HUSH

      Стены были пустыми. Тишина проникала в уши, изредка оказываясь перебитой приходящими на телефон сообщениями. Судя по звуку уведомлений, они доносились из приложения для гей-знакомств, которое Ричи так и не удалил.       Поначалу Тозиер пытался читать, но он всё ещё был взволнован от последней встречи с Эдди, оттого сидел перед тарелкой в полном погружении в собственные мысли. Каспбрак привёз Ричи его гитару, и они разбирали маленькую, совершенно детскую пьесу.       Эдди теперь постоянно прогуливал. Он говорил, что только рад не сидеть на уроках, но Ричи чувствовал себя странно, зная, что его одноклассник прогуливает школу из-за него. Медсестра даже как-то спросила, не нужно ли Каспбраку в школу, но тот отмахнулся и наврал про обучение на дому.       К слову, психотерапевтом Ричи оказался мужчина — Мистер Вебер, или же просто Альберт. Немец. По крайней мере он так сказал Тозиеру на вводном сеансе. Говорили они в основном об увлечениях Ричи, о родителях, друзьях и планах на будущее, последнее Ричи пришлось выдумывать на ходу, отчего разговор ушел совершенно в никуда, и Альберт с каким-то облегчением сообщил, что время их беседы подходит к концу.       Терапия проходила раз в три дня. Это было уколом, который лишь нужно было перетерпеть. Перетерпеть также, как и чёткое расписание приёма пищи, эти идеально разложенные пресные творения, которые, скорее всего, делали медсёстры.       На первом этаже также был кафетерий. Медсестра по имени Белла сказала, что Ричи может спускаться и есть там, если в палате ему «вдруг станет одиноко». И в тот момент от этой фразы Тозиер почувствовал себя внезапно раздраженным. Он не мог есть при людях, он не мог есть при Томе, не мог есть, несмотря на минутные усилия, при Неудачниках, он просто терпеть не мог есть при матери, и помнит, как чувствовал, что еда застревает в горле, когда Эдди кидал на него взгляды во время совместного ужина в первую неделю знакомства.       А ещё Ричи заметил, что больше не ощущает вкуса. Он смотрит на разложенные по цветам нарезанные овощи и орехи, которые до вмешательства внутреннего перфекциониста Ричи Тозиера были обыкновенным салатом.       «Оливковое масло», — проскользнуло в голове парня.       Ричи с трудом проглотил вязкую, тёплую слюну, ощутив подступившую тошноту. Его передёрнуло. Он не был голоден. Он с утра не чувствовал ни малейшей потребности в еде. Он лишь хотел лежать на кровати, слушать неумелую игру Эдди, попытки спеть песню про «семью пальцев» без проступающего хрипа в голосе.       Тело было слабым и вялым. Ричи чувствовал перманентную тяжесть, усталость, грузность. Единственное радовало — он больше не страдал рвотой. В последние два месяца он вечно прибегал к этому методу, но сейчас в этом не было необходимости, потому что Ричи едва ел. Медсёстрам и докторам словно не было до него дела.       Тозиер был свободен. Он мог бродить по больнице, говорить с медперсоналом, и прочее. Ричи валял дурака, но при этом, несмотря на отсутствие контроля матери, он впервые ощутил ответственность за самого себя.       Попав в больницу, парень думал, что всё кардинально изменится. Но они по-прежнему виделись с Эдди, а в сон Ричи по-прежнему сопровождала отвратительная тяжесть в животе от воспоминаний. Ночники уже не помогали. Ричи словно забыл про их волшебное свойство напоминать о смерти отца.       От Эдди всё больше пахло сигаретами. Ричи смотрел на сонное, улыбчивое лицо одноклассника и думал лишь о том, почувствует ли он вкус табака, если вдруг поцелует Каспбрака. Но тело не решалось на действия. Ричи не мог заставить себя проверить.       За эту неделю Ричи узнал несколько вещей: то, что Белла, медсестра, взвешивает тарелку с едой до и после приёма пищи. Тарелку, а не Ричи — его взвешивают раз в неделю (в этот понедельник на весах было почти 90 фунтов). Узнал, что Эдди поссорился с папой из-за прогулов, и то, что Билл на пару с Кейси подбивают остальных ребят прийти навестить Ричи. А ещё он понял то, что мама от него устала.       Последнее не требовало словесного подтверждения. Мама от него устала. Она приходила, только когда Ричи просил, и звучала по телефону неловко, удручённо, словно не знала, что сказать сыну, словно уже израсходовала все свои заготовленные фразы поддержки. И Тозиер не винил её.       Хорошо, мам. Ладно, мам. Нет, всё в порядке, ты должна отдохнуть от меня. Ты заслужила отпуск. Представь, что меня никогда не существовало. Поживи в доме, где меня нет. Забудь о том, что я здесь, поживи для себя и своей новой семьи.       Чем больше Ричи находился наедине с собой, в одиночной палате с большим прозрачным окном, выходящим в коридор, тем больше Ричи мирился с происходящим. Альберт кроме того, что подталкивал познакомиться с ребятами в соседних палатах, говорил ему, что стоит занять себя каким-то новым хобби, найти что-то, что его будоражит.       «Может, писательство?», — спросил Мистер Вебер. — «Как насчёт того, чтобы завести дневник?».       Нет, нет, никогда, я не буду этого делать, хотел сказать Ричи, но не сказал, потому что знал, Альберт спросит, почему. И тогда ему придётся рассказать, что он вел дневник в детстве, а отец прочитал его, принял все расписанные неуклюжим почерком обиды за личное оскорбление. В тот день, казалось, Ричи выплакал всё, что в нём было.       «Ты не мужчина», — прозвучала раздражённая, полная яда фраза в голове.       «Эта шлюха родила мне урода без яиц».       — Завались, — шепнул Ричи собственному голосу, который умело спародировал отца.       Он потёр виски, отодвинул тарелку. К чёрту. Оливковое масло, овощи. Трава. Кусочки мяса и орехов. Пресное дерьмо. Жалкая пародия на еду.       «Твоя мышечная масса пострадала, Ричард».       «Ты знаешь, что худеет не только тело, но и органы?» Я бы предпочёл сожрать свои собственные органы, если это избавило бы меня от ваших лекций по анатомии.       «Я назначу тебе зондирование, если ты не будешь съедать хотя бы четверть порции». Кормёжка через трубку ничего не исправит.       «Постарайся научиться есть заново»       «Знаю, это трудно, но ты должен дать себе шанс». Ричи тяжело вздохнул. Собрал листья салата в маленькую кучу, насадив на вилку один кусочек за другим, и принялся жевать.       — Почему ты улыбаешься? — тихо спросил Ричи, глядя на Эдди.       Очевидно было предположить, что Каспбрак скажет, что ему просто хочется. Но Эдди лишь повернул голову к нему, улыбка стала мягче.       — Вспомнил, как ты шарахался от меня первую неделю учебы, — тихо сказал Эдди. Ричи отвернулся к потолку, едва мотнув головой.       — Я не шарахался.       — Ты не видел себя со стороны. Вел себя так, будто я заразный.       Ричи улыбнулся. Эдди выглядел лениво, как и всегда, чересчур расслабленно. Смотря на него, Тозиеру казалось, что тот просто обдолбан, укурен, но говорил Эдди связано, правильно, даже без ругательств.       Они лежали на одной кровати, молчали и иногда перекидывались мыслями. Единственное, что поменялось в их встречах — время. Ну и Эдди заходил через дверь, а не через окно, и то только потому, что палата Ричи была на третьем этаже.       — Потолки всегда такие пустые, — шепнул Каспбрак. — Но знаешь, что я сделал с потолком в своей комнате? Ричи услышал смешок, Эдди поднял руку, обводя пальцем кусочек над ними.       — Вот здесь, прямо над кроватью, приклеил плакат «Мстителей», — сказал он, а затем показал пальцем чуть правее. — А чуть дальше расклеил неудачные фотки Неудачников. Ричи улыбнулся.       — Майк в костюме супермена? — спросил Тозиер.       — Целых два, — посмеялся Эдди. — Здесь и здесь.       — Что ещё?       — Пьяная фотка Стэна, где он пытается сварить гречку «по-русски», ещё фото Беверли, где у неё газировка пошла носом… Он зевнул.       — Фото Бена в лифчике, — продолжил Эдди, а затем, едва подумав, добавил: — Фото Билла, где он сделал себе бивни, как у моржа, из шпажек.       — Что насчёт меня? — невольно вырвалось у Ричи.       Эдди опустил руку. Спустя секунду чужой молчаливой возни, Тозиер всё-таки повернул к нему голову, увидев в чужой руке телефон. Каспбрак двинулся ближе, Ричи ощутил его тёплый, сладкий запах, и посмотрел на экран.       — Это когда? — прищурился Ричи, пытаясь разглядеть себя.       — Не помню, второй или третий день учёбы, — сказал Эдди. — Я стянул твои очки в туалете и делал селфи, помнишь?       — Ты сделал не только селфи? — догадался Ричи, всматриваясь в свой потерянный вид на фотографии, различив сбившиеся пряди отросших волос и расфокусированный, неловкий взгляд. — Зачем? Эдди пожал плечами.       — Человека, который вечно носит очки, не всегда можно увидеть без них, — неловко проговорил Каспбрак. — Думаю, хотел себе что-то на память. Он снова указал на потолок, немного выше и правее.       — Приклеил вон туда, — сказал Каспбрак. — А ещё я хочу какие-нибудь арты по «Рику и Морти» сюда и сюда…       Ричи шумно выдохнул и, пока Эдди рассказывал о своих планах по преображению собственного потолка, впился взглядом в чужую руку, сфокусировавшись на оттопыренном указательном пальце, ноготь которого был единственным накрашенным. Тозиер сглотнул, осторожно поднял руку к потолку, вытянув, сравнив. Эдди замолчал на полуслове.       Рука Ричи была длинной, длиннее, чем у Эдди, кости запястья торчали, пальцы с короткими, бумажными, от нехватки витаминов, ногтями были какими-то грубыми, резкими, чёткими, и рука была покрыта тонкими, пушистыми волосками. Не так, как у Эдди. У Эдди была обыкновенная мальчишеская ладонь, мягкая, тёплая и на вид, и на ощупь.       Ричи ощутил, как собственная кровь отливает от кончиков пальцев вниз по руке, как уходит по венам к плечу, как холодеют кончики пальцев, как клетки в ладони едва дрожат.       Эдди толкнул свою руку к чужой, обхватил запястье Ричи, заставив ощутить тепло своей кожи. Пальцы, средний и большой, сомкнулись у основания ладони, кольцо медленно, с сухим звуком, соскользнуло вниз по холодной руке.       Ричи шумно вздохнул. Теперь от странного, накатившего ликования. Маленькие пальцы Эдди… Запястье достаточно худое, чтобы они обхватили его полностью. Кожа внезапно покрылась мурашками.       Ричи ощущал тяжесть в поднятой конечности, но терпеливо наблюдал, как Эдди трогает, щупает, мнёт её своей ладонью. Грубо, тянуще, словно пытаясь слепить из неё нечто иное. Ричи вдруг представил, что его рука — стебель, ствол дерева, и воображение вдруг дорисовало ветки, разрывающие кожу, расцветая.       «Я мог бы стать удобрением».       — Мне нравятся твои руки, — перебил его мысли робкий комплимент.       Ричи невольно улыбнулся. Было в этой интонации что-то тёплое. Тозиер прикрыл глаза, чувствуя, как последующие слова становятся тише, объёмнее:       — Но ты такой худой, Ричи.       Казалось к его голосу можно было прикоснуться руками, пощупать словно отдельное существо. И Тозиеру вдруг показалось, что, да, это определённо стоило его усилий. Худой. Такой худой. Не жирдяй, а «ты такой худой, Ричи». Эти слова дарили ему удовлетворение, неуместное удовольствие, эти слова были поощрением, одобрением.       — Почему ты улыбаешься? — тихо спросил Эдди.       Ричи едва ли не спросил: «Я что, улыбаюсь?». Тозиер понял, что его пожалели одной лишь фразой, словно слово «худой» говорило о том, что Ричи маленький, Ричи такой беспомощный и хрупкий. Интонация, с которой Эдди это сказал, словно была обещанием: «Я хочу позаботиться о тебе, Ричи. Ты выглядишь так, будто тебе нужна моя забота. Я позабочусь о тебе, Ричи».       — Тебе нравится, как я выгляжу? — спросил Ричи. Он опустил руку, переплёл пальцы с чужой и взглянул на лицо Эдди.       — Ты не ешь, — сказал Эдди, словно не услышав. — Сколько фунтов было на последнем взвешивании?       «Ты не ел вчера, Ричи, я знаю, что ты не ешь, не ври мне», — прозвучал голос мамы.       — Меня взвесят в начале недели.       — Ты ел сегодня?       — Эдди, — а затем снова повторил свой вопрос: — Тебе нравится, как я выгляжу?       Каспбрак сглотнул. Его тёмные глаза норовили просверлить в лице Ричи дыру. Сначала ответь на мой вопрос, Эдди, — мысленно попросил Ричи. Скажи, что тебе нравится. Пожалуйста.       — Эдди, — вновь позвал Тозиер.       — Ты говорил, что знаешь, что болеешь, — сказал Эдди. — Ты ведь знаешь.       Тепло чужой руки пропало. Снова это серьёзное лицо. Нет, Эдди. Пошути. Брось эти дурацкие разговоры о болезни. Хватит. Не нужно.       — Давай не будем говорить об этом сейчас, — попросил Ричи. — Пожалуйста, Эдди, я хочу отдохнуть от этого, дай мне передохнуть-       — Ричи, — перебил Эдди. Тихо. Шепотом.       — Посмотри на меня, — попросил Каспбрак. — Ричи.       Ричи поднял взгляд только после того, как Эдди позвал его ещё раз. Нужно встать. Ты можешь подняться и просто выйти из палаты. Ты можешь подняться и запереться в ванной, Ричи, ты можешь не слушать его, ты можешь сбежать, предотвратить ссору.       — Чего ты хочешь? — спросил Эдди. — Ты хочешь похудеть так, чтобы взлететь?       — Ты пытаешься обвинить меня?       — Нет, Ричи, я тебя не обвиняю, — прошептал Эдди. — Я правда пытаюсь тебя понять. Я хочу тебя понять. Но у меня не получится, если ты вечно будешь избегать моих вопросов. Тозиер удручённо вздохнул.       — Я не могу объяснить это словами, Эдди, — сказал Ричи. — Это внутри меня, ясно? Это моё ощущение себя. Ты никогда не поймёшь меня, потому что ты — не я.       — Ты правда хочешь умереть? Ричи сглотнул.       — А что, если так? — спросил Тозиер.       — Ты хочешь сказать, что я поддерживаю тебя впустую? — спросил Эдди. Снова раздражение.       — Тебя никто не держит, — сказал Ричи. — Тебя никто не заставляет приходить ко мне.       Эдди заметно стиснул зубы. Он выглядел оскорблённым, обиженным. Пульс Ричи снова подскочил, но он не спешил извиняться.       — Я хочу разобраться в этом, — сказал Каспбрак. — Я хочу-       — Почему мы всегда должны делать то, чего хочешь ты? — перебил Ричи. Эдди едва дёрнулся от чужих слов. Словно он не ожидал услышать этого от Ричи.       — Тебе хочется, чтобы я снял очки, тебе хочется, чтобы я снял футболку, тебе хочется заняться секстингом посреди ночи, — перечисляет Ричи. — Что ещё ты хочешь? Мне встать и станцевать перед тобой?       Эдди с выдохом раскрыл глаза, непонимающе, удивлённо. Он понял, что Ричи не всегда будет плакать? Или его удивило, что не один Эдди может задеть за живое?       — Мы не делаем того, чего хочешь ты, потому что я никогда не могу понять, чего ты хочешь на самом деле, — заставил замолчать Эдди, приподнявшись, облокотившись о свою руку, смотря сверху вниз. — Ты хочешь есть, но врёшь всем вокруг, что нет.       Каспбрак навис над чужим лицом, и Ричи невольно повернул голову к прозрачному окну, к пустому коридору, надеясь, что за ними никто не наблюдает.       — Ты прекрасно врёшь, Ричи, — сказал Эдди. — И себе, и окружающим. Ты боишься, что тебя никто не будет слушать. Но ты сам себя не слушаешь. Ричи проглотил ком в горле, взглянул в ответ, с вызовом. На этот раз он не собирается плакать.       — Ты не можешь ничего мне объяснить, потому что тебе стыдно рассказать о причинах, ты боишься, что они покажутся полным бредом не только мне, но и тебе. Тозиер закатил глаза.       — Ну давай, расскажи, чего я ещё о себе не знаю? — спросил Ричи. — Может проведёшь мне сеанс психотерапии?       — Я серьёзен, Ричи, — сказал Эдди, заставив взглянуть на себя снова. — Ты думаешь, я играю с тобой в пациента и доктора?       — Я не против ролевых, — огрызнулся Ричи.       Эдди возмущённо вздохнул. Ричи на секунду показалось, что тот даст ему пощёчину, как делала это мама, когда Тозиер не следил за языком, но Эдди вдруг приблизился к его лицу.       — Хорошо, давай сыграем в ролевую, Ричи, — сказал он.       Тозиер сглотнул, пытаясь не выдать того, что эта фраза взволновала его. Иногда Эдди становился другим. Когда дело касалось серьёзных, по его мнению, вещей, он, конечно, мог продолжать улыбаться, но он делал это не так, как обычно — по-другому. Он становился серьёзным.       — Кого ты там высматриваешь? — спросил Каспбрак, когда Ричи взглянул на коридор. — Боишься, что нас увидят?       — Нет, — соврал Тозиер.       Повисла тишина. Эдди выглядел так, словно что-то обдумывал, а затем мягко поправил свои волосы, упавшие на глаза.       — Представим, что ты болезнь, — сказал Эдди. — Как насчёт анорексии? Он не дал ему ответить.       — Да, — согласился за него Каспбрак. — Это подойдёт.       — Что ты собираешься этим показать-       — Ты болезнь, — перебил Эдди. — Ты должен говорить так, как того требует роль, Ричи, разве мы не играем?       — Ты фильмов насмотрелся?       — Я буду задавать вопросы, а ты честно отвечать.       Ричи замер. Он до скрежета в зубах не любил, когда Эдди начинал допросы. Не то, чтобы Ричи ему не доверял. Дело в том, что рядом с одноклассником он хотел лишь спокойствия. Желание полностью сосредоточиться только на Эдди делало его раздражённым в минуты, когда тот пытался вывести его на разговор о чём-то неприятном. Он хотел говорить о чём угодно, но не о своём прошлом, не о проблемах с едой, господи, только не о ней.       И рядом с мамой его накрывало что-то подобное. Они словно не были семьёй, потому что их разговоры и отношения сходились на чёртовой еде. Ричи не хотел, чтобы и с Эдди было так же. Тозиер стиснул зубы, пытаясь подавить злость и желание подраться, подняться и разгромить это место.       «Хорошо».       «Давай сыграем».       — Что ты хочешь услышать?       Эдди снова стал серьёзным. Его лицо в такие моменты менялось, глаза не искрились, как обычно, они вдруг становились жёсткими, строгими, взрослыми. Он словно знал, как смотреть, чтобы вызвать в другом человеке чувство вины и желание убежать. Он словно одним взглядом отчитывал его за все промахи. Одним взглядом наказывал его за непослушание.       — Чего ты хочешь? — тихо спросил Эдди, а затем уточнил: — Я напоминаю, что сейчас ты болезнь. Чего хотят болезни, вроде тебя?       «Жить», — проскользнуло в голове.       — Не знаю, — ответил Ричи.       — Не знаешь?       — Нет. Короткий вздох, Ричи ощутил его тепло на коже собственного лица. Считается ли умалчивание за враньё?       — Чего ты хочешь от организма, болеющего тобой? Ричи замер. Прислушался к собственным ощущениям.       Чего хочет болезнь от организма, болеющего ею? Ричи повторил в голове вопрос снова, попытался перефразировать его, но вдруг осознал, что действительно не знает. Чего хочет болезнь от больного? Разрушить его? Поглотить? Хочет смерти организма?       — У меня нет разума, Эдди, вряд ли у меня есть цель.       — Она есть.       «Стать единым целым?», — подумал он. — «Может, захватить контроль?».       — Кто ты? — спросил Ричи. — Если я болезнь, то кто ты? Эдди замолчал, едва задумавшись. Ясно.       — Тогда выходит, я играю один, — озвучил свои мысли Тозиер. — Тебе не кажется, что это немного нечестно?       Эдди отстранился. Ричи снова взглянул на окно, увидев, как мимо палаты прошла медсестра. Пульс снова отдался в ушах. Это всё? Эдди так быстро сдался?       — Тогда оставайся больным, — вдруг сказал он. — Теперь я болезнь.       Ричи снова закатил глаза. Как же это глупо. И звучит глупо, и выглядит глупо. Почему они не могут просто лежать и обниматься? Почему они не могут спокойненько целоваться и говорить о чём-то другом? Почему Эдди нужно обязательно всё портить своими идиотскими разговорами, когда у них всё хорошо?       Каспбрак, несмотря на недовольный взгляд Ричи, забрался на чужой живот, оказавшись снова напротив, при этом его собственный взгляд смягчился.       — И чего ты хочешь? — шепнул Ричи.       — Убить тебя, конечно, — тихо сказал Каспбрак, отстранившись от его лица.       Когда он оказался сверху, рычажок внутри Ричи переключился. Мысли пропали. Абсолютно все, словно всё в мире сузилось только до границ больничной кровати, сидящего на Ричи полувялого Эдди, лёгкого сексуального напряжения от внезапной близости. Словно существовал только этот момент.       Ричи прислушался, по затылку пробежалась стая мурашек, когда чужой тихий, медленный и спокойный голос зазвучал у самого уха, обдав горячим потоком воздуха:       — Тебе нравится, когда я рядом?       Ричи прикрыл глаза, ощутив, как конечности от этого вопроса вдруг ослабли. Тело размякло от чужого голоса. Это риторический вопрос? Потому что очевидно, что Ричи нравится. Ему всегда нравилось. Да, чёрт возьми, Ричи горел изнутри, когда чувствовал, что Эдди рядом, он превращался в оголённый провод, когда думал о том, чтобы сделать это снова: прикоснуться к желанным губам и забыться. Он думал об этом постоянно: о его теле, о его прикосновениях, о его поцелуях.       Тозиер онемевшими руками прикоснулся к коленям Эдди, под тянущее чувство внизу провёл ладонями по бёдрам вверх, ощущая тепло чужого тела через одежду. Каспбрак вздохнул, перехватил их, переплёл пальцы, нависнув над ним снова, расставив по обе стороны от головы Ричи, тем самым сказав ему не трогать, а слушать.       — Я отвечу за тебя, — снова сказал Эдди. — Тебе нравится болеть мною, и ты не хочешь, чтобы я уходил.       Ричи вздохнул, сжимая чужие руки в ответ, ластясь к чужой щеке, ощущая чужую кожу своей, надеясь на поцелуй. Они не целовались с того раза. Они неделю не прикасались друг к другу так.       — Но я собираюсь убить тебя-       — Эдди, — позвал Ричи. — Я понял, хватит-       «Хватит, оставь это на потом, мы разберёмся с этим завтра, если ты так об этом мечтаешь».       «Просто дай мне насладиться тобой сейчас».       — Понял? Что ты понял, Ричи? — спросил Эдди у его лица. Эдди хочет, чтобы Ричи сказал это вслух? Ладно.       — Я знаю, — тихо сдался он. — Я знаю, что зависим от своего состояния. Мне нравится это ощущение, Эдди, и я знаю об этом. Я знаю, что это меня убивает. Я знаю, что добровольно иду в могилу-       — Тогда почему ты ничего не делаешь? — отчаянно спросил Эдди.       В его голосе послышалось столько боли. Ричи вдруг прислушался, замер, возбуждение отошло на задний план. Эдди проговорил это с искренним чувством беспомощности, и когда одноклассник взглянул на него, Ричи увидел, как чужие глаза наполнились слезами, увидел, как его Эдди заломил брови, пытаясь сдержать эмоции. Это было так внезапно, так неожиданно, что Ричи растерял все мысли и слова. Ричи никогда не видел Эдди плачущим. Он не думал, что Эдди вообще способен плакать.       — Эдди-       — Почему? — снова повторил он, едва всхлипнув. — Ты думаешь, что всё уляжется? Ты думаешь, что это не серьёзно?       — Эдди.       Ричи попытался освободить руки, те едва вырвались из цепкой хватки, и Тозиер обхватил чужое лицо ладонями, ощутив, как горят чужие щёки. Руки Эдди накрыли чужие. Что Ричи должен сделать, чтобы он немедленно перестал? Извиниться? Пообещать, что он исправится? Что он должен сделать? Ричи вдруг захотел его спросить, но спросил Эдди:       — Что я должен сделать? — шмыгнул носом Каспбрак. — Что я могу сделать для тебя, Ричи? Он шмыгнул снова, крупные слёзы ударили Ричи по щекам, заставив моргнуть.       — Я ничего не знаю, — сказал Эдди, сорвавшись на шёпот. — Я понятия не имею, что мне делать. Ты не хочешь об этом говорить, ты не хочешь меня слушать, тогда что мне делать?       Ричи приоткрыл рот, выдохнул, игнорируя желание вытереть свои налившиеся слезами глаза. Ему всё время казалось, что Эдди всё равно, что Эдди не хочет иметь никакого отношения к его болезни. Ему казалось, что все эти разговоры — очередные, одни из многочисленных, которые ему предстоят. Рядом с Эдди ему казалось, что происходящее с ним — несерьёзно, временно.       — Скажи мне, что я должен сделать, блять, Ричи, попроси что угодно и я сделаю это, — прерывисто сказал он, отрезвив Ричи внезапным матом. — Найти тех придурков из твоей прошлой школы и грохнуть их? Осквернить могилу твоего отца? Что мне сделать?       Ричи притянул его к себе, уже не думая о том, что их может кто-нибудь увидеть. Он притянул его очаровательное, заплаканное лицо к себе и прильнул к губам, продолжающим уже беззвучно спрашивать — но Ричи всё ещё слышал эхо этих вопросов в своей голове.       «Что я должен сделать, Ричи?»       «Что мне сделать?»       Ричи с каким-то ужасом понял, что хотел этого. Хотел, чтобы Эдди заплакал, просил его, умолял. Ричи думал, что вот оно — подтверждение любви Каспбрака, и вдруг ужаснулся от того, как жестоко его представление о ней. Разве только страдание Эдди может подтвердить его любовь к Ричи?       Ричи хотел, чтобы Эдди любил его, чтобы он был готов пойти на всё, так же, как и Тозиер. Он хотел убедиться в том, что его любовь не односторонняя, что «люблю» не просто слово, а потраченное на Ричи время — не жалость.       Тозиер дал ему сделать вздох прежде, чем снова поцеловать. Ричи ощутил облегчение, ощутил, словно между ними наконец всё разрешилось.       «Я хочу, чтобы ты был рядом».       «Хочу целовать тебя, прикасаться к тебе, любить тебя»

«Что мне сделать?»

— Дай мне время, — сказал Ричи. — Я постараюсь.