, желания исполнять задуманного не было. Но Лелуш не задумывался о том, почему Грегори всё ещё дышит. Если бы задумался, то… как минимум, пришёл бы в смятение. *** Грегори напряжённо смотрел на первого принца, глаза которого так и горели. — Вы что-то узнали? — Да, — Гэбриэль подошёл к Миллеру вплотную, приблизился своими губами к уху Миллера, — у отца есть гиас, — он прошептал это на грани слышимости. Грегори стоял, не двигался, даже не дышал, он молча смотрел перед собой, обрабатывая информацию. — Ваше Высочество, — нахмурился рыцарь, — а откуда Вы о гиасе знаете? — Отец сказал, я же уже говорил. — А отец? — Ну у него же он есть, — не понял принц. — А до того, как Вы узнали про этот факт? Гэбриэль молчал. Миллер поднял его подбородок и посмотрел в глаза. — Говорите. Говорите, пока я сам всё не узнал, — его глаз заалел. Ви Британия выдохнул. — Тод. — Элайджа? — удивился Грегори и отпустил принца. — Элайджа Тод? — Да. Но я знаю только о наличии, а вот что делает… — Гэбриэль поджал губы и посмотрел в сторону. — А кто может знать? — Это относится к делу? — Это может относится к делу. — Кловис может знать. Он с Тодом четыре года по миру колесил, истребляя террористов. Только Кловис вряд ли скажет. — Пусть только подумает, — улыбнулся Миллер и подмигнул Гэбриэлю. — Пойдёмте. *** Куруруги летел на Деймосе — своём чёрном, почти необкатанном найтмере, лучшей боевой машине империи. Для террористов, которых он летел уничтожать, и прочих врагов империи Деймос и вправду был ужасом, сущим кошмаром. Безжалостный убийца, лучший рыцарь империи, на место которого метят многие, а мечтает каждый пилот найтмера, неумолимая смерть, Британский экзекутор. Его ждёт Китай. Он летит со стороны России. «Что это?» — рыцарь сощурился, когда увидела на экране Деймоса людей, что-то делающих возле найтмеров. Неопознанных системой найтмеров. Его не предупреждали. Приблизив изображение, Куруруги увидел, что люди не являются солдатами, они были бы похожи на гражданских, если бы не бронежелеты и автоматы за спинам. — Вот оно как… Губы Сузаку непроизвольно поползли вверх, его глаза уже выглядели безумно. Показались зубы. Нулевой рыцарь набрал команду на сенсорной панели. — Убьём их, — приказал он по закрытой связи своему отряду, который, разумеется, и сейчас сопровождал его. Он и схватился за рычаги. Помнится, он угрожал Ллойду и его команде, что убьёт их, если ему не поставят старые добрые рычаги вместо новомодной технологии сенсорного управления. Сузаку было спокойно и со старыми технологиями, он привык к этому. Куруруги дёрнул оба рычага вперёд — и найтмер, на мгновение зависнув в воздухе, стал пикировать, ещё сильнее надавил — и вот уже отвесное пикирование. Бешеная скорость, отряд уже далеко, земля всё ближе, как и найтмеры, но рыцарь не уменьшает скорость. Люди уже совсем близко, Сузаку дёргает рычаги на себя — и Деймос летит уже горизонтально. Рыцарь нажал на синюю кнопку — одна вещь, которую он давно хотел попробовать на людях, но из-за постоянного нахождения в Японии и тихого болота там ему это не удавалось. Террористы похватались за головы и попадали на землю. — Инфразвук… ну и идеи у тебя, Ллойд, — расхохотался Куруруги. Деймос пролетел дальше, развернувшись, он завис в воздухе, а рыцарь через огромный центральный монитор наблюдал, как три десятка чёрных, как ночь, Гладиуса — найтмеры, которые производились ограниченным выпуском специально для отрядов рыцарей Круга — принялись расстреливать террористов. — Ну и ну… как скучно, — он потер переносицу и положил голову на кулак. Его найтмер затрясло. Деймос по велению рыцаря взлетел вверх — и Куруруги увидел выкрашенный в жёлтый найтмер, который носился по полю боя. — Какая безвкусица. Ещё и поколение на три-четыре единицы ниже. На что он надеется? — Сэр Куруруги, каковы приказания? — послышался голос его адъютанта. — С жёлтым я сам разберусь, он мне нужен живым, уничтожайте оставшихся, никого не жалеть. Увидите ещё кого — убивайте, даже если дети или гражданские, я более, чем уверен, что жители этого городка прикрывали террористов. Пусть знают, что случается с врагами Священной Британской империи. — Есть. Сузаку вздохнул. — И всё-таки за девятнадцать лет ничего лучше энергокрыльев не придумали. Деймос протаранил жёлтый найтмер, пилот которого, очевидно, даже не подозревал, какова скорость Деймоса — гения мысли лучших учёных Британии, которые всё-таки так и не придумали технологию, что могла бы сменить энергокрылья (Сузаку часто с ядом об этом напоминал этим чувствительным и зазнавшимся учёным). Жёлтый впечатался в скалу. Чёрная лапа Деймоса схватила жёлтого за корпус. Чёрный полетел вдоль скалы, всё так же держа жёлтого, припечатывая того к скале. Если бы Куруруги не сидел в найтмере, то слышал бы этот отвратительный скрип металла по камню голой скалы. Он швырнул жёлтого на землю и разочарованно смотрел на то, как машина всё так же лежала. «Ты убил своего единственного врага, Сузаку, больше ты никого не найдёшь, пора уже понять». Да, Кодзуки Каллен была мертва вот уже как девятнадцать лет, а он с тех пор колесит по миру на своих найтмерах, которые меняются чуть ли не каждый год (всё-таки Кровавый император делает ставку на армию, а рыцари Круга обязаны быть в найтмерах с новейшими технологии, что уж говорить о легендарном мече самого Дьявола-императора), вырывается на любую миссию в надежде найти равного себе или даже сильнее, но… девятнадцать лет… всё безрезультатно. — Летим к городу, — приказал он, когда отряд покончил с найтмерами, которые теперь всего лишь груда металла, как и всего лишь трупы окровавленные, изуродованные от взрывов тела террористов. «Убить человека — слишком просто», — понял уже очень давно Сузаку. Для него мораль, душевные метания — сказки, человека убить слишком просто, жизнь людей для него бесценна, она ничего не стоит, всего лишь пуля в лоб, которых у него хватает в обойме. *** — Аика, Аика, — на повторе говорил второй принц, смотря на девушку, которая его старательно игнорировала. Фукудзава еле сдерживалась, чтобы не треснуть принца по голове книгой, которую она сейчас читала. — Что тебе? — она вздохнула и посмотрела на Кловиса. — Давай не пойдём на экономику. Аика закатила глаза и снова вперила свой взгляд в книгу. — Ну Аика. — Почему ты не хочешь? — Там скучно? Губы девушки зашевелились. По выражению её лица, Кловис понял, что та уже ругается, но бесшумно. — Как хочешь. Я пойду. — Почему? — не понял Кловис. — Да потому что, Кловис, не у каждого отец правит миром, ты даже не представляешь, чего мне стоило попасть в эту академию. Сюда такой конкурс, а ты попал по блату, приложил бы хоть немного из тех усилий, которые приложила я, чтобы сейчас здесь сидеть, ты бы понял и не задавал таких идиотских вопросов! — не выдержала японка. Второй принц скривился и смотрел едва ли не презрительно, затем он надел на лицо маску холодности и равнодушия. — Я сдавал экзамены, чтобы попасть сюда. И поверь, мне не подсуживали. Ты не представляешь, какие экзамены устраивает отец, — прошептал принц и принялся складывать вещи в портфель. — Куда ты? — На экономику, я буду один. Аика ошалело смотрела на уходящего из класса злющего принца, который в гневе был так похож на своего отца — Кровавого императора. — Кловис, подожди! — крикнула она, подорвавшись с места, но принц уже вышел из класса. Аика фыркнула и уселась обратно. Кловис был ей, как минимум, непонятным. Словно два человека, ну или один то надевает, то снимает маску, только вот что из этого маска, а что — человек, непонятно. — Его очень ущемляет, когда кто-то думает, что все его успехи только из-за того, что он принц, — услышала Аика голос Юфимии, которая расстроенно смотрела на вход в класс. — Он и вправду больше всех старался сюда попасть, даже больше меня, — она улыбнулась. — Почему? — Я хотела вырваться из дворца, Гэбриэлю было плевать, а Кловис… Кловис решил «изучить» вас. — Нас? — Простых людей. — Зачем? — А разве неинтересно? Вы пытаетесь узнать что-то про нас, про аристократов, понять наш образ мышления. Мы делаем то же самое, роли просто поменялись, вот и всё, — она присела на стул. Их разговор никто из учеников не слышал — в классе не было никого кроме них. — Его Величество отправил нас сюда обучаться «коммуникации», он сказал, что мы должны, обязаны понимать образ мышления своего народа, понимать, чего они хотят, о чём подумают. Аика кивнула. — Ну и поискать ценные кадры, которые могут стать в будущем полезными для империи — учёные или, может быть, даже министры. Отец и Нулевой рыцарь тоже учились здесь когда-то… Может, от этого у них такая крепкая дружба? — Дружба? — Да, — рассмеялась Юфимия, — он далеко не такой монстр, как многие представляют. — Не все считают его монстром. — Ну да, кто-то за бога принимает, это ещё хуже. — От бога ожидают, что всё будет идеально и проблемы решатся легко… — кивнула Фукудзава. — Ага. — Что Кловису от меня нужно? — На твоём месте мог бы быть кто угодно, если бы ты не смотрела на него с такой злостью при первой встрече, ну, а потом не принялась ему диктовать свои условия. Это вызов, Аика. Кловис привык себе подчинять, в отличие от меня или Гэбриэля он хочет быть императором. Ты ему не подчиняешься, вот он и пристал. Поверь, даже если подчинишься, долго ещё не отстанет, может, даже никогда. Аика содрогнулась от мысли, что это белобрысое проклятие может преследовать её всю жизнь. — На тебя так Миллер странно всё время смотрит… — Аика отвела взгляд, — как увижу… страшно как-то становится. — Я не хочу с ним общаться, а он привык, что мы всегда вместе. — Он наказан что ли? Юфимия молчала. — За что? — принцесса повернула голову и посмотрела в окно, сидя спиной к Фукудзаве. — Я просто не хочу. «Не могу, — про себя произнесла девушка. — Прости меня, Грегори. Прости». Из её глаз полились слёзы, но она быстро пришла в себя, никто не видел этих слёз и не увидит никогда. *** — Кловис, можно тебя на минутку? Всё равно ещё пятнадцать минут до пары, — первый принц схватил брата за руку и поволок из класса через коридор в другой класс, где уже ждал Миллер. — Что случилось? — второй принц покосился на Миллера. — А то похоже, будто вы меня убивать собрались, — он нахмурился, вспоминая разговор с Тодом и смотря на хмурое, решительное лицо Грегори. «Элайджа, где же ты? Где ты, когда так нужен?» — Я хотел поговорить просто, — улыбнулся Гэбриэль и прикоснулся ладонью к спине брата, который еле удержался, чтобы не дёрнуться. — А? — второй принц посмотрел на рыцаря. — Грегори нам не помешает, да? — Да. «Чёрт. Они что-то задумали. Так, Кловис, думай, что именно… Вариантов много. Что там говорил Элайджа ещё давно? Если не будешь думать о вещах, которые хочешь скрыть, то никто и не разглядит ничего в твоих глазах, так? Он не зря это сказал. Это защита от гиаса, но вряд ли он есть у Миллера… А если есть? Да нет, бред какой-то… А всё-таки?» — Я у тебя так и не спросил, как ты там время в Прусси провёл? — Гэбриэль подошёл к подоконнику, а Миллер скучающе уставился на Кловиса. — Нормально? — второй принц изогнул бровь и скептически оглядел брата. — Да? Просто я тут слухи некоторые вспомнил… про собак. Бровь Кловиса поползла ещё выше. — И? — Это правда? — Нет. — То есть Элайджа не охотится на людей? — Не уверен. Я в таком участия не принимал. Меня не приглашали. «Что им нужно от Элайджи?» — Этот Леруа меня уже достал просто… — вздохнул Гэбриэль. «Ты же с ним даже не говорил…» — Вечно какие-то байки травит. Нет, представь себе, он рассказывал про то, что у какого-то террориста глюки начались и он там что-то про огонь кричал, а Элайджа смотрел на это… Перед глазами Кловиса непроизвольно появилась сцена того дня. Кадры сменяли друг друга: корчущийся от боли с безумным взглядом террорист, самоуверенная походка и самодовольная улыбка Элайджа, алые светящиеся проклятой силой глаза. «Не думай об этом… Не думай. Гэбриэль не просто так это говорит. Он не знает про силу Тода, — понял Кловис, — а Миллер здесь зачем?» Второй принц поморщился и заметил, как Миллер едва заметно кивнул, смотря ему в глаза. Он отвёл взгляд. «Мне показалось или его правый глаз… Нет, нет… этого же не может быть!» — У меня что-то голова заболела, — Кловис схватился за голову. — Я на урок, — прошипел ви Британия. «Элайджа… Элайджа! Где же ты?!» — Поговорим потом. Он вышел из кабинета и влетел в Тода, который схватил его, не позволяя упасть. — Ваше Высочество, — услышал второй принц успокаивающий красивый голос Третьего рыцаря, — что-то случилось? Кловис посмотрел ему в глаза и закусил губу, рваными движения опустив голову, он отрицательно помотал головой. — Нет. Голова болит просто. Из кабинета вышел Гэбриэль в сопровождении Миллер. — Пойдёмте в медпункт, — Тод подхватил Кловиса и повёл в сторону медпункта. Когда они свернули за угол и ещё чуть прошли, Тод остановился и, держа принца за плечи, посмотрел ему в глаза. — Что случилось? — серьёзно спросил брюнет. — Они… Гэбриэль решил со мной поговорить про тебя и про… слухи. — И? — Он знал про твою силу, но не знал, что именно она делает, — прошептал принц. — Он спросил про слух… помнишь, когда ты на того террориста иллюзию огня наслал? — Да. — Миллер так странно смотрел всё время мне в глаза. Я ещё никогда не видел воспоминания так ярко, Элайджа, — Кловиса затрясло, — а потом мне показалось, что у Миллера правый глаз красный… — Твою мать, — изрёк Тод и облизнул губы, прижав к груди блондина, которого уже трясло. — Что они задумали? — принц чуть ли не рыдал. — Кловис, спокойно. О чём ты ещё думал? — Только о том случае. Я ушёл. У меня резко заболела голова. Тод закивал. — Это гиас? — Не знаю. Может быть, совпадение. Но поведение твоего брата странное… — Давай убьём его? — Кловис, — несколько осуждающе произнёс Тод, — успокойся, мы ещё ничего толком не знаем. — А если подозрения — правда? — Мы убьём его. Я убью, — нахмурился Третий рыцарь, — не сомневайся. Никто не посмеет тронуть твою семью, — он погладил по голове Кловиса. *** — Ну что? — Гэбриэль посмотрел на Миллера. — Есть подозрение, что Элайджа может либо вызывать фантомные боли, либо какие-то иллюзии. А ещё мне кажется, что Кловис нас раскусил. Он так старательно думал о всякой хрени. Я еле зацепился за то воспоминание. — Нам ещё надо у Сато разузнать хоть что-то… Я думаю, он знает многое. — Он уже уехал. Завтра. *** — Скажи, Винзенс, что бы ты делал на моём месте? — Я бы… — глава Тайной канцелярии задумался, — даже не знаю. Я либо ждал бы следующего хода, либо нанёс удар. — Тогда я буду ждать, — Лелуш отпил из бокала напиток цвета крови. Ночь была холодной и тёмной.