Всю жизненную силу разом собери, В неистовый поток ци преврати. Меч острый свой три раза прокрути И в небеса его взметни. К девятой сфере(14) ты по ветру воспари И там все тучи разгони.
Без предупреждения меч сменил направление. Цзин резво оторвался от земли и взвился вверх, рукава его халата вспорхнули и закружились в полёте. Лу Цан, крепко схваченный и сам себе не хозяин, тотчас подался вверх вместе с Цзином, который взметнулся над землёй больше чем на чжан(15). И как только Лу Цан почувствовал, что его сила слабнет, он сползает вниз и вот-вот упадёт, Цзин тут же сильно прижал его к себе, и падение прекратилось. После Цзин снова взмыл ввысь, перекрутился в полёте, крепко держа в руке кулак Лу Цана, обхвативший меч и рассекая им воздух, устремился вперёд. А достигнув цели, вонзил клинок почти по самую рукоять прямо в ствол большого дерева. Цзин шлёпнул Лу Цана по руке, давая знак отпустить меч, затем схватил его за запястье и прыгнул прямо к кроне большого дерева. Лу Цан на мгновение потерял равновесие, наклонился в сторону и невольно упал на Цзина. И только он собрал последние силы и отшатнулся, намереваясь встать, Цзин прижал его к себе со словами: — Давай немного отдохнём, прежде чем продолжить. Лу Цан, вымотанный, стеснённо дышал, и, услышав предложение Цзина, не стал ему противиться и проявлять строптивость, тотчас же прислонился к его ноге. — Зачем ты учишь меня боевым техникам? — тихо и с осторожностью спросил разбойник после того, как немного отдышался. Хотя мастерство Лу Цана не столь высоко, как у Цзина, однако молодцем он был умелым и знал толк в боевом искусстве. Поэтому сразу понял, что стих, который ему прочёл Цзин — одна из секретных техник великого мастера ушу. — Забочусь, чтобы ты смог дать отпор мужикам, если начнут приставать, — пошутил Цзин с улыбкой. — Да кроме тебя никто ко мне не притронется! — выпалил Лу Цан без раздумья. И тут же поняв, что предложение вышло не таким, как он хотел, собирался оправдаться, но Цзин уже вовсю покатывался со смеху. — Кажется, ты уже совершенно поправился и спокойно сможешь выдержать мои домогательства. Поэтому я не намерен сдерживаться, — заметил Цзин. Он подхватил Лу Цана на руки, мигом спрыгнул с дерева и точёным летящим шагом внёсся в спальню. — Нет! Не-е-ет! — запротестовал Лу Цан, всеми силами отбиваясь. Его раны заметно подзажили за последние несколько дней, но ему всё ещё не удавалось справиться с Цзином, чья выносливость стократ превосходила обычные человеческие возможности. Цзин мягко опустил Лу Цана на кровать, устланную синими парчовыми простынями, а затем сам навалился сверху на разбойника. — Ты тяжёлый, — простонал Лу Цан, но Цзин пропустил мимо ушей. Возможно, это было связано с тем, что Цзин слишком долго подавлял свои желания. Поэтому был более нетерпелив, чем обычно. Он наспех стаскивал одежду с Лу Цана, добираясь к поясу, которым были подвязаны его штаны. И, наконец, развязав его, он с безудержным рвением запустил руку в штаны, нащупал заветное место, мягкое, точно крупитчатая пышка, и сильно сжал. — Ай! — невольно вскрикнул Лу Цан. — Больно… — Там всё ещё не зажило, так и болит? — спросил Цзин, и в его голосе проскользнуло едва уловимое сожаление. Цзин вспомнил сцену из прошлого в доме Тунхуа, как Лу Цан истошно вопил, когда он в припадке гнева вонзил ему стержень в член. Лу Цан уставился на него с полным недоумения взглядом: «Цзин, которого я знаю, похотливый свирепый демон под личиной прелестного непорочного ангела, но сегодня он вдруг решил проявить заботу?.. Уж больно сомневаюсь, эта эгоистичная сволочь явно что-то замыслила». — Да нет, всё хорошо, — слова сорвались с губ, прежде чем Лу Цан успел как следует подумать. И только сказав это, Лу Цан мысленно себя обругал: «Что я несу?! Откусить бы себе язык! Хоть бы он не подумал, что теперь снова можно надо мной издеваться». Цзин усмехнулся очаровательной улыбкой, способной вскружить голову, и опрометью набросился на Лу Цана, точно нежданно-негаданная буря с ливнем. Властные настойчивые руки мигом сняли оставшуюся одежду с Лу Цана, губы Цзина пронеслись по его шее, груди, животу и прильнули к его мужскому естеству. — Ох! — вскрикнул Лу Цан. Разбойник как ошпаренный вскочил и попытался оттолкнуть голову Цзина, но тот плотно втиснулся между бёдер и жадно сосал, как пиявка. Его ловкий язык лизал и энергично вырисовывал круги. Лу Цан был совершенно неспособен контролировать себя, потому что чувствовал, как желание горячей струёй крови наполнило его мужское естество. Однажды Цзин заставил Лу Цана взять у него в рот, но тогда это было не более чем жестокое вдалбливание Цзина ему в горло глубокими толчками. Из подобия вступительных ласк были лишь бесстыдные трения члена о Лу Цана, которые длились до невыносимости и желания извергнуть семя. Раньше Цзин никогда не заходил так далеко. — Ты сошёл с ума, — в бессилии бросил Лу Цан. Умелые и приятные прикосновения Цзина уничтожали здравый рассудок Лу Цана, распаляли желание. Лу Цан трепетал и едва сдерживался, чтобы не отдаться всепоглощающему наслаждению. — Быстро… Быстро отпусти его… Поскольку он не в силах был противостоять напору Цзина, Лу Цан мог сопротивляться только на словах. Но всё это казалось совсем не убедительным, ведь его голос внезапно смягчился и предательски задрожал, распалённая желанием кожа блестела капельками пота, а сочная плоть налилась до предела и вызывающе торчала. Ладони Цзина скользнули вверх по талии Лу Цана, лаская взад-вперёд кожу, которая стала гладкой и мокрой от пота, проскользнули по бокам, пояснице и устремились вниз к двум поднятым холмам ягодиц. Постепенно руки Цзина неуклонно приближались к центру, пытаясь раздвинуть длинную узкую щель. — Нгх… — застонал Лу Цан, когда Цзин коснулся его укромной дырочки. Чувствуя, как пальцы Цзина поглаживают ёё, Лу Цан почти не мог издать ни звука, отдался ощущениям. — Ты… Если ты сейчас не остановишься… Я могу… Чтобы произнести эти слова, Лу Цану потребовалось собрать почти все оставшиеся силы. У него было острое ощущение, что он беспомощен перед огненно-горячей волной, которая накатывала со всего тела к единственной точке между ногами. Цзин даже не поднял глаза. Вместо этого он внезапно безжалостно укусил крайнюю плоть Лу Цана. Мгновенно горячее семя неконтролируемо выплеснулось, к большому несчастью, большая часть его попала в благородные уста Его Величества Сюаньюань Цзина. Хотя зачинщиком всего этого был сам Цзин, тем не менее, он не мог поверить в случившееся, стоял ошеломлённый. Семя Лу Цана медленно струилось из уголка его губ, из-за чего он оказался в неловком положении и не мог решить, стоит ли ему закрыть рот. В комнате повисла тишина. Лу Цан встревоженно и с некоторым страхом смотрел на Цзина. Он действительно боялся того, какие еще ужасные пытки тот на нём испробует в гневе. Но изначальное потрясение Цзина отступило, и его губы тронула мимолётная мягкая улыбка, похожая на нежный пьянящий цветок, распускающийся в сумерках(16). Она так очаровала Лу Цана, что он не смог отвести взгляд. — Я дам тебе глоточек попробовать, — Цзин воспользовался мигом, когда разум Лу Цана уплыл из-за улыбки, и приник губами к его рту. Густая вязкая жидкость сочилась между губами и зубами, но горький вкус разбавлялся нежностью, которая витала в этот миг между ними — редкое трогательное отношение друг к другу. В поцелуе Лу Цан выпил всё семя изо рта Цзина. — Ну как, вкус отличается от моей? — лукаво спросил Цзин, наблюдая, как лёгкий румянец на щеках Лу Цана сменяется ярким багрянцем. Затем он спокойно просунул ладонь под Лу Цана, желая перевернуть его. Тот запаниковал, второпях попытался его остановить, но сильные руки Цзина ловко ушли от него и, подхватив разбойника, опрокинули его задом вверх. — Нет… Только не там, мне ещё больно, — решительно запротестовал разбойник. Лу Цан, несмотря на боль в пояснице, всячески отталкивал Цзина, защищаясь от его очевидных намерений. После того, как Цзин в последний раз жестоко надругался над ним, его задний вход никак не заживал. И теперь перед тем, как сходить по большой нужде, Лу Цану нужно было набраться очень большой смелости, чтобы преодолеть мучительную боль. Он никак не мог выдержать атаки Цзина, обладающего слишком незаурядным оружием. Брови Цзина нахмурились. — Тогда что мне с ним делать? — поинтересовался Цзин, бесстыдно указывая на свой торчащий под одеждой член. — Это… не моя проблема. Ты сам виноват, что был жесток со мной в прошлый раз. Лу Цан приложил все усилия, чтобы скрыть своё смущение, но в то же время не осмеливался слишком обидеть этого неугомонного и великого короля демонов-злодеев. Цзин нахмурился ещё сильнее. Лу Цан понял, что ещё мгновение и он разгневается. Лу Цан сразу запаниковал: он глубоко познал ужас ярости Цзина. Нестерпимая боль в заднице — это не то, что можно просто перетерпеть. Он поспешно бросился на Цзина и, крепко обняв, стал упрашивать: — Нет! Не надо! В рот… Я возьму его в рот, — голос Лу Цана дрожал, он действительно очень боялся беспощадных методов Цзина. На лице Цзин снова показалась улыбка, способная очаровать каждого. Он откинулся назад, опираясь обеими руками на кровать, точеный силуэт выдавал соблазнительную фигуру. — Ты сам предложил, так что теперь не бунтуй. Он поднял руку и указал пальцем на нижнюю часть тела, призывая Лу Цана начать выполнять своё обещание. Лицо Лу Цана покраснело, его взгляд был прикован к тому самому срамному причиндалу, который вообще-то и у него самого тоже имелся, разве что не столь поразительный. Но всё же, глядя между ног Цзина, он настолько смутился, что ему хотелось провалиться сквозь землю. — Эй, долго мне ещё ждать? — поинтересовался Цзин, скорчив недовольную гримасу. Цзин был немного нетерпелив в ожидании, всем видом показывая: я готов взять тебя силой, если ты не сделаешь этого сам. Лу Цан стиснул зубы и закрыл глаза, едва повернувшись в сторону члена Цзина, и склонился вбок, к парчовым простыням. — Эй, куда ты клонишься? — Цзин крепко ухватился за голову Лу Цана и притянул к себе, направляя твёрдый член к губам разбойника. — Открой рот, — приказал он Лу Цану. В душе Лу Цана бушевало смятение, он не знал, как отвертеться и в отчаянии послушно раскрыл рот. И тут же огромная плоть вонзилась ему в глотку, мгновенно наполнив её, что он не мог дышать. — У-у-у… — замычал Лу Цан. В глазах юноши заблестели слёзы от неприятных ощущений, его руки беспомощно хватались за бёдра Цзина в попытках его оттолкнуть. Но Цзин крепкой рукой давил на затылок, поэтому он не мог выплюнуть член изо рта, как ни старался. — Плотно сожми губы вокруг головки. Затем медленно опускайся и вбери его глубоко в себя, — давая наставления, Цзин пытался глубже проникнуть в рот Лу Цана. — Буэ, — член проник в глотку, и Лу Цан издал рвотный звук, но Цзин продолжал продвигаться глубже без намёка на жалость. Цзин проник в самую глубину глотки Лу Цана. В соблазнительной влажной гладкости и тепле он раздувался ещё больше, заполняя всё горло Лу Цана. — Теперь воспользуйся языком. Медленно поворачивай им и облизывай. Только осторожно с зубами, — продолжал наставлять Цзин. Всё лицо Лу Цана стало пунцовым, потому что он мог дышать только через нос. В то же время он изо всех сил старался шевелить языком, как сказал ему Цзин, и покорить огромные размеры Цзина, к которым совершенно не мог привыкнуть. Он едва не задыхался и только тяжело хрипел с членом Цзина во рту. — Вот же неумёха, — Цзин хлопнул Лу Цана по голове. — Забудь о том, что я говорил. Давай-ка лучше тебе помогу. В сердце Лу Цана горела обида. Уже не первый раз он занимался таким, но тогда его насильно заставили. А теперь в той или иной степени он добровольно согласился, от чего ему было ещё поганее. Чем больше он думал, тем омерзительнее себя чувствовал. У него совсем отказали нервы, и он, не в силах сдержать себя, расплакался, слёзы унижения катились из глаз и капали промеж ног Цзина, орошая его пах. Цзин возбудился ещё больше. Он схватил затылок Лу Цана и медленно стал вращать его головой, полностью ощущая тепло, мягкость и влажность. — Превосходно! — восхищённо простонал Цзин. Член во рту Лу Цана начал пульсировать и становился всё горячее, предсказывая, что вот-вот взорвётся. — Мгх… Нх… — запротестовал Лу Цан. Он в страхе махал руками, пытаясь оттолкнуться, но Цзин крепко прижал его к себе, не давая ему двигаться. — Ах! — испустил вздох удовольствия Цзин, когда из его члена начал высачиваться прозрачный жидкий мёд, который тоненьким ручейком заструился в глубину горла Лу Цана. — От… пус… ти, — Лу Цан с трудом выдавил из себя слово. Но, к сожалению, он выбрал не то время, чтобы сделать это. Горячие соки Цзина выплеснулись в тот самый миг, когда Лу Цан пытался говорить, и больше половины оказались в дыхательном горле Лу Цана. — Кхе-кхе-кхе… кхе… Видя, что Лу Цан почти теряет сознание от потери воздуха, Цзин быстро вытащил член. Он наблюдал, как Лу Цан присел на кровати, вздрагивая и кашляя, на пределе отчаяния и горя. Цзин пришёл в себя после сладостного оргазма и, испытывая угрызения совести, что из-за сильного перевозбуждения снова ранил Лу Цана, слегка похлопал и погладил его по спине. — Ты… Ты… — начал Лу Цан, с трудом перестав кашлять. Он, тщетно силясь сдержать обиду, которая разрывала его сердце на куски, разразился рыданиями и с остервенением завопил: — Ты… Почему ты каждый раз унижаешь меня и издеваешься?! Что я тебе такого плохого сделал?! Не в силах совладать с мучительными эмоциями, он плакал и кричал, требуя от Цзина ответ. Цзин молча на него смотрел. А затем вмиг он потянулся к Лу Цану и заключил его в объятия. — А не лучше ли остаться со мной? Я могу осыпать тебя деньгами и доставить наивысшее удовольствие в постели. Разве не заманчивое предложение? А? Это было, пожалуй, самое ласковое и доброе обещание, которое мог сделать Цзин. — На кой мне твоё богатство! — с истерикой отвечал Лу Цан, из последних сил отстраняясь от Цзина. — Я лучше умру, чем буду так жить! — Хорошо, я дам тебе свободу, — отчеканил Цзин. Лу Цан прекратил борьбу и с недоумением уставился на Цзина. — Прими участие в предстоящем Турнире героев и если попадёшь в сотню лучших мастеров Улинь, я отпущу тебя и дам противоядие от «Лазоревой зари»(17), — торжественно объявил Цзин, скрывая за доброжелательной улыбкой хитрый план. Лу Цан остолбенел, но про себя подумал: «Это мой шанс! Возможно, мой единственный способ сбежать от чудовища! Пусть мои навыки не так хороши, пусть я не первый и даже не второй в мире боевых искусств, но в сотню-то наверняка смогу попасть без проблем». — Хорошо, я согласен, — Лу Цан набрался смелости и решительно кивнул. — А если ты проиграешь?.. — спросил Цзин с холодной улыбкой, давая Лу Цану на свой страх и риск самому определить себе наказание. — Тогда делай со мной всё, что захочешь, — Лу Цан проявил непоколебимую решимость, «разбил котлы и потопил лодки»(18). Невзирая на возможные страшные последствия, он был готов вступить в решающую схватку. — Договорились, — подтвердил Цзин, с выражением, которого Лу Цан раньше не видел, с каким-то незыблемым уверенным благородством, которое просто отметало все сомнения насчёт исполнения его обещания. Соблазнившись столь величественным видом, Лу Цан только молча кивнул в знак согласия.***
Династия Датун, император Цзин-цзун, пятый год правления, десятое сентября. Нынче в имперской столице Тунъань рядом с Вратами Юнъань(19) на Арене Цинъу(20) царят веселье и шум оживлённой толпы. Арена Цинъу всегда была храмом искусства и местом демонстрации талантов. Несмотря на ратное название, царствующая династия, что выступала за культурное просвещение, использовала её для проведения литературных экзаменов даровитых учеников. И впервые арена была выбрана местом проведения Турнира героев, что как нельзя больше подчёркивало её истинное предназначение. В настоящее время страна жила в спокойствии и мире, и люди были зажиточными и сытыми. Молодцы Улиня страдали от того, что им негде было показать свою доблесть. Итак, поскольку само правительство организовало Турнир героев, с призом поражающим воображение — один миллион лянов серебром, естественно, собралось немало желающих со всей Поднебесной посостязаться. Прибыли почти все известные мастера общепризнанных именитых школ, а также безымянные одиночки, которые самопровозгласили себя великими мастерами. Вдобавок пришло немало зевак, которые услышали молву и захотели посмотреть на представление.Арена Цинъу была заполнена более чем десятью тысячами людей, которые набили её битком. — Боевое искусство Шаолиня(21) славится с незапамятных времён. И победителем, безусловно, станет шаолинец! — высказал мнение мужчина в серой шёлковой рубашке, который выглядел как мелкий торговец, обсуждая происходящее со стоящими рядом людьми. — Не обязательно, ведь ещё есть безымянные мастера Цзянху. Так что пока неизвестно, кто победит, — вмешался кто-то, и тут же среди мужчин разгорелся спор. — А как же шайка Чанцин? Неспроста они уже долгое время заправляют в Цзянху, — высказался какой-то мужчина. — Да-да, не стоит недооценивать молодцев с рек и озёр. А то, гляди, победит ещё какой-нибудь отшельник, про которого мы раньше даже не слышали, — сказал кто-то ещё. Слово за слово и тотчас мужики загудели как женщины в базарный день. В это время Лу Цан также смешался с толпой. Из-за большого числа участников было невозможно провести первый тур одновременно со всеми. Лу Цан, который должен был принять участие во второй половине дня, понимая всю важность данного турнира, решил, что лучше разведать утром обстановку, ведь немало поставлено на карту. Как раз когда он нашёл хорошее место в толпе для просмотра сражений, он услышал три громких пушечных грохота — орудийный салют. Глашатай объявил во всеуслышание: — Турнир героев Поднебесной официально открыт! Тотчас из надвратной башни зазвучала церемониальная музыка. Пёстро наряженные женщины вышли одна за другой, расположившись двумя арками вокруг идущего в середине мужчины в роскошных одеждах по расшитому ковру, словно мерцающие звёзды, окружающие луну. Всё изящество, которым может наградить природа, воплотились в этом человеке: высокий и стройный, он нёс себя свободно и грациозно, его многослойные искусно вышитые одежды порхали от лёгких порывов ветра. Необыкновенно хорош собой, точно нисшедший в мир суеты небожитель.Только жаль, что на роскошной императорской тиаре висели унизанные жемчугом подвески(22), из-за чего невозможно было ясно разглядеть лицо. Отчего-то его вид вызвал у Лу Цана чувство тревоги.И пока он размышлял над необъяснимым чувством в глубине души, из надвратной башни раздался громкий голос: — Его Величество прибыл! Зрители ряд за рядом, словно их накрывало волной, благоговейно преклоняли колени и били челом. Площадь наполнил единый крик слившихся голосов: — Да здравствует император! Лу Цан наблюдал, как все окружающие его опустились на два колена, тогда как он оставался стоять, привлекая к себе слишком много внимания.Немного подумав, он всё же решил преклониться, как остальные, но лишь на одно колено. Лу Цан был главарём горных разбойников, которые выступали против правительства, поэтому он пренебрёг земным поклоном императору. «Так вот, значит, каков всеми горячо любимый император Цзин-цзун. Кажется, он ещё совсем молодой», — мысленно заключил Лу Цан с неким разочарованием, ведь он-то думал, что император дряхлый старик. После трёх возгласов «Да здравствует!», в ушах Лу Цана послышался глубокий мягкий баритон: — Поднимитесь! Его голос оказался негромким, но таким отчётливым, как если бы он говорил на ухо каждому человеку. Лу Цан невольно где-то в глубине души испугался и подумал про себя: «А этот Цзин-цзун наверняка не профан в боевых искусствах. Его голос излучает огромную мощь энергии ци. Даже мне такое не под силу». Не успел он как следует обдумать мысль, как уже из надвратной башни глашатай вновь объявил о начале Турнира героев. Группа из ста мастеров боевых искусств, принимавших участие в первом туре, поднялась на подмостки для боя под радостные возгласы и хлопанье толпы. После нескольких больших часов просмотра у Лу Цана лопнуло терпение. «Хотя увидел я бои больше десятка соперников, да ещё и последователей таких известных школ, как Цинчэн и Удан(23), но их движения были до того смешны и нелепы, а техники стары, что я даже как-то разочарован», — ворчал разбойник мысленно. Он решил найти место, где смог бы подкрепиться и хорошенько отдохнуть перед сражением, чтобы после обеда оглушить всех заблудших лягушек, так называемых учеников общепризнанных школ. И от таких мыслей оставшийся интерес к бою совсем улетучился. Лу Цан повернулся к арене спиной и, пробравшись через толпу, направился к ближайшему трактиру, который выглядел довольно неплохо. Вход венчал качавшийся снаружи флаг, на котором был начертан крупный знак «вино». Праздничные уличные пейзажи мелькали перед глазами. Грудь Лу Цана была наполнена радостью свободы, чего он не испытывал долгое время. Сейчас Лу Цан был уверен, что легко попадёт в сотню лучших, и наконец-то вырвется из лап извращенца Цзина. При одной только мысли, что всё скоро закончится, ему хотелось смеяться и прыгать от счастья. Трактир был почти пуст в это раннее время, поэтому стоило Лу Цану сделать всего шаг внутрь, как к нему с улыбкой подбежал служка. Он провёл уважаемого посетителя на второй этаж, где Лу Цан выбрал лучший столик у окна и заказал кувшин вина с несколькими видами закусок. Очень скоро слуга принёс ему алкоголь, большую фарфоровую чашу, а также поставил на стол блюда с едой. Лу Цан неторопливо пропускал чашку за чашкой, наслаждаясь одиночеством и покоем. Посидев половину большого часа, он услышал шум на первом этаже. Лу Цан, оценив ситуацию и подсчитав время, подумал: «О, кажется, первый этап турнира завершён и, естественно, вся гурьба хлынула в ближайший трактир». С каждой минутой шум нарастал, а за ним на второй этаж пришли несколько рослых крепких мужчин, которых сопровождал служка. И хотя в этой толпе каждый был косая сажень в плечах, но все из них шли, повесив головы, а некоторые шёпотом роптали. И, судя по их жалобам, похоже, они проиграли свои бои и были всё ещё слишком горды, чтобы это принять. Следом поднялись ещё несколько человек, и вскоре зал был почти заполнен. Но так как стол Лу Цана стоял у окна, то рядом с ним оставалось лишь два пустых места, и никто к нему не подсаживался. Разбойник был рад-радёшенек этому и продолжал праздно сидеть в одиночестве. Вскорости Лу Цан снова услышал скрип лестницы. Он слегка повернул голову и увидел поднимающегося на второй этаж молодого человека: безупречного и грациозного, явно отпрыска благородной фамилии. Тот остановился на последней ступеньке и стремительным взглядом окинул зал. Его глаза остановились на шайке верзил, пришедших ранее. Презрение мгновенно появилось в уголке его рта, молодой человек злобно хмыкнул. И видя, что пустые места есть только слева за столом Лу Цана, он направился прямиком к нему. Лу Цан мысленно вздохнул, но он ничего не мог сделать, кроме как кивнуть молодому человеку, и позволить тому сесть рядом с ним. — Любезный! Принеси мне немного «дочкиного красного»(24), тушёную говядину в соевом соусе и ещё две миски закуски в придачу, — приказал он подать кушанья, едва усевшись. Его голос был тонким, как нельзя кстати соответствуя его утончённости и хрупкости. Вскоре слуга подал вина и закусок, и как раз в тот миг, когда молодой человек только взял палочки для еды, один из верзил сказал: — Неужто маленький щенок решил поесть человеческой пищи? Парень тотчас ощетинился, бросил палочки и вскочил на ноги. — Еть твою мать, что сказанул?! — грубо выругался он визжащим высоким голоском. Его брови вразлёт, казалось, перевернулись вверх тормашками, когда он устремил свой взгляд прямо на компанию мужиков. — Мы, твою мать, говорим о том, что в шайке Фэйе одни лишь мальчики-девочки! Рослый мужчина совсем не уклонился от его взгляда, а ответил прямо, явно насмехаясь над молодым человеком. — Хм, я-то думаю, кто тут лает. А это, оказывается, покусанные шавки из Хунчэн! Острый на язык молодой человек не испугался и съязвил с высокомерным видом, приводя в дичайшее бешенство последователей Хунчэн. — Сучий потрох, тот раз был случайностью! Я не собираюсь с этим мириться! Может, если не трусишь, прямо здесь и сейчас решим, кто же настоящий победитель?! Вместе со словами, что вырвались изо рта, его меч тоже покинул ножны, явно ища поединка. Лу Цан понемногу понял, что произошло: «Кажется, вся распря из-за того, что именно этот парень победил их и выкинул из Турнира героев. Но, видать, они не согласны с результатами боя». Ни один улинец, наблюдавший за перебранкой, не показал испуга. Напротив, все в нетерпении уставились на спорщиков, опасаясь, что те отступят и не видать тогда хорошей драки. Молодой человек холодно и надменно усмехнулся, и вытащил длинный меч из-за пояса. — Кто трусит? Смотри, чтобы я тебе ещё лапу не отрубил! Ситуация была очень напряжённой, ожесточённая битва казалась неизбежной. — Постой! Внезапно встал мужчина чуть постарше из компании хунчэнцев. Люди повсюду, включая Лу Цана, думали, что он собирается остановить бой, и не могли не чувствовать разочарования, что лично не стали свидетелями разворачивающегося поединка. Но неожиданно мужчина произнёс полную напускного бахвальства речь, как бы загодя предупреждая: — Хотя недавно мы уже вступали в бой и показали свои умения, но это были не самые сильные стороны Хунчэн. На самом деле мы практикуем строевую технику ведения боя «Меч Хун», коей известна и сильна наша школа.Мы охотно сейчас преподадим тебе урок! «Ни стыда ни совести! На турнире эти хунчэнцы так смехотворно и позорно выступили. Не смогли одолеть противника один на один так теперь решили запугать его и взять победу количеством», — мысленно возмутился Лу Цан. Однако горный разбойник не был из тех, кто при виде несправедливости бросается на помощь с обнажённым мечом.Хотя юноша ему был симпатичен, и он сочувствовал его тяжёлому положению, но помогать даже и не собирался. Острый на язык молодой человек не упустил возможности поглумиться: — Шавки из Хунчэн, решили наброситься все на одного? Так я вас не боюсь — нападайте! Его длинный меч покинул ножны, холодный блеск клинка блеснул в глазах точно молния, нарушая изящные и милые черты привлекательного лица. Лу Цан нахмурился. Он уже собирался позвать слугу, чтобы отдать деньги и немедленно покинуть место споров, как вдруг люди из Хунчэн все одновременно кинулись на юношу. Тот также поднял свой меч и ринулся в атаку: разгорелась яростная и беспощадная драка. Трактирный слуга был до того напуган, что его и след простыл, из-за чего Лу Цан не мог расплатиться за еду. Строевая техника Хунчэна оказалась весьма изощрённой. Шесть мечей сплелись в тугую боевую сеть, так плотно окутав юношу, что даже ни капли воды не прольётся и иголка не войдёт. Хотя юноша довольно хорошо владел мечом, он вряд ли мог так быстро вырваться и перейти в атаку. Лу Цан некоторое время наблюдал, затем повернул голову и скучающе посмотрел в окно. Но в ту самую пору ход битвы изменился. Юноша, совершенно очевидно не желающий оставаться внутри ловушки из мечей, внезапно извернулся. Техника атаки его меча резко изменилась, пробив прямо в самое слабое звено в их цепочке из шести человек. Рослый мужчина от неожиданности не смог отразить встречный выпад молодого человека, от того его собственный взмах изменил направление, и лезвие устремилось к Лу Цану. И, нарочно не придумаешь, клинок уже на излёте всё же самым краем задел разбойника. Даже царапины не появилось на коже, но острый блеск меча(25) прорезал одежду Лу Цана от ворота до пояса. Ткань выше пояса разделилась на две части и повисла по бокам, обнажая всю его верхнюю половину. Мгновенно весь зал взглянул на Лу Цана. Обычно для людей, занимающихся боевыми искусствами, рваная одежда считалась делом пустячным, но для Лу Цана сейчас это явилось крайним унижением. Причиной был бесстыжий негодяй, который всю прошлую ночь пылко любил тело Лу Цана, оставляя бесчисленные следы.Отчётливые засосы покрывали медовую кожу Лу Цана, начиная от шеи и до живота, и уходя под пояс, побуждая представить, какие ещё части тела подверглись атаке поцелуями. Наконец кто-то, не сдержавшись, прыснул со смеху. Лу Цан сразу невольно зарделся от стыда. Хотя все остальные только предполагали, что эти отметины были остатками после ночи игры с девушкой из публичного дома, сам Лу Цан чувствовал, что свидетельство ненормальных отношений между ним и Цзином было обнародовано. Он сразу же смутился, и его ещё сильнее взяло зло; ничто не хотелось ему сильнее, чем обрушить меч на того, кто невольно поставил его в столь неловкое положение. — Ну и дерзость! — Лу Цан швырнул большую чашку с вином со стола и вскочил на ноги, глядя в ярости на последователя школы Хунчэн. — Ты что, сильно смелый?! Как только посмел сорвать одежду с глав… с меня?! Хунчэнец уже был расстроен разрушительным ударом юноши, который пробился сквозь множество мечей, и из-за того, что Лу Цан орал на него, его настроение стало ещё хуже. Он осматривал Лу Цана с ног до головы насмешливыми глазами, затем сказал презрительным тоном: — Стыдишься любовных отметин от бесстыдных игрищ с женщинами? С чего ты вдруг так взбесился? «Если бы эти позорные метки оставила женщина, я бы только рад, чтобы хоть весь мир их увидел», — горько подумал Лу Цан. Конечно, он не озвучил свои настоящие мысли. Правило номер один в Цзянху — никогда не показывать слабости. Как мог Лу Цан выдержать такое оскорбление? Он тут же схватил меч с нерушимой суровостью и ловко приподнял его из ножен на поясе, всем своим видом показывая желание вступить в схватку. — Стойте! — чистый и звонкий вскрик остановил обе стороны. Лу Цан уже собирался атаковать, когда на него опустился длинный пурпурный халат. — Сначала оденься. Это сказал юноша, который только что вступил в бой с учениками школы Хунчэн. На нём оставалось только белое нижнее платье, и он, очевидно, снял свой верхний халат, чтобы помочь Лу Цану скрыть смущение, спрятав наготу. — Драться без одежды, как-то… Хм, чушь невиданная. Молодой человек внезапно покраснел. Лу Цан растерялся, тут же вспомнив ненавистного ему похотливого червя Цзина, и тотчас вздрогнул. «Неужели он тоже из тех, кому нравятся мужчины?» — промелькнул страх. Быстро отбросив в сторону бессмысленные мысли, он поспешно натянул халат молодого человека, а затем с быстротою ветра и с лёгкостью птицы стремительно бросился в бой с хунчэнцами. Даже если его мастерство владения мечом не было так хорошо, как у Цзина, Лу Цан определённо не был каким-то безызвестным недотёпистым мужем в Цзянху. Как могут обычные ученики, пусть даже и прославленных школ, как эти, считаться ему ровней? Естественно, даже не сделав и десяти выпадов, он мигом расправился со всей компанией и парнем, который на виду у всех его осрамил. Холодно вернув свой меч в ножны, Лу Цан поленился и даже не взглянул на парня, который не мог подняться с пола. Он бросил деньги за вино и кушанья на стол и вышел с высоко поднятой головой, делая вид, что не слышит похвалу всех ошеломлённых его умениями, которые звучали за его спиной. — Эй! Эй, меня подожди! Лу Цан, заботясь только о своих собственных интересах, шёл вперёд, не ожидая, что юноша, который засеменил за ним вдогонку, преградит ему путь. — П-подожди, — прерывисто вздохнул молодой человек, видимо, преследование стало немного утомительным. — В чём дело? Честно говоря, Лу Цан был всё ещё весьма благодарен. Если бы не он, Лу Цану пришлось бы мчаться по улицам со следами поцелуев по всему телу. Юноша пальцем указал на тонкие белые нижние одежды на своём теле, а затем указал на пурпурное верхнее одеяние на Лу Цане. Лу Цан сразу понял. — Ах да… Может, пойдёшь со мной? Я переоденусь и верну тебе халат. У меня дом тут совсем рядом. Молодой человек ответил с улыбкой: — Мне ещё участвовать во втором туре после обеда, я ведь не выйду на арену в одной лёгкой рубахе. Лу Цан кивнул. — В Турнире героев, да? А у меня только пополудни будет первый тур. Молодой человек мгновенно радостно подпрыгнул, как птичка. — Твои навыки искусства боя очень хороши, надеюсь, мне не придётся с тобой драться! Они разговаривали и смеялись весь путь, пока направлялись к мосту Юэлун. Общая тема турнира позволила им быстро познакомиться друг с другом. Из их разговора Лу Цан узнал, что юноша родом из Тунъаня, а зовут его Си Чжэнь. Он с младенчества практиковал искусство боя, и вот решил проверить свои навыки в Турнире героев. Но даже не думал, что одержит в первом туре победу над последователями Хунчэн и вляпается в такие неприятности. — Ну, а вот и мой дом. Друг разрешил тут временно погостить, пока я живу в столице. Открыв дворовые ворота небольшого дома, Лу Цан ввёл Си Чжэня внутрь. Юноша тут же бросил взгляд на пышно убранный двор, где всё утопало в цветах и зелени и красовался рукотворный изумрудно-зелёный пруд с благоуханными лотосами. Заворожённый прелестным видом, он начал восклицать: — Старший братец Лу, твой друг, должно быть, жутко богат! Простолюдину такой дом не по карману, тем более отдать его гостю! Лу Цан замер на месте от услышанного. Хотя ещё в увеселительном доме Тунхуа он понял, что Цзин явно какой-нибудь знатный упырь или богатей, но уж точно не простолюдин. — Хм, по-моему, обычный дом, — возразил Лу Цан, не желая признавать, что кто-то со странностями, как Цзин, имеет более высокое положение. — У меня в Ханчжоу дом куда больше и лучше. — Значит, старший братец Лу тоже очень богат? — Да как все, — промямлил Лу Цан, уходя от ответа. Он ни в коем случае не намеревался говорить, что он прославленный разбойник, ведь сама святая простота Си Чжэнь пришёлся ему по душе, и он не хотел, чтобы что-либо помешало им подружиться. Распахнув дверь в спальню, Лу Цан изо всех сил старался не смотреть на покрытую ярким лаком и резными узорами широкую кровать, которая бросалась в глаза своим великолепным убранством. — Вся моя одежда здесь. Ты пока садись, а я переоденусь. Си Чжэнь сел на обтянутый парчою табурет рядом со столом, с любопытством оглядываясь по сторонам. Его взгляд упал на очень большую кровать в центре комнаты, которая сразу привлекла его внимание. — Какая красивая вышивка. Он словно зачарованный подошёл к кровати и протянул руку, чтобы погладить ослепительно-белое узорчатое парчовое одеяло с богатой вышивкой. Мгновение спустя он вдруг закричал: — Ах, это же императорская вышивка! Обычному человеку ни в жизнь такую красоту не раздобыть! Старший братец Лу, что за небожитель этот твой друг?! Лу Цан, переодевшись в светло-синий халат, вышел из-за ширмы и сказал, возвращая одежду Си Чжэню: — Младший братец Чжэнь, ты так много всего знаешь. Но все эти пожитки моего друга, и я совершенно без понятия, откуда он их достал. Си Чжэнь, очевидно, был немного разочарован, но затем внезапно застенчиво захихикал. — Наверное, я кажусь старшему братцу Лу смешным, но… Я с самого детства не могу устоять перед всяким-таким красивым. Совсем как девушка, — не успел он договорить, как от смущения залился краской. «Он и в самом деле похож на девчонку», — подумал Лу Цан про себя, но вместо этого сказал: — С чего мне смеяться? Младший братец Чжэнь, ты зря волнуешься. Они поболтали и немного отдохнули, а затем отправились на Турнир героев. Состязания того дня и двух последующих прошли успешно. Лу Цану даже не пришлось прилагать особых усилий, чтобы пройти первые три тура. Хотя в четвёртом поединке его соперником был даос по имени Сяояо из прославленной школы Куньлунь(26), но, благодаря новой технике, которой его обучил Цзин, Лу Цан смог его одолеть. После четвёртого тура Лу Цан внимательно просмотрел списки оставшихся участников, где увидел, что Си Чжэнь тоже прошёл все четыре тура, но был распределён в другую тысячу победителей.И, скорее всего, он с ним не будет соперничать за место в первой сотне, чего Лу Цан опасался. Ведь Чжэнь его новый друг и драться с ним он совершенно не имел желания.***
Сегодня было четырнадцатое, но луна была не менее полной, чем пятнадцатого(27). На длинной извилистой крытой галерее, окрашенной ярким лунным светом, сидел неподвижно Лу Цан, точно в оцепенении, и, прислушиваясь к тишине, смотрел на залитый холодным светом лотосовый пруд, который казался под луной ещё более очаровательным, чем обычно. Вспоминая свои выступления на Турнире героев, он обнаружил, что его шансы попасть в сотню лучших были чрезвычайно высоки. Он должен быть до смерти доволен, что наконец-то сможет вырваться из лап Цзина. Так почему же его сердце сжималось от тревоги и непонятной тоски? Прежде, чем он смог разобраться в сумбурных мыслях и чувствах, пара сильных рук решительно сгребла в объятия сразу всё его тело. — Явился, — не оглядываясь, Лу Цан и так знал, чьи это руки. Нежная ладонь мягко забралась под одежду Лу Цана. Цзин наклонился к уху разбойника и тихо сказал: — Завтра уже шестой тур, который, ты, возможно, выиграешь. И не приди я сегодня — в будущем потеряю все шансы увидеть тебя снова. Его голос звучал необычайно расслабленно и сладко, отдаваясь в сердце Лу Цана нестерпимой негой. — Да, потом у тебя такой возможности никогда не будет, — с улыбкой ответил Лу Цан, про себя продолжив: «Это уж точно последний раз», и, откинувшись назад, упал обратно в объятия и покрепче прильнул к груди стоящего за ним мужчины. Он послушно поднял глаза и увидел перед собой, что немыслимо прелестное соблазнительное лицо Цзина выглядело невероятно потрясающе при лунном блеске, который ещё пуще умножил сиянье его чудо-красы. Как будто учуяв, что защита Лу Цана ослабла, так как он думал о неизбежности расставания, Цзин не намеревался церемониться и тратить время впустую. Прежде чем Лу Цан успел опомниться, Цзин нагло потянул его, заставив встать на ноги, и немедленно сильно прижал разбойника к резной деревянной колонне. — Не… Не надо так спешить… Ах! —в смятении и горячности Лу Цан пытался защититься от распутных рук Цзина, которые срывали с него слой за слоем одежды совершенно бесчувственно, без крупицы сердечности.Дорогие одежды растрепались и слетели в беспорядке, оголив вылощенную солнцем кожу. Цзин, желая ощутить тепло его плоти, прильнул нетерпеливыми губами к нагому Лу Цану, а разнузданные руки запустил поглубже под все возможные просветы одежды и вольно поглаживал и мял твёрдое, мускулистое тело разбойника длинными тонкими пальцами. В пылу Цзин снова и снова покрывал Лу Цана жгучими укусами, заново оставляя огненного окраса следы, которые только-только начали исчезать с тела Лу Цана. Вспоминая позорную сцену несколько дней назад в трактире, Лу Цан чуть слышно пролепетал: — Пожалуйста, не оставляй следов, а то другие могут увидеть. Хотя он очень хорошо знал, что человек, диким зверем кусающий его тело, просто пропустит всё мимо ушей, Лу Цан всё-таки не смог удержаться от увещеваний. Казалось, Цзин решил продлить прелюдию. Его руки порхали, снова и снова обыскивали тело Лу Цана — медленно, томительно, разжигая мучительное возбуждение повсюду, где прикасались. Следы, оставленные его рукой, смешались со следами ядовитых поцелуев на шее, груди, плоском животе, и даже в таком месте, как внутренняя часть бедра. Сжигаемый огнём, которому невозможно было противостоять, Лу Цан извивался и тяжело дышал. Его глаза со слезами вожделения затуманено смотрели на собственное блестящее, перепачканное липкой и непристойной влагой тело. Однако Цзин не намеревался заканчивать мучительную сладкую пытку. Его очевидное собственное желание горело, словно раскалённый клинок и плотно прижималось к животу Лу Цана и слегка пританцовывало в нетерпении, но он превозмогал себя и не проникал в так манящую его тугую дырочку. — Ты… Ты… С чего вдруг ты так со мной церемонишься? — с улыбкой спросил Лу Цан, изо всех сил стараясь сдержать своё желание. Но всё его тело дрожало против его воли. Предчувствие их расставания заставило Лу Цана отказаться от своего обычного сопротивления и повиноваться порыву быть всецело поглощённым им — позволить ему насытиться. Цзин не ответил, но вдруг резко и широко развёл ноги Лу Цана и вонзил крепкий член прямо в него, как раз в тот миг, когда Лу Цан меньше всего ожидал. — Какой зверский приём, — охнув, с горькой улыбкой отметил Лу Цан. Цзин действительно заслуживал звания Злого демона. Он решил атаковать в самый неожиданный миг, окатив Лу Цана волной наслаждения, опьяняя и приведя в нервный трепет, заодно рассеивая все связные мысли разбойника до забвения. Но этот способ неподготовленного входа нанёс наибольший урон его органам. Вместе с клубком невероятного наслаждения пришла и острая боль, которая была подобна сильному пинку ногой в живот. Лицо Лу Цана искривилось болью, из-за разбалтывания в его внутренностях ему тотчас стало дурно, он широко раскрыл рот, едва не выворачиваясь наружу. — Но ведь приятно же, — ухмыльнулся Цзин. Красивая улыбка Цзина была похожа на оскаленную усмешку демона, не говоря уже о том, что она сопровождалась яростными толчками, которые сотрясали всё тело Лу Цана. Не желая терять лицо и позорно стонать, Лу Цан сильно сжал зубы, намереваясь выстоять в этом приливе атак. Но Цзин ещё раз доказал, что с ним Лу Цану вряд ли удастся исполнить задуманное. Не дожидаясь пока волна ощущений рассеется, Цзин снова погрузил своё необычайно большое оружие в тело Лу Цана. Его ноги давно уже ослабли и подкосились, теперь Лу Цан бессильно лежал на куче одежды на полу галереи, словно распахнутая раковина устрицы: его ноги широко расставлены, а лунное сияние ясно освещало ту часть, где Цзин соединялся с его телом. Цзин, освободив в себе зверя, раз за разом выходил и резкими настойчивыми движениями вонзался в Лу Цана, наслаждаясь, как тот корчится от боли, когда в него проскальзывали глубоко внутрь. Цзин своей неистовой страстью скручивал Лу Цана в слившийся воедино клубок невыносимой боли и наивысшего наслаждения, и подобно могучему владыке преисподней, снова и снова заставляя тело Лу Цана проходить страшные муки в адском судилище(28). Челюсть, которую разбойник крепко сжимал, давно разомкнулась. Его сбивчивое дыхание, вздохи и пряный густой воздух, что клубился между разгорячёнными телами, струились по длинной крытой галерее этой ранней осенью. — Будь ты женщиной… то после того, как я тебя столь щедро одарил, наверняка мог бы понести. Знаешь, это мечта многих женщин, вот только иногда несбыточна. Аккуратно поглаживая и вытирая вытекающий любовный сок из огненно-горячей дырочки разбойника, Цзин не упустил случая, чтобы между делом поглумиться над Лу Цаном и истерзать его и без того расшатанные нервы. — Что-то нести… Как и каждый раз после их утех, Лу Цану казалось, что всё его тело ноет, особенно поясница, которая болела так, будто она разорвана пополам. В таком ужасном состоянии, когда ему ещё и приходилось выслушивать подлые потешные слова Цзина, Лу Цан считал себя, вне всякого сомнения, несчастным до крайности. — Позволь мне узнать, где же на самом деле находится предел мужчины, — вдруг попросил Цзин с лукавой усмешкой, и, не дожидаясь ответа, воткнул пальцы в то самое место, через которое совсем недавно соединялись их тела. Это был не первый раз, когда Лу Цана коснулись там. Он лишь слегка покрутил ягодицами, чтобы показать своё нежелание, но не оказал слишком большого сопротивления. И всё же он быстро обнаружил, что что-то не так. Раньше Цзин также довольно часто ласкал его дырочку пальцами, но тогда он вставлял максимум три пальца. Однако сегодня Цзин как жадный капризный ребёнок не собирался останавливаться и пытался втиснуть всю свою руку в Лу Цана. — Ты рехнулся! Лу Цану хотелось пошевелить телом, вывернуться и убежать, но любое движение вызывало острую, раздирающую боль в заднице, заставляя его прекратить свои движения. — Ты… Ты… —в исступлении молил Лу Цан. Он так страдал, что не мог произнести ни единого слова и ему оставалось только бездвижно лежать, стараясь изо всех сил обуздать сбитое дыхание. А слёзы, которые затопили его глаза, так и катились по щекам. — Не сопротивляйся и не кричи, — говорил, умасливая, Цзин, словно уговаривая ребёнка, но этими речами он был подобен злому демону, который требовал, чтобы люди отдавали свои души. — Я лишь хочу немного потрогать тебя внутри, только и всего. А если будешь упрямиться, то пострадаешь! Слова Цзина могли показаться заботливыми, но в действительности в его голосе скрывалась угроза. Задний проход Лу Цана уже был довольно сильно растянут от недавнего сношения, но он неохотно принимал Цзина, проглотить целую руку было действительно слишком для него. Он чувствовал, как пальцы Цзина касаются глубины его нутра, там, где его раньше не трогали. От раздражающих действий узкий тоннель затрепетал и съёжился, желая вытолкнуть постороннее существо, но Цзин упорно ласкался внутри, и даже пытался просунуть руку немного глубже. И ещё немного глубже. Лу Цан был так напуган, что не смел дышать. Он застыл, боясь шелохнуться, и молча терпел жестокое обращение чудовищного негодяя-насильника. Он знал, что любая борьба принесёт ему только ужасную боль и тяжелейшее увечье на всю жизнь. Он мог лишь крепко-накрепко стиснуть зубы и терпеть, пока Цзин исследовал его нутро, как будто это было какое-то удивительное и новое земельное владение, то и дело проталкиваясь внутрь ещё немного и ещё дальше. — Как необычно. Словно касаюсь твоих внутренних органов, удивительно, — выразил Цзин восхищение. Казалось, Цзин получил огромное удовольствие от такого ужасного исследования, его глаза светились изумительным блеском, и он зашептал томным голосом: — Такое чувство, будто я могу обладать тобой без остатка. Кажется, быть к тебе ближе, чем сейчас, невозможно. Холодные как лёд слёзы покатились по лицу Лу Цана, тихо падая на деревянный пол галереи. Сердце Лу Цана наполнилось неиссякаемой печалью: «Даже если я одержу победу в шестом туре, даже если спасусь от него, даже если это наша последняя встреча… Но… Боюсь, тело до конца жизни не сможет забыть этих рук, мощных, как гора, что повсюду меня касались и доставляли не только боль, но и наслаждение!»Перевод: WriterBabe Редактор и оформитель перевода: Тай-Мыр Перевод стиха под редакцией: MoonLight http://helendoll.blogspot.com
____________________________________________________ 1. — См. примеч. 14 к гл. II. 2. — В оригинале дословно «белый нефрит цвета овечьего/бараньего жира». Редчайший и наиболее ценный белый нефрит и камень с сероватым оттенком с густым восковым матовым блеском. В древности изделиями из такого нефрита имели право пользоваться лишь императоры. «Пять цветов у него: белый, как молоко, но самым дорогим есть серый его оттенок…» — описание разновидностей цветов нефрита из древнего китайского манускрипта. 3. — Утренние звёзды — образно: о чём-то необычайно ярком или исключительном. 4. — Знак отличия вельможи. 5. — «Золотые плитки» — на самом деле, вовсе не золотые, а глиняные. Так они названы из-за их баснословной цены и потому, что при постукивании по глиняному изделию возникал звук, похожий на металлический звон. Цена была такой огромной из-за невероятной трудоёмкости производства — на изготовление одной плитки требовалось 130 дней! Сначала плиты коптили на тлеющей шелухе, затем на древесных щепках, потом ещё обжигали на углях самых ценных лиственных пород деревьев, а после этого ещё и на костре из сосновых веток, итого, 130 дней непрерывного обжига! После окончания обжига при постукивании плитка издавала звонкий звук, напоминающий металлический звон. Укладка «золотых плит» также обходилась недёшево и требовала особого мастерства, чтобы сделать кладку без единой щели. Каждая плитка вымачивалась в тунговом масле (токсичное и вонючее масло растительного происхождения), а после плитку ещё и полировали с целью получения цвета блестящего чёрного нефрита. 6. — Молодцы (герои) с рек и озёр — жители Цзянху, улиньцы. 7. — Где-то 37 тонн чистого высокопробного серебра. 8. — Внутренний дворец — Запретный город традиционно разделяется на две части. Внешний дворец, который использовался для церемониальных целей. Внутренний дворец, служил домом императору и его семье. Здесь находились жилые помещения, где жили и играли император, императрицы, наложницы, принцы, принцессы, а также их слуги и евнухи. 9. — Чи — мера длины около 30 см. А «семь чи» — образно: о чём-то длинном, высоком. 10. — Чёрный шёлк — образно: о шелковистых волосах женщины. В Китае чёрные волосы довольно часто используют для описания неприятностей и беспокойств в любви. Данное иносказание по отношению к Лу Цану, намёк автора на сарказм. 11. — См. примеч. 38 к гл. I. 12. — Три чи воды — образно: о клинке, подобном полоске воды по блеску стали. Просто «три чи» — иносказательное «меч», ведь китайский прямой меч, в классическом варианте с длиной клинка около метра. 13. — Изустное рифмованное правило — секрет или методика каких-либо техник, ремёсел, рецептов и т.д. 14. — К девятой сфере — образно: самая высшая сфера неба. Когда-то в Китае девятка как самое большое натуральное число часто обозначала некое предельное качество или состояние, например: «девять смертей» (крайняя опасность), «девять источников» (подземные воды). По представлениям китайской космологии и мифологии, земной мир, то есть Поднебесная, состоит из девяти областей, на которые когда-то был разделён Китай, а небеса — из девяти сфер, расположенных друг над другом. А для трактовки данного правила-стиха хорошо подойдут слова китайского стратега и мыслителя Сунь-цзы. «Непобедимость есть оборона; возможность победить есть наступление. Когда обороняются, значит, есть в чём-то недостаток; когда нападают, значит, есть всё в избытке. Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубины преисподней («девятая земля»); тот, кто хорошо нападает, действует с высоты небес («девятая сфера»). Поэтому умеют себя сохранить и в то же время одерживают полную победу», — писал он в трактате «Искусство войны». 15. — Чжан — мера длины равная приблизительно 3,3 метра. 16. — Нежный пьянящий цветок, распускающийся в сумерках — в оригинале дословно «эпифиллум остролепестковый». Вид кактуса, который в простонародье прославился как «царица ночи». Одиночные крупные цветы распускаются только с наступлением сумерек и держатся всего лишь несколько часов до прихода утра. Белые лепестки окружены золотисто-жёлтым ореолом чашелистиков, чей окрас подчёркивает сияющий белый центр цветка. Одно из достоинств этого вида — образование большого числа бутонов, цветки которых распускаются буквально один за другим весной и в начале лета. Отличительной особенностью «царицы ночи» является и тонкий аромат ванили с лёгкими нотками жасмина, который удивительно сильно проявляется в ночном воздухе. 17. — Впервые всплыло название шарика-наркотика. 18. — «Разбить котлы и потопить лодки» — идиоматическое выражение. Выражает крайнюю степень решительности при выполнении какого-либо дела, а также содержит в себе значение бороться до конца, часто используется с выражением «сражаться не на жизнь, а на смерть». Также является метафорой в значении «принять окончательное решение», «быть готовым отдать жизнь», «идти напролом» и в конечном счёте «одержать победу». Источником идиоматического выражения является труд «Исторические записки. Записи о генерале Сян Юе» известного древнекитайского историка Сыма Цяня. В 207 году до н. э. знаменитый генерал княжества Чу Сян Юй (232 — 202 гг. до н. э.), чтобы отомстить за смерть своего дяди Сян Ляна (? — 208 гг. до н. э.), возглавил войско в двадцать тысяч солдат. Они переправились через реку, и Сян Юй приказал потопить все лодки, разбить котлы и всю посуду, а с собой взять лишь продовольствие, которого хватит всего на три дня. Сделано это было для того, чтобы показать солдатам, что нет пути назад, они должны быть готовы умереть. В результате армия Сян Юя разгромила войска княжества Цинь, казнив последнего циньского императора и вырезав весь его род. 19. — Врата Юнъань — вход в закрытый для простолюдинов Императорский город (подробнее о вратах см. примеч. 14 к гл. II.). Название врат переводится как «вечное спокойствие». 20. — Переводится как «состязаться в военном/боевом искусстве». 21. — Шаолинь — расположенный в провинции Хэбэй монастырь, который славился как колыбель высокоразвитой школы боевого искусства. 22. — Подвески на императорской тиаре — если честно, это не особая причуда Цзина, как преподносит автор, а вполне обычный парадный головной убор для китайских императоров, высокопоставленных чиновников и знатных вельмож. Вот только на императорской тиаре подвесок должно быть по двенадцать спереди и сзади. У всех остальных подвесок было меньше (9-7-5), что свидетельствовало о ранге ниже императорского. 23. — Цинчэн и Удан реально существующие школы ушу. 24. — «Дочкино красное» или «поздравление дочери» — народные названия лучшего жёлтого шаосинского рисового вина «Хуадяо» (досл. «резные цветы»): вино это хранили в глиняных сосудах с цветочной резьбой и узорами. Изготавливается из клейкого риса и пшеницы. Напиток со временем не только не портится, но приобретает более насыщенный запах, цвет и вкус. Крепость 16%. В основу названия положена следующая легенда: «Жил-был один портной, он женился и мечтал о сыне. В те времена в Китае положение мужчины было выше, чем женщины, и все семьи мечтали о сыне как продолжателе рода, и портной не был исключением. Когда его жена забеременела, он заготовил несколько кувшинов вина, чтобы отметить рождение сына с друзьями и родными. Узнав, что родилась дочь, портной разгневался, и все кувшины вина закопал под деревом в саду. Однако дочь выросла, и не только с успехом овладела отцовским ремеслом, но ещё и научилась вышивке. Торговля в семейной лавке стала очень прибыльной, и портной осознал, что рождение дочери — вовсе неплохо. И тогда он решил выдать её за своего лучшего ученика. Когда справляли свадьбу, портной неожиданно вспомнил о закопанном вине — как только его открыли, оно поразило всех своим цветом, запахом и вкусом. С тех пор в народе пошла традиция при рождении дочери закапывать вино, а к свадьбе доставать и угощать им гостей». И «красный» в названии не из-за цвета вина, а потому, что красный цвет — символ свадьбы в Китае (см. примеч. 35 к гл. I.). 25. — Острый блеск меча — образно: сильный воинственный дух. То есть подразумевается, что меч наполнен энергией ци, отчего способен поражать цель на расстоянии. 26. — Реально существующая школа ушу, которая получила своё название от названия горы Куньлунь. 27. — Своя календарная система у китайцев была составлена уже в середине II в. до н. э. За основную единицу измерения времени принято естественное чередование фаз Луны, т. е. начало месяца обязательно совпадает с новолунием, а середина — с полнолунием. Фазы Луны постепенно и циклически меняются в течение ≈ 29,5306 средних солнечных суток. Обычно на каждый календарный месяц выпадает по одному полнолунию. 28. — Начиная от слов «подобно могучему владыке…» и до конца данного пассажа идёт отсылка к системе «Десяти судилищ ада» в китайской мифологии. Китайский ад называется Диюй и его верховным владыкой и судьёй, повелевавшим судьбами умерших, считается Великий князь тьмы Яньло (он же Яма, или Ямараджа), образ которого был заимствован из буддизма. Считалось, что в подземной преисподней разноуровнево расположены десять дворцов с царями, каждый из которых был правителем и судьёй одного из десяти судилищ. Все души попадают в Диюй после смерти, но промежуток времени, который человеческая душа проводит в аду, зависит от тяжести совершённых грехов, и, после получения должного наказания, она в конечном итоге будет направлена на реинкарнацию. В то же время, души будут переходить от одного этапа к другому по решению Яньло. Каждый суд имеет дело с различными аспектами искупления и налагает особые наказания; большинство преданий утверждает, что грешники подвергаются ужасным пыткам, «до погибели», после чего они вновь возвращаются к первоначальному состоянию, и пытки повторяются снова. Например, если тот, кто недавно умер, успешно прошёл судилище первого из десяти царей ада, то он может быть избавлен от чистилища всего через неделю и возрождён на седьмой день после смерти. Если не прошёл, то он каждые семь дней предстаёт перед судилищем очередного царя. В том случае, если умерший дойдёт до суда седьмого царя, то он будет освобождён от адских мук на 49-й день. Если умерший дошёл да восьмого суда, то будет освобождён от мук ада через 100 дней, девятый суд освободит его только через год, а десятый — через три года. Собственно, в первом судилище души подвергаются допросу без всяких страшных пыток и смотрятся в «зеркало греха», в котором отражаются дурные поступки. А вот в каждом последующем судилище пытки уже были пожёстче.