Фривольные игры дракона

      Город Ханчжоу всегда славился своими учёными. Но не имело значения, насколько жители были талантливы или бездарны, стары или молоды, — каждый стремился жить возле Восточного озера. Богачи возводили там роскошные усадьбы, а бедняки строили дома простые, но достаточно опрятные, чтобы не оскорблять взгляда «учёных мужей». При этом простолюдины верили в магию Восточного озера, лелея мечты о богатстве и славе.       Среди больших и поменьше резиденций начитанных, хоть и скупых конфуцианских учёных, возле разрушенного моста раскинулась школа Байвэнь, возглавляемая Бай Сюем, человеком некоторой известности.       Школа Байвэнь под его руководством получила высокую оценку поэтического сообщества во всём Цзяннань. Кроме этого Бай Сюй глубоко изучил музыку, шахматы, каллиграфию и живопись(1), так что его слава человека, прекрасно разбирающегося в науке о надписях на металле и камне(2), шли рука об руку со славой в поэзии и литературе.       В один прекрасный день Бай Сюй, как обычно, завершил свои занятия в полдень, чтобы возвратиться в Дом Бай, что на Восточном озере.       Но в ту самую секунду, что он переступил через порог, примчался его служка(3) Бай Юань.       — Учитель, в зале поклонов вас ждут гости.       Бай Сюй невольно предположил, что его посетители пришли попросить совет относительно литературы.       — Скажи им, чтобы подождали. Я спущусь сразу, как переоденусь, — повелел он равнодушно.       Но Бай Юань ослушался его приказа. Он не ушёл, а с испугом в глазах взглянул на учёного.       — В чём дело? Почему не идёшь передать мои слова? — спросил Бай Сюй немного озадаченный.       Бай Юань наклонился и тихо зашептал на ухо своего наставника:       — Учитель, пожалуйста, поторопитесь приветствовать гостей. Они ждали всё утро, и их нрав довольно суров.       Но видя, что Бай Сюй всё ещё колеблется, служка добавил:       — Все они вооружены.       Кровь мгновенно схлынула у того с лица. Хотя он и получил известность как учёный, но по положению находился намного ниже состоятельной знати Ханчжоу, и при этом у него не было непомерно мстительных врагов, строящих козни. Поэтому он никак не мог понять, зачем к нему явились вооружённые люди.       Быстро справившись с испугом, Бай Сюй повелел Бай Юаню:       — Тогда веди меня в зал поклонов.       Поспешив к гостям, он увидел трёх высоких статных мужчин с суровым выражением на лицах. Кресло гостя занимал молодой человек в одежде из тонкого серого шёлка с длинным мечом, что был подвязан к поясу. Слева от него сидел мужчина средних лет, похожий на советника. А позади стоял паренёк лет восемнадцати-девятнадцати, очевидно, слуга или последователь. Как только молодой человек увидел Бай Сюя, который торопливо шёл к ним, он вскочил с кресла, его примеру последовал и мужчина постарше. Это подтвердило предположение Бай Сюя, что главным гостем является именно юноша.       Едва он зашёл в зал, этот молодой человек приблизился, чтобы поприветствовать:       — Учитель Бай, пожалуйста, не пугайтесь нашего прибытия. Мы пришли только, чтобы поговорить с Вами.       Лишь подойдя ближе, Бай Сюй разглядел, что молодой человек исключительно красив. Его овальное лицо прочертили длинные брови, достигающие висков, под которыми яростно полыхали большие глаза с яркими искрами. А на сильном стройном теле покоился меч, который явно стоил недёшево.       «Должно быть, он из так называемых «героев Улинь», — подумал Бай Сюй.       Ответив на его приветствие кивком, Бай Сюй сел на место хозяина и повернулся к Бай Юаню:       — Почему бы тебе не подать нам чай?..       Но не успел он закончить фразу, как был прерван молодым человеком:       — Учитель Бай, в чае нет никакой необходимости. Я пришёл для того, чтобы кое о чём Вас спросить.       Бай Сюй вскинул брови, когда его перебили.       «Юноше определённо не хватает манер, он ведёт себя бесцеремонно, учитывая, что явился с просьбой!» — подумал он.       Молодой человек не мог не заметить лёгкого недовольства на лице Бай Сюя. Он нахмурил брови и с холодной гордостью произнёс:       — Я не буду пытаться скрыть от учителя, что мы все пришли с гор Луцан. И, честно сказать, нам не хотелось бы задерживаться в городе надолго. Поэтому я искренне надеюсь на Ваше понимание.       Хотя слова звучали вежливо, но выражение лица свидетельствовало об обратном. Вдобавок его спутники, стоящие за спиной, недвусмысленно положили руки на мечи.       Стоило Бай Сюю услышать про гору Луцан, он невольно вздрогнул. Расположенная вблизи от Ханчжоу, она была местом обитания разбойников. Бандиты часто грабили богатых горожан, оставаясь безнаказанными. В Цзяннань о них слышал каждый, но Бай Сюй никогда бы не подумал, что они придут к нему.       Но он был настоящим учёным и оставался им даже в такой ситуации. Хотя паника в его сердце росла, вместе с ней возрастала учтивость речи.       — Извините, извините, я действительно не понимаю… Что… — он запнулся и замолчал.       Но молодой человек только беззаботно отмахнулся от его страхов:       — Не тревожьтесь, учитель. Мы пришли не ради Ваших денег, а за помощью как учёного.       После таких слов разбойника Бай Сюй немного успокоился, но он всё ещё не мог перестать размышлять, зачем понадобился шайке бандитов. Поэтому начал разговор осторожно, взвешивая сказанное:       — Я даже затрудняюсь представить, чем именно мог бы вам помочь…       Не выдержав высокопарной и литературной манеры речи Бай Сюя, молодой человек нетерпеливо махнул рукой, вновь прерывая его:       — Не волнуйтесь так сильно, учитель. Лучше скажите, есть ли здесь потайная комната?       — Потайная комната? — Бай Сюй немного растерялся. Он был всего лишь обычным учёным, откуда в его доме взяться потайной комнате?       Молодой человек увидел его колебание и предложил:       — Если нет, то ничего страшного. Мы можем воспользоваться Вашей спальней.       Бай Сюй был ошарашен: «Зачем горному бандиту понадобилось проникнуть в мою спальню? Неужели там спрятано какое-то сокровище, о котором мне самому не известно?»       В нерешительности он топтался на одном месте, что вызывало раздражение у молодого человека. Наконец, тот не выдержал:       — Учитель, Вы не хотите пускать меня в свою спальню по какой-то причине?       — Ах… Да-да… — размышления учёного были прерваны, и он мрачно согласился. — Всё хорошо, всё хорошо. Там нам будет удобно.       Молодой человек вскинул брови и кивнул своим спутникам, по-прежнему стоящим позади, со словами:       — Ждите здесь. Если я не вернусь через два часа… — при этом он послал Бай Сюю угрожающий взгляд и удовлетворённо усмехнулся, увидев ужас на его лице.       Понимая, что ему ни в коем случае нельзя оскорбить главаря разбойников, Бай Сюй проявил всю свою учтивость и вежливость:       — Уважаемый гость, прошу Вас сюда.       Вдвоём они прошли к заднему двору(4) через коридор. Так как Бай Сюй следовал впереди, он смог лишь краем глаза заметить выражение озабоченности во взгляде своего спутника, словно его преследовала какая-то тяжкая беда.       Через несколько мгновений они достигли спальни Бай Сюя, скрытой среди буйно зеленеющей бамбуковой рощицы.       Пригласив гостя в опочивальню, Бай Сюй увидел, как тот закрыл и запер за собой дверь. Это встревожило учёного, он никак не мог понять, что юноша намерен делать.       — Чем именно я могу Вам помочь?.. — постаравшись говорить непринуждённо, спросил Бай Сюй и тут же осёкся в ужасе.       Внезапно молодой человек начал снимать с себя одежду, бросая вещи на кровать. Всё произошло так быстро, что Бай Сюй, едва успевший обернуться, содрогнулся в панике.       А мужчина тем временем уже успел отцепить меч, отложил его в сторону и начал развязывать пояс, на котором держались его штаны.       — Ах! Гость, Вы… Что Вы делаете?.. — вскричал насмерть перепуганный Бай Сюй.       Но молодой человек не ответил. Он, наконец, снял штаны, затем исподнее и отбросил одежду в сторону. Потом указав пальцем себе на промежность, любезно попросил:       — Учитель, посмотрите, пожалуйста.       Весь дрожа от ужаса, Бай Сюй проследил за пальцем молодого человека, который указывал на… и почувствовал, что готов упасть в обморок. Как человек, изучивший много книг, он читал о ненормальных, которые любят обнажаться перед другими людьми, выставляя напоказ свои половые органы. Но учёный никогда не думал, что некоторые из них специально выбирают жертв, чтобы на них смотрели.       Бай Сюй мгновенно отвёл глаза, его голос начал дрожать:       — Гость, Вы… Не шутите так со мной! Я… Я не девушка…       — Какая ещё девушка? О чём вы говорите? Думаете, я бы осмелился показать это девушке? Мне лишь нужно, чтобы вы взглянули и помогли разобра… — говоря, разбойник подходил к Бай Сюю всё ближе.       Не дожидаясь, когда он окажется слишком близко, тот в отчаянии запротестовал:       —Молодой человек… Уважаемый гость, тут какая-то ошибка! Мне чуждо наслаждение отрезанного рукава(5)! Я не приемлю подобного! — Бай Сюй в испуге отскочил к краю кровати, и, упав на неё, в ужасе свернулся в клубок, страшась жутких истязаний, которые ему несомненно грозили.       — Что ещё за наслаждение отрезанного рукава? О чём Вы говорите? — юноша остановился перед ним в недоумении. — Я только хочу, чтобы Вы помогли определить символы(6) на клейме.       — А?.. — Бай Сюй медленно опустил руки, которыми прикрывал голову. Затем всё ещё не до конца веря, что опасность миновала, он посмотрел на бедро молодого человека, внутренняя поверхность которого была немного приоткрыта. Конечно же из-за слабого огонька свечей Бай Сюй плохо разглядел клеймо, так испортившее медового цвета кожу.       — Вы… Вы просите, чтобы я прочитал надпись? — учёный испустил долгий вздох облегчения, но был всё ещё немного нерешителен.       — Конечно! О чём ещё можно было подумать?! — молодой человек нахмурился в раздражении. Из-за сведённых на переносице бровей, его лицо приобрело пугающий вид.       — О… — Бай Сюй, наконец, справился со своими страхами и продолжил. — Теперь мне стала ясна Ваша просьба.       Сказав так, он потянулся к бедру гостя и коснулся клейма, чтобы получше разглядеть выжженную на коже надпись.       — Что Вы делаете?!       При первом же прикосновении гость отпрыгнул назад. Но сообразив, что позволил чувствам взять верх над собой, он поспешно добавил:       — Я сам!       Кровь прилила к его щекам, он осторожно растянул кожу вокруг небольшого клейма и подошёл немного ближе.       — Простите, что затрудняю Вас такой просьбой, но прошу, учитель, посмотрите внимательно.       Хотя у самого Бай Сюя тоже имелся член, он не мог обратить внимания на некоторые особенности. Его поразило то, что вся промежность и паховая область, которые обычно остаются скрытыми, усеяны синяками, словно кто-то безжалостно искусал молодого человека. Учёный мельком заметил ярость и ненависть, горящие во взгляде гостя, пристально наблюдавшим за ним, и сделал вид, будто ничего странного не увидел, подавляя чувство тревоги.       Внимательно рассматривая крохотное клеймо, он обнаружил, что надпись сделана в стиле сяочжуань(7): изысканными и сложными иероглифами. Для того, кто не обучен искусству гравировки печатей, попытка понять, что там написано, стала бы настоящим вызовом. Наконец Бай Сюй начал понимать, зачем к нему явился этот горный бандит — чтобы найти знатока в области эпиграфики, который сможет прочесть отпечаток.       Когда он наконец поднял голову, молодой человек торопливо спросил:       — Ну что, учитель, разобрали хоть что-то?       На лице Бай Сюя застыло несколько озадаченное выражение. Он отвечал медленно и неуверенно:       — Мне кажется, там изображено «Цзин Си».       Не успел он договорить, как молодой человек вскинулся. В его глазах загорелась жажда убийства.       — Так имя этого ублюдка Цзин Си! — прорычал он злобно.       Тут же он бросил свирепый взгляд на учёного, который, казалось, хотел что-то добавить. Лицо разбойника стало ещё более пугающим:       — Если Вы произнесёте хоть полслова о том, что видели сегодня, я позабочусь, чтобы во всё доме не осталось ни кур, ни собак(8)!       После таких угроз он не проронил больше ни звука. Даже не глянув на Бай Сюя, молодой человек быстро облачился в одежду, что сбросил ранее, и стремительно вышел из спальни.       Бай Сюю оставалось только смотреть тому в удаляющуюся спину и качать головой. Он ведь намеревался поведать, что на языке оттисков «си»(9) было специальным знаком для обозначения принадлежности к императорской семье. А «Цзин»? Разве не таково запретное имя(10) нынешнего правителя?       Но ведь он вовсе не обязан сообщать обо всём молодому человеку. Это дело его вообще не касается.       И, почувствовав лёгкое удовлетворение от своей небольшой да ещё такой изящной мести за грубость разбойника, Бай Сюй невольно улыбнулся.       Ничего не подозревающий о коварстве учёного, молодой человек обрадованный разрешением сей загадки, что тяготила его сердце, вернулся в зал поклонов, где поджидали его спутники. Вместе они немедленно удалились из дома Бай Сюя.       На обратном пути юноша дал себе страшную клятву: «Цзин Си, ох, Цзин Си, будь ты проклят! Если я лично не оборву своим мечом твою жизнь, зверский насильник, я, Лу Цан, клянусь, что до конца жизни не покажусь в Цзянху(11)!»       Разумеется, молодой человек был ужасно неудачливым лидером горных бандитов — Лу Цаном, которого насильно взял император Цзин, переодетый в женщину. С тех самых пор, как его унизили, не было ни мгновения, когда он не строил планы жестокой мести.       Он пытался узнать имя своего врага, выжженное у него на бедре. Долгие часы он проводил в попытках прочитать его на клейме с помощью зеркала, зажатого между ног. Лу Цан был хорош в боевых искусствах, будучи грамотным, но не более. Поэтому столь искусная каллиграфия оказалась слишком сложна для него. На пике отчаяния он решился просить помощи у известного учителя эпиграфики в Ханчжоу Бай Сюя. И наконец добился желаемого.       «Но почему?! За что мне вновь пришлось пережить унижение — идти в дом незнакомца, чтобы просить его осмотреть самую скрытую часть моего тела? Как ужасно!» — от таких мыслей Лу Цан едва мог сдерживать гнев, настолько, что на его глазах невольно выступили злые слёзы.       Все минувшие десять дней он сгорал от ненависти в сердце, каждое мгновение казалось адом. Его зад, так безжалостно растерзанный насильником, кровоточил. Синяки усеивали всё тело Лу Цана, поэтому он осмеливался купаться в горном озере лишь глубокой ночью. Несмотря на то, что заклеймённая кожа пылала от невыносимой боли, он не оставлял попыток рассмотреть надпись на оттиске, постоянно разглядывая столь потаённое место на теле, словно извращенец. Но было нечто ещё ужаснее.       После того, как мужская сила разбойника была побеждена мужской красотой, он чувствовал себя бессильным и слабым. Мысли о том не давали ему покоя, он жаждал доказать, что совершенно здоров и нормален. Лу Цан отправился в Цзяннань к известной блуднице, но в самый важный миг на него нахлынули ужасные воспоминания о «брачной ночи» и разбойник оказался бессилен перед женщиной. Жестокая, она даже его высмеяла. Думая об этом, он с трудом сдерживал гнев.       Каждое его новое унижение было целиком и полностью виной той твари. Лу Цан кусал губы и чувствовал, как в груди у него поднимается жажда мести.       — Осталось только дождаться пятнадцатого числа, чтобы поквитаться с тобой самым жестоким и страшным способом!              15 июля, ночь полнолуния.       Династия Датун в пору своего расцвета, как и все остальные до неё, расположила столицу в Чанъань(12), но переименовала город в Тунъань(13). Мост Юэлун находился с южной стороны Императорского города и примыкал к Внешнему городу(14).       В наступившей полуночи улица была тиха, без единого прохожего. Лишь свет полной луны, великолепной в своём целомудрии, лился на мост Юэлун. И только там виднелась туманная вытянутая тень одинокой фигуры.       Разумеется, им был неудачливый разбойник с гор, который проехал тысячи ли от Ханчжоу до Тунъаня, чтобы получить противоядие. Хотя нет, все остальные в Цзянху считали его прославленным вожаком банды и называли «Орлом» Лу Цаном.       Но не только для лечения он пришёл сегодня. Разбойник незаметно вытащил острый кинжал из своего рукава. Представив, как острое лезвие прикоснётся к изящной шее, он не смог сдержать мстительного смеха.       Ночь была холодной как вода.       Душный горячий воздух дня, казалось, растворился в прохладе освежающей ночи, принеся с собой таинственный аромат, плывущий по воздуху так легко, что был едва ощутим.       Подождите… Таинственный аромат?       Мгновенно очнувшись от своих мыслей, Лу Цан рывком развернулся и замер, внезапно поражённый, — на северном конце моста виднелся силуэт человека в белых одеждах, того самого, кого он ждал.       Сегодня он не был одет в женское платье, но белое конфуцианское облачение лишь добавляло сияния его ауре. Такое великолепие поистине словно не принадлежало земному миру. «Почему столь изысканная красота досталась такому жестокому человеку, что не колеблясь совершит любое злодеяние?», — терзался Лу Цан. Не в силах устоять перед совершенными чертами лица своего мучителя, он заставил себя отвести взор, хотя боль в его сердце не утихала.       — Неужели ты мне не рад? — с лёгкой улыбкой спросил Цзин, и звук его голоса прозвучал ещё чище в ночной тиши. Казалось, он способен вызвать томление в сердце каждого, кто его слышит.       Лу Цан до сих пор не мог прийти в себя от волнения и не решался взглянуть тому в лицо, столь искушающее и манящее. Вместо того он уставил взор в землю и произнёс:       — Где противоядие? Отдай скорее, — слова его были тяжелы и глухи, выдавая тревогу и нетерпение.       Цзин только улыбнулся и подошёл ближе, теперь он стоял прямо перед Лу Цаном. Рост обоих мужчин был почти одинаков, поэтому их глаза сразу встретились. Разбойник не мог спрятаться от пристального взгляда, который казался ему прекраснее любого в целом мире, и ощутил, как сердце безумно заколотилось в груди. Ему оставалось только пытаться успокоить его, чтобы не выдать волнения.       — Тебе так не терпится получить его прямо здесь? — к голосу Цзина примешались насмешливые и дразнящие ноты. Он сделал ещё шаг ближе и вот уже они стоят вплотную друг к другу. Цзин быстро обхватил его за поясницу одной рукой, а второй вцепился Лу Цану в ягодицы.       В тот же миг Лу Цан вспомнил, как проклятый шарик входил в его тело, и мгновенно всё лицо покрыл густой румянец стыда. Но он всё ещё пытался держать себя с достоинством, памятуя о репутации бесстрашного лидера горных разбойников.       — Тогда… Тогда у тебя есть подходящее место?       Расслышав панику в его голосе, Цзин только весело расхохотался. Но тут же прервал сам себя, видя ярость и ненависть на лице Лу Цана.       — Следуй за мной, — повелительно бросил он и, не дожидаясь ответа, словно воспарил в воздухе, противясь земному притяжению(15). В следующий миг он уже летел на север по направлению к Внутреннему городу.       Лу Цан поспешно последовал примеру, искусно лавируя в воздухе, чтобы догнать Цзина. Его неспроста называли «Орлом», ведь воздушное ушу(16) лидера разбойников было отточено до совершенства. Теперь, как только у него появилась возможность продемонстрировать своё превосходство, он не мог позволить себе и малейшей ошибки. Поэтому Лу Цан продолжал «полёт» так, словно от него зависела жизнь.       Но и тут постигло его страшное разочарование. Лу Цан выкладывался на полную силу, а Цзин по-прежнему был на три шага впереди, и ничто не говорило о том, что он хоть сколько-то устал.       «Он действительно во всём меня опережает?», — в отчаянии подумал разбойник, когда горькая волна затопила его сердце. Чтобы хоть немного почувствовать себя увереннее, он стиснул кинжал в рукаве, словно амулет, который должен придать сил.       Наконец Цзин замедлил «полёт» и остановился перед домом(17), на первый взгляд ничем не отличающимся от множества других. Но сквозь тонкий шёлк окон(18) просачивался яркий свет, который притягивал взгляд в глубокой густой ночи.       Едва они вошли внутрь комнаты, как Лу Цан заметил кровать, что мгновенно оживило в его душе тревогу. Ложе было огромным, устланным тюфяком из красного парчового атласа. Покрывало также было сшито из редкой белой атласной ткани и украшено тончайшим феерическим узором ста цветков. Ослепительный контраст алого и белоснежного особенно эффектно смотрелся под ярким светом.       Лу Цан невольно отступил на шаг назад, он чувствовал себя неуютно в одной комнате с этим человеком, когда перед глазами маячила столь роскошная кровать.       — Сейчас ты дашь мне противоядие? — он постарался придать своему голосу твёрдость, но даже не подозревал, что невольно стал говорить мягче, словно чувствовал слабость.       И вновь Цзин изогнул губы в усмешке, которая лишала Лу Цана всех мыслей.       — Снимай одежду и ложись на кровать, — повелел Цзин. — Тогда получишь противоядие.       — Ч-что?! — в ужасе вскинулся Лу Цан. — Ты… Т-твоя наглость переходит все границы!       Из-за паники и гнева он был уже не в состоянии сказать что-либо вразумительное.       — В противном случае ничего не получишь, — заявил Цзин. — И останется только ждать, когда твой зад начнёт зудеть от желания члена внутри, будешь бегать как течная сучка, умоляя каждого встречного взять тебя в жопу.       Столь бранные и грубые слова никак не вязались с утончённой аристократической красотой Цзина, но он сам оставался совершенно спокоен и безмятежен, словно привык к таким речам.       Онемевший Лу Цан застыл, не в состоянии решить, как поступить. Он мог с презрением отвергнуть предложение и героически уйти или вытерпеть очередное унижение, чтобы получить заветное противоядие.       Чувствуя его колебания, Цзин поднялся, приблизился и обхватил Лу Цана обеими руками, заключив в крепкие объятия.       — Умный человек не станет сломя голову штурмовать гору, а поищет обходной путь. Вытерпи всё и получишь противоядие. Потом же можешь попытаться отомстить, убив меня, я оставлю тебе такую возможность.       Не прекращая говорить, Цзин поглаживал тело Лу Цана, и там, где прошлись его ловкие руки, одежда словно сама по себе спадала на пол. Вскоре на разбойнике осталась только нижняя рубаха, но и та через мгновение исчезла, оголив его торс с гладкой кожей цвета мёда.       Стоя в объятиях Цзина, разбойник не мог противиться его божественной красоте, которая лишала сил. Он чувствовал тонкий аромат курильницы, ранее никогда ему не встречавшийся, но дурманящий и пьянящий. Жестокие слова Цзина, его очарование и запах сводили с ума, делая бессильным и покорным. Наконец последний предмет одежды упал, и абсолютно обнажённый Лу Цан в тот же миг оказался прижат к роскошной огромной постели.       Как только горячие губы коснулись его груди, все мысли о сопротивлении исчезли. Последние силы таяли от тепла Цзина, закипали и испарялись в пропитанном курильницей воздухе. Мужское естество, так опозорившее его в постели с женщиной, налилось желанием и встало от умелых поглаживаний Цзина, словно только их и ждало.       Наслаждаясь смятением чувств Лу Цана и его бессвязными словами отрицания, Цзин лишь усилил напор, ещё безжалостнее играя с членом. Разбойник ощутил, как горячий поток крови прихлынул к голове, и поспешно заткнул рот ладонью, боясь испустить позорный крик.       — Не прикрывай рот! — жёстко приказал Цзин. Он схватил Лу Цана за запястье и с силой прижал руку. Больше он не поглаживал его член рукой, вместо этого начал тереться и скользить своим собственным пенисом. Освободившейся же рукой он проник тому между ягодиц и бесцеремонно запустил пальцы внутрь, то почти вытаскивая, то вновь толкая их вглубь. Внезапно он замер, нащупав самое чувствительное место, и надавил.       Такой безжалостной игры Лу Цан уже не мог вытерпеть, он более не помышлял о стыде или смущении, лишь беспомощно крича: «Ах, ох, нет! Не надо, нет! Не делай этого! Пощади… Умоляю тебя, пощади… Хватит!». Гордый разбойник в одночасье оказался слабым и надломленным, настолько, что не способен был говорить от возбуждения. Вскоре он мог лишь молить о снисхождении.       Для выросшего в императорском дворце Цзина, такая постельная игра была обычным делом. Конечно, он очень хорошо знал, что так называемое «нет» Лу Цана на самом деле просто попытка преодолеть возбуждение. Но мучительные стоны разбойника только сильнее распалили его, Цзин снова надавил внутри и слегка сжал. И в тот же миг Лу Цан испустил судорожный вскрик и изогнулся всем телом, кончая.       — Так быстро?       Ядовитая улыбка расцвела на лице Цзина. Он даже не взглянул на Лу Цана, который был переполнен стыдом после агонии оргазма, а вместо этого просунул руку под его обессилившее тело, поднял вверх и быстро перевернул.       — Что ты делаешь? — только и мог выговорить разбойник.       Полностью обессиливший и уязвимый после вспышки наслаждения, Лу Цан позволил Цзину всё, что тот хотел. Даже его поза — прижатый животом к скользкому атласу кровати — была жалкой и унизительной.       — Что ты творишь со мной? — бессильно повторял он.       Цзин потянул его на себя, по-прежнему удерживая за поясницу, так что нижняя часть тела оказалась непристойно задрана. Лу Цан вновь почувствовал, что не властен над собой и закрыл глаза в страхе. После прошлого раза, когда его жестоко унизили, несмотря на то что он был мужчиной, он знал, чего ждать.       Но внезапно он почувствовал не страшную боль, которую можно было сравнить с пыткой, как ранее, а нежное и прохладное прикосновение. Вместе с пальцами Цзина в него проникала мягкая и успокаивающая мазь, что изумило Лу Цана.       — Тс-с, не говори ничего.       Пальцы осторожно вращались внутри его тела, казалось, что Цзин проверяет, насколько хорошо смазка покрыла плоть.       Чувствуя, что мышцы под его пальцами расслаблены и полностью открыты, Цзин проник без предупреждения. Из-за влажной и гладкой смазки он мгновенно и глубоко вошёл в дырочку, что с прошлого раза до сих пор оставалась припухшей.       — Угх! — дёрнулся Лу Цан. И хотя сейчас боль была куда более терпимой, чем тогда, он всё же не способен был полностью вытерпеть столь большой и толстый член внутри себя, потому невольно вскрикнул. Его анус сразу напрягся, и мышцы сократились.       — Прекрати так сжимать! — приказал Цзин.       Он несколько раз безжалостно шлёпнул Лу Цана по заднице, с трудом контролируя себя из-за пульсирующих сокращений внутри тела. С недовольством он вынудил Лу Цана расслабить мускулы.       — Больно, — глубокий напряжённый стон вырвался у того из горла. Лу Цан чувствовал, как внутри него Цзин принялся раскачиваться взад и вперёд. От непрерывных толчков твёрдого члена в его заднице начинал растекаться огонь.       Цзин почти потерял над собой контроль, как только вошёл в тело Лу Цана. Будучи императором, он познал много партнёров. Среди них и немало прекрасных соблазнительных мужчин, слава о любовном мастерстве и опыте которых разнеслась далеко. Но, оказавшись в постели императора, все из них вскоре падали обессилившие. Лу Цан же был мастером боевых искусств с крепким, но изящным телом и при том не познавшим ранее мужских ласк, в отличие от остальных «надкушенных персиков»(19). Цзин с удовлетворением следил за тем, как перекатываются и напрягаются сильные упругие мышцы спины разбойника каждый раз, когда он яростно погружался в него. Бисеринки пота выступали на медовой коже Лу Цана. Воздух был пропитан чувственным ароматом любовной игры. Цзин понял, что уже не в силах управлять своими желаниями, страсть всё росла в глубине его сердца.       Разбойник видел, что Цзин обладал поразительной выносливостью, которая заставила бы любого другого мужчину устыдиться. Вспомнив, что сам он мог продержаться в постели вдвое меньше времени, Лу Цан почувствовал, как его накрывает волной зависти.       — Ты просто чудовище, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.       — Неужели? — от восторга и удовольствия, переполнявших его тело, Цзин внезапно ускорил ритм толчков. — Кажется, у тебя остались силы для разговора. Не так ли?       — Ах! Ах! — Лу Цан был совершенно беспомощен перед сильными толчками. Его руки предательски дрожали, а внутренности казались перемешанными так, что даже сердце и лёгкие пылали в агонии. Цзин не выпускал его мужское достоинство из крепкой хватки смертельных тисков, при этом грубо возбуждал сосок, выкручивая его. Теперь Лу Цан даже не стонал и не кричал, звуки, что вырывались из горла, больше походили на хрипы и визг.       — Пусти! Пусти! Я не вынесу больше! — всё же его руки не выдержали необузданного напора и подломились. Лу Цан рухнул на кровать всем телом, а из глаз хлынули непрошеные слёзы, орошая атласные простыни. Но Цзин отказывался его отпустить, не останавливаясь и ничуть не ослабляя движений, вдалбливаясь в упавшего мужчину.       Пытка, казалось, тянулась вечность…       Лишь спустя долгое время, когда Лу Цан уже мечтал о смерти, Цзин издал низкий глухой крик. И тут же горячий поток излился в тело разбойника, затопив всё внутри.       У него даже не осталось сил запротестовать, он только и мог, что позорно принять в себя это тепло, что словно стремилось заполнить всё его существо.       — М-м… — после того, как семя трижды выплеснулось из него, Цзин также был изнеможён.       Они распластались на кровати, слабые и опустошённые. Два тела переплелись конечностями — Цзина, белое как снег, и Лу Цана, с кожей цвета мёда. Атласные простыни были скомканы и измяты, а воздух комнаты налит едкой непристойностью, которую невозможно было не заметить.       — Я всё ещё не знаю, как тебя зовут, — подал голос Цзин, что пришёл в себя раньше и, приподнявшись на локте, смотрел сверху вниз на разбойника, который бессильно томился на постели.       — Лу… Цан… — голос был тих и нежен, как вздох. И в тотчас, когда он раскрыл рот, Цзин завладел его губами и языком, стремясь перепутать со своими. Потом он устремил взгляд на затуманившиеся глаза Лу Цана.       — Зови меня Цзин.       — Цзин, — Лу Цан изо всех сил пытался открыть глаза, но обнаружил, что его мучитель уже поднялся с постели и быстро одевался.       Тут же разбойник очнулся от забытья и воскликнул:       — Противоядие! Ты ещё не дал его мне! — рывком поднялся он на кровати и ошеломлённо уставился на прекрасного Цзина, который вновь сумел его унизить.       — Разве? По-моему, ты вполне его получил.       Говоря так, Цзин, казалось, был озабочен только тем, как надеть свои искусно вышитые одеяния.       Но Лу Цан был слишком потрясён, чтобы любоваться красотой его наряда. Усилием воли он поднялся с кровати, не обращая внимания, что атласная простыня, покрывающая тело, соскользнула.       — Что? Хватит шутить! Когда ты его мне давал?       Он сделал шаг к Цзину, но ватные ноги больше не могли его удержать и подкосились. Лу Цан оказался на коленях на полу.       Мягко улыбнувшись, Цзин вновь дотронулся до ягодиц Лу Цана, которые мучил полночи, с силой вставил и тут же вытащил пальцы, что оказались покрыты липкой влагой. Он помахал ими прямо перед лицом разбойника, чтобы тот увидел.       — Вот же оно. Или тебе оказалось недостаточно? Не может быть, я дал его тебе в избытке.       — Что?.. Что ещё за противоядие такое?! — не веря своим ушам, Лу Цан уставился на липкие и блестящие пальцы Цзина. И тут же его глаза расширились, как перед лицом надвигающейся опасности. — Ты… Ты!       От ярости он уже не мог произнести ни слова, но попытался встать, несмотря на дрожащие ноги.       — Так ты мне не веришь? Ну ладно, — Цзин достал из рукава ещё один лазурный шарик, точно такой же, как и в прошлый раз, и швырнул его к ногам Лу Цана. — Он был тайно изготовлен в императорском дворце и не имеет цены. Но я дам тебе один, можешь испытать его на ком угодно, хоть на собаке, чтобы убедиться.       После этого он продолжил одеваться молча, и, только затянув последний пояс, холодно бросил:       — Пятнадцатого числа следующего месяца приходи сюда вновь и жди меня.       Не в силах поверить услышанному Лу Цан пробормотал:       — Снова? Неужели одного раза недостаточно?       — Как так может быть? Разве я не говорил, что моё лекарство драгоценно? — с лёгкой насмешкой глядя на него, сказал Цзин, будто просвещая какого-то невежду.       — Но, но… — Лу Цан казался напуганным и растерянным настолько, что речь его путалась. — Я живу в Ханчжоу! Хочешь сказать, что мне придётся десять дней ехать в Тунъань и потом десять дней обратно, только чтобы… Только для… К тебе?..       — Ко мне, только чтобы подставить свой зад, — Цзин улыбнулся, но глаза его оставались ледяными. — Это твоя проблема и твой выбор.       И вытерев испачканные пальцы о лицо Лу Цана, он стремительным прыжком исчез в окне.       Лу Цан остался сидеть на полу, враз обессиливший и потерянный, беспомощно сжимая ненавистный шарик, но вскоре он не выдержал и рухнул возле кровати. В голове его оставались только слова Цзина, бесконечно вращаясь и кружась, они не давали покоя:       «Можешь испытать его на ком угодно, хоть на собаке…»       «Пятнадцатого числа следующего месяца приходи сюда вновь и жди меня…»       О Боже!

Перевод: MoonLight Бета: WriterBabe Редактор и оформитель перевода: Тай-Мыр http://helendoll.blogspot.com

______________________________________________________ 1. — В древнем Китае были распространены четыре вида искусств: игра на гуцинь (китайский семиструнный щипковый музыкальный инструмент), облавные шашки, каллиграфия, живопись. 2. — Эпиграфика в Китае получила название «наука о [надписях на] металле и камне» и является традиционным направлением исторических исследований в Китае. Классическим свидетельством уважительного отношения к письменным памятникам является высказывание из трактата Мо-цзы: «Мы не были их современниками, которые слышали их голоса и видели их лица. Но по надписям на бамбуке и шёлке, по гравировкам на бронзе и камне, по отливкам на ритуальных сосудах, оставленных потомкам — знаем их». Цитата перечисляет основные категории эпиграфических источников, известные в классическую эпоху. В списке отсутствует упоминание цзягувэнь (гадательные надписи на костях и панцирях черепах, ставшие объектом изучения только в ХХ в.) 3. — Слуга в кабинете учёного, библиотеке, школе. 4. — В старину богатое жилище китайского горожанина не было просто домом в привычном для нас смысле. Это была обширная городская усадьба, целый комплекс построек и двориков, обнесённых высокой, вровень с крышами, стеной, скрывающей всё происходящее внутри от посторонних глаз. Огороженный участок представлял собой прямоугольник, вытянутый с юга на север. Внутри он обычно делился на «отсеки» стенами, идущими с востока на запад или параллельными им зданиями, образующими ряды. Главный вход в такую усадьбу — большие ворота — располагался обычно в выходящей на улицу южной части стены, ближе к восточному её углу. Каждое отдельное строение в подобной усадьбе имело, как правило, три глухие стены и одну лёгкую под длинным скатом крыши — либо с окнами и входом, либо даже совсем открытую, на манер нашей веранды. Вдоль этой открытой «стены» шли опорные столбы, количество которых примерно равно числу имеющихся в таком доме перегородок и, соответственно, комнат. Если крышу поддерживало два столба, то дом называли трёхкомнатным, если четыре, то пятикомнатным. Однако перегородок могло и вовсе не быть, и тогда всё строение представляло собой как бы отдельную залу. В Китае зала всегда отдельное не разделённое перегородками строение. 5. — В китайской литературе мужскую любовь обозначают особыми терминами: «наслаждение надкушенного персика» и «наслаждение отрезанного рукава». Чуть ли не у всех императоров того периода были гомосексуальные наклонности. И рождение эвфемизма «отрезанный рукав» пошло от правителя по имени Ай-ди. У него было несколько юных любовников, но наиболее известен из них Дун Сянь. Он попал во дворец Ай-ди по протекции и благодаря заслугам отца. Позже вошёл в необыкновенный фавор у государя, который стал его быстро продвигать и отличать, не расставаясь с ним ни днём, ни ночью. Однажды днём, когда император делил ложе с Дун Сянем и они оба спали, Дун повернулся и лёг на рукав государя. В это время императора пригласили для участия в торжественной церемонии, и ему необходимо было встать с царского ложа, но Дун спал очень глубоко. Тогда государь отрезал мечом рукав, чтобы не потревожить сон возлюбленного, затем поднялся, оставив юношу спать. 6. — Это вовсе не значит, что Лу настолько неграмотный и не умеет читать и писать. Ведь художественная каллиграфия очень сложная и состоит из множества различных стилей и способов написания, которые частично изменяются в разные эпохи с созданием новых стилей. Поэтому обычно только люди, которые проходили императорские дворцовые экзамены, в совершенстве владели невообразимо сложным искусством каллиграфии. 7. — Сяочжуань (письмена на малых печатях) — официальный стиль письма для государственных документов, который был введён в III в. до н. э. при династии Цинь. Также данную письменность ещё называют «проволочное письмо» или «металлическая нить», иероглифы очень закрученные и сложные в написании. В настоящее время употребляется на печатях, а также им пользуются художники и гравёры при создании своих произведений. 8. — «Не оставить ни кур, ни собак» — образно: истребить всё живое, никого не оставив. 9. — При Цинь печати стали важным свидетельством достоинства человека, его места в государственной иерархии. Размер, материал, сама надпись строго регламентировались. Именно тогда сложились три разряда печатей, получившие каждый своё название: «си» — императорская печать, обычно нефритовая; «инь» — печать владетельных государей и князей, первоначально золотая; «чжан» — печать вельмож и генералов. 10. — Используется в период нахождения у власти. 11. — Цзянху — буквально: «реки и озёра», однако на самом деле не имеет никакого отношения к географическим рекам и озёрам и не обозначает никакого конкретного места, но указывает на свободные странствия в неопределённом направлении. Это социальная группа людей со своими собственными правилами и моральным кодексом. Они живут в далёкой глуши (лесах, горах и т. д.) и ведут определённый образ жизни. В древнейших сочинениях термин «цзянху» упоминался как символ вольной, мирной и независимой жизни вдали от государственного надзора. Если амбициозный человек терпел неудачу на государственном поприще, он удалялся от столичных дел в «реки и озёра» и вёл жизнь вольного странника. А в романах жанра уся, коим и наш является, «цзянху» представляется как некий выдуманный мир. Это место, где официальная власть не в состоянии регулировать взаимоотношения людей, и закон осуществляют странствующие герои, молодцы «чёрного и белого путей». Разбойники — молодцы «чёрного пути», грабили или требовали дань за то и сё, молодцы «белого пути», ещё их можно назвать «странствующие герои», стремились совершать позитивные поступки, помогать слабым, нанимались охранниками в караваны. В данную группу героев и злодеев в пределах Цзянху входят мастера единоборств, объединённые в различные секты, кланы и школы, то есть улиньцы (См. прим. 29 к гл. I). Законы и суды в этом мире по определению несостоятельны, поэтому самым благородным и сильным борцам приходится самостоятельно поддерживать правопорядок. Во многих случаях эта задача выпадает человеку, который с честью проходит все лишения и испытания, чтобы стать «лучшим мастером единоборств» во всём Китае. Народ Цзянху выступает против правительства, поэтому нередки случаи, когда шайки благородных «белых» разбойников делали регулярные вылазки в попытке исправить злодеяния коррумпированных властей. 12. — Чанъань — в переводе «долгий мир», ныне не существующий город в Китае, древняя столица нескольких китайских государств. 13. — Переводится как «благополучие», «праздность» или «мир». 14. — Было деление на Внешний и Внутренний город. Простые китайцы селились во внешнем городе. Во Внутреннем городе жили только аристократы, знатные феодалы, а простому народу запрещалось не то что селиться, но даже просто переночевать в нём. Поэтому те, кто попадал во Внутренний город по делу, ещё до заката торопились покинуть его стены, иначе их ожидало немедленное и суровое наказание. Весь Внутренний город принадлежал императору на правах частной собственности. Он жаловал дворцы, а иногда и целые кварталы своим придворным. Особой пышностью и роскошью отличалась центральная часть Внутреннего города — Императорский город, где располагались разные министерства и куда имел доступ только ограниченный круг людей. Но, как ни странно, Императорский город почти вплотную прилегал к Внешнему городу с юга, где находилась площадь и ворота в Императорский город. А всё потому, что ворота были неким связующим с народом: с них провозглашали важнейшие императорские указы, соискатели высших учёных степеней получали там уведомления и прочее. В Императорском городе находился Запретный город, где был Внешний и Внутренний дворец. Последний — жилище Сына Неба, и вход простым смертным в него закрыт. Все города обнесены высокими и толстыми стенами, а Запретный город, кроме того, окружён глубоким рвом с водой. 15. — Существовало в ушу искусство «отталкивания от земли» или «облегчения тела». Один мастер, Ян Баньхоу, например, отличался тем, что даже в самый дождливый день, когда дороги превращались в глиняное месиво, приходил в гости без малейших следов грязи на подошвах. Как объяснял сам Ян Баньхоу, он просто «передвигается на несколько цуней над землёй, так как очень не любит грязь». 16. — Ушу — общее название для всех боевых искусств, существующих в Китае. 17. — В оригинале было очень закрученное слово «сыхэюань». Сыхэюань — это тип традиционной китайской застройки, представляющей собой квадратный дворик, по периметру которого расположены четыре здания. Внешние стены этих двориков глухие — в них нет ни окон, ни дверных проёмов, выходящих на улицу. Попасть внутрь сыхэюань можно только через главные ворота, закрыв которые вы окажетесь в тихом, изолированном дворике. 18. — В древние времена ещё не умели делать оконное стекло. Поэтому китайцы затягивали оконные проёмы шёлком, покрытым тонким слоем лака, или тонкими роговыми пластинками. 19. — Словосочетание «надкушенный персик» считается эвфемизмом однополой любви. Как-то виконт Ми-цзы гулял по саду со своим возлюбленным, императором Лин Вэй. Сорвав персик, Ми-цзы откусил плод и поделился лакомством с императором. В тот момент Лин Вэй счёл это доказательством любви виконта, но позже, когда его собственные чувства угасли, он заявил, что Ми-цзы угостил его огрызком персика.