Расколотые

There's a fire in my brain and I'm burning up Oh my, oh my Keep running for the sink but the well is dry Oh my, oh my Every word I say is kindling But the smoke clears when you're around Won't you stay with me, my darling When my walls start burning down?*

Уильям Джонс, ветеран войны «тридцати с хвостиком» (размеры "хвостика" стыдливо умалчиваются) лет от роду, впервые в Окмонте. Для человека с одной ногой существует множество разнообразных и банальных препятствий, когда ему хочется отправиться в путешествие. Однако поездка сюда оказывается настоящим испытанием для его нервов и сообразительности, начиная от отсутствия города на большинстве современных карт и заканчивая единственным ветхим корабликом, капитан которого неохотно соглашается приютить бывшего солдата среди тощих мешков с почтой. И, несмотря на все трудности, вот он – здесь, у дверей незнакомого ему прежде особняка, с каким-то подозрительным типом под рукой. Вид этого тощего, заросшего бродяги вызывает у Джонса смешанные чувства. Очевидно, что он не просто так крутится неподалёку от дома его друга. А короткий разговор позволяет узнать, что они ещё и знакомы. Вот только этот человек совсем не похож на кого-то, кто просит милостыню или пользуется чужой любовью к благотворительности и помощи ближнему, несмотря на всю грязь на куртке и бороду, явно заведённую не из любви к стилю. Из письма, полученного парой недель ранее, Уильям знает о случившемся с Грэмом только в общих чертах, подробностями с ним должны будут поделиться уже на месте. Трудно сказать, имеет ли его спутник какое-то отношение к инциденту. Уже на подходе к дверям он ощутимо упирается каблуками в землю, силясь ускользнуть из надёжной хватки Джонса – разумеется, безуспешно. Подобное поведение только укрепляет того в мысли, что он не зря потащил его с собой. Раз Уильяма пригласили сюда решать проблемы, стоит начинать, как только он их видит. Заняв устойчивую позицию на крыльце, Джонс аккуратно стучит. Изнутри доносится приглушённое ворчание, щелчок ручки – и вот, дверь ему открывает знакомый темнокожий управляющий. Он раньше встречал Бенджамина всего раз, когда тот приехал забирать Карпентера из госпиталя, но кто единожды встречает этого грозного ангела с огненным мечом, тот его уже не забывает. И он сам об этом заботится. При виде Джонса он вздыхает с облегчением, однако расслабленное выражение его лица меняется гневным, стоит ему заметить, кто обречённо виснет у Уильяма на локте. – Здравствуйте! Рад снова увидеться, – Джонс сбивает его дружелюбной улыбкой, едва замечает, что управляющий готов разразиться бранной речью. – Пусть и при таких обстоятельствах. Я тут подобрал кое-кого у вашего дома, мне стало интересно… – Здравствуйте, мистер Джонс. Зря, – отрезает Бенджамин. – Привычка подбирать подобный мусор вас до добра не доведёт. Оставьте его в баке у ворот и пойдёмте… – Должен признаться, теперь мне ещё интереснее, – Уильям чуть прищуривает глаза; его улыбка остаётся дружелюбной, но управляющий видит искры в глубине его зрачков. Видимо, он решает, что спорить в такой ситуации бесполезно, и потому со вздохом отходит в сторону, позволяя Уильяму вместе с его вяло трепыхающимся грузом войти в дом. – Кстати, совсем забыл спросить, как вас зовут, – Джонс одним ловким движением разворачивает незнакомца к себе. – Чарльз Рид, – отвечает за него Бенджамин, прикрывая дверь. – Частный детектив. Был. Не припомню ни одного упоминания его имени за последнее время. Ни полиция, ни газеты ничего не сообщали о каких-то раскрытых делах. – Значит, детектив… он чем-то насолил Грэму? – Карпентер не слишком любит делиться подробностями своей жизни, но Уильяму хорошо известно, чем занимается его семья. Пусть без мелких деталей, ему достаточно знать общую картину. Я хочу изменить нашу семью. Мне до смерти надоело, как отец следует за традициями, утверждая, что их создали не просто так. Если что-то было заложено нашими предками, оно не становится из-за этого хорошим по определению. Ему нужно оправдание для его распутства и жестокости, только и всего. Но, став главой семьи, я положу конец его произволу… У меня же получится, правда? – Можно и так сказать, – управляющий скашивает взгляд на Рида. – Это по работе? – уклончиво спрашивает Уильям, и Бенджамин, верно растолковав его намёк, отрицательно качает головой. – Тогда что он такого сделал? Сам он сказал, у них «сложные отношения». Я по своему опыту знаю, что с Грэмом можно либо дружить, либо лежать в окопе… делая скидку, что здесь не воюют – в могиле, – от предельно ласковой улыбки Джонса его «жертва» заметно бледнеет. А потом вдруг пожимает плечами. – Если вам так угодно, – бормочет детектив, – можете сами меня туда отправить. Не сомневайтесь, что тем самым сделаете доброе дело. – Не одобряю суицидальный настрой, особенно в этом доме, – Уильям грозит Чарльзу пальцем и снова возвращается к Бенджамину. – Так что он натворил? – Я не хотел бы это обсуждать… – Придётся, потому что иначе мне останется только спросить самого Грэма, а я полагаю, что ни мне, ни вам не хотелось бы сейчас лишний раз беспокоить его расспросами о неприятных вещах… – Он и не сможет вам ничего рассказать, – управляющий напряжённо скрещивает руки на груди, крепко вцепившись в собственные плечи. Уильям смотрит вопросительно, и он глубоко вздыхает. – Потому что это из-за него… с Грэмом случилось происшествие. – То есть… – Конечно, не он держал канистру с бензином, но можете мне поверить, что без его участия Грэм бы к ней даже не притронулся. Господин детектив мастерски владеет пером и искусством ловко игнорировать чужие чувства. Впрочем, я его ни в коем случае не виню, – Бенджамин саркастично усмехается. – И не смею подвергать сомнению, что из мистера Пирса любовник куда лучший. Джонс чувствует, как плечо Рида вздрагивает под его рукой. – Я не знаю, зачем он сюда пришёл, – меж тем продолжает управляющий. – Его весьма лаконичная записка достаточно ясно дала понять, что он вряд ли сюда вернётся – и вот он здесь. Внезапно. Сомневаюсь, что он здесь для того, чтобы починить сломанное… и будь оно так, как я ему уже сказал, Грэм его не помнит. У него провалы в памяти от шока. Поэтому я вас, собственно, сюда и пригласил. Несколько мгновений в холле висит тишина. Уильям медленно поворачивает голову и в упор смотрит на Чарльза, изучая взглядом его равнодушное усталое лицо. Нет, не совсем равнодушное – от глаз Джонса не скрывается болезненная искра, которую он упорно пытается спрятать где-то в глубине своих зелёных – нечеловеческих – глаз. Детектив своим видом напоминает ведьму, которой зачитывают смертный приговор, успевшую принять неизбежную судьбу гореть на костре. Любой инквизитор бы взбесился. – Хотите сказать, что это по вашей вине, многоуважаемый мистер Рид, мой дорогой друг чуть не стал горсткой пепла и горелых костей? – интересуется Джонс самым вежливым тоном из возможных. – Да, – неохотно выплёвывает Чарльз. – Теперь вы меня отпустите? Чужая рука отпускает его плечо, и он уже готовится делать шаг назад, когда тяжёлый кулак неожиданно впечатывается ему в лицо. Детектив, пошатнувшись, охает, торопливо зажимая обеими руками нос, чувствуя, как по ладоням задорным ручейком струится кровь. Джонс по-прежнему лучится дружелюбием, с хрустом разминая костяшки, прежде чем развернуться к Бенджамину. – Проливаете мне бальзам на душу, – управляющий слабо улыбается. – Могли бы и покрепче ударить. Я бы никому не сказал. – Не люблю убивать. Особенно без веской причины, – Уильям фыркает. – К тому же, я считаю смерть слишком лёгким и быстрым исходом. Вдобавок, Грэм бы не одобрил… явиться сюда, чтобы в первый же день свернуть человеку шею, как курёнку… нет-нет-нет. – Что с ним тогда делать? Выгнать? – Тоже нет. Я считаю, надо дать ему возможность искупить вину. Улыбка Бенджамина гаснет, и он недоумённо смотрит на Уильяма, будто пытаясь понять, шутит он или нет. – Вы, скорее всего, не хуже меня знаете, что подобное искупить нельзя, – пока ещё спокойно говорит он, однако в его голосе уже слышны первые отзвуки грядущего шторма. – Самое лучшее, что можно сделать: убрать его подальше отсюда. Навсегда. – Грэм всегда верил в искупление… – … Грэм о нём даже не вспомнит. И он сам же тому виной. – Только не говорите, что тут переизбыток рабочих рук! Всегда что-нибудь найдётся… На кухне, например? Или воду из подвала черпать? Что там детективы умеют вообще… Дом охранять по ночам… У вас тут по улицам такое бегает, я видел… – У меня нет работы, которую можно поручить такому человеку. Уж поверьте мне! Этот гений мешок картошки из подвала не сумеет принести! И я отказываюсь позволять ему торчать в доме. Или рядом с ним. От его щенячьего взгляда мой желудок наизнанку выворачивает… Занятые спором, Джонс и Бенджамин не видят и не слышат, как знакомая фигура уже второй раз за день появляется на верхней площадке, чтобы тревожно вздохнуть, заметив обливающегося кровью Рида. Не обращая на спорщиков особого внимания, Грэм торопливо, как может – его ноги дрожат, будто едва его держат – спускается по лестнице вниз. Преодолевая последние ступеньки, он опрометчиво позволяет себе отпустить перила и, немедленно споткнувшись, летит на пол. Уильям реагирует чисто рефлекторно. Оттолкнувшись костылём, он совершает тигриный прыжок к лестнице (Чарльз никогда бы не подумал, что глубоко хромой человек способен на такие акробатические трюки) и ловит Карпентера под руки, приземляясь на колено. Протез громко щёлкает, принимая вес, и с честью выдерживает испытание. Грэм повисает, уцепившись за Джонса: – Уильям… – поражённо выдыхает он, и вдруг его лицо озаряет улыбка. – Ты приехал! – Конечно, чтобы лично поздравить тебя с выпиской, – перехватив друга одной рукой, Джонс кое-как поднимается, опираясь на костыль, и помогает встать ему. – Давно не виделись. – Очень… а… – Карпентер пытается заглянуть Уильяму через плечо. – Мистер… Рид, так? Что с ним? – Ах, я его встретил тут, неподалёку. Ему не повезло поскользнуться и приложиться лицом о мостовую, – беспечно лжёт Джонс, виновато улыбаясь. – Такая неудача! Я подумал, ты не откажешься ему помочь… – Конечно! Разумеется! Бенджамин, принеси аптечку, будь добр… Уильям готов поклясться, что слышит, как скрипят зубы управляющего, пока тот покидает комнату. Однако ничего уже не изменить. Он ещё придумает, как убедить Карпентера оставить детектива здесь на срок больший, чем час или два. Главное, что первый кирпичик заложен успешно.