Движения в ритме боли

Оксана лишь недавно очнулась от беспокойного некрепкого сна, в который она буквально внезапно падала время от времени, и теперь смотрела в серую стену, стараясь подумать хоть о чем-то, зацепиться за хотя бы самую незначительную и глупую мысль. Отвлечься от того ужаса, в котором она провела несколько последних дней. Сколько их было точно? Пара дней, неделя, две? Она не знала. В то место, где она сейчас была, даже сквозь тоненькие щелочки совсем не проникал солнечный свет, и она совершенно не могла следить за тем, как сменялись день и ночь. Оксане было неведомо, когда вставало солнце, а когда - заходило, отдавая место на небосводе луне. Ее даже кормили лишь однажды, принося ей миски с невкусной едой, которой не хватило бы и маленькому ребенку, чтобы насытиться, и Оксана не понимала, утром, днем или же вечером это происходило. После того ужаса, которым обернулось ее казавшееся таким чудесным свидание с Александром, она пришла в себя в холодной серой камере. Хотя бы тот, кто бросил ее сюда, оставил ей одежду, и ей не приходилось лежать среди этих серых камней обнаженной, как ее забрали из той комнаты на постоялом дворе. А ведь с ее похитителей могло статься унизить ее еще больше, и не оставить ей ни единой возможности скрыть свою наготу от тех, кто окружал ее в этом отвратительном месте. Где же она была? Те, кто охранял ее и приносил ей еду, не говорили ей и слова. Как бы она ни взывала к ним, как ни пыталась заговорить с ними, разжалобить их, узнать хоть что-нибудь, она словно бы не существовала для тех, кто был вокруг нее. Словно ее камера пустовала, а еду они приносили и забирали миски просто так. Неужели ее охранникам было так сложно сказать взволнованной беззащитной девушке, где она находилась. А главное, почему она была здесь? За что ее кинули в какую-то камеру, оставили без солнечного света и без общения? Ее возлюбленного убили во время их свидания, а она отчего-то была в заточении. Разве это было справедливо? Первое время Оксана пыталась рассказать об этом, выкрикивала стражникам оправдания, делилась своим рассказом о том, что произошло той ночью. Но и ее похитители, и высшие силы, которые она молила о спасении, оставались глухи к мольбам несчастной девушки. Так что со временем она сдалась и порой уже даже не поднимала и головы, когда ей в очередной раз приносили порцию еды и воды. Оксана все чаще ловила себя на том, что отдала бы все то немногое, что у нее было, чтобы узнать, что же все-таки произошло той ночью. Как бы Оксана ни старалась убедить себя в том, что она точно не знала, что же случилось с Александром, то место, где ее держали взаперти нисколько не помогало ей настраиваться на хорошие светлые мысли. Обычно такая жизнерадостная девушка, с лица которой не сходила счастливая улыбка, теперь не узнавала себя. Теперь ей было даже сложно подумать хоть о чем-то хорошем. Даже мысли о ее возлюбленном, ее Сашеньке были не способны хоть немного поднять ей настроение. Он был мертв. Наверняка был мертв. Иначе он бы он уже давным-давно пришел за ней, или сделал бы хоть что-то, чтобы узнать, где она и выручить ее из неприятностей. А, раз никто не спешил ее вытащить отсюда, значит, ее любимый уже был мертв. А тот, кто предательски вонзил кинжал в его спину, воспользовавшись тем, что они увлечены своей страстью, растворяются друг в друге, не решившись даже сразиться с Александром честно, похоже, скрылся и остался безнаказанным. Первое время Оксана много думала о той ночи, прокручивала у себя в голове то, что происходило. Вспоминала, как чудесное свидание, о котором она не могла и мечтать, сменилось отвратительными сценами, которые теперь будут сниться Оксане в кошмарах до конца ее жизни, сколько бы еще времени ни было отведено ей судьбой. После ее мысли начали путаться. Она уже почти ни на чем не могла сосредоточиться. Кажется, от голода, сырости и холода, невозможности поговорить хоть с кем-нибудь, высказать все то, что было у нее на душе, рассказать хоть кому-нибудь правду и быть, наконец, услышанной, она начинала чувствовать себя все хуже. Размышления все реже были ясными, все реже выстраивались в хоть сколько-нибудь логическую цепочку, Оксана все меньше понимала, что происходит. Она то и дело старалась ухватиться хоть за какую-то мысль, но через какое-то время погружалась в противную смутную дремоту, даже не сон, от которой пробуждалась, стоило ей заслышать и малейший шорох. Эта вязкая дрема была единственным ее способом хоть ненадолго уйти из реальности, но иногда ей казалось, что она уже перестала различать реальность от некрепкого сна. Оксана уже почти снова задремала, обняв руками свои плечи, как вдруг услышала шаги. Те шаги, которые не были похожи на обычную походку стражников. Да и Оксана нисколько не чувствовала голода. Должно быть, она недавно поела. Или заточение и не самые веселые мысли окончательно отбили и без того не самый сильный аппетит. На всякий случай, девушка даже осмотрелась, но не обнаружила рядом ни миски из-под еды, ни стакана с водой. То ли их уже успели унести, то ли сегодня еще не приносили. Оксана пожала плечами и сосредоточилась на приближающихся шагах. К ней пришел кто-то новый? Кажется, Оксана обрадовалась бы даже и палачу. Лишь бы ее уже вывели из ее тюрьмы и позволили посмотреть на свет. Позволили увидеть, что, несмотря на все ее неприятности, мир не рухнул и все еще существует. Но как только она увидела, кто спустился вниз по лестнице, она тут же пожалела о своих мыслях. Этот человек был хуже палача. Оксана забилась в самый угол своей камеры, пристально смотря на того, кто остановился подле решетки и неторопливо выискивал нужный ключ. - Что ты тут делаешь?! - Оксана не выдержала больше и секунды этого губительного молчания, прерываемого лишь негромким методичным позвякиванием ключей. Ее голос был с непривычки охрипшим, слабым, с трудом вырвавшимся из ее груди, и девушка несколько раз кашлянула. Гуро лишь на несколько коротких мгновений вскинул голову, бросив на нее взгляд, а после снова переключил все свое внимание на связку ключей, словно ничего важнее для него сейчас и не было. Неужели он пришел за ней? Теперь он убьет и ее, так же, как и убил ее возлюбленного? Оксана судорожно огляделась, но за столько дней она и так успела изучить каждый миллиметр своей тюрьмы и точно знала, что ей совершенно нечем себя защитить. У нее, в отличие от этого демона, не было спрятанного под одеждой кинжала. А рядом не лежало даже и крохотного камушка, который она могла бы кинуть в это чудовище, хоть это и нисколько не задержало бы его. - Почему я здесь? - уже тише спросила Оксана, когда Яков, наконец, открыл дверь ее камеры и прошел внутрь. - Потому что ты пыталась убить полицмейстера Александра Бинха, - совершенно спокойно произнес Яков Гуро, внимательно смотря на Оксану. Искреннее удивление на ее лице того стоило: девушка была сражена его безразличием к тому, в каком она была положении, и тем, как равнодушно он обвинил ее в том, что сделал сам. И они оба знали это. - Что за глупости?! Ты же был там! - Оксана вскочила на ноги, собрав последние силы. Она покачнулась на ногах, но устояла. Та злость, которую она испытала при виде этого человека, ярость, которую вызвали его слова, кажется, придали ей сил. Казалось, дай ей кто-то в руки хоть какое-то оружие, она осмелилась бы даже напасть на мужчину, сразиться с ним, хоть попытаться отмстить ему за все, что он сделал ей, и продолжает делать. Как смел он обвинять ее в таком? Неужели у этого человека, который был хранителем церкви, в собственной душе не осталось совершенно ничего светлого, теплого и человеческого? Как, в конце концов, он засыпал по ночам, зная, что на его совести лежит столь тяжкий грех, в котором он пытался обвинить другого человека? - Подожди, - Оксана вдруг замерла, прикусывая губу. Она вскинула глаза на священника, на ее лице отображалась явственная борьба, противоречия. Словно ей очень хотелось поверить во что-то, но она не позволяла себе, боялась дать себе ложную надежду, которую уже спустя секунду отнимут у нее. - Ты сказал "пыталась"? Он жив? - Оксана почувствовала, как ее сердце забилось чаще. Может ли она после стольких суток, проведенных в месте, полном отчаяния и невеселых мыслей, позволить себе верить, надеяться? - Какая тебе разница? Хочешь вновь вонзить в него кинжал? - Гуро выглядел крайне недовольным. Похоже, ему стоило получше думать, что же сказать Оксане. Он явно недооценил девушку и ее острый ум, который продолжал оставаться таковым, несмотря даже на те ужасные условия, которые за несколько дней должны были сломить ее. И Оксана зацепилась за одно лишь неосторожно сказанное слово, подловив его. Он не хотел давать ей и малейшей надежды. Яков хотел, чтобы Оксана была в полном отчаянии и думала, что он остался единственным человеком во всем мире, на кого она могла бы рассчитывать. Даже если ей и придется ради его помощи переступить через свою гордость и спесь. А теперь она снова ожила, думая о своем драгоценном Александре. И все из-за его неосторожности. - Как ты смеешь это говорить? Это ведь был ты! Ты хотел убить его! - Оксана чувствовала, что вот-вот заплачет, но как могла сдерживала себя. Не хватало еще показать свою слабость перед этим человеком. Он и так причинил ей столько боли, Оксане до ужаса не хотелось, чтобы этот священник видел, как сильно может ранить ее. Отстраненно она подумала о том, что, кажется, не плакала ни разу, пока была здесь. Не стоило позволять себе это и теперь перед лицом этого монстра. - Ты думаешь, кто-то тебе поверит? - Гуро лишь усмехнулся, покачав головой. - Как ты наивна. Он подошел к Оксане. Невольно Яков вытянул руку, чтобы коснуться ее, но резко опустил, стоило танцовщице вжаться в стену с такой силой, словно бы она собиралась просочиться сквозь холодные камни, лишь бы оказаться как можно дальше от него. И все же Оксана была прекрасна даже в своей ненависти к нему, даже когда она едва дышала от презрения и от злости, обращенной лишь на него, она оставалась все столь же привлекательной для него. Хоть, кажется, и сделала бы все, лишь бы он не тронул ее. - Что тебе нужно от меня? - Оксана поджала губы, со злостью посмотрев на Гуро. Ее заточение, как и попытка убить ее возлюбленного, - все это дело рук этого священника. И он бы точно не стал запирать ее просто так. Если бы он хотел, чтобы ее судили за убийство Александра, он бы не стал держать ее в заточении при себе. Ее бы уже давным-давно допросили, но вместо этого она томилась в холодной камере, непонятно чего ожидая. И, к несчастью для Оксаны, обладавшей обычно очень тонким чутьем, Гуро оставался тем единственным, к кому она никак не могла проникнуть в голову, чтобы понять, о чем он, черт возьми, думает на самом деле. - Мне нужна ты, - тихо сказал Яков, смотря на девушку. Быть может, раньше бы он не осмелился так открыто высказать те мысли, которые носились у него в голове. Но что ему было терять теперь? Судя по всему, Оксану даже никто не хватился. Она была полностью в его власти, он мог делать с ней все, что хотел. Ему стоило сказать лишь слово - и девушка пропала бы навсегда. А теперь они и вовсе были одни, у их разговора не было ни одного ненужного свидетеля. Так к чему ему сейчас было скрывать свои чувства? - Я? Что это значит? - растерянно спросила Оксана. Неужели все те мысли, которые она уже успела назвать самыми глупыми, безумными и почти полностью выкинуть из головы, все-таки оказались верными? Неужели Гуро так сильно хотел овладеть ею, что пошел на убийство человека и ее похищение? Как вообще священник мог решиться на подобное? Оксана внимательно смотрела на Якова, даже и не зная, чего от него ожидать. Для чего он теперь пришел? Убить и ее, раз уж она и дальше намеревалась противиться его воле? Снова попытаться силой заставить ее пойти с ним? - Будь моей, - Гуро встал к ней практически вплотную, не отводя от Оксаны внимательный взгляд. Такая хрупкая, нежная девушка. Сейчас никто не примчался бы к ней на помощь, никто бы не вырвал Оксану из его объятий. Эти мысли практически пьянили Якова и казались такими соблазнительными, что он почти не мог противостоять им. Гуро коснулся узкого бедра девушки, и та, всхлипнув, вскинула руки, оторвав их от стены, чтобы оттолкнуть его. Но танцовщица была так слаба, что у нее вышло лишь ухватиться за рясу Якова и сжать пальцами ткань, чтобы не упасть, лишившись опоры. Воспользовавшись этим, Гуро прижал ее ближе к себе, до последнего не веря, что и в самом деле наконец-то эта танцовщица оказалась в его руках. Он провел ладонями по ее худенькой спине, погладил красивый изгиб поясницы и вновь коснулся округлых бедер. Обычно ее прекрасные формы были скрыты одеждой, в которой она отплясывала, но Гуро много думал о том, какая же она на ощупь. И сейчас возможность касаться ее, гладить практически сводила его с ума. Одной рукой придерживая девушку, держа широкую ладонь на ее спине, он просунул вторую между их телами, коснулся впалого живота, поднял ладонь выше и сжал пальцами грудь Оксаны, тихо выдыхая. Несмотря на то, что танцовщица была так сильно напряжена, касаться ее все равно было до безумия приятно. Она вся трепетала в его руках, пусть и отнюдь не от удовольствия, и все же она дрожала под его прикосновениями. Яков провел пальцами по ее тонкой нежной шее, погладил ее по щеке, коснулся ее чуть приоткрытых губ, а после вновь опустил руку, практически стискивая грудь Оксаны. - Что ты делаешь?! Перестань! - Оксана слабо рванулась в его руках. Но она была зажата между Яковом и стеной, и ей было совершенно некуда улизнуть. Эти прикосновения были ей противны. Гуро просто пользовался тем, что она была совершенно беспомощна, и делал то, что ему вздумается, не ожидая от Оксаны даже малейшего сопротивления. - Будь моей, - вновь практически прорычал Гуро, сильнее стискивая девушку в своих руках. - Будь моей или тебя повесят за то, что ты хотела убить полицмейстера, - тихо сказал он, думая, что эта угроза уж точно подействует на Оксану. Девица была так юна, наверняка ей очень хотелось жить еще - ведь впереди у нее было еще столько времени. Неужели ее ненависть к нему стоила того, чтобы быть повешенной за то, чего она даже не совершала? - Хватит. Как ты можешь, - Оксана шумно выдохнула, не оставляя попыток отстраниться. - Я сейчас твоя пленница. У меня нет настоящего выбора. Я хочу чувствовать себя свободной. Отпусти меня, а потом спроси, хочу ли я быть твоей, - она вновь посмотрела мужчине в глаза, гордо задрав голову. Она не позволит этому священнику так обращаться с ней. Больше всего на свете она ценила свою свободу. И не хотела, чтобы кто-то ограничивал ее, принуждая делать выбор под угрозой смерти. Да, конечно, Оксана сильнее всего хотела жить дальше, танцевать в свое удовольствие, радоваться солнцу и другим простым мелочам. Но она ни за что бы не позволила какому-то мужчине взять ее судьбу в свои руки. Она нахмурилась, когда Гуро лишь рассмеялся, покачав головой. - Неужели ты правда думаешь, что я отпущу тебя? Либо ты будешь моей, либо ничьей. Решай прямо сейчас. Мужчина стоял так близко к Оксане, что, казалось, еще немного и коснулся бы своими губами ее губ. Как же она была соблазнительна. Даже проведя несколько дней в темнице, запачкавшись и изорвав одежду, она все еще словно бы светилась изнутри и так и манила своей необыкновенной красотой. Разве мог он позволить себе потерять такую великолепную девушку? - Ты просто трус. Ты боишься даже попытаться добиться девушку и можешь лишь угрожать. Ты и на него напал со спины, когда он не ожидал. Ты подлый жалкий трус. И я тебя презираю, - гневно произнесла Оксана и, не раздумывая, плюнула мужчине прямо в лицо. Гуро на несколько секунд замер, не ожидая от Оксаны такого. Как смела она так говорить с ним? Как смела она говорить такие слова тому, от кого зависела ее жизнь? И как осмелилась она так себя повести? Неужели она не понимала, чем это грозило ей? Нет. Зря он подумал, что эта грешница еще может исправиться. Зря он подумал, что она хоть раз сделает правильный выбор, и он поможет ей встать на верный путь. - Мерзавка, - коротко бросил Гуро и поспешил выйти из темницы, не забыв запереть Оксану. Девушка лишь коротко закричала от отчаяния и почти сразу осела на пол, пряча лицо в коленях. Похоже, теперь для нее все было кончено. И даже то, что она поступила так, как должна была, как следовало повести себя в такой ситуации, нисколько не делало ей лучше. Гуро так посмотрел на нее перед уходом, что у нее уже точно не осталось никакой надежды. Он уничтожит ее. И Оксана уже успела понять, что этот священник не остановится ни перед чем. Когда Оксану вывели из места ее заточения, она по-настоящему обрадовалась этому. Пусть это и значило для нее лишь то, что это последний в ее жизни день. Но, наконец, это был тот день, когда она точно знала, чего ей ожидать и что с ней будет. В том, что ей даже не дадут возможности оправдаться, она не сомневалась. Но быть казненной за убийство, которого она не совершала, Оксане казалось куда более привлекательным, чем сказать "да" человеку, который с каждым днем становился ей все больше противен. Она еле передвигала ногами, идя к месту своей казни, и совершенно не слышала ничего вокруг себя, хотя наверняка все те, кто собрался поглазеть на столь необычное представление для Диканьки, вовсю обсуждали ее. Интересно, за что ее собирались казнить? Действительно ли за то, что она пыталась убить полицмейстера? Неужели он ничего не рассказал? Ведь он не мог даже предположить, что это она вонзила кинжал. У нее же не было никакой возможности сделать такое. Как мог ее возлюбленный не уберечь ее от смерти? Оксана даже вздрогнула, когда ее довольно грубо остановили, и подняла глаза. Она и сама не заметила, как оказалась у эшафота. Получив грубый толчок в спину, она едва не упала, но, сохранив равновесие, поднялась по ступеням и остановилась прямо у петли, в которой вот-вот должна была оказаться ее шея. Не так Оксана представляла себе свою смерть. Не то чтобы она часто мечтала о роскошной старости - о таком не может мечтать уличная танцовщица, что прожила всю свою жизнь среди бедняков и разбойников и не видела ничего, кроме поселения у старой мельницы, но уж точно она и не думала даже, что история ее жизни оборвется так глупо. Невольно Оксана все же заскользила взглядом по толпе. Первым ей в глаза бросился Гуро. Кто бы сомневался, что он будет здесь! Стоял ближе всех, чтобы наблюдать, как повесят ту, что посмела отказать ему. Оксана скривилась и тут же поспешила перевести взгляд. Священник уж точно был не тем, о ком она хотела бы думать в последние минуты своей жизни. Она вгляделась в столько лиц, и каждый смотрел на нее по-своему: кто с презрением; кто с самым настоящим отвращением, словно она была не юной девицей, а отвратительной жабой; кто смотрел на нее с искренним интересом, как будто она вот-вот снова сорвалась бы в пляс, чтобы порадовать толпу; кто-то смотрел на нее с жалостью, может, веря в ее невиновность, а может, просто жалея о том, что она больше не порадует ничей взгляд; а кто-то взирал на нее с нетерпением. Да уж. У местных жителей не слишком часто происходит что-то интересное. Наконец, Оксана заметила того, как так жаждала увидеть. Александр стоял невдалеке и, кажется, вовсе не обращал на нее никакого внимания. Он был бледен, заметно слаб, но все же жив. И, очевидно, поправлялся после того рокового удара, раз уж сумел прийти сюда. Но почему же он даже не взглянет на нее? Не хочет видеть, как повесят ее, невиновную? Тогда отчего же он не мог заступиться за нее? Оксана широко распахнула глаза от удивления, увидев рядом с ним девушку. Та стояла совсем близко к нему и держала его под руку. В отличие от своего спутника, она смотрела прямо на Оксану. И, кажется, заметив столь внимательный взгляд, она склонилась к Александру и что-то негромко прошептала ему в ухо. Столь интимный жест сильно смутил Оксану. Конечно, она была не слишком воспитана, но девушка, стоявшая рядом с Бинхом, выглядела знатной. А знатные дамы обычно не вели себя так. Если только... Если только их с Александром не связывали отношения. Но ведь этого не могло быть? Он же обещал, что он будет только ее. Он же клялся ей в любви так страстно, что не поверить ему было невозможно. Неужто он так и не решился уйти от своей невесты? Неужто все это время он обманывал Оксану? Быть может, они оба даже втайне потешались над ней и теми чувствами, что она испытывала к Бинху. Выслушав то, что сказала ему эта девушка, Александр все же перевел взгляд на Оксану. И та надежда, что вдруг промелькнула в ее сердце, мгновенно оборвалась. Александр посмотрел на нее столь холодно, словно их ничего не связывало. Словно не было тайных свиданий, не было признаний, не было жарких объятий, не было той самой ночи, когда они почти было перешли к чему-то большему, к чему-то прекрасному. Отчего же он теперь был таким? Да, на Александра напали из-за нее, но не мог же он и в самом деле винить в этом нападении ее? А он, казалось, даже не ненавидел ее. Он вел себя так, словно не чувствовал к ней ничего. Как он мог он забыть все, что было между ними? Как мог он быть с другой? Или другой все это время была она? Поняв, что еще немного, и она расплачется перед этой толпой, Оксана низко опустила голову, прикрывая глаза. Все время до казни она утешала себя тем, что хотя бы в ее жизни была настоящая любовь, искренняя, такая, о которой пишут стихи. Но теперь она была не уверена даже в этом. Оксана так отчаялась, что даже не обратила внимание, когда в толпе поднялся какой-то странный шум. Ей уже было совершенно наплевать на то, что происходит прямо перед ней. Танцовщица лишь смиренно ждала того момента, когда для нее все кончится, когда уйдет навсегда ее печаль и ужасные мысли. Поэтому, когда ее вдруг подхватили сильные руки и потащили прочь, она лишь вскрикнула, но тут же обмякла на плече, на которое была закинута неизвестным похитителем.