Take this kiss upon the brow! Thus much let me avow— You are not wrong, who deem That my days have been a dream;*
Грэму хорошо знакомо это место. Оно снится ему уже не в первый раз. Небольшая квадратная комната с серыми стенами, где на потолке висит одинокая лампа, а из мебели только стол и два стула. От обстановки веет не то больницей, не то сумасшедшим домом. Крошечные окошки открывают вид на кусочки ночного неба, усыпанного яркими звёздами. Или этот бетонный коробок просто плывёт в космической пустоте? Присниться может всякое, а Карпентер никогда не пытался получше рассмотреть, что там, снаружи. У него всегда находятся дела поважнее, отвлекающие его от этой мысли. Он сидит, как и всегда, на одном из стульев, сложив руки на коленях. Порой ему мерещится тиканье часов, которых здесь нет. Наверное, доносится из реальности, смешиваясь со странным видением, придавая ему ещё больше сюрреализма. Окинув взглядом поверхность стола – идеально гладкую, белую, без малейшего пятнышка или царапины – Грэм поднимает глаза на своего соседа. Напротив него сидит мужчина. Он тепло одет: брюки, рубашка, жилет, длинный тяжёлый плащ (никогда не застёгнутый, всегда небрежно распахнутый). У него усталое осунувшееся лицо, кажущееся ещё бледнее, чем оно есть, на контрасте с растрёпанными чёрными волосами и бородой. Незнакомец не смотрит на Карпентера, он занят другим: в зубах он сжимает кончик сигареты, которую безуспешно пытается зажечь вот уже добрую минуту. Старая зажигалка искрит, не давая пламени, и он цедит сквозь зубы ругательства, встряхивая её и снова чиркая колёсиком, пытаясь добиться результата. Наконец, язычок пламени брезгливо лижет кончик сигареты, и мужчина глубоко затягивается, после выпуская дым со вздохом облегчения. – Ну? Долго будем созерцать? – сварливо спрашивает он, откидываясь на спинку стула. – Я тебе говорил, что я не картина, чтоб на меня таращиться. Грэм неопределённо пожимает плечами и поворачивает голову к окну. Неторопливое движение звёзд действует на него умиротворяюще. Чего не скажешь о его соседе. Тот фыркает, стряхивая пепел на белоснежный стол, и недовольно щурит свои тёмные глаза: – Как продвигаются дела? – Так же, как и раньше, мистер Пирс, – Карпентер виновато улыбается, предвкушая неизбежную бурю. – То есть, хреново, – констатирует его собеседник, широкой пятерней убирая волосы от лба. – Но это враки, ведь в прошлый раз ты отсюда вышел. Даже без моего участия. Не припоминаешь? Карпентер отрицательно качает головой, и Пирс с видом мученика вытаскивает изо рта сигарету и запрокидывает голову, чтобы пустить пухлое дымное колечко в самый потолок. Он, Эдвард Пирс, детектив из Бостона, Искатель Истины (для друзей по культу – просто Ищейка) и обладатель некоторых менее громких титулов, не подписывался на такое времяпрепровождение после своей смерти. Если у Вселенной было такое понимание Ада, то её чувство юмора ещё паршивее, чем он предполагал при жизни. Хотя, за последние несколько реальных месяцев он узнал о Мире Снов достаточно, чтобы понимать – это не Геенна Огненная, но и не Райские Кущи. Культ Ктулху не интересовался этим местом, единственным сном, который их привлекал, оставался сон Великого Спящего. Он щедро им делился, и этого было достаточно. Знал бы Пирс заранее о существовании множественных проекций любого живого существа, отложенных на бесконечных срезах этой вселенной, лежащих под разными углами друг к другу (где-то посреди этой безумной и чуждой человеческому разуму геометрии Мир Снов, как его называют люди, и располагался) – узнал бы меры предосторожности, чтобы тут не застрять. Правда, сейчас, с учётом всего, что в его плане пошло не так, он готов считать это горьким подарком судьбы. Теперь-то он знает, что отсюда можно уйти дальше. За границы сновидений, туда, где проходит путь к истокам мироздания, к Властителям, ведающим дорогу к самой Сути Вещей. Он знает и о том, кто идёт по следам дерзнувших отправиться в этот путь – о всесильном и ужасающем Проводнике. Судя по тому, что о нём болтают местные обитатели, встреча с ним сулит нечто пострашнее смерти. Пирс на всё согласен, если только это означает конец, финальную точку его существования, какой должен был стать тот нелепый ритуал, где примитивными орудиями против магии Древних послужили ритуальный кинжал и бензин. За то время, которое Эдвард провёл, болтаясь по Миру Снов, он успел столкнуться со всякой чертовщиной. Он смотрел в глаза кошек Ултара, пересёк глубокую топь, лежащую там, где некогда стоял Сарнат, ныне настигнутый Роком. Он побывал на плато Ленг, закапывался с головой в библиотеки самых славных и пугающих городов – для них он лишь пришелец, один из многих, кто попадает сюда, и вскоре исчезнет, никто не препятствует ему, когда он хочет что-то узнать. Только единожды один из библиотекарей бросил на него пронзительный синий взгляд, сквозь который будто проглядывало что-то знакомое, и сам спрятался за книгой. Словом, багаж знаний у него приличный, как и опыт общения с местной хтонической флорой и фауной. Одна проблема – всё это не помогает ему в разрешении ситуации, в которую он попал из-за этого треклятого святоши. Древние мудрецы и не догадывались, каких масштабов с течением веков достигнет человеческое упрямство и жажда самоуничтожения. Он – создатель этого места. Вряд ли он сам понимает, как у него получилась такая замечательная, непробиваемая скорлупка. Здесь мало кто может созидать, но он и не делал этого в одиночку. Это не более, чем отклик капризной сущности на его желание. Понять бы, почему именно она откликнулась. И что потребовала взамен на такую пустяковую услугу. Эти ничего и никогда не делают бесплатно, от приступа щедрости. Выпрямившись, Пирс бросает усталый взгляд за спину Карпентера. Лампа чуть покачивается, и в такт ей шатаются тени. Их границы слегка размыты, но недостаточно, чтобы нельзя было различить – тень Грэма великовата для него одного. Да и таких впечатляющих рогов у него на голове, как ни странно, всё ещё нет. Поморщившись, Эдвард затягивается и прицельно выдыхает дым ему в лицо – он вздрагивает и вяло машет ладонью, отгоняя терпкий удушливый запах. – О чём хочешь поболтать сегодня? – спрашивает Пирс, рассматривая тлеющий кончик сигареты. За прошедшие минуты она не уменьшилась ни на сантиметр. – О чём вам захочется, – отвечает Карпентер, как обычно, сохраняя любезный тон. Этот неизменный ответ Эдвард слышит от него не в первый раз. И этот не будет последним. – Тебе самому ни о чём не хочется? – без особой надежды уточняет он. Грэм выдерживает небольшую паузу. – Нет. Пожалуй, нет. Если только вас не заинтересуют разговоры о погоде. Но я знаю, что вам хочется поговорить о другом, – он слабо улыбается, и его улыбка полна смирения христианского святого, которого вот-вот поведут жариться на углях. – Что вы хотите, чтобы я вспомнил сегодня? – Хоть что-нибудь для начала было бы неплохо, – фыркает Пирс, раздражённо ломая сигарету в пальцах. – Можем вернуться к событиям не столь отдалённым. Ты помнишь, как вышел через дверь? – Дверь заперта, – резковато отрезает Карпентер и издаёт снисходительный смешок. – Вы же сами это знаете. К чему морочить голову… Дверь, располагающаяся в стене за спиной Эдварда, действительно выглядит накрепко запертой. На ней нет множества замков, но для создания такого ощущения достаточно весьма красноречивой тоненькой, тускло блестящей цепочки. Сам Пирс легко может её открыть – через неё он сюда и заходит. И может выйти, когда приходит пора. А вот Грэм… – Ты совсем недавно её открывал, не помнишь? – Эдвард говорит медленно, особенно чётко проговаривая каждое слово. – Выходил отсюда. Встречался с кем-то. Нет, ничего? – Вам, должно быть, показалось, – Карпентер кривовато улыбается. В здешней обстановке его разбитая улыбка выглядит поистине жутко. На миг Пирсу кажется, будто в его пустой глазнице загорается крошечный зловещий огонёк. – Дверь заперта. Отсюда нельзя выйти. – Как тогда я сюда попадаю? – вопрос безнадёжный, он уже знает это. – Вы были здесь изначально, вот и всё. Или сюда можно зайти, но нельзя уйти. Пожалуйста, не стоит спрашивать у меня что-то, о чём вы и так знаете. И снова тишина. За множество встреч Эдвард перепробовал огромное количество вариантов, что и как можно выпытать у Карпентера. Тот был и остаётся самым надёжным сейфом, с каким ему когда-либо приходилось иметь дело. Никакие ухищрения не помогают приоткрыть дверцу, что говорить о том, чтобы распахнуть её настежь и открыть доступ к драгоценному содержимому. Только вежливая улыбка, только «извините, нет». Достал. – Не вспомнил, кто я такой? – голос Эдварда уже лишён энтузиазма. – Или про Рида что-нибудь? Неожиданно вопрос, прежде дававший такой же нулевой результат, как и прочие, заставляет Грэма посереть. Тень улыбки, лежащая печатью на его израненных устах, исчезает, и он скорбно сводит брови, судорожно цепляясь за край стола. Пирс наблюдает за этими изменениями с цепким вниманием охотничьего пса, напавшего на след добычи. – Что-то не так? – настороженно спрашивает он, замерев от напряжения каменной статуей. Взгляд Карпентера туманится. – Знаете, сегодня… Там. Я помню… Я посмотрел на него, и… – он вдруг болезненно кривится. – Было очень больно. Здесь, – с трудом отцепив руку от стола, он касается кончиками пальцев своей груди. – Голова закружилась. Вдруг стало… так плохо. Так душно. Я даже вспомнил… церковь. – Шрамы болели? – Нет… Только мутило страшно. Я не мог смотреть… я ушёл… – сгорбившись, Грэм на пару мгновений закрывает лицо ладонями и затихает. Его плечи коротко вздрагивают и, шумно вздохнув, он заставляет себя выпрямиться и снова взглянуть на Пирса. Одинокий серо-зелёный глаз смотрит с такой ясностью, какой Эдвард не видел уже давно – и такой пронзительной болью, что он невольно чуть отклоняется назад. – Мне показалось, будто… я уже видел это лицо. Раньше. Гораздо раньше… Каждое новое слово даётся Карпентеру со всё большим трудом. Эдвард с тревогой наблюдает за тем, как на стене растёт лохматая тень. Острые рога упираются в потолок, и Грэм, продолжавший что-то тихо бормотать себе под нос, вдруг замолкает. Пирсу кажется, будто он видит когтистые лапы, тянущиеся от стены к его светлым волосам. Тонкие острые кончики касаются тщательно уложенных прядей, и плечи Карпентера, до сих пор напряжённо поднятые, опускаются. – … Но это всё такая ерунда, – выдаёт он, натянуто улыбаясь. Его взгляд снова пуст, и смотрит он куда-то немного мимо Эдварда. – Давайте поговорим о чём-нибудь другом… Выдохнув (он и сам не заметил, как задержал дыхание), Пирс щелчком пальцев отправляет в конец измученную сигарету куда-то в угол. Сдвиг с мёртвой точки, ничего не скажешь. Очевидно, успешная попытка выхода не осталась незамеченной. Как теперь удержать его рассыпающий рассудок более-менее целым столько времени, сколько понадобится для окончательного побега – следующая загадка, которую предстоит решить. «Надеюсь, Чарльз, ты там тоже лясы точить не будешь… Потому что с таким дерьмом я один не справлюсь». – Конечно, о чём-нибудь другом… – бормочет Пирс, доставая зажигалку. – У нас теперь времени навалом.***
Едва Грэм с Уильямом покидают комнату, как из коридора доносится знакомый стук членистых лапок, и в комнату, где остался один Чарльз, проскакивает Шкурка. С большим интересом изучив пряди волос, рассыпанные по полу, креветкокот тыкается в стул, служивший парикмахерским креслом, а после решительно устремляется прямиком к детективу, задумчиво стоящему у зеркала. Рид не сразу замечает появление маленького гостя. Но когда тот начинает дёргать его за штанину, угрожая ненароком оторвать от брюк приличный кусок, он опускает взгляд вниз и коротко улыбается. – Что, бестолковое создание? Я уделил тебе недостаточно внимания? – наклонившись, детектив, по-прежнему с некоторой опаской, берёт Шкурку на руки. Держать того оказывается не сложнее, чем обычного кота. Разве что вместо мурлыканья и вылизывания шершавым языком Чарльз получает восторженное стрекотание и ласковые прикосновения длинными жёсткими усами. Перехватив свою ношу поудобнее, Рид гладит её по спине, за что получает ещё более громкие звуки довольства. – Одиноко тебе, наверное… все чем-то заняты. Один ты свободен. Шкурка смотрит на детектива своими глазами-стебельками, выглядывающими из-под «шлема» кошачьей морды, настолько умильно, насколько это возможно для огромной креветки. Коротко вздохнув, Чарльз пробует почесать его за ушком, вызывая этим очередную бурю восторгов. – Н-да… Грэм умеет находить себе друзей, – тихо говорит он себе под нос. – Знал бы ты, малыш, от кого у твоего хозяина столько неприятностей – откусил бы мне нос, да? Услышав эти слова, креветкокот вдруг умолкает. Перебирает лапами. И вдруг, резко оттолкнувшись, спрыгивает с рук и деловито бежит к выходу из комнаты. Добежав до порога, он останавливается и поворачивается к Риду, активно взмахивая усами. Несколько озадаченный таким поведением (до сих пор он не встречал у подобных тварей проявлений разумности), детектив всё же решается последовать за ним. Топоча по ковру и доскам паркета, Шкурка ведёт его через коридор к дальней двери, хорошо Чарльзу знакомой – за ней находится рабочий кабинет Капрентера. После нескольких неудачных прыжков на ручку, членистоногий проводник особенно громко стрекочет, с разбегу боднув дверь. Настороженно посмотрев по сторонам, Рид поворачивает для него ручку и открывает путь в комнату, сам не сразу решаясь последовать за креветкокотом. Если его здесь заметят – вряд ли будут довольны такому ностальгическому визиту. В обстановке комнаты ничего не изменилось с тех пор, как детектив был здесь в последний раз. Стол, шкаф, карта Окмонта на стене, американский флаг, агитационный плакат – всё это стоит, как стояло месяцы назад. Судя по отсутствию пыли, здесь тщательно убираются, а по девственной чистоте столешницы – давно не работают. Кабинет превратился в реликвию, музей. Застывший во времени, он ждёт обратно своего потерянного хозяина… Покосившись на форму, по-прежнему висящую за стеклом, Чарльз следует за Шкуркой, нетерпеливо стрекочущим возле стола. Подпрыгнув, он хлещет усом по верхнему ящику, издав при этом непонятный щёлкающий звук. Наблюдая за ним, Рид озадаченно чешет в затылке. – Шкурка, лазить по чужим столам нехорошо, – полушёпотом увещевает он креветкокота, но тот лишь громче щёлкает и снова бьёт по ящику. – У меня могут быть неприятности… Раздражённый его бездействием, Шкурка подбирается поближе к нему и яростно вцепляется в штанину, которую тянет к столу, упираясь лапами в паркет. Прислушавшись к треску ткани, детектив тяжело вздыхает и берётся за ручку ящика. – Если мне за это влетит, отвечать будешь ты, – шипит он креветкокоту и тянет ручку на себя. Внутри ящика обнаруживаются (кто бы мог подумать) папки с бумагами, аккуратно уложенные друг на друга. Вытащив несколько из них, Чарльз обнаруживает кое-что другое: аккуратный незапечатанный конверт. Бросив взгляд на открытую дверь, он берёт конверт в руки и, поколебавшись, достаёт из него листок. С первого взгляда он понимает, что почерк послания вовсе не Карпентеровский. Стоит ему вчитаться, как по спине пробегает неприятный холодок. «Дорогой Грэм! Я много размышлял в эти дни … Боюсь, я никогда не искуплю свою вину … Боюсь, что правда ужаснёт Вас … попросить о последней услуге … Я знаю о Ваших чувствах, но... Искренне Ваш, Чарльз В. Рид» То самое письмо. Бережно хранимое, как последний прощальный привет. Поперечный сгиб заметно изношен, бумага смягчилась и немного смялась по краям – его не раз доставали и перечитывали, сжимая в неверных пальцах. Зачем только было терзать себя, раз за разом вбивая кол себе всё глубже в сердце? Чтобы набраться решимости? Разве этого Чарльз хотел, когда оставлял его здесь, на столе, убегая прочь – как ему казалось, навстречу своей истинной Судьбе? Детектив жмурится и встряхивает головой. Это должно оставаться в прошлом. Вся боль, все страдания, которые он принёс. Их невозможно стереть, но и цепляться за них нет смысла. Они были, есть и будут. От него зависит, чем заполнятся оставленные ими кровоточащие раны прежде, чем их затянут шрамы. Это послание уцелело – в отличие от тех, которые писал сам Грэм. Что если… – Не ходили бы вы сюда один, – дёрнувшись, Рид поднимает взгляд. Джонс стоит в дверном проёме, почти перегораживая его весь, и смотрит на него с лёгким осуждением. Смущённый, детектив торопливо прячет письмо обратно в конверт. – Простите. Я… искал тут кое-что. – И потом скажете, что нашли, – Уильям вдруг отмахивается, будто речь идёт о каком-то пустяке. – Я поощряю ваши поиски, однако Бенджамин не будет так снисходителен… Грэм сейчас спит. А там пришёл этот… в жёлтом. Ван дер Берг. Вы его знаете. – О, знаю. Даже очень хорошо, – Чарльз опускает письмо на стол, чтобы не помять его случайно. Вспышка ярости пронизывает его моментально, стоит услышать знакомую фамилию. – В общем, я ему сказал, что он сейчас его принять не может. Так он вдруг поинтересовался, нет ли тут вас… Я сказал, что есть. Он хочет с вами поговорить. – Тогда не будем заставлять гостя ждать, – одёрнув рукава рубашки, Чарльз направляется к двери. Джонс сторонится, давая ему пройти. Да, пожалуй, только визита Йоханнеса им и не хватало для полного счастья.