Любой ценой (Рождественское предсказание 2)

Лори засунула руки в карманы серой толстовки и принялась нарезать привычные круги по крошечному двору, куда её каждый день выводили на прогулку. По всему периметру тянулись ввысь серые, побитые дождями стены с осыпающейся кирпичной кладкой и заколоченными окнами. Когда-то это были военные казармы, теперь же — отличное прикрытие для Инкубатора, полностью располагавшегося под землёй. Всё, о чём рассказал ей Майкл, сбылось с невероятной точностью — и жёсткий распорядок дня, и регулярные инъекции, и одиночная камера — но Лори всё ещё сомневалась. Мэдлин обещала ей одно, Майкл — совершенно другое. Очевидно, каждый из них преследовал свои цели, но никто не раскрыл всей правды. Девушка не могла позволить себе стать пешкой в чужих руках, только не сейчас, когда она носила под сердцем ребёнка. Прежде чем решаться на активные действия, нужно было убедиться во всём самой. Она подняла голову и бросила взгляд на охранника. Сегодня выпала смена Ронни, полноватого и беспокойного типа, который с трудом концентрировался на чём-то дольше двух минут. Он непрерывно курил и теребил пластиковый пропуск, привязанный к ремню эластичной резинкой. Его маленькие юркие глаза сновали туда-сюда по пустынному двору, лишь на секунду задерживаясь на Лори — преимущественно на тех её местах, что округлились под воздействием гормонов. Девушка легонько улыбнулась — и тут же отвела глаза, словно в испуге. Такие, как Ронни, любили чувствовать себя хозяинами положения, ведь в обычной жизни от них не зависело практически ничего. Такие, как Ронни, без труда могли потерять что-то из рассеяности и легкомыслия. Лори прошла ещё несколько кругов, намеренно натягивая на груди толстовку и закусывая губу. Наконец, когда время прогулки подошло к концу, и Ронни направился к ней, покручивая в руках резиновую дубинку, девушка сделала вид, что зазевалась, смотря на проплывающие вверху облака, — и впечаталась в мужчину своим мягким, налившимся соками телом. Охранник осклабился и задержался взглядом на её тонкой шее, выглядывающей из ворота толстовки. Пальцы Лори проворно скользнули к пропуску и вытащили магнитную карту из пластикового чехла. «Извините», — пробормотала она, отстраняясь. «Всегда к твоим услугам, детка», — крякнул Ронни, самодовольно улыбаясь и подталкивая девушку вперёд, к выходу. Лори опустила голову, послушно свела руки за спиной, позволяя надеть наручники, и зашагала к лифту. Пропуск холодил ей низ живота под нижним бельём, но грел мыслью, что сегодня ночью хоть что-то прояснится. *** В Инкубаторе не было окон, и день и ночь отличались только количеством искусственного света, бьющего с потолка. Ровно в десять вечера лампы зажигались мягким сиреневым свечением, и Лори подолгу лежала на спине, уставившись в пустоту, пока не проваливалась в сон. Оглушительная тишина, висящая в камере плотным невидимым дымом, окутывала её со всех сторон, лезла в ноздри и в уши, пока, наконец, не расцветала в голове всеми мыслями и воспомнинаниями, которые девушка с радостью бы стёрла из памяти. Разве её вина была в том, что мама умерла через несколько лет после родов? Она почти не помнила её, только иногда ей снилась какая-то цветастая юбка, развевающаяся на ветру, и крепкие загорелые ноги в сандалиях, и рука, за которую нужно было цепляться, подпрыгнув высоко-высоко. Отец говорил, что произошёл несчастный случай: машина резко вывернула из-за угла, и водитель не смог затормозить. В одиннадцать Лори узнала правду, ей выкрикнули в лицо прямо посреди школьного двора: «Твоя мамаша была шлюхой! Продавала себя за деньги, сечёшь? Такие долго не живут. Её забили камнями на пустыре». Эта фраза до сих пор вспарывала ей сердце острым ножом, и до сих пор она не знала, что конкретно произошло. В одном лишь была уверена: мама действительно продавала себя. «Ты вся в мать! Маленькая шлюха!» Пощёчина жжёт ей кожу, словно кто-то приложил к лицу горячий утюг, и в ушах тонко звенит. Она не понимает, что происходит, только видит, как отец расстёгивает ремень и толкает её на кровать. Она вся сжимается и кричит, что больше не будет, что больше никогда не позовёт домой никого из мальчиков. Из глаз брызжут слёзы, и всё тело мелко дрожит, когда отец стягивает с неё джинсы. Она боится ремня, боится первого удара, но боль приходит совершенно другая. Что-то вонзается в неё, что-то большое и плотное, и где-то внутри словно ломается стена. Отец нависает над ней сзади и зажимает рот. Она кричит в его большую ладонь, пропахшую машинным маслом, кусает заскорузлые пальцы, но он продолжает. Всё рушится и распадается на части, её тело рвётся, органы сминаются в кашу. Она уверена, что умирает, когда отец издаёт короткий, крякающий — почти смешной — звук и обмякает. Через несколько секунд он встаёт, застёгивает штаны и сообщает ей, что ужин в семь. Она ещё долго лежит, не шевелясь, чувствует холодок на ягодицах и что-то мокрое между ног. Ещё долго смотрит на кровь и удивляется: «Так вот они какие, эти месячные…» Разве её вина?.. Нет. Но в одиннадцать она об этом не знала. Отец говорил ей, что так правильно, так задумано природой, и каждый папа делает это со своей маленькой дочкой, чтобы та стала женщиной. Он просил сообщать ему каждый месяц, когда у неё шла кровь, и улыбался: «Видишь, всё снова получилось». Она послушно кивала головой и иногда даже улыбалась в ответ. Когда в школьной раздевалке она замечала у других девочек прокладки, от сердца сразу отлегало: их папы тоже выполняли свой долг. В семнадцать лет, исчерпав все другие способы сопротивления, Лори заколола отца садовыми ножницами: двадцать ударов в спину, пока он спал, — пока его грузное тело не обмякло, теперь уже в последний раз. Из тюрьмы её забрали прямиком в Отдел, и, к своему удивлению, там она была почти счастлива. Ей легко давалась рукопашка, она научилась метко стрелять и ловко орудовать ножом. Больше никто не приходил к ней по ночам, и она уверилась, что теперь уж точно сможет дать отпор. К ней вернулась улыбка и аппетит, она снова могла наслаждаться простыми человеческими радостями, вроде еды и непринуждённого общения. Ровно до того момента, как познакомилась с Крисом Феррейрой. Он заменял тренера по боевым искусствам, и в его скользких глазах, прицельно останавливающихся на женских прелестях, Лори сразу распознала возможную угрозу. Она старалась не подавать вида и вела себя, как обычно, но, видимо, и он почуял в ней возможную добычу. Когда он пришёл к ней ночью и бросил на кровать, вывернув руку до хруста, она даже не сопротивлялась. Знала, что всё кончится через несколько минут. Знала, что Мэдлин была права: от себя не убежишь. Через пару месяцев Феррейра охладел к ней, и всё вернулось на круги своя. Лори с удвоенным рвением взялась за тренировки, молотила боксёрскую грушу так, что оборачивались все новички в зале. Мечтала сдать аттестацию на высший балл и наконец-то получить статус оперативника. Раздумывала, чем займётся в первую очередь, когда выберется наружу. Всем этим планам не суждено было сбыться. Когда она обнаружила задержку, то долго не могла поверить. Говорила себе, что перепутала дни, что такое бывает, ведь в последнее время она мало ела и подвергала себя большим нагрузкам. Все сомнения разрешила утренняя тошнота, которая начала будить её, как по часам, ровно в 5.30. Лори впала в отчаяние: она не хотела ребёнка, а особенно ребёнка Феррейры, получившегося таким путём. Она не знала, как отнесётся к её новостям руководство Отдела: скорее всего, они не слишком-то обрадуются. Около недели она раздумывала, что делать, прежде чем решилась. Аборт выведет её из строя максимум на несколько дней, она пообещает, что вернётся к тренировкам почти сразу же, что не будет никакой необходимости переносить аттестацию, она самостоятельно нагонит пропущенное. Всё это звучало очень логично и убедительно в её голове, но, стоя в офисе Мэдлин, она обнаружила, что язык прилип к нёбу, и слова выходили скомканные, неуверенные, словно обломанные по краям. Старшая женщина прервала её почти сразу — и улыбнулась. Она сказала, что в Отделе была предусмотрена специальная программа для таких случаев и что на Лори никто не держал зла. Можно будет в безопасности выносить и родить ребёнка, а потом ему подберут приёмную семью, и девушка вернётся к тренировкам. «Мы отнюдь не монстры. Мы боремся с террористами, а не с младенцами». Мэдлин протянула ей чашку чая и участливо наклонила голову влево, ожидая благодарности или исповеди. Лори закусила губу и опустила взгляд. Она не могла теперь заставить себя сказать, что хотела только аборта. Не могла рисковать этой неожиданной благосклонностью руководства. На негнущихся ногах она вышла из офиса, убеждая себя, что это лишь заминка на пути. Через полгода всё вернётся на круги своя. Она выносит ребёнка и навсегда забудет о нём. Главное, не растолстеть за это время, не потерять форму, чтобы потом быстро восстановиться и продолжить тренировки. Той ночью ей приснился сон, которого она никак не ожидала. Она медленно шла по парку, сойдя с асфальтированной дорожки и наступая в мягкий мох, припорошенный сосновыми иголками и опавшими листьями. Сквозь ветви проникало мягкое солнце, какое бывает в конце августа или начале сентября. Оно ласкало ей лицо и зажигало в свисающих прядях волос рыжие искры. Голые ноги быстрыми змейками обвивал тёплый ветер, и он же скрипел макушками деревьев где-то в вышине. Было чувство, что совсем недавно она сделала что-то очень важное, прошла какое-то испытание или совершила подвиг, и теперь всё встало на свои места. Теперь она была счастлива и спокойна. Переведя взгляд чуть ниже, на свои сложенные руки, она увидела и причину счастья: крохотное личико, раскрывшее рот в абсолютном доверии и самом естественном желании. Она не могла отказать ему. Она расстегнула ворот хлопкового платья — и они снова стали одним целым, соединённым какой-то древней магией, перетекающей из её тела в его. Её руки дрожали от непривычной тяжести, и грудь покалывало иголкой, но всё это было хорошо, всё было правильно. Малыш держался за неё, словно больше никто ему был не нужен — никто и никогда — и его мягкие, настойчивые губы как будто улыбались. Лори проснулась и резко села на кровати. Её сердце бешено билось в груди, и ладони сами скользнули к животу. Что это было? Возможно ли, что у этого набора клеток уже была душа? Что он уже любил её и нашёл единственный способ передать это? Возможно ли, что и она уже любила его, но не понимала этого?.. С того дня всё изменилось. *** Лори выдохнула и потёрла лоб. Малыш ей больше не снился, но внутри словно образовалась телефонная линия с ним, работающая день и ночь. Она не знала, было ли это игрой воображения или так чувствовала себя каждая беременная женщина. Знала только, что сделает всё, чтобы эта линия не оборвалась. Ни сейчас, ни позже, когда он появится на свет и впервые посмотрит на неё. По её подсчётам, прошло около часа после отбоя, и пора было действовать. Она скосила глаза на камеру наблюдения — и стремительно подошла к двери. Её план пестрел сотней мелких дыр и тысячей «если», но она должна была рискнуть. Лучше сейчас, когда на ней ещё не висело никаких подозрений. Дверь громко запищала, когда девушка приложила к замку украденный пропуск. Её сердце подпрыгнуло до самого горла, блокируя кислород, и ладони мгновенно покрылись лёгкой испариной. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и, уставившись на зелёный индикатор рядом с массивной железной ручкой, потянула её на себя. Какое-то время она просто стояла так, всматриваясь сквозь узкую щёлку в тёмный коридор, вслушиваясь в каждый шорох. Убедившись, что, кроме лампы над её головой, издававшей лёгкое мерное гудение, вокруг было тихо, Лори выскользнула наружу и подложила между замком и стеной кусочек ткани, чтобы предотвратить срабатывание цифрового механизма. Влево и вправо тянулся ровный ряд дверей с цифровыми табло, показывающими, что происходит внутри. Она видела эти мониторы и раньше, когда её выводили на прогулки, но они всегда были выключены. Сколько женщин держали здесь в заточении? Сколько из них верили, что их ребёнку помогут, а сколько с ужасом встречали каждый новый день?.. Лори закусила губу, оглянулась по сторонам и на цыпочках подошла к ближайшей двери. Нажала на маленькую красную кнопку в правом верхнем углу, и палец словно пронзило электрическим током. Дыхание застопорилось в груди, пока глаза жадно вбирали происходящее. Женщина с тёмно-каштановыми волосами и смуглой кожей лежала на кровати, повернувшись лицом к монитору. Её рот был расслабленно приоткрыт, одна рука уютно устроилась под подушкой, а вторая обвивала живот. Сползшее до пола одеяло обнажало заметную выпуклось: женщине явно оставалось не больше пары месяцев до родов. Лори нахмурила лоб и направилась к остальным мониторам. Из десяти отсеков занятыми оказались только её собственный и соседний, где мирно спала мулатка. В одной из комнат также была застлана постель, и на полу валялся опрокинутый стаканчик с водой, но сама обитательница отсутствовала. По ночам не проводилось никаких процедур, но, возможно, подошёл срок, и женщину отвели в родовую? Или ей вдруг стало плохо, и врачи решили оставить её под наблюдением? В конце коридора располагался лифт, с которым Лори тоже была отлично знакома. На железной панели внутри располагалось двадцать круглых кнопок, обозначающих этажи. Майкл сказал ей, что самое важное находится на самом последнем уровне, двадцатом, и что когда придёт время, девушка должна будет пробраться туда. Лори занесла палец над цифрой двадцать и замерла. Внутри лифта отчётливо пахло мужским одеколоном — солёным, резким, морским — как будто из него только что кто-то вышел. На полу рядом с дверью алели две капли крови. Девушка сглотнула ком в горле — и нажала на «ноль». Чёрт с ними со всеми! Чёрт с Майклом, говорящим загадками, и чёрт с Мэдлин, кормящей её обещаниями! Она попробует выбраться отсюда, и пусть сами играют в свои игры. Двери лифта бесшумно закрылись, и Лори почувствовала, как пол уходит у неё из-под ног. Она знала, что прямо у выхода располагалась охрана, но другого пути не было. Нужно было рискнуть. Она пригнулась и накинула на голову капюшон толстовки. Все её мышцы била тонкая дрожь, словно у бегуна на старте. Едва лифт успел затормозить, как она тут же юркнула в образовавшуюся щель и нырнула за груду строительного мусора слева от дверей. — Эй, что это было? — раздался голос одного из охранников. — Сейчас проверю, — ответил другой. Сквозь шум в ушах Лори услышала медленные приближающиеся шаги и щелчок снятого предохранителя. Она приказала себе не дышать и во все глаза смотрела в темноту, разрезанную надвое искусственным белым светом, льющимся из лифта. Охранник подошёл к раскрытым дверям и осторожно заглянул внутрь, направляя взведённую винтовку. Убедившись, что там пусто, он достал фонарь и сделал несколько шагов влево. Лори прикусила губу и едва не взвыла от боли. Это был конец, сейчас её заметят и либо убьют на месте, либо жестоко накажут за попытку побега. Что делать? Куда бежать? Охранник поднял фонарь и нажал на кнопку. Вместо ровного пучка света оттуда вырвалась лишь искра, на секунду ослепившая Лори — и тут же погасшая. — Чёртова батарейка! — мужчина выругался и постучал прибором по руке, словно надеясь таким образом оживить его. Затем он сплюнул на землю и попятился назад. — Эй, Джо! Дай-ка свой фонарь! Лори огляделась вокруг в поисках другого укрытия. У неё было несколько секунд, но левее находились лишь будки со сторожевыми овчарками, которые точно бы почуяли её и подняли шум. Она переместилась буквально на шаг, надеясь, что этого хватит, когда двери лифта закрылись, и её глаза уже ничего не различали во тьме. Две пары ног настойчиво шли в её направлении, прочёсывая ночь белым лучом фонаря. Её колени поплыли от слабости, и в голове забилась единственная мысль: «Мама! Мамочка! Пожалуйста!..» Она зажала себе рот ладонью, чтобы не стонать, и зажмурилась, как в детстве. Всё кончено, всё кончено… Справа снова послышался шум раскрывающихся дверей. — Эй, принимайте подарочек! Охранники остановились, как вкопанные, и затем резко развернулись на каблуках. Они выключили фонарь, забросили автоматы за спины и принялись обмениваться шуточками с молодым парнем в лифте. На нём был белый халат и пластиковые очки, забрызганные кровью. — Скажи мне, что она визжала, как сучка, — сказал тот, у которого сломался фонарь. Паренёк осклабился, обнажая крупные неровные зубы и болезненно-красные дёсны. — Она сломала нос одному из врачей, пришлось усыплять. — Ого! С характером! — Это точно! Держи-ка, — он протянул прозрачный пластиковый контейнер размером с обувную коробку, внутри плескалось что-то красное. Охранник поднял контейнер на уровень глаз, побултыхал содержимое и расплылся в улыбке. — Какой большой! Берта будет в восторге. Парень кивнул и нажал на кнопку в стене. Как только двери за ним закрылись, охранники направились влево, в обход груды мусора, совершенно позабыв о том, что хотели прочесать местность всего пару минут назад. Лори выдохнула, опустилась на четвереньки и проползла чуть вперёд, откуда могла наблюдать за происходящим. Мужчины приблизились к собачьим конурам, и один из них тонко просвистел, а затем позвал: — Берта! Из центральной конуры выскочила огромная овчарка и громко залаяла. Она клацала челюстями всего в метре от охранников, но массивная железная цепь не позволяла ей дотянуться до них. — Ты опять за своё? — рассмеялся один из мужчин. — А мы тебе гостинцев принесли, неблагодарная ты тварь. Он раскрыл контейнер и выплеснул содержимое на землю. Раздался глухой стук, словно упало что-то тяжёлое, и затем железный лязг цепи. Собака вцепилась в добычу и принялась рвать её зубами на части, придерживая передней лапой и издавая гортанный рык. Охранники присели на корточки в нескольких шагах от животного и светили на происходящее фонарём. — Смотри, смотри, сейчас голова пойдёт!.. Лори только сейчас рассмотрела, что пожирала собака. Крохотный череп с оттопыренными ушными раковинами раскололся надвое под напором мощных челюстей. Наружу вылилось серое, ещё не тронутое, и животное принялось лакать это с земли вместе с кровью. Девушка почувствовала, как со дна желудка поднимается неостановимая волна, и поспешила к лифту. Ноги подгибались под ней, и перед глазами плясали чёрные пятна. Она сама не знала, почему решила вернуться внутрь, а не бежать прочь — тогда же, без оглядки. Может быть, она инстинктивно поняла, что в таком состоянии далеко не уйдёт, а, может, наконец-то выбрала между Мэдлин и Майклом. Она успела только выбросить пропуск и забраться внутрь лифта, когда её вывернуло наизнанку. К счастью, на одежду почти ничего не попало, и, держась за стены, она вернулась к себе в камеру, где без сил упала на кровать и залилась слезами.