Возвращение

      На первый взгляд здесь всё выглядело словно оставленным хозяевами только вчера, если бы не тяжёлые хлопья пыли на целых покрывалах из паутины. Никем непугаемые много лет «ткачи» потрудились настолько крепко, что их седые витые паланкины руки едва прогребали, дабы добраться до заинтересовавшего предмета. Старинного свитка с генеалогией, например. Клановой печати с еще непозабытыми завитками. Вышитой старательной рукой карты родовых земель…       Шиба ухмыльнулся, проводя невесомо ладонью и по старому резному столу — некоторым зазубринам на нем было точно полтысячелетия. Сердце его застучало быстрее. Медленным взглядом обведя нетронутое пространство небольшой, но уютной комнаты, он поразился. То, что она находилась в дальнем краю поместья и не имела выход на веранду, уберегло ее от разрушений, и почти ничто не испортило солнечно-желтых стен, только в паре мест покрывшихся плесенью от непомерной влаги. Да, западные дожди барабанили нещадно снаружи, это он помнил, но всё равно не верил, что стоял сейчас именно здесь. В своей некогда спальне.       — Что нам делать проросшем в доме деревом, хозяин?       На возникшего на пороге слугу продолжали смотреть, как глаза, два примечательных золотисто-черных мона на багровом хаори, накинутом на голую спину. Не нашедший после купания ничего подходящего кроме этой тряпки, потрепанный веками шинигами теперь внимательно изучал какую-то длинную рукопись, развернув ее на свет к окну. Сосредоточиться мешал энергичный звук трудившихся с утра молотков.       — Мне что, пояснять вам вашу работу? — холодно произнес он. Плотник живо поклонился и попятился вглубь коридора, но его окликнули сразу: — Впрочем, постой. — Шиба разложил на столе какие-то чертежи. — Оставьте сосну на месте, сделав углубление в полу на манер печки, а крышей окружите крону. Устроим здесь павильон для зрелищ со сьемной наружной стеной. Галерея комнат пройдет слева.       Слуга непроизвольно округлил глаза, не ожидая, что новый господин разбирался в зодчестве так же хорошо, как в ратном деле, но на том же и исчез — придирчивый властный взгляд уже не застал его на пороге.       Шибу забавляло это. Такое отношение к нему. Страх и трепет в душах окружающих, неверие в его мифическую силу, легендарную личность, просто существование, возраст. Он протер ладонью грязь с зеркала в углу спальни и дерзко ухмыльнулся изображению. На вид ему мало кто дал бы и пары сотен лет, но глубокую древность выдавали уставшие глаза. Седину почти скрыли сами собой вымытые расчесанные яркие волосы.       Он закинул руки за голову. Сладко потянулся: он дома. Теперь бы ему отоспаться — час-другой, этого по-прежнему хватало. Устраивал странника и ветхий футон, под толстым одеялом оставшийся свежим и чистым. Вот только спать на деревяшке аристократ отвык — собственный локоть в долгом путешествии стал ему милее любой подушки.       Мозг расслабился, едва тело приняло горизонталь. Мысли потекли, ясность — тоже, и только глаза с привычным упорством держали вокруг дозор. Мало ли какая тварь, двуногая или четырехлапая, могла выскочить из-за ближайшего куста? Спать, не смыкая век, Ичиго тоже научился вне Готея, и сейчас его взгляд упирался четко в выдвижной ящичек деревянной подставки под шею.       «Записки у изголовья?» — припомнил он модные в его молодость личные дневники. Они повествовали обо всём на свете, начиная с количества побежденных врагов и политической обстановки, а заканчивая изобретением необычного узла для оби или каким был на вкус вчерашний лосось.       Шинигами сел, тряхнув чугунной головой, но любопытство всегда двигало его вперед, даже когда силы оставались на исходе. То, что он не ошибся, и теперь держал в руке связку порыжевших васи, обкрученных в крашеную алую свиную кожу, потешило его самолюбие, но интерес подталкивал его вытянуть из произвольного тубуса первый случайный листок.       »…Почему у капитана Гензё такая дурацкая прическа? Словно корзина или ведро, в которую он собирает подати со своих сослуживцев. Интересно, сколько бы в этот застывший фонтан из волос поместилось персиков? Штук восемь влезло бы? А если он собирался на встречу к старейшинам, то старик мог там удобно прятать саке от сварливой жены! То-то он вышагивает, будто шест проглотил, а на деле — просто боится разбить добрейший напиток. Эх, нужно было задержаться после собрания и проверить свою теорию. Я просто обязан это сделать, иначе и до января не усну».       Ичиго хохотнул, припоминая этого шинигами, и отложил на футон прочитанную страницу, углубляясь одновременно в перелистывание других. Академия шинигами. В гостях у Кучики. Генсей. Первое патрулирование в Руконе. Десятый год Эры высшей благодати. Девяностый — Примирения семей. Октябрь, ноябрь. Даты дней рождения, выпуска, зачисления в отряд… Ичиго вытянул из общей скучной кучи заметку отличавшуюся видом — на той быстрым, но аккуратным каллиграфическим почерком были начертаны явным экспромтом стихи.       «Первая любовь всегда так жестока? — шло сразу под ними. — Сегодня она даже не взглянула на меня, хотя такого красавца сложно не заметить. Лучший студент. Наследник Великого Дома. Обладатель мощного занпакто. Ректор трижды вызывал меня выйти из строя для награждения, меня не запомнил только слепой, а она смотрела будто вскользь, будто ей не интересно. Две косички, длинные ресницы, розовые щечки — очарование, а не девушка, и что она забыла в Готее? Ей бы гулять с подружками под зонтом, а не размахивать катаной точно дьявол. Она же чуть нос мне на полигоне не отрезала! И всё же… она такая милая. Та тихая, серьезная девушка, пятая с краю во втором ряду напротив. Если она думает, что я так просто отступлюсь, то пусть даже не надеется: теперь, когда нас зачислили в один отряд, ей будет сложнее от меня отделаться. И черт с ним с носом!»       В груди растеклось щемящее чувство забытого тепла. Беззаботные годы в Академии, как давно это было? Кажется, тогда они с Кёраку соревновались за всех девушек на их единственном на то время потоке, так, будто впервые видели барышень или им резко стало мало предлагаемых наперебой невест. Джуширо посмеивался, приговаривая, что они образумятся, познав однажды настоящее чувство, но на тот момент они были молоды, легкомысленны и беззаботны. «Любовь» виделась в каждой новой представительнице противоположного пола, что хоть немного отличалась милым личиком и живым умом…       Ичиго рассеянно покрутил в руках находку. Дневник, казалось, отяжелел под конец. Нет, вес его оставался прежним, но чем дальше он смотрел, тем более пространственными становились мысли на листках, из них постепенно уходила ребяческая легкость, прибавлялась тяжесть взросления, чувственные стихи превращались в философские размышления, а столбцы пестрили отнюдь невеселыми понятиями как «долг», «честь», «ответственность», «свобода», «вечность».       «Это кажется каким-то проклятием. В год, когда умер дед, я постиг шикай и из просто надежды рода превратился в юного гения. Каждый мой день начинался вместо завтрака с лекции о будущих обязанностях перед кланом, а забыться сном мне давали только после того, как я отчитывался перед отцом, чего достиг сегодня из поставленных старейшинами планов. Их вмешательство убивает меня. Какая-то кучка стариков способна изменить мою пайку риса и подложить мне в постель жену, которую я даже в глаза не знаю. Сплошной диктат. И вряд ли я вырвусь из него, даже став главой — отец погиб вчера, но я чувствую себя теперь еще более несвободным. Что мне делать? — Ичиго нахмурился, вцепившись в страницу побелевшими пальцами: эти описанные ощущения пробуждали в нем забытые слова, взваливали на плечи будто прежнее бремя, вскрывали с сукровицей старые душевные шрамы. Глаза видели перед собой прошлое и пелену, но иероглифы вещали дальше словно озвученные в голос: — Однажды дядя рассказал мне историю об одном нашем предке. Ичиго — так, кажется, его звали. Не выдержав сваленной на него ответственности, хоть он был славным шинигами, капитаном одного из сильнейших отрядов, Ичиго отрекся от титула в пользу младшего брата и на следующий день исчез из Готея навсегда, посвятив свою жизнь справедливой службе, а не пустой борьбе за власть и влияние… Что, если мне тоже уйти? Скитаясь вечность за пределами Сейрейтея, возможно, я принесу больше пользы чем в том деле, которое не понимаю, не принимаю, считаю негодным, смешным. Превосходство кланов? Кому это нужно и зачем? Разве единственный долг шинигами не защищать души простых людей? Что есть мои гордость, честь, громкое имя? Я — такой же как все, не больше и не меньше, с талантами, которые уже превосходят следующие поколения. Я обычный мужчина, который любит свою жену и умеет хорошо выполнять свою работу, а большего мне не надо. Я Шиба Кайен, обычный боец, не капитан и не глава, и моей любимой хватает и этого. Мияко ушла бы за мной, да. Но как быть с Куукаку и Гандзю? Смогу ли я заменить им отца и воспитать достойно вдали от прежней роскоши и без аристократских церемоний? Что делать? Что же мне в итоге предпринять?..»       Следовавшие за этим откровением страницы оказались пусты, и как сложилась жизнь его потомка осталась для читавшего неизвестной. Былое желание оставить всё, упростить себе жизнь до невозможности, руководствуясь эгоистичными ценностями и прямыми как дорога от Северных ворот до 80-го района Зараки приоритетами, вновь обуяло свободолюбивым сердцем Ичиго, но бывший капитан «одного из самых сильных отрядов» сумел подавить его в себе на этот раз. Снова посмотрел на последнюю страницу дневника оставившего поместье Шибы Кайена и задумчиво потер подбородок.       Звук молотков, пробравшийся в напряженные думы, заставили нынешнего самопровозглашенного главу клана вернуться к действительности. Так значит, где-то у него еще могла остаться семья? Плотники во всю старались. Что ж, это был достаточно большой дом для одного шинигами.