Sehnsucht und die Jungfräulichkeit

Когда с учёбой было закончено, вы все просто валялись, кто где: на куче разбросанных на полу одеял и подушек и болтали о своём. Лизель о мальчишке из класса, которого она гоняла по всему заднему двору школы, когда он дёрнул её за волосы, Жакис о книге, которую она прочла недавно. Это был какой-то скучный роман, вы тоже разделались с ним совсем недавно, но в то время, как Жак (вы иногда её так звали) трещала о нём без остановки, вы сочли его преизрядным скучным чтивом. Вы читали Кафкин «Процесс» и Вам нравилась эта тяжёлая угнетающая атмосфера этой книги, это напряжение, это чувство несправедливости этого мира, а Жакис же приходила в ужас от таких «могильных» произведений, она любила что-то полегче и её нельзя было за это винить. Вы закончили болтать обо всём этом, и все как-то затихли и задумались о своём: Жакис о подруге, у которой через пару недель день рождения, Вы пытались вспомнить какой-то стишок, вертевшийся в голове с самого утра, а Лизель о вас обеих. И внезапно такая грусть накатила на девчонку, когда она вспомнила, зачем вам все эти разговоры о суставах, узлах в сердце и какой-то там «перистальтике»: вам хотелось уехать в медицинскую школу-пансион, частную, строгую, но престижную, хотелось стать врачами, но из-за этого придётся уехать далеко-далеко в сам Шлезвиг-Гольштейн, там где холод, туман и датчане с непонятным страшным языком, лишь отдалённо напоминающим родной милый немецкий. Лиззи никогда не была плаксивой девочкой, даже наоборот — весьма бойкой и довольно смелой девчонкой, но сейчас ей стало очень одиноко и грустно думать о том, что она останется без очень близких людей на долгое время. Ей казалось, что она сейчас всхлипнет или, чего хуже, расплачется.