Here comes a thought That might alarm you What someone said And how it harmed you Something you did That failed to be charming Things that you said are Suddenly swarming and, oh You're losing sight You're losing touch All these little things seem to matter so much That they confuse you That I might lose you*
Сколько именно занял его рассказ Чарльз не знает. Начало далось ему тяжело, приходилось буквально вытаскивать из себя слова одно за другим, как рыбак тащит из моря увесистый ком мусора, насадившийся на крючок вместо рыбы. Постепенно становилось всё легче, особенно когда он перестал пытаться удержать взгляд на лице своего собеседника – тот совершенно на этом не настаивал. Уставившись в пол, зацепившись зрачками за изгиб потемневшего рисунка ковра, Рид говорит, говорит и говорит. Собственный голос звучит для него чужим, исходящим из какого-то другого источника, где-то прямо над ухом. Ему почти не задают никаких вопросов. Раз или два Джонс прерывает его, чтобы забрать у него опустевшую чашку и снова её наполнить. Глотка и язык детектива пересыхают буквально за пару минут – или же он потерял способность адекватно оценивать течение времени, снова и снова бессознательно прикладываясь к фарфоровому краешку. Кажется, он не сразу понимает, когда чай заканчивается, и порой пытается пить из пустой чашки, но не это его сейчас волнует. Мысли болезненно сосредоточены на событиях, случившихся всего несколько месяцев назад – а ощущение такое, будто прошли годы, и всё уже смазалось, превратившись в прожжённую киноплёнку. Как ни странно, сверхъестественная часть рассказа Уильяма ни капли не смущает. Или он не показывает своего возмущения, продолжая сидеть молча и смотреть на детектива спокойным взглядом, без тени осуждения или недовольства. По его лицу трудно сказать, о чём именно он думает, пока перед ним постепенно вырисовывают всю горькую картину произошедшего за относительно малый, однако насыщенный период времени. Его редкие вопросы касаются Церкви Искупления и Ван дер Берга. Конец Света его будто бы не интересует вовсе. Хотя Чарльз может его понять – какое может быть дело до этого самого Конца, если он не случился и уже не случится? Тут бы актуальные проблемы разгрести, что уж говорить о каких-то потенциальных бедах, связанных с неведомыми космическими богами. Или чем там вообще были эти существа – что Йоханнес, что прочие участники событий весьма скудно делились информацией о сути Дочери Спящего или Того, чьей дочерью она всё-таки является. Эта тварь так и осталась чем-то зловещим, аморфным и непонятным. Сводящим с ума. Так что и думать о ней противно до сих пор. К большому облегчению Рида, Джонс также не останавливается на Пирсе. Ему достаточно того, что сам детектив хочет ему рассказать о нём. На удивление, его голос почти не дрожит, когда он доходит до этой части своего рассказа, и глаза остаются сухими. Ещё пару дней назад он вряд ли смог бы произнести само имя «Эдвард Пирс» без необходимости срочно утираться рукавом. Справедливости ради, тогда с ним о нём никто и не разговаривал. В отличие от него самого, Ищейка остался незамеченным для подавляющего большинства жителей Окмонта. Что, возможно, к лучшему. С тем, как здесь относятся к чужакам, сующим свой нос, куда не надо – вряд ли его поминали бы добрым словом. Рассказ стремится к своему неизбежному концу. Добравшись до последних слов, Чарльз неуклюже сводит его к «и вот, мы здесь», после чего умолкает. В комнате повисает тишина. Рид слышит, как кто-то ходит на первом этаже. Внезапно осознает, что какое-то время идёт дождь – его тяжёлые капли барабанят по стеклу, торопясь внести свою лепту в то, что здесь устроил Потоп. Интересно, почему только он не прекращается? Или тот шторм всё-таки не был сам по себе связан с тем, как Дочь ворочалась в своей подземной темнице?.. – Весьма необычная история, – первые мгновение голос Уильяма кажется страшно громким. Бывший солдат шумно вздыхает и откидывается на спинку кресла. – Да, про секты местные мне рассказывали… Но без таких подробностей. Чтоб Конец Света, странные боги. Да и не это для нас важно. Верно я говорю? Верно. Они нам больше не грозят. – Что собираетесь делать теперь? – робко спрашивает Рид, неловко вертя в руках чашку. Чай там не просто отсутствует, малейшие его остатки успели высохнуть напрочь. – То же, что и раньше. Помогать своему лучшему другу восстановиться. Только теперь при вашем непосредственном участии. – А вам не кажется, что моё участие может возыметь… – … Вы сами мне только что подтвердили, что не может, так что не беспокойтесь. Разве что, из вашей истории не сразу понятно, как нам дальше вести свои дела… – Уильям прищуривается, вглядываясь в лицо Чарльза. – Скажите, а вы всегда выглядели, м-м... так? С бородой. – Нет, – детектив блекло розовеет, внезапно сконфуженный эти деликатным выпадом в сторону его внешности. Спорить с тем, что он себя сильно запустил, будет глупо. – Тогда можно начать с такой простой мелочи, как бритва, горячая вода… и, возможно, услуги парикмахера, если у вас можно тут такого найти. Риду с трудом удаётся подавить мрачную шутку про альтернативное применение перечисленных Джонсом средств. Он прав сразу на нескольких уровнях. Несомненно, он теперь будет стремиться сделать его более узнаваемым. Но, вдобавок, Чарльзу не помешает перестать чувствовать себя развалиной, если он собирается перейти из стадии депрессии в стадию активных действий. – Сомневаюсь, что тут остался хоть один работающий цирюльник, но насчёт бритвы согласен. У самого эта борода в печёнках сидит. – Тогда я сам вас подстричь могу. Хотя красот особых не обещаю… – Я и так был не красавец. Можете в участке фотографию попросить, если вам интересно… – покосившись на Уильяма и увидев в его глазах немой вопрос, Чарльз торопливо сползает с постели. – Я там бывал… по делам. Если капитан начнёт рассказывать про меня что-то, ничему не верьте, никаких лодок я не воровал и по прохожим не стрелял… Так, у вас не найдётся, случайно, бритвы? Моя здесь уже проржавела насквозь и такая тупая, что только детям на игрушки отдавай. Местная вода поистине кладезь невообразимых чудес, ведь сталь была нержавеющая…***
Вид собственного гладко выбритого лица в зеркале погружает Чарльза в глубокие раздумья. Он настолько привык по утрам видеть осунувшуюся бородатую физиономию, что столь разительная перемена несколько сбивает с толку и его самого. Не сказать, что без бороды он стал выглядеть сильно здоровее. Синяки под глазами по-прежнему чёрны, а ранние морщины у уголков губ не исчезнут уже никогда. До сих пор он редко брился, с его графиком работы трудно было замечать, как щёки обрастают колючей порослью, и это делает вид его гладко выбритого лица ещё более чужеродным. Но теперь он меньше похож на бродягу и скинул лет десять за несколько движений бритвы, что не может не утешать. С новым лицом в новую жизнь, пытается подбодрить себя Рид. По крайней мере, отражение на него не кидается и даже не истекает кровью – очень любезно с его стороны. Вспоминая один из своих последних снов, детектив нервно передёргивает плечами и отворачивается от зеркала. Да, в этом спонтанном запущенном образе несомненно сквозило что-то родное… что теперь исчезло под безжалостным лезвием. За дверью ванной его ждёт Уильям. Окинув взглядом помолодевшее лицо Чарльза, он довольно хмыкает и демонстративно пощёлкивает длинными ножницами в правой руке. – Вот, теперь вы чуточку больше на человека похожи… Дело за малым. Модельной стрижки я обещать не могу, но уши точно не отрежу, будьте спокойны. – На услуги профессионального парикмахера я и не рассчитывал… Просто сделайте так, чтобы в глаза ничего не лезло, и мы в расчёте, – бормочет Рид, шагая следом за ним в его комнату, где Уильям устроил импровизированный салон на один раз. Чарльзу трудно сидеть в кресле спокойно и прямо, пока рядом порхает острый предмет в чьих-то ловких руках, однако он цепляется за собственные брюки, стараясь сосредоточиться на чём-то другом. Не на свистящем звуке, с которым смыкаются наточенные лезвия, отрезая прядь за прядью. Заметив его нервозность, Джонс пробует отвлечь его сам: – Не бойтесь, я вам ничего не сделаю. Одного раза было достаточно, чтобы удовлетворить мои аппетиты в плане насилия, – примерившись, он аккуратно срезает лишние волосы на виске. Щелчок раздаётся у Рида над самым ухом, заставляя его вздрогнуть. – Теперь мои намерения исключительно дружелюбны. – О, это не ваша вина, я просто нервный, – Чарльз не спешит открывать глаза, немного ёрзая на стуле, когда Уильям отстраняется от него. – Долго там ещё? – Буквально пару минут… Вот здесь подравнять, и вот так… Пожалуй, на этом всё! Сделал, что мог. До зеркала придётся немного пройтись… Только сразу вещами не кидайтесь. Второй раз за день рассматривая своё отражение, Рид переживает ещё сильнее. Теперь он окончательно стал похож на себя. Джонс оказался достаточно приличным цирюльником, чтобы причёска детектива не походила на воронье гнездо. И, главное, отражение совсем потеряло сходство с иным образом, терзавшим его ночами, об исчезновении которого он теперь готов был молиться – а раньше находил в нём странное мазохистское утешение. – Весьма прилично. Решитесь здесь зарабатывать – сможете озолотиться, – Чарльз задумчиво проводит рукой по своей голове, взъерошивая волосы. – Если их ещё и уложить, то… – Чем это вы здесь занимаетесь? – мягкий голос, исполненный невинного любопытства, обрывает Рида на полуслове. Помедлив, он разворачивается к двери, зачем-то торопливо застёгивая распахнутый ворот рубашки. Карпентер стоит там, опершись плечом о косяк, и с интересом осматривает комнату, где они с Уильямом ещё не успели убраться. Взгляд одинокого глаза скользит по тёмным волосам, рассыпанным по полу, и только потом поднимается на лицо детектива. Повисает напряжённая тишина. Краем глаза Чарльз замечает, что Джонс неотрывно смотрит на своего друга. Грэм, заметно побледневший, не произносит ни слова. Он всматривается в лицо детектива с болезненным интересом. Внезапно его веко дёргается, и рот растягивается в кривой улыбке, такой же широкой и неестественной, какой Чарльз увидел её, когда только пришёл сюда. – Решили сменить имидж, мистер Рид? – тянет он, чуть откидывая голову назад. – Интересная мысль… Без бороды вам намного лучше, если хотите знать моё мнение. – Спасибо, – Рид не может понять, признан он или нет. Судя по реакции Карпентера – частично, возможно. – Какого вы мнения о стрижке? Мистер Джонс… проявил недюжинный талант. Боги, морские и небесные, может он сделать что-нибудь кроме того, чтобы молоть чепуху? – Уильям, воистину ты мастер на все руки, – отклонившись назад ещё сильнее, Грэм отпускает дверной косяк и делает шаг, окончательно «выпадая» из комнаты в коридор. Искажённая улыбка не покидает его изувеченных губ, и голос слегка нервно подрагивает. – Простите, что-то голова вдруг закружилась… Я лучше пойду… – Я тебя провожу, – отложив ножницы, Джонс спешит к Карпентеру, чтобы поймать его под локоть. Убедившись, что тот не собирается сползать в обморок прямо в коридоре, он бросает на детектива взгляд через плечо и медленно уводит Грэма прочь, к его спальне. Чарльз остаётся наедине со своей растерянностью.***
Уложенный в постель, Грэм крепко цепляется за край одеяла и жмурится. Образ чужого лица не идёт у него из головы, и виски начинает противно колоть. Он определённо видел этого человека раньше. Не может вспомнить, где именно и как, но проступившие теперь черты узнаются безошибочно. Понять бы, почему от одной мысли о нём сердце теперь разгоняется и стучит болезненно и глухо, так, что каждый удар отдаётся в грудной клетке. – Грэм, ты в порядке? – голос Джонса прорывается сквозь назойливый стук. – Что-то болит? Тебе позвать врача? – Не надо, – с усилием выговаривает Карпентер, пытаясь улыбаться. – Я в порядке… Мне надо подремать и всё пройдёт, незачем гонять сюда доктора… – Тогда я сам посижу здесь. Присмотрю за тобой… Если что понадобится – говори, – вместо того, чтобы сесть на привычный стул, Уильям усаживается сразу на край кровати и накрывает своей ладонью подрагивающие от напряжения пальцы друга. – Спи. – Спасибо, Уильям, – улыбнувшись в последний раз, Карпентер позволяет себе немного расслабиться. Несмотря на всё, что с ним случилось, у него не возникло проблем с бессонницей. Та вылазка за водой, после которой его нашёл Рид, была скорее исключением, чем обыденностью. Наоборот, он всегда засыпает необычайно легко и крепко, до самого утра. В конце концов, где ему искать спасения, как не во сне? Несколько часов – и сладостное забытье вернётся к нему, избавив от таких неожиданно острых, терзающих душу и разум мыслей. Достаточно закрыть глаза, позволить разуму плыть... Можешь даже не надеяться, святоша.