Отредактируй меня, если сможешь

На Джисоне была надета огромная толстовка, делающая его совершенно простым и даже шкодливым на вид, словно он ребенок. Находясь в необычайно хорошем расположении духа, он болтал без умолку, но Ли Ноу никак не мог уловить его мысли. Проходя по аллее, окружённой зелёными огромными деревьями, Джисон любовался природой и получал удовольствие от теплого майского ветра, струящегося по его аккуратному личику. – Давай я тебя сфотографирую? - сказал он, обернувшись к редактору. – Меня? Зачем... – Ну вообще, здесь очень красиво, грех не сфотографироваться. – Ну селфи если только. Хан довольно ухмыльнулся и открыл на телефоне фронтальную камеру, наклоняясь слегка к Ноу, который постарался улыбнуться как можно красивее. – А ты такой замечательный, когда не пытаешься меня задеть, - подметил писатель, засовывая в карман телефон. – В смысле, я тебя пытаюсь задеть? – Не притворяйся, я чувствую, когда люди бросают мне вызов. – Это ты всем бросаешь вызов. Минхо сказал это несколько с обвинительным тоном, что его самого напугало. Но Хану было настолько все равно, что он просто посмеялся. Его лицо казалось необыкновенно светлым и чистым, когда он радовался. В нем ещё хранился отпечаток того недалёкого детства, который утратил Ли Ноу, вживаясь в роль взрослого бизнесмена. Но редактор ещё не знал, что Джисон имеет такое настроение крайне редко, раз в два или три месяца. И, как позже признался Бан Чан, это действие антидепрессантов, которые Хану приходится принимать каждый сезон. Но парню действительно было хорошо, хоть он и осознавал, что это слегка безумное для него состояние, когда он ни о чем не думал, лишь результат лекарств. Он глядел на людей вокруг и все казались ему такими добрыми, такими красивыми и ласковыми, что он сам поневоле становился таким мягким-мягким и нежным-нежным. – Джисон, расскажи что-нибудь о себе, - вдруг попросил Минхо. – Я сейчас не хочу, давай как-нибудь потом. – Ты пишешь сейчас что-нибудь? – Вчера не мог заснуть и взялся за новый рассказ, но он снова в мусорке. – Я же говорил, не выкидывай... – Лучше выкинуть все плохое, чтоб осталось только хорошее. Редактор вскинул брови и чуть было не сплюнул. Такой псевдофилософии он ещё не слышал от парня, но если поработать, может сойти за что-то хорошее. Он резко схватил свой мобильный, открыл заметки и записал эту фразу. – Что ты имеешь ввиду под этим? – Ну зачем мне эти черновики, зачем я буду показывать тебе их? Чтоб ты лишний раз убедился, что я неопытен и глуп? Проще же отдышаться и попытаться снова, чем добивать этот отрывок. – Почему тебе кажется, что важнее что-то начинать заново? Ты просто так готов отбросить свои прошлые старания? – Любые старания, которые я когда-то прилагал, любые усилия идут на пользу мне, а не материальному делу. Я думал, что вы понимаете это, а оказывается, что нет. – Я это прекрасно понимаю, дорогой, - прошептал про себя Минхо, наскоро записывая фразы, сказанные писателем. – А где ещё ты готов вот так отбросить старое и начать новое? Можно ли это как-то связать с любовью? – Любовь сложно отбросить, это не маленький исписанный кусочек бумаги, это целый пейзаж, написанный красками. Стали бы вы в таком случае, потративши несколько лет и кучу красок, выкидывать картину? Я бы не стал. Так же и с любовью, только мы не краски тратим, а наши эмоции. – Замечательно. – Что замечательного? Это так никчемно, что мы любим и тратим столько сил. А ведь человек может уйти, умереть, предать, оставить. И вот мы сидим ночами глубокими, смотрим на это исписанное полотно и плачем, ведь оно казалось целой жизнью. Джисон пошел медленнее, руки его стали уже не так весело плясать в воздухе, а скорее нервно дёргаться из стороны в сторону. Минхо почувствовал, что парень теперь раздражен. И он обрадовался, ведь именно эмоции - хороший источник для писателя. – То есть любовь бессмысленна? – Думаю, да. Если б была возможность никогда ничего не чувствовать, я бы это и сделал. – Смелое заявление. – Почему же? – Жизнь скучна без эмоций. – Да лучше уж скука, чем это мучение. На том разговор и закончился. И так Джисон шел раздосадованный, а за ним следовал Ноу, тоже немного печальный, но абсолютно довольный тем, что ему удалось вывести какую-то пользу из прогулки. Зайдя в кофейню, Джисон купил много еды и уселся за столик на улице, Минхо последовал его примеру, только заказал он лишь капучино. – Ты тоже бы что-нибудь рассказал, - послышался более привычный голос Джисона, в котором отражалось какое-то расстройство и недовольство. – Да мне нечего особо, учился, теперь работаю. – Такого не бывает, у всех людей дохрена происходит. Ты просто мне не доверяешь. - Джисон развернул бумажный пакет, а потом вытащил оттуда булочку и придвинул его к собеседнику. – Да нет, не надо. – Если ты сейчас не съешь, я разозлюсь ещё сильнее, а потом обижусь. Ноу усмехнулся, ведь Хан без этого модного костюма, с крошками около рта, с лохматыми волосами и немного по-детски недовольным тоном казался абсолютно точно милым. Почувствовав какую-то нежность внутри, он напрягся. Точнее даже испугался и опустил взгляд, нервно затеребив рукав пиджака. – Минхо, я ни в коем случае не собираюсь терроризировать тебя. У меня такой характер. – Я понимаю. Хан увидел эту растерянность в опущенном взгляде парня, который сидел напряжённый и выглядел совсем не так, как обычно. – Ешь булочку. – Ладно, - ответил Минхо и взял в руки лакомство. Ему стало стыдно от собственного поведения. Он испытывал много стрессовых моментов в жизни и вел себя достойно, но почему-то именно сейчас он похож на испуганную девчонку. – Признаться, я себя чувствую очень неловко, - произнес Джисон, пережевывая пищу. – Я тоже. Но это пустяки, просто голова болит. – Ага, у меня тоже. Почему же тогда вместо головной боли у тебя щемит где-то в сердце, Ли Ноу?