Лед небес

      У живых было много поверий о том, каково из себя посмертие. Многие верили в то, что Ад представляет собой подземелье, где бурлит огонь и истязают грешников, — но не подозревали те, кто верили, что подобные подземелья есть лишь в Раю, под священным дворцом. Что истязают в одних невиновных и что в других ищет спасения бог.       Раем же люди представляли благословенный сад, не знавший забот и страданий, но в настоящем Раю, который навестил Иммануил однажды, души жили так, как должны были жить просто так, а не в награду: ютились в домах, сбивались в общины, наслаждались покоем и не ведали о блаженных садах.       Бродя по тесным туннелям и вдыхая затхлую вонь, Иммануил вспоминал Ад, укоренившийся в людском сознании. И понимал, что всегда обитал в нем.       А Раем был сад земной.

***

      Легенда обрастала подробностями и разными версиями, и Иммануил для этого не старался никак. Духи сами додумывали его историю — о мифической любви, которую он, неупокоенный, не мог покинуть, и даже о детях, которых не желал оставлять. А кто-то сам жаждал на земле задержаться, и все допытывался, как, — и не допытался.       Духи, что бы ни роднило их с Иммануилом, мыслили не так, как он. То, что они мертвы, не отменяло того, что раньше они были живы, а Иммануил не жил никогда, и ничего он не понимал в живых суждениях. Не испытывал любви, кроме любви к мирам, и не разделял людских страданий. И поражался тому, насколько чувствам люди были покладисты. Всегда руководствующийся целями, он не знал, каково это, когда безумная любовь затмевает рассудок или отчаянная ненависть застилает глаза пеленой — хотя отца своего он ненавидел, безусловно. Но «ненависть» его была не столько чувством, сколько объективной оценкой реальности.       Но, наблюдая за Хлоей, он желал узнать, каково, — как когда-то желал познать тепло. Желал примерить на себя обличие человека из плоти, а не из камня с застывшим лицом. Понять мир, каким его понимала Хлоя, и подобрать нужные слова, чтобы убедить ее помочь. Выучить ее язык — язык человека, язык чувств. Заговорить на нем.       И, познав слабости, научиться делать людей покорными.       Еще не встретившаяся с Иммануилом, Хлоя уже была его проводником. Проводником по живому миру, по тонкости духовной материи, которую он неуклюже рвал. Его проводником небес, что вернет Иммануила в Рай и вернет Рай в мир мертвых, которым тот был всегда.       Она была его учителем. Учили его все люди, но учился он у нее, ведь это на нее ему предстояло положиться. В ее кандидатуре он был уверен: ее не только взяли на службу проводником, но и сразу же поставили на рейс, миновав этап подготовки. Раз уж в небесной канцелярии в ней не сомневались, то и ему не пристало.       Но уверенность ему не помогала.       Когда Хлоя осваивалась в новой роли на небе, Иммануил бродил по земле без особой на то нужды, а по сложившемуся уже обычаю; мир, опустевший без Хлои, не вызывал былой интерес, и занять себя было нечем. Он не мог наблюдать за ней, пока она была в рейсе, — оставалось дождаться отчетов из депо, — и он впервые остро ощутил, насколько бесцельны его вылазки, и сколько времени — бесценного и невосполнимого для угасавших миров — он зря потратил. И испытал настоящий страх — не то чувство, которое он у людей перенять мечтал.       Он был уверен в Хлое и в своем выборе, но это не унимало его тревог. Страх — это сомнение. Извечный вопрос: «А вдруг?». Вдруг что-то пойдет не так? Вдруг не справится? Вдруг небеса ее своим холодом оттолкнут, а не очаруют? А если угнетет обязанность лгать обреченным на муки духам — лгать беспрерывно, натягивать маску, с которой она, в отличие от Иммануила, с рождения не сживалась?       Никто, кого он своими руками подталкивал к небу, не выдерживал этого, и нельзя было точно сказать, выдержит ли она. И если она не выдержит — тогда бесконечных неудач не выдержит он, и придется ему отказываться от своего плана и выбирать иные пути, глухие к угасавшим мирам.       Но она справилась, научив его не только бояться, но и радоваться несбывшимся страхам. Не убежала, как все до нее. И согласилась на следующий рейс. И тогда стало ясно: она из проводников не уйдет.       Из тех, кто не сбежал после первого рейса, не убегал почти никто. Проводников запугивали, грозясь стереть им память, вздумай они уйти, и чем больше они воспоминаний о небе приобретали, тем меньше хотели их терять; но угрозы были наглой ложью. Может и был бог способен создавать временные бреши в пространстве, но вот над памятью он был не властен.       Но угрозам верили; когда работаешь проводником на поезде, что развозит мертвецов, поверишь в любой бред. И поверила Хлоя. И потому никуда не ушла — и это спасло Иммануила, едва избежавшего очередной неудачи. Бог, затягивая петли страха на шеях своих служителей, развеивал страхи сына, помогая обрушивать на себя кару. Иммануила настигал успех, на который он и не надеялся, но преодолено было даже не полпути, а шаг, и пора было делать следующий.       Прежде чем открыто заявляться к Хлое, ему надлежало освоиться в земном мире и в новой роли, подобно тому, как она привыкала к небу. Не примерить на себя образ человека, а с ним слиться, ведь только человек проникнет в подобное ему сердце. Но вожделенный образ он и примерить пока не мог, потому что не жил, как обитатель земли, а кратковременные вылазки совсем на это не походили.       Он воспользуется легендой, которую ему услужливо сочинили духи, и подведет Хлою к тому, чтобы она сочинила ее же.       Но легенда нуждалась в своем герое.