ПОЭТИЧЕСКИЙ ЭПИГРАФ(1) Пейзаж весны истомою очаровал, И ласточки повсюду принялись резвиться(2) Через окошко солнца свет на ширму(3) пал, Заставив двух утят в любовной неге истомиться(4). Красавица давно не спит, Но к зеркалу, увы, спешить не хочет. Лишь две минуты посидит, Собрав волну волос, что щёки Ей щекочет. Но даже неказистый вид Не мог закрыть всё то, что так прекрасно. Ведь как бегония манит, Она любви желает так же страстно. Не доставало одного Той красоте и идеальной коже: Лишь счастья, смеха и того, Любви давно кто подзабросил ложе. Весна — та даже замерла И вместе с Ней легко загоревала. Её любовь вдали жила И даже вести Ей не присылала. Иссяк давно уж благовоний аромат, Курильница(5) — и та, увы, угасла, Душа не рвётся боле в райский сад И о любимом мысли все напрасны. Хоть слёзы капают из глаз, И сердце пламенем тоска сжигает, Пока не слышала отказ, Внутри Она той правды не признает. Гу Сюн(6), из антологии «Среди цветов»
После долгих пасмурных дней небо над Тунъанем наконец-то прояснилось. Старинный город был густо заполнен большими и малыми восхитительными зданиями. Яркий солнечный свет лился на каждый закоулок, ещё сильнее подчёркивая пышность и блеск. И так же мягко свет рассеивался в небольшом уютном дворике возле моста Юэлун, где Лу Цан временно проживал. Солнце одаривало перламутровым сиянием благоухающий сад, делая его ещё более ослепительным и изящным. — Старший братец Лу, ты закончил? — громко и с улыбкой вопрошал Си Чжэнь, сидя в гостиной в ожидании Лу Цана, который переодевался во внутренних покоях. — Да, можем идти, — откликнулся Лу Цан, бодро выходя из спальни и туго затягивая верхний халат кушаком. Настал день шестого тура Турнира героев Поднебесной. И если сегодня Лу Цан сумеет победить противника, он сможет навсегда вырваться из хватки злобного демона Цзина и вернуться к своей свободной жизни в качестве предводителя разбойников в Ханчжоу. Неожиданно миловидный юноша Си Чжэнь, которого он встретил только вчера, пришёл рано утром и сказал, что хочет пойти вместе с ним на Турнир героев, заставив грудь Лу Цана приятно сжаться от признательности. Накануне состязания, которое определит его судьбу на ближайшие годы жизни, он очень нервничал. А столь дружелюбный спутник, который всегда звал его «старший братец Лу», весьма успокаивал. Да и смотреть на него было приятно — всегда с лучистой белоснежной улыбкой он казался неописуемо милым и невинным. — Ну что ж, тогда пойдём скорее, старший братец Лу! — радостно взвизгнул Си Чжэнь, вскочив с места. «Гораздо красивее, чем тот бесстыжий червь», — ворчливо подумал Лу Цан, и они вместе с Си Чжэнем покинули дом, направившись к Арене Цинъу в восточной части Тунъань. — Ну, я пойду, старший братец Лу. Желаю тебе удачи сегодня! У ворот арены Си Чжэнь помахал Лу Цану, улыбнулся, став похожим на прекрасный цветок из-за прелестных ямочек на щеках, и пошёл к подмосткам для боя, где собралась его группа. Лу Цан также слегка улыбнулся, помахал в ответ и затем широкой поступью зашагал в противоположном направлении к подмосткам для боя на другом конце, где собралась его группа. Не успев дойти, он услышал оглушительные звуки гонгов и барабанов, бурные хлопки в ладоши и нестройный гул торжествующей толпы. Здесь явно было гораздо живее, чем в других местах. Он протиснулся через толпу и посмотрел на подмостки. Там навытяжку стоял мужчина средних лет, величественный и грозный, а у его ног распластался юноша, из уголка рта которого стекала струйка крови. Очевидно, именно он потерпел поражение в последнем бою. — Победителем этого поединка становится Ло Дунся из школы Тяньнань, — глашатай говорил монотонным голосом, но его было отлично слышно даже в дальних рядах. Уголки рта победителя расплылись пышной ухмылкой; он был явно очень доволен. Окинув взглядом толпу внизу, он остановил тяжёлый взгляд на Лу Цане. Но прежде чем разбойник успел опомниться, мужчина уже отвёл глаза, спрыгнул с подмостков, как будто ничего не произошло, и направился к отведённому месту для отдыха. Соревнование продолжалось, и вскоре настал черёд Лу Цана. Его первый противник вызвал некоторые трудности, но был явно ниже по уровню мастерства. После закономерной победы Лу Цан сошёл с подмостков. «Если одолею соперника в следующем туре, то втиснусь в первую сотню. И тогда смогу распрощаться с ненавистным уродом-извращенцем», — мечтал Лу Цан, утирая пот со лба. При одной только мысли в его измождённое тело вернулся боевой пыл, он сжал кулаки, говоря себе: «Несмотря ни на что, я должен выиграть последнее сражение!» Поединки продолжались один за другим. Бойцы сменялись, и наконец вновь пришёл черёд Лу Цана. — Следующий бой: Ло Дунся, школа Тяньнань и Лу Цан, школа Цанъин. Услышав своё имя, Лу Цан мигом встал и сразу же увидел мужчину средних лет, который вскочил на площадку для боя на шаг впереди него. Стоило ему тоже подняться и встать напротив соперника, как тот смерил его оценивающим взглядом и покатился со смеху. — Цанъин(7)? Молодец Лу из школы Цанъин! Ну и потеха, ха-ха-ха! Люди внизу тоже разразились заливистым смехом. Школа Цанъин изначально была случайным творением Лу Цана, но он не ожидал, что станет мишенью шутки противника. Конечно, он немного смутился, но не растерялся и, сохраняя спокойствие, почтительно сложил руки у груди и поклонился. — Моё имя Лу Цан! Я удостоен принять от Вас наставления! — вежливо, но с достоинством произнёс он. И, не теряя более времени на лишнюю болтовню, разбойник тут же встал в боевую позу, поднял острие меча и бросился в наступление. Мужчина средних лет усмехнулся. Он легко увернулся от атаки. Его длинный меч покинул ножны и нацелился прямо меж бровей Лу Цана. Лу Цан сосредоточенно нахмурил брови. Навыки этого человека были несомненно выше его собственных, но не намного. Очевидно, сегодня предстоит напряжённая и ожесточённая битва. Но, несмотря ни на что, Лу Цан должен был победить этого человека и попасть в первую сотню. И, приняв решение, Лу Цан больше не церемонился. Он собрался с духом и проявлял всё своё мастерство, стремясь к победе. Вдали, на надвратной башне за узорной занавесью из хрустально-прозрачного шёлка сидел главный зачинщик Турнира героев — император Цзин-цзун, Сюаньюань Цзин.Он с молчаливым торжеством, блаженствуя, пристально смотрел на две летающие фигуры на площадке для боя. — Кого ты поставил с ним в пару? — грозно спросил Цзин генерала Му Юэ, который стоял подле него. — Согласно приказанию Вашего Императорского Величества, подданный распорядился, чтобы противником Лу Цана стал Ло Дунся, чьё мастерство лишь немного выше, чем у Лу Цана. Он из Управления сыскных дел Наньчан(8), но никто из улиньцев и не догадывается о его истинной личности, — уважительно ответил Му Юэ. Хотя его не радовало, что Цзин уделял столько внимания своей маленькой игрушке, он не был достаточно смел, чтобы не повиноваться деспотичному императору. Цзин кивнул. Пока он наблюдал, как Лу Цан, не в силах парировать наступление Ло Дунся, мало-помалу подчиняется положению, в уголках его рта всплыла улыбка. Лу Цан стиснул зубы и твёрдо решил отбросить мысли о своей слабости, но всё же его противник управлял ситуацией, как кот, играющий с мышью. Лу Цану ничего не оставалось, как молча оплакивать своё несчастье. Так уж сложилось, что в самый ответственный час он встретил такого сильного противника! Он был настолько опечален, что был готов разрыдаться в голос, но даже на это не осталось сил. «Если я не выиграю... Если не смогу победить... Если нет... Тогда это значит, что я проведу в ловушке в том маленьком домишке всю оставшуюся жизнь, раз за разом ожидая, пока та сволочь придёт ко мне, чтобы меня мучить?!» Лу Цан сжал челюсти, пот катил градом, но он не смел расслабляться и, не щадя жизни, отчаянно сопротивлялся нападению противника. Холодный блеск клинка внезапно сверкнул в глазах мужчины. Его движения изменились, тело воспарило к небу. Меч в его руке как будто плёл паутину из серебряных нитей, мгновенно окутывая Лу Цана внутри. Лу Цан мысленно вскрикнул. Это определённо было исключительное умение этого человека, используемое для смертельной атаки. Казалось, что мужчина стал нетерпелив, ему опротивела драка, и он хотел быстро прикончить его. В груди Лу Цана заполыхало от беспокойства. Неведомо откуда в нём взялась сила, чтобы поднять меч, и тело, казалось, имело своё собственное сознание.Всю жизненную силу разом собери, В неистовый поток ци преврати. Меч острый свой три раза прокрути И в небеса его взметни.
Скороговоркой пронеслось у Лу Цана в голове то самое изустное рифмованное правило, которое он узнал в тот день во дворе, когда сильная рука, держа в руке его кулак, обхвативший меч, рассекала им воздух. Он, не задумываясь, выполнил действие, которому Цзин научил его. Его меч с неодолимой силой прорвал плотную паутину, сотканную соперником. И пока Лу Цан на миг застыл в ошеломлении, исход сражения оказался предрешён. Ло Дунся жалобно крикнул; его правая рука уже была пронзена острым блеском меча. Его собственное оружие упало на землю с лязгом. На площадке воцарилась тишина. Никто не мог ясно углядеть, как именно Лу Цан превратил поражение в победу, создав перелом в свою пользу, когда он явно находился не в выигрышном положении. Лица глашатая и Ло Дунся от неожиданности побелели как полотно. — П-победителем поединка становится... становится ЛуЦан из школы Цанъин. Голос глашатая от растерянности дрожал. Тот не в силах был принять такой поворот событий. Бой был заранее подстроен, и подобный результат стал настоящим потрясением. На надвратной башне за шёлковой занавеской холодный блеск мелькнул в красивых пронзительных глазах Цзина. Он поднялся с места и внезапно начал громко и заливисто хохотать. Вопреки ожиданиям, смех был радостным, совершенно без какого-либо разочарования или неудачи. — Ваше Императорское Величество, подданный просчитался и использовал неподходящего человека. Пожалуйста, накажите меня, Ваше Императорское Величество, — Му Юэ почувствовал, как будто его сердце замерло от смеха Цзина, и быстро опустился на колени, чтобы просить своего собственного наказания. — Забудь, — лишь отмахнулся Цзин. — Тогда как Ваше Величество прикажет покарать Ло Дунся? — с лицом белее снега вопрошал генерал Му Юэ. Зная нрав Цзина, он понимал, что Ло Дунся несдобровать. Му Юэ скорбно покачал головой в глубине своего сердца. — Оставь уже, — вновь бросил император. Второй раз услышав столь неожиданный ответ, Му Юэ удивлённо поднял голову и обнаружил, что Цзин весь сияет улыбкой. — Потерпеть поражение от моего меча — не в счёт, он неповинный, — весело пояснил Цзин. — А?.. Му Юэ всё так же пребывал в оцепенении полностью ошеломлённый, когда Цзин проворно выпорхнул из надвратной башни, оставляя генералу только смотреть на его изящную спину. Цзин без сопровождения улизнул из тщательно охранявшейся надвратной башни и затерялся в толпе. Его и Лу Цана словно связывала невидимая духовная нить, поэтому они чувствовали друг друга, даже будучи на большом расстоянии. Две пары глаз, горящие сумятицей чувств, наконец пересеклись. Когда взор Лу Цана оказался прикован к паре знакомых глаз, таких прекрасных, что невозможно описать словами, гордость промелькнула в его глазах. «Отныне ты больше не будешь меня удерживать», — довольный собой, подумал Лу Цан. Видя выражение облегчения на лице Лу Цана, Цзин лукаво улыбнулся. Его фигура внезапно размылась, он подался вперёд, и в одно мгновение пронёсся мимо людей, толпящихся роем, как пчёлы в улье, и встал перед Лу Цаном. — Поздравляю! — он улыбнулся вроде бы искренне, но на самом деле не выказывая Лу Цану свои истинные намерения, и не дожидаясь от него ответа, понизил голос и прошептал: — Подожди меня дома. Лу Цан уже собирался что-то сказать, но услышал, как его зовут сзади по имени. Он повернул голову. Позади стоял Си Чжэнь, и его улыбка была по-настоящему искренней и ярко сияла. — Старший братец Лу, ты выиграл? Поздравляю! — торопился с сердечными поздравлениями, как и всегда очаровательный Си Чжэнь. Но Лу Цан, хоть и неумышленно, не обратил на него должного внимания. Он тотчас снова глянул вслед Цзиню, но статная изящная фигура уже исчезла. Всё, что было перед его глазами — кишмя кишащая толпа. — Старший братец, ты кого-то ищешь? — спросил озадаченный Си Чжэнь. — Нет... никого, — поспешно стал отнекиваться Лу Цан, скрывая своё беспокойство, и покачал головой. Хотя он был в полной растерянности и всё никак не мог рассеять сумятицу в мыслях. «Ты действительно думаешь, что сможешь так легко от меня сбежать?» — с очаровательной демонической улыбкой думал Цзин, когда шаг за шагом пересекал океан людей, двигаясь к близлежащей улице. Он неспешно шагал к мосту Юэлун, направляясь к тому маленькому дому, где в каждом, даже самом отдалённом, уголке он связывал Лу Цана узами греха, утоляя свои самые срамные желания. Насилу отделавшись от приставучего пылкого друга Си Чжэня после ужина, Лу Цан потащил своё утомлённое тело обратно в маленький уютный дом, где он временно проживал. Едва войдя в спальню, он увидел Цзина, который полулежал к нему спиной на краю кровати, подперев голову локтем. Сверху на ложе спускался роскошный полог, на шелку которого красовалась пышно цветущая слива-мэй(9), ещё пуще подчёркивая его великолепный образ. От столь неземной красоты у разбойника перехватило дух. — Ты вернулся? — поинтересовался Цзин, услышав шаги за спиной. Он обернулся, встал и направился к Лу Цану. — Ты выиграл и теперь будешь свободен. Цзин уже успел переодеться в лёгкий нежно-зелёный халат, который его освежал и ещё больше подчёркивал благородное происхождение, словно небожитель сошедший в бренный мир. Когда он приближался медленным шагом, на его лице сияла соблазнительная улыбка. Из-за обволакивающей чародейной силы, дурманящей разум, которую источал Цзин, а также из-за собственной усталости, Лу Цан невольно упал в кресло под окном. На самом деле Лу Цан сомневался и думал, что Цзин определённо придумает какой-то коварный план, чтобы заставить его остаться. Он не верил, что Цзин сдержит своё слово, поэтому остолбенел и не знал, как следует себя вести. — Вот противоядие от «Лазоревой зари», — промолвил Цзинине спеша достал из рукава тёмно-красную пилюлю. Лу Цан только и мог, что бездвижно сидеть в кресле и смотреть на приближающуюся фигуру, всё ещё не в состоянии найти подходящих слов для ответа. Цзин остановился перед Лу Цаном, и улыбка озарила его лицо. Неописуемое изящество воплотилось в изгибе его уст, он был подобен небожителю, изгнанному в бренный мир из заоблачных далей, и его улыбка ударила в самое сердце Лу Цана, как тяжёлый молот. По-прежнему не проронив ни слова, Лу Цан подумал: «Могу ли я действительно уйти? Могу ли я действительно перестать быть рабом плотских утех для этого человека и стремиться к собственному счастью?» Лу Цан не мог уверовать, что будет такая удача. В его груди бушевали непостижимые чувства, что волна за волной накатывали и вздымались, приводя мысли в смятение. — В чём дело? Ты так обрадовался, что забыл, как говорить? — шутливо поинтересовался Цзин, который, не изменяя себе, был озорным и снова принялся дразнить Лу Цана. — Какая чепуха! — возразил Лу Цан. — Скорее дай мне противоядие. Усилием воли Лу Цан мигом отбросил ненужные мысли, придал лицу строгое выражение и потянулся за противоядием. Цзин вдруг отдёрнул руку подальше от Лу Цана. — Что ты делаешь? — недовольно проворчал Лу Цан. Но в следующую секунду Цзин открыл рот и положил противоядие на язык. — Ты... — с раздражением прошипел Лу Цан. Хотя он и знал, что Цзин не отдаст ему снадобье так легко, но пусть даже и предполагал что-то подобное, однако всё равно разгневался на плутовство Цзина. — Если хочешь его, тогда возьми сам, — заявил Цзин. С противоядием во рту его слова были немного невнятны, но Лу Цан всё же сумел расслышать и понять, что он имел в виду. — Паскудный пёс! — возмутился Лу Цан и густо зарделся. Несмотря на то, что они уже с Цзином не раз занимались всевозможными бесстыдствами, Лу Цан по-прежнему смущался любой его наглости. — Ну, раз ты не хочешь... — сказал Цзин и отвернулся, сделав вид, что собирается уходить. Лу Цан тут же вскочил на ноги и вцепился в рукав Цзина. «После всего, что он со мной вытворял, какое уже значение имеет какой-то поцелуй?» — мелькнула в голове горькая мысль перед тем, как он отбросил гордость и решился на отчаянный шаг. Лу Цан крепко охватил Цзина за плечи и, стиснув зубы, чуть ли не скрежеща, устремился к его устам. Их лица нежно соприкоснулись. От горячих, упругих и благоухающих губ Цзина у Лу Цана само собой забилось сердце и помутился разум. Он тотчас постарался мысленно отдёрнуть себя, наказывая себе, что не должен давать волю сердцу. Цзин с широко раскрытыми, сверкающими, словно драгоценные камни, глазами, и с натянутой улыбкой рассматривал застыженное лицо Лу Цана. Но при этом нарочно не открывал рот. Лу Цан скрепя сердце высунул язык и кончиком скользнул по губам, пытаясь открыть проклятый рот этой сволочи. Но Цзин оставался равнодушным и продолжал упорствовать, позволяя Лу Цану отчаянно облизывать его губы, как будто это было самое естественное занятие. — Всё, я больше не играю в твои игры, — с упрёком произнёс Лу Цан, задыхаясь от злости. Стыдясь того, что добровольно полез к Цзину с поцелуем, который он отверг и совсем никак не отреагировал, Лу Цан так разволновался и рассердился, что решил прекратить.Но Цзин неожиданно сам подался навстречу, прильнул губами к жаркому рту Лу Цана и настойчиво обвил его язык своим — мягким, тёплым и скользким — заставляя глубже проникнуть в свой рот. — Ты... — только и сумел выдохнуть Лу Цан. Не в силах защититься от умелых поддразниваний Цзина, он почувствовал, как в груди мелькнула слабая дрожь и подкосились колени. Все его протесты оказались сломлены по-змеиному юрким языком Цзина, который извивался и петлял во рту. Разбойник мало-помалу ослабел под услаждающей силой Цзина и опустился в кресло. Ненасытный Цзин, который не знал предела своим желаниям, изо всей мочи напирал на него, и как только тот развалился в кресле, мгновенно вторгся промеж ног Лу Цана, покрепче его обхватил и, впившись в его уста, жадно втягивал слюну изо рта. Разомлевший Лу Цан послушно открыл пошире рот, что позволило Цзину баловаться, как ему хотелось. Из-за нехватки воздуха лицо Лу Цана покраснело. То горький, то терпкий вкус лекарства смешивались во рту, под напором двух языков, напоминая об изначальной цели поцелуя. Он только хотел получить своё противоядие, не больше, а всё обернулось долгим страстным наслаждением. Чувствуя, как Цзин прижимается к нему всё более жарким телом, а поцелуй становится неистовее и глубже, Лу Цан немного встревожился. Он попытался вырваться из объятий, но крепкие руки сжали его, не давая двинуться. — Это в последний раз. Можешь отдаться без сопротивления хотя бы сейчас? — едва слышным шёпотом спросил Цзин, немного ослабив хватку и пристально глядя Лу Цану в глаза. Возможно, это была иллюзия, но Лу Цану почему-то почудилось, что в глазах Цзина он увидел мимолётную печаль. В конце концов, они долгие месяцы состояли в близких отношениях; Лу Цан смягчился, и, хотя ничего не ответил, перестал противиться действиям Цзина. Разве мог такой умный хитрец как Цзин не заметить тонкого изменения в поведении любовника? Он притянул Лу Цана к себе, прижал его рот к своему, растворяясь в буре вожделений, которая в нём поднялась, и, не желая довольствоваться малым, тут же запустил руки под одежду. — Нгх, — невольно из уст Лу Цана сорвался слабый хриплый стон удовольствия. Его тело, захваченное руками Цзина, дрожало от каждого, даже лёгкого прикосновения. Руки Цзина неустанно блуждали по его обнажённому телу, искали большего, он скользил кончиками пальцев по изгибу сильной шеи,по мускулистой груди Лу Цана. Непрерывный поток тепла стал подниматься из нижней части живота Лу Цана, заставляя его забиться в агонии наслаждения. Ощутив, что тело Лу Цана откликается, Цзин невольно начал стараться ещё усерднее, всячески лаская его чувственные точки. Кончиком языка он неспешно скользнул по нёбу Лу Цана, а его руки тем временем стянули одежду, соскользнувшую у того с плеч. От горячих поцелуев и жадных прикосновений, тело Лу Цана охватило желание, сладкое, головокружительное наслаждение, которое пробегало от волос до кончиков пальцев ног. Он всецело отдался страсти Цзина, совсем потеряв желание ему сопротивляться. — Ай, — Лу Цан, опьянённый удовольствием, внезапно почувствовал боль и издал испуганный крик, когда острые ногти Цзина сильно врезались в его гладкую спину. — Что ты творишь?! — гневно выпалил он и впился яростным взглядом в улыбающегося Цзина. Однако из-за страсти, в которой Лу Цан сгорал за мгновение до этого, его взгляд затуманился, в глазах блестели слёзы, дыхание было тяжёлым, а лицо покраснело от возбуждения. И теперь, хоть ина его лице было выражение негодования, но в своём возмущении он выглядел совсем не убедительно, а наоборот — ещё более очаровательно и обольстительно. — И ты, так непотребно рдея и откликаясь на мои поцелуи, всё ещё смеешь притворяться, что искренне хочешь меня покинуть? — чуть заметно улыбаясь лукавой улыбкой, заявил Цзин. И тотчас его крепкая рука внезапно опустилась к соблазнительной мягкой выпуклости между ног Лу Цана и сильно его сжала. Как и ожидалось, тот пронзительно вскрикнул. Лу Цан понимал, какой у него сейчас безобразный вид. Волосы, ранее стянутые шёлковой лентой в тугой пучок, во время чувственных ласк растрепались, и теперь смоляные нити покрывали спину и плечи чёрным ковром. Торс уже был обнажён, халат повис на поясе, а голая грудь была усеяна пятнами поцелуев и следами пальцев Цзина. Хуже всего было то, что тонкие штаны не могли скрыть его явного желания. Лу Цан совершенно не мог притворяться, что не хочет Цзина. Лу Цан понурил голову. Его и правда влекло к этому человеку, как муху к нечистотам, он не мог устоять перед его любострастными играми и соблазнениями. И всё же упрямое сердце отказывалось принять предложение предаваться роскошной жизни, которую ему обещал даровать Цзин. В глазах Лу Цана, подёрнутых дымкой желания, ярким блеском промелькнула шелковинка(10). — В наш последний раз будь немного послушнее, хорошо? — Цзин медленно наклонился и зашептал, словно читая его мысли; при этом его губы прикоснулись к уху, отчего по телу Лу Цана пробежали мурашки. У гордого разбойника имелся порок, свойственный многим мужчинам, — уязвимость перед ласковыми и сладкоречивыми говорками. Цзин медовыми речами совсем заворожил Лу Цана, вызвал в нём волнение. Вообще-то Лу Цан и сам возжелал его, а осознание того, что это прощание и они вот-вот разлучатся, усмиряло страх разделить ложе с Цзином, отчего предстоящее уже не казалось ему настолько ужасным, чтобы ему так уж сильно противиться. Цзин, разумеется, быстро смекнул, как вовремя воспользоваться удобным случаем. Он ловко подхватил Лу Цана и широкими шагами понёс к кровати. И, безусловно, Лу Цан знал, что он намеревался сделать. Пока тело нежилось в руках, его всколоченный разум метался взад-вперёд, размышляя, стоит ли отдаться Цзину, «подсластив» разлуку прощальной близостью. Ведь он не заметил, насколько уже близки они стали. Мягко уложив Лу Цана на сверкавшую узорным лаком широкую кровать, Цзин не сразу бросился на него, как обычно, а просто сел на краю и несколько мгновений, не говоря ни слова, путешествовал взглядом по его телу. Лу Цан в кои-то веки лежал смирно, храбро снося блудливый взор. Длинные волосы Цзина, словно шёлковые нити, переливались в ярких лучах мерцающего света серебряной свечи(11), а глаза сияли, будто звёзды в прудовой воде. Его образ до того завораживал, что Лу Цан, не в силах превозмочь восторг и отвести взгляд от такой красоты, залюбовался им. Цзин испустил немой вздох, а затем медленно наклонился. Лу Цан подумал, что он собирается поцеловать его в губы, и поспешно повернул голову в сторону, но вместо этого почувствовал, как мягкие уста прильнули к его шее. Горячие и влажные губы опустились ниже, к груди, долго и ненасытно щекоча её страстными поцелуями и обдавая жарким дыханием. Его ласки были настолько приятными, что Лу Цан запустил руку в волосы Цзина и прижал его голову к себе. Наслаждаясь ощущениями, он, затаив дыхание, устремил взгляд вверх на пышно расшитый цветами зимней сливы шёлковый полог над кроватью. — А-ах, — из уст Лу Цана сорвался томный вздох откровенного удовольствия, когда губы Цзина нашли его сосок. Вобрав его в жаркий рот, он скользнул языком, а затем легонько прикусил зубами. Ласки Цзина, точно маленькие острые стрелы, пронзали тело Лу Цана, он выгибался ему навстречу и слабо стонал. Жар, который поднимался и полыхал на его коже, выдавал ожидание. Цзин, казалось, хотел продлить мучения. Он упрямо отказывался дотронуться до места, где Лу Цан больше всего жаждал ощутить его пальцы. Руки Цзина блуждали и нежно обласкивали лишь низ живота и внутреннюю часть бёдер. Нагой Цзин, неведомо как и когда он успел оголиться, лёг сверху Лу Цана и, плавно покачиваясь, слегка потирал налитое желанием мужское естество. Цзин поцеловал едва ли не каждый цунь(12) кожи Лу Цана, но всё ещё делал вид, что не замечает вздыбленную мужскую плоть, просто желая продолжить эту мучительную прелюдию до бесконечности. — Когда ты уже, наконец, дотронешься до него? — возмутился Лу Цан. Он с головы до пят горел огнём, кровь в его набухшем мужском естестве кипела, голова кружилась, и ему казалось, что сходит с ума. Разум его был пуст, в нём не было ничего, кроме непреодолимого желания близости. — Не можешь больше терпеть? — улыбаясь, с издёвкой спросил Цзин, но всё-таки пренебрёг прихотью Лу Цана, хотя его собственное желание не менее явно стояло, как утёс, промеж ног, подчас слегка касаясь Лу Цана. — Гнусный пёс! — в бешенстве закричал Лу Цан. Лу Цан, чувствуя на себе тяжесть прижавшегося к нему прекрасного тела с крепкими мышцами, но при этом столь изящного, покрывался потом, и капли влаги катился по его коже, просачиваясь в простыни из чистого шёлка. Тело Цзина тоже вспотело от страсти. Он прилагал огромные усилия, чтобы сдерживать прерывистое дыхание, пытался продлить ласки как можно дольше. И когда его вздох, казалось, был готов вырваться из лёгких и сдерживаться стало невмоготу, Цзин неожиданно сильно укусил Лу Цана за плечо. Лу Цану, который тяжело дышал и задыхался от возбуждения, даже не хватило сил вскрикнуть, он лишь издал едва слышный хриплый стон: — М-мх. — Приподними ноги, — повелел Цзин, полным страсти низким голосом, который дрожью отозвался в теле Лу Цана, и он послушно согнул и расставил колени. — Обхвати ими меня за поясницу, — жадно потребовал Цзин, наблюдая, как лицо Лу Цана становится красным. — В последний раз... — начал было упрашивать Цзин, но Лу Цан остановил его взглядом, зная, что он собирался снова сказать то самое избитое оправдание. Хотя разбойнику было стыдно, он всё же поднял ноги и обвил их вокруг талии Цзина. Будто словами «в последний раз» стало можно оправдать любое срамное поведение. — Нгх, — простонал Лу Цан, дрожа от боли, когда Цзин вдруг стал в него проникать. Кажется, Цзин намеренно продлевал время заключительной сцены сластолюбивой игры. Он входил неторопливо, не так, как обычно. Его крепкий и толстый мужской орган исподволь толкался в Лу Цана, и чем глубже втискивался в глубину, тем становился толще и горячее, чем когда-либо раньше. От нестерпимой боли, когда узкое тёмное отверстие Лу Цана терпело вторжение сверх своих возможностей, его пальцы царапали спину Цзина. Ноги, обвитые вокруг Цзина, неукротимо дрожали. Эта мука была поистине бесконечной. Лу Цан изо всех сил пытался сдержать тошноту, безропотно разрешая Цзину медленно входить в его тело. Почувствовав, что Цзин погрузился до основания и горячий кончик достиг самой глубины тела, Лу Цан был до того напуган, что боялся вдохнуть полной грудью. Его глубокие нежные и мягкие внутренности с трудом переносили твёрдый прут Цзина, который с силой в них давил. Даже когда Цзин не двигался, его член легонько дрожал, вызывая приступы боли, смешанные с неописуемым удовольствием. — Ты внутри такой горячий, такой тесный, — томно шептал Цзин, млея и невольно прищурившись от сдавливающей ломоты, когда он почувствовал, как пульсирует скользкий задний проход Лу Цана. И хотя Цзин не двигался, но по его телу разливалось приятное тепло, что проходило через его упругий стержень, который изнутри ласкали непрерывные лёгкие толчки. — Ты... задери демон тебя, — едва соображая, сбивчиво выругался Лу Цан, — скорей заканчивай! — из последних сил выдавливая слова из горла, выкрикнул разбойники закрыл глаза, чуть ли не плача. Горделивый, он в волнении еле-еле сдерживал слёзы, чтобы хоть не осрамиться снова. Сердце Цзина сжалось от внезапно накатившей жалости и вины оттого, что от причиняемой им боли из Лу Цана аж пот лился градом. Но и, конечно, он не мог упустить редкую возможность, что Лу Цан так послушен. Терзаемый докучливыми противоречиями, Цзин, не проронив ни слова, начал ритмично двигаться. Спустя несколько мгновений Лу Цан уже голосисто стонал от ненасытного наслаждения: — Ах! А-ах! В преддверии разлуки Лу Цан позволил себе стать безрассудным, больше не скрывая желания. Прикрыв веки и отдавшись истоме, он отвечал на настойчивый ритм движений Цзина и вздыхал от каждого нового ощущения, когда Цзин надавливал всё сильнее и входил всё глубже. Его блестящее от пота тело неслось на гребне высокой, кипучей волны, содрогаясь от восторга и удовольствия. Выносливость Цзина была поистине ужасающая. Зад Лу Цана уже едва мог выдерживать безостановочно снующий туда-сюда член Цзина. Тот сначала осторожно, а потом всё более агрессивно растягивал его тугое колечко срамной щели, которое старалось поуже съёжиться, чтобы вытеснить огромный посторонний причиндал, но всё тщетно. И Лу Цану ничего не оставалось, как смиренно сносить обжигающие болью толчки скользящие внутрь и наружу его беззащитного отверстия. — Ай! Ах! Ты!.. Ты-ы... — завыл Лу Цан, не в силах больше терпеть такого рода пытки и начал плакать и кричать точно безумный. Но Цзин сгрёб его в объятия и покрепче прижал к себе, позволяя Лу Цану вытереть все его слёзы и сопли о свою грудь, продолжая при этом проникать в него сильными и быстрыми толчками. Они переплелись обнажёнными телами, соединившись в одно целое, особенно тесно в нижней части тела, где липкие телесные соки Лу Цана накрепко их склеивали. — Не разжимай ноги, — прошептал Цзин, чувствуя, как Лу Цан ослабляет хватку, и колени мало-помалу соскальзывают по сторонам, в то же время, со всей своей силой и мощью, толкаясь ещё глубже в такое манящее тело разбойника. На звёздной небесной простыне висела полная ясная луна. Холодные серебристые лучи, струящиеся из окошка, мерцали на телах, что страстно переплелись друг с другом, то скрывая, то обнажая свою прелесть, отчего ледяной свет луны, казалось, рделся огнём. Покои благоухали весной(13). Даже снежно-белый цветок лотоса, что красовался на узорчатой ширме в спальне, стыдливо алел. — Агх, — Цзин издал едва слышный низкий рык, затем выбранился невообразимо вульгарным ругательством. Лу Цан на мгновение притих, и тотчас ощутил, как Цзин излился потоком обжигающе горячей влаги, наполняя собой его зад. От неожиданности Лу Цан так растерялся, что лишился дара речи и долго не мог вымолвить ни слова. — Ты!.. — грянул Лу Цан наконец, изо всех сил пытаясь прийти в себя, и как раз когда он захотел выпустить свой гнев, Цзин закрыл ему рот, перебив. — Милый Лу Цан, — заворковал Цзин, — это в последний раз. Разве ты не можешь быть послушным хотя бы сейчас? Всё те же пресловутые слова, но они снова успешно успокоили Лу Цана. «Верно, это в последний раз. Просто приму, как укус собаки», — утешал себя Лу Цан. Хотя его одолевало какое-то непонятное ему тягостное чувство печали и обиды, из-за чего он не мог некоторое время издать ни звука. Лу Цан ничего не ответил, молчаливо согласившись. Но совсем скоро он пожалел, что был таким покорным. — Проклятый насильник, псина, у тебя есть предел?! — гневно рявкнул Лу Цан, сжав кулаки. Он уже долго находился подмятым под Цзином, страсть которого никак не достигала удовлетворения, и который уже заправился в его зад бесчисленное множество раз. Цзин, не обращая внимания на его возню и крики, был одержим плотскими наслаждениями и в поте лица выполнял упражнения в постели, непрерывно двигаясь туда и сюда. На этот раз Цзин проник в Лу Цана сзади, поставив его на четвереньки, что было для разбойника особенно унизительно. Неудивительно, что он так яро и громко возроптал. Лу Цан гневался, но, схваченный крепкой хваткой,он не мог двигаться. Его руки сильно дрожали и не могли более поддерживать тело. Поэтому он лежал ничком, прижавшись щекой к простыням, и прикрыл уши, стараясь не слушать распутные чавкающие звуки и шлепки нижней части живота Цзина о его собственную задницу. Сокрытая между ягодицами узкая дырочка, из которой член Цзина уже сколько времени то высовывал головку, то по корень утопал в её глубинах, онемела от боли. Мышцы намученного заднего входа уже давно разопрели и ослабли настолько, чтобы сносить грубость Цзина. Боли уже не было, только наслаждение, которое словно лизало всё тело языками пламени, угрожая испепелить и расплавить плоть.Он уже потерял счёт, сколько раз содрогался от обжигающего огня, издавал стон торжества и заливался любострастной влагой. Лу Цан только знал, что вот-вот сойдёт с ума. — Будешь ли ты скучать по мне в будущем? — поинтересовался Цзин. Лу Цан, измождённый длительной неуёмной страстью Цзина, едва мог говорить. Но зловредный Цзин не желал упустить возможности поизмываться над Лу Цаном, и беспощадно задавал ему вызывающие вопросы. — Д-да... Обскучаюсь по тебе, демон тебя задери! — задыхаясь, выкрикнул Лу Цан. Он собрал все силы в своём теле, чтобы дать ответ. —Ты уже выдохся?— шутливо спросил Цзин, продолжая дразнить Лу Цана. Лу Цан, не стерпев насмешек, тут же оскорбился и разозлился. — Всё, хватит, — обиженно произнёс разбойник. Барахтаясь изо всех сил, он пытался перевернуться, но, поскольку Цзин был сверху него, ему удалось только неуклюже повернуться на бок. Он, помогая себе руками, поддался вперёд, чтобы уползти, пытаясь вытащить себя из-под Цзина. Но как Цзин мог позволить ему сбежать? Он одной рукой подхватил Лу Цана, крепко обнимая за поясницу и привлекая к себе, а другой сильно сжал его член, и Лу Цан сразу обмяк и обессилел. Цзин, уличив благоприятный миг, без лишних проволочек вонзился внутрь податливого тела. Боковое положение заставило Лу Цана испытывать такую сильную боль, что у него почернело перед глазами. Цзин без всякой нежности и заботы по-прежнему продолжал неумолимо и неистово скользить туда-сюда. Неисчерпаемое удовольствие сопровождалось жгучей, бушующей резью, плоть изнывала от пытки. Лу Цан закатил глаза, его жизненная сила истощалась, и когда совсем иссякла — он потерял сознание. *** Неведомо,как много времени прошло, когда Лу Цан, наконец, начал приходить в себя. Выгоревший светильник едва-едва мерцал, остатки масла на фитиле освещали тёмную спальню тусклым пламенем размером с горошинку. А вот чего хватало в избытке — ужасающее зрелище: с головы до ног покрытое кровоподтёками распластанное тело, скомканная постель, безобразно смятая, запачканная и скомканная, а также едкий чадный запах слишком большого количества занятий любовью, густо запружающий комнату. Самого же Цзина давно и след простыл, растворился в неизвестности. Когда у Лу Цана наступило просветление, он смутно вспомнил, что это была их последняя встреча. Они сблизились и разошлись в вихре плотских наслаждений. Все воспоминания преисполнены узами греха и пропитаны смердящей любострастной влагой. Их связывали уродливые отношения, погрязшие в распутстве(14). Вдруг безымянная тяжкая тоска ворвалась в сердце Лу Цана, и капля слёз невольно скользнула по щеке. Цзин пришёл без объяснений и ушёл без объяснений. Хотя исчезновение Цзина было тем, о чём Лу Цан молился днём и ночью, но теперь его охватило тягостное чувство пустоты, будто он лишился частички души. И Лу Цану оставалось только горевать от неведомого разочарования.Перевод: WriterBabe Редактор и оформитель перевода: Тай-Мыр Перевод стиха под редакцией: Ladyblanc
_________________________________________ 1. — В оригинальном китайском тексте поэтического эпиграфа нет. Перевод данного стихотворения и добавление его в главу — личная инициатива команды HelenDoll. Сделано это для наглядности. Ведь автор новеллы использовала строчку из стиха как название шестой главы. А в самой главе есть сцены и образы, которые перекликаются с темой лирического произведения или же построены на конкретных строчках из него. Перевод стиха под редакцией Ladyblanc. 2. — В строках «Пейзаж весны... резвиться» в завуалированном смысле идёт отсылка к «весне» как эвфемизму эротики. Здесь намёк на то, что сейчас чудесное время, благоприятная пора для любовных утех. 3. — Ширмы появились в Китае в VII веке. Они были самых разных размеров: от больших, размещаемых в залах, до миниатюрных настольных. Могли состоять из бесчисленного количества створок, но наибольшее распространение получили шести- и восьмистворчатые. Каждая створка китайской ширмы представляла собой деревянную или бамбуковую раму, затянутую с обеих сторон расписным или вышитым шёлком, а позднее — бумагой или парчой. Расписывали их тушью, украшая пейзажными мотивами, каллиграфией, стихотворениями. 4. — Начиная от слов «Через окошко солнца свет...» и до конца данной строчки в оригинале буквально: «Струящийся из окошка свет рассеивается на узорчатой ширме, оживляет пару неразлучных уток-мандаринок, что переплетаются шеями». Здесь описывается обстановка в спальне, которая дополняется эротическим подтекстом. Утка и селезень — образ нежных супругов, влюблённых. А их переплетение шеями — намёк на интимную близость. 5. — В оригинале буквально: «золотые уточки» или «курильница-утка» — золотая курильница в форме утки, или пары уточек (см. примеч. 4 к гл. VI.). Намёк на благовония, которые возжигаются во время занятия любовью. 6. — Гу Сюн (? — 928 гг.) — поэт, живший в эпоху Пяти династий (907 — 960 гг.). Писал в жанре цы. Изначально эти стихи предназначались для пения, но спустя несколько столетий мелодии были утеряны. Основной темой его произведений были обиженные, брошенные и одинокие женщины. Он описывал их интимные любовные переживания, жалость к себе, тоску за любимым и тому подобное. Пятьдесят пять стихотворений Гу Сюна вошли в антологию «Среди цветов», составленную в 940 г. и содержащую около 500 цы 18 поэтов. 7. — Здесь каламбур, основанный на созвучии слова «ястреб-тетеревятник / сизый орёл» и «муха», которые произносятся как «цанъин». Поскольку Лу Цан не является последователем какой-либо школы, он выдумал себе некую школу, которую назвал на основе своего имени и прозвища в стане. То есть к своему имени Цан, что буквально значит «сизый», он добавил иероглиф из прозвища «ин», имеющий значение «орёл / ястреб». Кроме того, «ястреб-тетеревятник / сизый орёл» образно: «безжалостный». А «ъ» в слове ничего не значит — это просто разделитель, который ставится на стыке двух соседних слогов одного слова, издержки транслитерации. 8. — Название буквально переводится как «южное управление». Здесь автор изменил название одного из сыскного подразделения, которое действительно существовало в минскую эпоху (1368 — 1644 гг.). Было таких три: Восточное, Западное и Внутреннее управление. Появились они в 1410 году, подчинялись только императору. Занимались слежкой, арестом, расследованием и тюремным заключением заподозренных в нелояльности чиновников. Побудительными мотивами создания сыскного управления были недоверие императорского двора к сановникам гражданской администрации, боязнь возникновения недовольства в армии и беспокойство центральной власти по поводу исполнения её распоряжений на местах. Сформированы эти подразделения из дворцовых евнухов, в отличие от императорской охраны, состоявшей из военных чинов. 9. — Слива-мэй (мэйхуа) — дикорастущее фруктовое дерево с кислыми, малосъедобными плодами. Входит в число «четырёх благородных» растений Китая: слива, орхидея, бамбук и хризантема. Культ мэйхуа в Китае можно сравнить с культом сакуры у японцев. Живопись дикой сливы отличается особым изяществом и утончённостью. Слива-мэй имеет множество символических значений, таких как красота, благородство, стойкость и много других, в том числе и эротических. 10. — Шелковинка или шёлковая нить — образно: неотвязные мысли, глубокие думы. 11. — Под «серебряной свечой» подразумевается серебряная масляная лампа. 12. — Цунь — мера длины около 3,2 см. 13. — Весна — то есть любовная близость. 14. — В бумажном оригинале, который есть у нас на руках, этот эпизод является заключительным в шестой главе. Всё, что последует ниже, — взято из электронной версии новеллы.