"Come on in, boy, " said the skeletons sitting by her closet door. Dirty secrets, empty memories and broken hearts across the floor. I was knocked out, heels over head So you dragged me by my feet To a ghost town, where you buried me No wonder no one heard my screams. Love's so alive, but it died in it's sleep And now that it's dead, I live in your head And I will haunt your fucking dreams*
Итогом дня Чарльз категорически недоволен. Он не собирался ни у кого просить помощи, и тем более возвращаться за ней к Карпентеру, но вмешательство Джонса перечеркнуло все его планы. И теперь он торчит здесь, в доме, где ему совершенно не рады. По крайней мере, большая часть обитателей, с которыми он знаком лично. Раньше соотношение можно было назвать примерно равным, теперь же к нему присоединился этот… усатый верзила. Бенджамин, под строгим надзором Грэма, отказавшегося возвращаться в спальню, пока он не убедится, что тут полный порядок, собственноручно останавливает ему кровь и демонстративно лепит на переносицу пластырь. Рид уже почти слышит, как он говорит, что нос не сломан, и большего не потребуется, когда Джонс резко решает вмешаться. Картинно прижав руки к сердцу, он закатывает глаза, обращаясь к Карпентеру: – Посмотри на этого несчастного! Наверное, у него сотрясение мозга. Крепко же его приложило… Бледное осунувшееся лицо детектива играет ему на руку. Во взгляде Грэма медленно, но верно нарастает беспокойство. Чарльз мысленно проклинает самого себя: лучше бы он выпросил у Ольмстеда ещё несколько часов и поспал бы, тогда синяки не были бы такими явными. Возможно. Сейчас же он в ловушке. И её творец, Уильям, чувствует себя победителем и не скрывает этого. – Его никак нельзя отпускать на улицу, вдруг голова закружится, он снова упадёт… – продолжает он тоном заботливого дядюшки. – Грэм, у тебя найдётся свободная комната? Я могу потесниться, если что. – Найдётся! У нас много комнат пустуют… теперь, – Карпентер как-то задумчиво косится на управляющего, и Рид понимает, что застрял тут надолго, и никакие гневные взгляды Бенджамина не помогут. Он почти готов просить того поддаться своим демонам и выкинуть его в окно. Но вместо этого, разумеется, гнусаво благодарит за помощь, тщетно пытаясь вежливо отказаться от приюта. – Я снимаю номер в гостинице, – поясняет он, не уточняя, что рента давно истекла. – Мне достаточно будет добраться туда и поспать. Я уверен, что завтра буду как новенький. – Гостиница… какая же? – интересуется Джонс. – «Риф Дьявола». – «Риф Дьявола»! – восклицает уже Грэм, махнув дрожащей рукой. – Нет, нет и нет. Оставайтесь у меня, мистер Рид. Я знаю эту гостиницу… При всём моём уважении к хозяину, он будто не знает вовсе, что не все люди готовы жить в такой повышенной влажности. Окмонт имеет мало альтернатив жилья для приезжих, но раз вы здесь, с моей стороны будет жестокостью по отношению к вам отправить вас туда. Ещё и в таком состоянии… – Я себя не так плохо чувствую… – Бенджамин, пожалуйста, проследи, чтобы для мистера Рида организовали комнату, – игнорируя возражения Чарльза, говорит Карпентер управляющему. Лицо того выражает столь сложную и мрачную гамму эмоций, что детектив опасается обнаружить в кровати (самое лучшее) гвозди вместо матраса. – И пусть протопят её как следует… Дом остывает моментально. – Обязательно прослежу, – судя по тону голоса, вместо гвоздей Риду грозит сразу погребальный костёр. Однако Грэм словно не замечает этого, сохраняя лишь слегка озабоченное выражение лица. – Тебе, кстати, стоит вернуться под одеяло, пока не замёрз. Карпентер чуть хмурится и опускает взгляд на свои босые ступни, утопающие в ворсе ковра. – Да, пожалуй… ты прав, – неожиданно он зевает, и его единственный глаз меркнет, заплывая сонной дымкой. – Пойду… подремлю немного, – он медленно поднимается с дивана, куда его ранее усадил Бенджамин. Уильям тут же оказывается рядом и ловит его под локоть. – Я тебя провожу. Я теперь опасаюсь пускать тебя на лестницу одного, – кивнув управляющему, Джонс неторопливо ведёт Грэма к лестнице. Возле её подножия тот вдруг тормозит и оборачивается. – Кстати, пока ждёте комнату, можете выпить чаю, – он слабо улыбается, и сердце Рида (который раз) болезненно сжимается. – На кухне должно было остаться немного… Стоит им с Уильямом исчезнуть из вида, как Бенджамин разворачивается к Риду. Тот не знает, чего ему теперь ожидать, нового тумака или что его просто возьмут за воротник и отправят восвояси, гулять. Управляющий демонстрирует чудеса выдержки и только смеряет его взглядом до того тяжёлым, что странно, как под Чарльзом не проваливается пол, чтобы открыть путь прямиком в Ад, где ему и место. – Я понятия не имею, что за игру ведёт Джонс, но я выясню это, не сомневайтесь, – цедит Бенджамин, недовольно хмурясь. – И вы здесь не задержитесь. – Я тоже, но мне это и не интересно, – детектив пожимает плечами. – Поверьте, я хочу исчезнуть отсюда не меньше, чем вы хотите меня выкинуть. Не будем мешать друг другу на пути к достижению общей цели. – Первое правильное стремление, которое вы продемонстрировали за всё наше знакомство, – управляющий фыркает и отворачивается от Рида. – Ваша комната будет на втором этаже, левый конец коридора. Отбой в десять вечера, и чтоб ночью никаких лишних звуков, не то придушу подушкой на месте, – Бенджамин демонстративно тянет носом воздух. – Я оставлю вам комплект сменной одежды, можете посетить ванную, как только закончим с комнатой. Где искать еду вы знаете без меня, – и он покидает комнату, оставляя Чарльза обречённо смотреть на потухший камин.***
Детектив сопротивляется силе гостеприимства Карпентера до последнего вздоха. Он не знает, что именно заставляет его противиться помощи: вина (после всего, что случилось, разве он имеет право брать у Грэма хоть что-то) или гордость (он ничего не просил и ни в чём не нуждается). Побеждает настойчивость Карпентера, чей мягкий, чуть подрагивающий голос просит его спуститься к столу – и невольно воскрешает воспоминания о предыдущем визите сюда. Ты уже отверг достаточно, сделай человеку приятно. Он заслужил толику твоей покорности. Разреши о себе позаботиться. Отчаянно не хочется снова доверять себя кому-то, но Чарльз наступает себе на горло. Словно он не видит, к чему уже привело то, как он следовал исключительно своим желаниям. Любой скажет, что терпеть чужое искреннее беспокойство, не переходящее грани приличий, ненормально. Особенно когда этот человек в общем-то симпатичен. Грэм ещё не давал повода усомниться в себе. И всё-таки Рида грызёт осознание того, как он очередной раз позволяет взять себя под опеку. Словно от него самого нет никакого прока. Он вообще способен позаботиться о ком-то? Помочь? Или всё, что он может, это быть вечной барышней в беде. Магнитом для неприятностей. Грузом на чужой шее, неумолимо тянущим человека ко дну. Один уже погрузился навсегда в тёмные воды и больше никогда не увидит суши. Рид не чувствует голода, но заталкивает в себя еду, чтобы иметь возможность показать пустую тарелку и немного успокоить Карпентера. Тот к вечеру снова оживляется, находит силы поприсутствовать на ужине вместе с гостями, несмотря на ворчание что Бенджамина, что Джонса. Он ест мало, и, кажется, больше наблюдает за остальными. Чарльз чувствует себя лишним среди собравшихся старых друзей и так торопится скорее съесть свою порцию и исчезнуть, что едва не давится. Грэм спрашивает, точно ли он наелся, растолковав это как признак большого голода – Рид с чистым сердцем отвечает, что ему хватит, и спать он хочет гораздо сильнее. Под этим предлогом он и покидает общий стол, скрываясь от чужих глаз за дверью своей комнаты. Она оказывается ничем особо не примечательной и лишённой любых признаков угрозы, но детектив на всякий случай проверяет постель на предмет игл или сушёного гороха. Бенджамин, видимо, по отдельному указанию Карпентера, предоставил ему не только обычную сменную одежду, но и пижаму, на которую Чарльз долго и мучительно смотрит, прежде чем решиться и переодеться. Не зашторив окно, детектив забирается под одеяло. Холодный лунный свет струится сквозь стёкла – ночь на удивление ясная для города, где большую часть дня идёт непрерывный дождь. Устроившись поудобнее на мягких подушках, Рид устремляет взгляд к потолку. Одиночество, недавно пугавшее его, сейчас скорее успокаивает. Никаких тревожащих душу и сердце взглядов, никаких слов. В этой комнате нет часов, и тишину нарушает только ветер, качающий голые деревья в саду, да редкие голоса, доносящиеся с улицы. Проходит несколько часов, а у Рида сна ни в одном глазу. И он этому рад. С тех пор, как погиб Пирс, он ни одной ночи не провёл без кошмарных сновидений. Понимание того, что просыпаться придётся одному, без чужого тепла – да что там, даже без верного дозорного рядом – отгоняет сонливость лучше всякого кофе. Но в какой-то момент к прежним звукам вдруг присоединяется новый, и это заставляет Чарльза поднять голову от подушки. Сперва ему кажется, что это очередной голос прохожего, но он быстро понимает, что его источник гораздо ближе. Неразборчивое бормотание доносится вроде бы буквально из-за соседней стенки. Путаницу слов рассекает стон, преисполненный таким страданием, что у Чарльза по спине бегут ледяные мурашки. Он рывком садится на постели, прислушиваясь к невнятному голосу. «Должно быть, с Грэмом сделалось плохо,» – никакого лучшего вывода в голову не приходит. Других кандидатов, кто мог бы издавать такие болезненные звуки, нет. Ожидаемо, что человеку, половина тела которого сравнительно недавно была сплошным ожогом, может внезапно стать худо. Соскочив на пол, Рид идёт к двери, чтобы пойти позвать кого-нибудь на помощь – очевидно, услышал это только он – и осторожно поворачивает ручку. Но, открыв дверь, детектив обнаруживает на своём пути чью-то массивную фигуру, полностью перегораживающую проход. Прозрачный луч из окна падает на неё, вырывая из кромешной тьмы коридора бледное лицо, заросшее чёрной бородой, широкие плечи, полы кожаного плаща… Чарльз не верит своим глазам. Хочет поверить – и отказывается, невольно отступая на шаг от дверного проёма. Пользуясь этим, тень шагает внутрь, позволяя разглядеть себя ещё лучше. Болезненный спазм сдавливает горло Рида, заставляя того прижать руки к груди. – Эдвард… – чуть слышно выдыхает он, потрясённый. Восставший из мёртвых Пирс согласно кивает, подтверждая его догадку. – Он самый, – его чёрные глаза глядят по-прежнему пронзительно, и Рид чувствует себя обнажённым… нет, скорее заживо выпотрошенным. – Давно не виделись, Чарльз. Детектив не находит воздуха, чтобы сказать ещё хоть слово. Он может только потрясённо таращиться на Эдварда, чья невозмутимость придаёт происходящему ещё больше сюрреализма. – Молчишь… Ну, молчи дальше, – Пирс небрежно стряхивает с рукава невидимую пыль. – Странно было ожидать, что ты рад будешь меня видеть здесь. – Эдвард, ты… – с большим трудом сипит Чарльз, – Ты же… – Умер? – Эдвард резко смеётся. Рычащий смех раздирает уши. От него дребезжат стёкла в окне. – Не говори ерунды, Чарльз. Будто ты не знаешь, что меня невозможно убить. Рид хочет сказать ещё хоть что-нибудь. Про то, что ему рассказали. Про им лично увиденное тело… вернее, то, что от него осталось. Но Пирс раздражённо взмахивает рукой, затыкая его. – А ты, смотрю, неплохо здесь устроился, м? Без меня-то… Можно и сюда заползти. Тут ведь безопасно. Спокойно. Под крылом у этого… – Эдвард сплёвывает в сторону и кривит рот. – Я всё понимаю. Мирной жизни захотелось. – Я не хотел… – бормочет Рид. – Я отказывался… – Плохо отказывался, – Эдвард подходит вплотную к Чарльзу. Тот не может сдвинуться с места, замерев, как кролик перед удавом, готовым его проглотить. – Я-то знаю, что ты кого угодно в чём угодно убедишь, если захочешь… Но взял на себя такую смелость, – голос Пирса полон ядовитого сарказма, – заглянуть сюда и напомнить тебе о парочке маленьких, но важных вещей. Сильные руки до боли крепко стискивают острые плечи детектива. Бывший мертвец притягивает его к себе и сжимает в объятьях, выдавливая из лёгких остатки воздуха, не давая вдохнуть снова. – Для таких, как мы, никогда не будет покоя, – Эдвард произносит эти слова в самое ухо Чарльзу, опаляя его своим дыханием. – И ты сам подписался быть моим. Ты не пойдёшь к нему. Поцелуй Пирса оседает на языке привкусом гари, забивает глотку пеплом. Его зрачки горят тёмным пламенем. Мир вокруг меркнет. Нечем дышать… Нечем... Нечем… Рид открывает глаза с глубоким судорожным вздохом. Переводит взгляд на окно, где уже занимается хмурый окмонтский рассвет. Всего лишь очередной кошмар.