***
Мой кабинет всегда встречает меня открытой форточкой и опиумным запахом ароматических палочек, которым пропитана каждая страничка любого взятого с полки томика. Весь отдел не так давно встретил обезумевшее торнадо моего недовольства, когда кто-то закрыл окно и затушил благовоние из побуждений безопасности. Некоторые работники, вероятно, до сих пор считают, что безопасность продиктована перечнем правил, строки которого едва ли включают в себя избежание смертных грехов и все общечеловеческие заповеди. Зато окна закрывать эти люди горазды. Да я быстрее умру от запаха потного воротника еще одного выведенного на чистую воду преступника, чем от сквозного ветра. Сегодня все было на своих местах. Кроме одного — рабочее место встретило хозяйку новой увесистой папкой, заставляя меня молиться самому Мерлину. Я сильно зажмуриваюсь, подавляя тошноту. Задокументированные картины нашего нового дела оставляют желать лучшего. Без крепких нервов переворачивать кровавые страницы было бы — по меньшей мере — сложно, но я уже не дрожу осиновым листом, как годы назад, впервые оказавшись в конторе Гюстава. Однако я — все еще — незаметно выхватываю палочку со стола, когда дверь умирающе скрипит, впуская нежданного гостя: — Гермиона, обед, встреча, — тараторит Полумна, забегая в кабинет с двумя стаканами кофе, и облегченно выдыхает, наконец, поставив их на стол. Выдыхаю и я: — Мозгошмыг меня за нос, это слишком горячо! — Ты моя спасительница, Луна, — я отрываюсь от бумаг и тянусь к стаканчикам указательным пальцем, не в силах сфокусироваться на одном: — Который из них… — На моем опять нарисовали что-то непонятное, когда я захотела набросок Клювокрыла вместо имени, — подавляю в себе смешок, замечая неловкие черты гуся с орлиным клювом на желтоватом картоне, — однажды я точно принесу колдографии… — Или же, — я дотягиваюсь до второго напитка, разворачивая его к себе: с обратной стороны рисуется неаккуратно выведенное «Миона», — попробуй в следующий раз назвать свое имя. — Это слишком просто, Гермиона! — Лавгуд смеется. Она уже давно влюблена в милого бариста, но тот так и не понимает ее бесконечных намеков о верности фестралов и страстности ее внутренних демонов. Я не помню, как Полумна попала сюда — в это место отреченных и бесконечно борющихся с несправедливостью. Однако ее появление в пределах моей видимости было лучшим решением мистера Теччера — с ней я чувствую себя в меньшей степени вруньей. О чем она стремится мне напомнить: — И все же. Сегодня у тебя встреча с ними. В два ты должна быть «У Розы», — замолкает на время, теребя стаканчик у себя в руках. Полумна даже не любит кофе, но упорно покупает его в лавке напротив, выливая после в раковину. Я обращаю взор к бумагам, делая вид, что не замечаю ее несмелых топтаний по ту сторону стола. Редко девушка не может выразить свои мысли — и почти всегда это касается упреков в мою сторону после того раза, когда я от злости чуть не спалила шторы. — Ты и сегодня им не расскажешь? — я, как всегда, оказываюсь права. — Нет, — и объяснения тут ни к месту. — Они ведь должны понять… — она снова много фантазирует. — Луна, хватит. В конце концов, ты могла бы пойти со мной, но почему-то — каждый раз — предпочитаешь общество разъяренной Салли. Она поджимает губы и понимающе кивает. Дверь за собой закрывает тихо, оставляя меня в компании тысячи книг, рассортированных в старинных стеллажах далеко не по алфавитному порядку, и дыма успокаивающего ароматического пристрастия. Все изменилось. Мы сами стали другими, но знать об этом кому-то совсем не обязательно. Особенно, лучшим друзьям. Перелистываю свидетельские показания и подобранные в спешке квитанции, зарываясь руками в гриву коротких, но пышных волос. Я старательно вписываю фамилии в отчет для приближающегося собрания и совсем не думаю ни о чем другом. Совсем. Но одна из букв предательски съезжает вниз, пока я не могу успокоить причудливый сердечный бой и подрагивающие кончики пальцев. Я резко вскакиваю с места и поджигаю новую порцию благовоний легким взмахом волшебной палочки. Аромат опиума как никогда успокаивает нервы.flashback-1999
— Мисс Грейнджер, я вам еще раз повторяю — судебное разбирательство пришло к выводу, что миссис Арабелла Дорин Фигг действительно причастна к пропаже фамильных ценностей семьи Кэрроу… — мистер Кингсли снова не хочет меня слушать, но стабильно принимает в своем кабинете, вероятно, из вежливости. — Но вам пришлось так поступить из-за отсутствия других подозреваемых! Это не говорит о том, что женщина виновата! — Гермиона… — голос его напоминает сталь и больше не пропитан прежней теплотой. И все это из-за того, что новый министр слепо следует негласным принципам и не марает руки. — Мы обсуждали это сотни раз. «Война закончена — мы заслужили спокойствие и уважение», — вторит каждый второй сотрудник Министерства, стоит мне пообщаться с ним больше нескольких минут. Если раньше нам приходилось сражаться со смертельно опасными силами зла, то теперь — с подавляющей рассудок леностью и самовлюбленностью. Каждый считает себя «в праве». Но никто не мыслит себя «обязанным». — Значит, я подниму эту тему в сто первый, — я выкладываю на его стол петиции и заявления, в которых постаралась собрать все доказательства, свидетельствующие в оправдание миссис Фигг. — Если и этого будет недостаточно — Вам, — я выделяю последнее слово особой интонацией. — Бедная женщина пострадает из-за чьих-то грязных стараний не запятнать своей репутации! И никто — никто! Слышите? — не сможет ей помочь! — я почти срываюсь на плач, готовая на коленях вымаливать хоть каплю понимания. На протяжении многих лет миссис Фигг присматривала за Гарри по просьбе Дамблдора. Уже после похорон профессора она лично призналась мне, с какими болью и состраданием смотрела на мальчика, чья судьба оказалась той еще испытательницей на бравость. — И вот сегодня я стояла на могиле великого человека и беззвучно молилась за то, чтобы мир не развалился без его чуткого и всемогущего надзора, — она вытирает скупую слезу и трясущимися руками скручивает носовой платок, отказываясь от моих салфеток. — Теперь мы можем положиться только на вас, девочка моя! Только молодые, знающие горечь поражений в таком юном возрасте, люди смогут разобраться с хаосом, рожденным и породившим… Я должна знать, что в этой ситуации миссис Фигг сама может ждать от нас справедливого отношения и — что более важно — помощи.Я сделаю все ради вашего спасения, но, пожалуйста, подождите немного.
— Боюсь, я вам не помощник. Она виновна… — И я опровергаю это по всем пунктам, — я еле сдерживаю внутреннюю бурю и держу кулачки за себя же, чтобы не заплакать, показав всю свою беспомощность. Уж она точно имеет место в этой весьма запутанной ситуации. — Вот здесь, — я указываю на третью страницу записей и перелистываю дальше в поисках более весомых вещей, нежели «отсутствие мотива». — Учитывайте то, что она обычный сквиб! Ей нужна была работа… — А Кэрроу нужна была горничная, которую они так неблагополучно нашли. — Но вы не думали, зачем чистокровной семье, имеющей отношение к Пожирателям смерти, искать горничную среди сквибов, когда есть домовики? Да еще и помощницу Гарри Поттера? — мой голос садится. Спертое дыхание порождает ноющую боль под ребрами. Я все еще держусь под пристальным взглядом несгибаемого Кингсли. Он полон скепсиса. И мужчина готов отказать, черт возьми. — Дети Амикуса Кэрроу отказались от Темного Лорда и его воззрений. — Но вряд ли они отказались от своего же отца и тетки, заключенных в Азкабан. — «Вряд ли», мисс Грейнджер, — в его голосе сквозит усталость. Мужчина складывает принесенные мною документы в нижний ящик, имеющий у бюрократов другое смехотворное название — «место, откуда ничто не возвращается». Я сжимаюсь и еложу правой ногой по темно-алому махровому ковру. Цепляюсь взглядом за семейные фотографии мистера Бруствера — он и там держится сухо. Перевожу взгляд на магический Лондон, жизнь которого весьма праздна за этим широким окном. Сегодня солнечно. А в холодной камере Арабеллы Хилл — «погода» совершенно иная. — Гарри может… — Гарри Поттер сегодня уже был у меня. Простите, но суд непреклонен. — Месяц взаперти. Она старая женщина… Но Кингсли перебивает. Плевал он на все с высокой колокольни: — Мисс, вы должны быть на рабочем месте сейчас, не так ли? Прошу вас не злоупотреблять доверием Министерства. Оно уже выбрало вас лучшим сотрудником Отдела защиты магических существ в этом полугодии. Будьте благодарны. Я горю и сгораю. Горло сушит, но сглотнуть огненный комок ненависти я не в силах. Уже в который раз за эти несколько месяцев работы здесь я ловлю себя на неутешительных мыслях, завязать с которыми — выше моих убеждений. — Боюсь, сегодня я не оправдаю надежд Министерства, — бессильно разжимаю кулаки, будто бы сдавшись. Будто бы сбросившись в глубочайший омут со скалы — разбежавшись до предела. — Позже занесу вам заявление об увольнении. Канат надежды не выдержал веса моих светлых ожиданий. А Бруствер неподдельно удивлен и расхлябанно заносчив. — Вы не посмеете. — О, вы в меня не верите, мистер Кингсли, — и это факт. Рон сказал бы, что я перегибаю палку. И делаю это умело, когда речь идет о людях, больше не достойных моего уважения. Уважения, которое вмиг рассыпается на миллионы осколков, сопровождая свое падение презрительными выкриками. Лишь оказавшись за долю секунды у входной двери, я в последний раз оборачиваюсь к магу: — Будем честны: вы взяли меня, потому что я была этого достойна. В отличие от самого Министерства магии, усиленно теряющего мое доверие день ото дня. По ту сторону уже ждут задыхающиеся Гарри и Рон. Они встревоженно кидаются ко мне и, видя нерадостное расположение, делают свои выводы: — Это ужасно. — Чертовски. — Прости, мы не смогли быть с тобой, — Гарри виновато чешет голову, взъерошивая и без того растрепанные волосы, и буравит взглядом пол. — Только что вернулись с задания, Герм, — у Рона не менее понурый вид, и в глаза он мне также не смотрит. — И все же я не верю, что это конец, — как-то неуверенно продолжает Мальчик-который-выжил. Он поправляет очки и хмуро упирается в дверь министра. — Хоть сейчас мы и бессильны. Может быть, придет свое время… Мое молчание выживает себя, когда я понимаю, к чему ведет Поттер. — Неужели ты хочешь бросить все попытки? Гарри, она присматривала за тобой годами! Она не позволила случиться десяткам вещей, о которых мы даже не подозреваем! — я поднимаю руки к небесам и жалобно выдыхаю. Прикрываю глаза. Тру переносицу. Направляюсь к выходу. — Мы тоже не в восторге, Миона. Но есть и другие серьезные вещи, решение которых… — Рон защищает друга, и это выглядит милым. А еще — до судорожных криков оправдательным. — Решение которых взвалилось на ваши хрупкие девичьи плечи? — я развожу руками чересчур резко, чуть не сбивая вазу — на вид хрустальную — в роскошном коридоре. Будь здесь все проклято. — Я вас прекрасно понимаю, но… — Но в отличие от вас, Гермиона, авроры выполняют куда более важные секретные задания по поимке особо опасных преступников. Голова кипит и немного кружится от переполняющего меня калейдоскопа — ожидаемо отрицательных — эмоций. Сперва кажется, что слова, коснувшиеся моего слуха, произнесены выглянувшим из своего кабинета Кингсли. Тот как раз с недовольной миной сложил руки на груди и выжидающе уставился в нашу сторону. Однако грубый голос продолжает: — И вам бы я тоже посоветовал заняться делом. Когда я оборачиваюсь, сталкиваюсь с полноватым молодым человеком, костюм которого ни капли не стал дешевле от украденных старушкой «драгоценностей» — одни его запонки из каких камней. Я ненавижу Пожирателей смерти. Но еще больше я ненавижу подлых лгунов. — Именно поэтому, мистер Кэрроу, я и увольняюсь. Мое решение не было взвешенным, что для Гермионы Грейнджер — большая редкость. Однако, приняв его, я не почувствовала угрызений совести и целенаправленно пошла до конца, оставив неуверенность где-то в дальнейших рассуждениях. И я пожалела. Пожалела, что не сделала это раньше, заметив на лице сына предателей дьявольскую ухмылку, а в немом вопросе своих же друзей — лишь толику удивления, пока Кингсли Бруствер приятельски зазывал их в свои хоромы. Вернувшись в свой отдел, я первым делом закрылась в служебном туалете, размазывая непрошенные слезы по всему лицу — в ущерб макияжу и принципам, которые не смогла отстоять. Снова. Все в Министерстве магии в последнее время поддавалось нескольким правилам: выполняй свою мелкую работу, молча и усердно делай вид, что ничего не замечаешь дальше собственного носа. А еще пресмыкайся перед сильными мира сего. И никогда не смей открывать рта в сторону творящегося в коридорах самого защищенного места магического мира беззакония. Иначе будешь, как Гермиона Грейнджер, облитая помоями издевательского отношения и задавленная авторитетом аристократического лоска. Будешь, как и она, прижимать ладонь ко рту, боясь породить еще больше слухов своими животными рыданиями, и сползать по стеночке до блеска выдраенной дамской комнаты. Пока вся самая настоящая грязь безнаказанно разгуливает по улицам. Я бросаю неловкий взгляд в зеркало и поправляю съехавший на одну сторону пиджак. С макияжем пришлось разделаться. Зная себя, я успею тысячу раз спровоцировать слезы, и ничем хорошим это не закончится, реши я отдать предпочтение накрашенным ресницам. — Вот так, — вытираю последние признаки недавней истерики. Бумажное полотенце летит в урну. — А сейчас ты как ни в чем ни бывало идешь за свой стол и собираешь вещи. В этом нет ничего страшного, Гермиона, — так искренне лгать мне никто еще не смел. Кроме меня самой, конечно же. Пожалуй, я права в одном: сожалеть нельзя. Эта работа была моей долгой призрачной мечтой, пока не воплотилась в физическое олицетворение самого страшного кошмара. Защита магических существ оказалась бумажной волокитой, состоящей из отличных, но нерассмотренных законов, и взаимодействием с глухим начальством, выполняющим минимальную норму месяца пустословием и везением. Меня всю немного потряхивает от пронзительного холода местной атмосферы. Длинные коридоры бесценных ковров, каменные стены, мраморные плиты, вазы роскошных букетов, огромные люстры — не больше иллюзии продуктивной деятельности и надуманного величия. Изнутри здесь все пропахло разлагающимися телами. Никто не обращает на меня внимания, пока я складываю немногочисленные пожитки в бездонную сумочку, нервно ударяя о стол то рамкой семейного фото, то кодексом чести министерского работника. Его я тоже забираю с собой — сожгу на заднем дворе. А скорее всего — на свалке, потому что и квартиру, предоставленную министерством, придется покинуть. Дело остается за малым — написать заявление и с гордо поднятой головой сбежать из этого круга ада. Я готова даже осесть в лимбе, лишь бы скорее унести отсюда ноги. — Гермиона? Что ты делаешь? — старушка, всю жизнь занимающаяся проверкой актов, случайно замечает мои тщетные попытки с чего-то начать. — Миссис Мэрло, ах… Это… Я ухожу… — на самом деле, я просто не могу найти слов, чтобы описать ей все произошедшее в адекватном формате. Глаза женщины сияют неподдельным восторгом, и она уже бежит целовать мне руки: — Милая моя, нашла место получше? Летишь куда-то за границу, наверное! И правильно — нечего здесь терять свой потенциал. Поздравляю! Пробормотав неловкое «спасибо», я бодрюсь. Ей не нужны мои оправдания — она прекрасно все придумала сама под неодобрительные косые взгляды со стороны. И этого более чем достаточно для моей новой неосознанной лжи. Я прощаюсь со всеми в середине рабочего дня и бросаю увольнительный в общую кипу бумаг у секретаря. Мне не стыдно выходить из здания, хотя складывается впечатление, что все неодобрительно смотрят только на меня. Мне не стыдно даже споткнуться о бордюр, едва не полетев лицом в бетонное покрытие. И мне также не стыдно аппарировать в мир магглов, заказав в ближайшем кафе-баре несколько стопок виски в четыре часа дня. Удивительно, но здесь меня встречают понимающими кивками.end of flashback-1999
Магический Лондон оживился с приходом весны. Старые невзрачные магазинчики распахнули настежь свои двери, и их хозяева быстро вынесли тяжелые горшки с зелеными насаждениями на улицу. Цветочный запах быстро распространился по городу, и теперь мало кто может сказать, что его не отпускает зимняя меланхолия. Я быстро добралась до места встречи и остановилась у огромной витрины соседней кондитерской, еще раз рассматривая себя в зеркальную гладь. Скромный брючный костюм, короткие пряди, которые все еще очень сложно собрать в пучок, уставший и даже потрепанный вид. Да, я настоящая простушка из финансовой фирмы, большего не скажешь. Им и этого бы хватило, чтобы сделать свои выводы. Разве будет кто-то слушать Гермиону, когда у него самого дел выше потолка и Министерские премиальные за служение народу. Мысли о прошлой работе возвращают меня в реальность. Пора вновь заглянуть страху в глаза и доказать всем, как моя жизнь круто изменилась с уходом из благородного государственного учреждения. Зайдя в кафе, я первым делом оглядываюсь по сторонам — увидеть чужие знакомые лица я не горю желанием — и лишь потом выискиваю столик с тремя дорогими людьми. Они уже устроились в уголке, за что я им очень благодарна. — Всем привет! — Ох, Гермиона! — Давно не виделись! — Дорогая, я так соскучилась! Они вторят друг другу одновременно, мешая сосредоточиться и ответить хоть кому-то. Так узнаю эту манеру. — По очереди! Я все еще не робот, хоть и работаю за пятерых! — одариваю их скромной улыбкой и обнимаю по очереди. Джинни немного поправилась, но говорить ей об этом я точно не буду. В отличие от Рона, которому пора перестать уплетать пирожные во все приемы пищи. Освободившись от пальто, я сажусь на пустое место. Будучи при этом сама пустым местом, марку которого старательно держу на протяжении долгих лет. За почти четыре года они так ничего и не поняли. Не выяснили. Не узнали. Не помогли. Будь вся моя выдуманная история правдой, я бы давно сгорбатилась где-нибудь в бедном районе Глазго, и никто не повел бы бровью. — Ты какими судьбами здесь? — Гарри опомнился первым, поэтому и откладывает свое меню подальше, устремляя в меня свои зеленые омуты. — Командировка. Через несколько часов опять улетаю — без меня работа стоит на мертвом месте. — Ты хотя бы повышения добилась? — задается вопросом Ронни, прожевывая уже заказанный стейк. — Конечно. Плюс сто долларов к месячному окладу, и я уже могу купаться в шоколаде, друг мой! — делаю вид, что радуюсь собственно шутке, а сама и вспомнить не могу, когда мы обсуждали денежную тему. Возможно, в один из тех раз, когда я кивала на каждое слово, совсем не озаботившись темой разговора. Либо Ронни стал слишком алчным. Я оглядываю ребят внимательным взглядом, запоминая их черты. Каждый раз они все старше. И, кажется, счастливее. Останавливаюсь только на Джинни, заметив неладное: — Милая, с тобой все в порядке? — я беру ее за ладошку и ощущаю нездоровую влагу. — Ты не простужена? Девушку — на вид — бросает то в жар, то в холод. Лицо бледнеет от одного моего слова, а после вновь наливается отчетливым румянцем. Она раскрывает рот и прокашливается. Грудь вздымается от глубокого вдоха: — Да, Герм, все хорошо! — младшая Уизли — теперь уже Поттер — выдавливает из себя страдальческую полуулыбку, крепче сжимая мою руку. — Больше никогда не буду ужинать вне дома. Вышла в свет и получила отравление. Замечательное окончание вечера было… Я отлично знаю, когда Джиневра решается мне солгать, венчая эту мерзопакостную идею неумелыми попытками. Я оглядываю ее с ног до головы, замечая напряженную ладонь на уровне живота, и странные мысли закрадываются в подкорки головного мозга. — Ну и черт с этим… С нашей медициной все обязательно пройдет, не так ли? — она неуверенно кивает на мое замечание, отводя взгляд. — А как у вас в семье? Вы ведь люди женатые, может, расскажете мне что-нибудь интересное? И давайте уже что-нибудь закажем — смерть как хочу пообедать. К слову, на прошлогоднюю свадьбу к ребятам я не осмелилась идти: из страха сотни вопросов и ни одного правдивого ответа и из таких же глубоких опасений встретить пару цепляющих когда-то глаз. И забыться, и вспомнить, и пережить снова мучения столетней — здесь не будет конкретики, здесь сплошные негативы — давности. — Ну, мы съехали от тетушки Молли и мистера Артура, поэтому приглашаем тебя на новоселье. И приходи, пожалуйста, без подарка, — Гарри заговорщически улыбается, поглядывая на женушку. — Мы уже не знаем, куда ногу поставить! За радостными известиями четы Поттер я нахожу несколько неприятных мне вещей: насколько можно считаться друзьями и не сообщить мне о переезде и, что это за — черт меня подери! — разговор о подарках. Неужели я выгляжу сверхужасно и с меня нельзя уже требовать элементарного! При том, что на все празднества я обязательно посылала добрую корзину незаменимых вещей.А еще ты никогда не появлялась на них сама и нагло врала. А потом врала снова. И снова. Да, Грейнджер, ты хороша, поэтому не нужно винить остальных в своем больном воображении.
— Лучшим подарком будет Миона! — восклицает Джин, выводя меня из задумчивости. — Очень верно подмечено. На твоем месте я бы озадачился, — Гарри подмигивает, и больше ничего не может вывести меня из равновесия. Я и так тону в собственной лжи, захлебываясь несуществующими реалиями. Так глупо и наивно. Так смело и бессмысленно. — Я снова поругался с Лавандой, если кому-то это еще не надоело. А как у тебя? Все то же вечное… Кхм… — я чувствую, как Поттер пихает Рона под столом, и тот затыкается, осознав свою оплошность. — Мда, ты прав, вечное одиночество. Магглы… Хорошие. Но мне не до отношений. Точно не после истории с твоим братцем. И точно не во время штурма криминально известного особняка, когда я месяц заново училась ходить. — А как у вас на работе? Все тот же Кингсли, все тот же Бруствер? — Не упоминай всуе, Гермиона… Все стало сложнее с твоего ухода. Особенно после смерти миссис Фигг… Я долгое время приходила в себя. В день, когда Кэрроу должен был поплатиться за все свои злодеяния — не без нашей с Теччером помощи, — мальчикам прислали сов с трагическими строками. Сердце старушки не выдержало. Они сообщили мне об этом лишь через месяцы — при следующей встрече. Мол, не хотели ранить. И очень удивились сухой реакции, сославшись на что-то неубедительное. Да потому что все слезы были выплаканы в тот самый день, когда я одна из первых увидела ее закоченевший труп. — Сейчас мы почти уничтожили все очаги сопротивления бывших Пожирателей. Вряд ли ты наслышана, но… Некоторые бунтуют каждую годовщину смерти Темного Лорда. И в последнее время среди них, скажем так, ведутся… Особые подготовки, — Гарри тушуется, замалчивая самое важное, и я строю из себя дурочку. — Будьте осторожны, мальчики! Не хватало еще словить шальную пулю… Под «подготовкой» он, конечно же, имел в виду непрекращающиеся убийства магглорожденных волшебников. За два месяца было обнаружено три трупа, и одно из дел — мое. Подобраться к истине будет сложной задачей, однако от ее решения зависит будущее других, ни в чем не виновных, но, к большому сожалению, «грязных кровью». Я вижу в Гарри стремление защитить меня от мира, которому я, по их мнению, уже не принадлежу. Но маленький очаг обиды все же зарывается куда-то подкожно. — И все же: есть какие-то планы? Может быть, — мне нужно убедиться, — дети? Джинни давится соком, и я помогаю ей откашляться. Да уж. Кто бы мог подумать, что я попаду в самое яблочко. — Нет, нет, — Гарри снова берет инициативу ведения разговора на себя. — Работа съедает все мои ресурсы, а Джинни ведет хозяйство и задумывается о собственном бизнесе. — Да, что-то вроде детского магазинчика… — да что вы говорите. — Нам нужно немного поуспокоиться. Прийти к какому-нибудь балансу… — О да, нам всем нужна стабильность, — в устах подруги фраза искрит раздражением и недовольством, но парни этого не видят. Обеспокоенные нынешними проблемами, не замечающие истоков псевдоотравления родной девочки, грезы которой — дети, дети, дети. Глупые мальчишки. Я подавляю смешок и чуть ли ни в первый раз искренне чему-то радуюсь. Вы ж мои хорошие. Однажды точно поумнеете и начнете заботиться о ближнем больше, чем о спасении всего магического мира. Это действительно сложно. И непреувеличенно важно. Вот только у меня пока не очень-то и получается, если честно. — Как у тебя с работой? Счета, бумаги, приходы и расходы? — Рон делает вид, что знает, о чем говорит, и я не перебиваю его скупую победу. — Да, ты прав. Что-то не меняется… — Не устала ты от такой жизни? Неужели там лучше? — его недоумевающий взгляд каждый раз кипятит во мне кастрюлю гневного соуса. — Нет. И на будущее — я ни о чем не жалею.Я даже не краснею.
— Ты была умнейшей волшебницей столетия…Я ей и осталась, кретин.
— …а сейчас никто даже не знает, куда делась Гермиона Грейнджер! Это так… Необычно что ли. — Тебя что-то смущает? — я борюсь с тоном, но выходит постыдно плохо. — Нет. Просто в газетах пишут всякое. Все еще. Мол, потерялась, опустилась. Кто-то врет, что ты скрываешься, кто-то придумывает другие сплошные небылицы… — Ронни, детка, меньше читай газеты!Вот я их читаю каждый чертов день, а после разрываю на мелкие кусочки.
— Да понятное дело. Просто… Мы до сих пор не понимаем, как тебя так угораздило…Знаешь, я тоже. Вот только не заводи эту шарманку снова — мне хочется порезать тебя на лоскуты.
Мы просидели еще немного, и я сбежала под предлогом срочных дел, почувствовав приступ приближающейся тошноты. Наспех переобнимала друзей, шепнула Джинни, как сильно поддерживаю ее в желании стать мамой, несмотря на все и всех, а после скомпрометировала лучезарную улыбку при прощании, съедаемая изнутри диким стыдом. Мои бухгалтерские счета нападают на людей и ищут покровительства. Мои двенадцать часов офисной работы — это хорошо скрываемые от чужих глаз вылазки и протесты. Моя работа — ваше априорное осуждение после стольких лет игнорирования жизни по ту сторону министерской эгиды. И мне так гнусно и неприятно на душе от того, что меня, кажется, стыдятся. Я с позором понимаю, что моя единственная в несколько недель встреча с когда-то лучшими друзьями оборачивается каждый раз в недоеденный за сорок минут сэндвич. В крепкий напиток для натянутых нервов и острых переживаний собственной лжи. Меня ждут на работе. Я сдавленно выдыхаю, осознавая, что снова прохожу быстрым шагом несколько лишних кварталов кругами, не в силах отречься от чувства вечного преследования. Да кому ты нужна, Гермиона? Гарри боится заподозрить свою жену в беременности, что уж там рассуждать о причинах твоей бесконечной напряженности. А Рон всегда был наименее наблюдательным, чего не скажешь о его младшей сестренке. Джинни. У нее сейчас свои проблемы — муж-карьерист, желающий ей только лучшего, и счастье под сердцем, о котором никто, на удивление, не догадывается. За переулком я аппарирую к медицинскому центру, хорошо замаскировавшему бюро Теччера по «решению критических вопросов», как мы его часто обсмеиваем между собой. Серьезные вещи тоже нуждаются в толике юмора. Меня этому научили замечательные люди, связь с которыми оборвалась на самой неудачной ноте — и следы этих когда-то светлых отношений уже вряд ли получится отыскать. Я скрываюсь за стеклянной дверью и прохожу сквозь стену на минус первом этаже, где находится разве что магическая картотека, никогда не привлекающая внимания. Дальше — на лифте до седьмого этажа по западной стороне, и после — пароль всегда скрытому от чужих глаз человеку за черным проемом. Выученный маршрут я пройду и слепой. Были бы только ноги, чтобы идти. — О, Гермиона! Ты вовремя — собрание вот-вот начнется! — Гюстав встречает меня на входе и вручает свой постоянный атрибут — стакан с водой, не успей я с ним — мужчиной — даже поздороваться. — Вот, отнеси пока в зал. Меня ждут мегеры из бюро находок, это какой-то кошмар… Мистер Теччер порхающей походкой торопится прочь от меня, оставляя глупо стоять в проходе со стаканом в левой руке. Старик часто выглядит смешно в своей безукоризненной манере быть добряком из другого мира. Даже сейчас его аляповатые носки нелепо выглядывают из-под коротких серых брюк раритетного костюма, заставляя меня широко улыбнуться. Гюстав Теччер нашел меня в том самом баре, когда я заливала горе алкогольными смесями после столь неудачного окончания карьеры. Вернее сказать, он не раз связывался со мной через анонимные письма, сообщая о все новых деталях разбирательства миссис Фигг и Кэрроу, и ставил вместо подписи неоднозначное «Заинтересованное лицо». Связь с ним пропала, когда я возжелала увидеться с этим благородным человеком — в течение недели он не отвечал мне ни на одно сообщение и, как оказалось, был прав. Министерское следствие начало бестактную слежку за любыми моими отклонениями от работы, и ответ мужчины мог спровоцировать непоправимые последствия. Однако, честно говоря, встретить усатого дядюшку в маггловском заведении будучи недостаточно трезвой было большим испытанием. — Мисс Грейнджер, я наслышан о ваших проблемах на работе, но чтобы так… Тогда его густые брови не вселяли доверия, а вкрадчивый голос лишь раздражал воображение небылицами о честной жизни. — Сейчас нам катастрофически нужна помощь умнейшей ведьмы столетия. На кону десятки человеческих жизней… Я не верила ни тому, что Гюстав в своем уме, ни тому, что он действительно не пытается меня, как минимум, обокрасть. Хотя своровать у меня можно было только гнусное настроение и еще один литр слез. — Вот все ваши письма, на которые я имел наглость не отвечать. А это — наши наработки по делу миссис Фигг. Мы не имеем никакого отношения ни к ней, ни к, прости Мерлин, семейству Кэрроу. Однако мы в праве защищать слабых, несмотря ни на что. И я дала шанс суматошному деду, согласившись помочь ему в решении очередной головоломки. Правда, после купленной мне еще одной бутылки горячительного. Так родился план, воплощение которого убедило меня на все сто процентов: со злом нужно бороться его же методами. Когда я вошла, в зале для собраний и без Теччера во всю обсуждалась повестка дня: — …я собственными глазами увидела, к чему это может привести… Приличных слов не подобрать, насколько я была зла! — Салли активно жестикулирует одной рукой, сдерживая младенца в другой. Став недавно матерью в очередной раз, она все же не смогла отпустить работу. Теперь в ее кабинете легко найти подгузники, выброшенные в спешке мимо корзины, и пару погремушек, которыми Полумна часто тешит малыша, потому что: «нет ничего хуже покоя для мозгошмыга». — Это нужно было видеть, во что превратилась кожа бедного паренька! На нем больше нет живого места — совершенно другой, изувеченный человек! — она грузно выдыхает, покачивая малыша, словно этим незамысловатым движением успокаивается сама. — О чем речь? — я аккуратно ставлю на место Гюстава стакан и устало падаю в кресло. — Гермиона, наконец-то! — Август подвигает в мою сторону короб с несколькими колбами. — Несколько магглов получили сегодня критические для жизни увечья. Медики не знают, что послужило… — Ближе к делу, пожалуйста, Теччер-младший! — прерывает его Салли, тщетно убаюкивающая ребенка. Она так нетерпелива лишь тогда, когда ситуация по-настоящему ужасна. — В общем. Они указали, что почувствовали себя плохо после проданного им напитка. Однако вот незадача — это магическое зелье и, скорее всего, взятое в невероятных для неволшебника количествах! — Август скрещивает руки за головой, пялясь в потолок. — Кто-то нелегально распространяет эликсиры. Нам нужно выяснить: кто, кому и с какими целями… — Откуда взяты зелья, уже понятно? — я задумчиво рассматриваю пузырьки и колбы, пытаясь вспомнить, где я такие видела. Зелье правды увеличенной дозы. Ничего необычного и особо сложного. Помимо сопутствующих этой неразберихе деталей. — Именно поэтому мы и отвлекли тебя от других дел, — провозглашает Гюстав, вбегая в кабинет. — Какие у тебя отношения с Уизли? Я встречаю это заявление с надуманным спокойствием и легким смешком: — Какими из них? — Близнецами, конечно же! Кто еще из этой замечательной семьи создает столько проблем? Гюстав ворчит в усы и делает глоток воды пересохшими губами. Сложно быть вождем нашего неоднозначного промысла. Однако еще сложнее посетить логово настоящего зверя, с которым мы когда-то не разобрались, кто прав, а кто виноват. Зверя, которого я до сих пор вспоминаю с лучшими намерениями. — Значит, близнецы… Действуем, как обычно? — я затаиваю надежду, под столом скрещивая пальцы. — Нет, ни за что! Хочешь выследить своих хороших знакомых, а после заставить их пожалеть о содеянном? — мужчина до слез хохочет, не замечая смены моего настроения, а Август только подбадривает своего отца: — Да уж, Гермиона, ты более жестока, чем кажешься на первый взгляд! — Это было очень громко, — впервые заговаривает Полумна, оторвавшись от свидетельских показаний. Она умело находит все ниточки человеческих отношений, быстрее остальных выявляя возможные мотивы. Именно поэтому она часто «закрыта в собственных мыслях и историях» даже на собраниях. — Громко? Что именно? — Хорошие знакомые. Миона и Уизли… — Мы когда-то ими были, — перебиваю ее на корню, взглядом указывая — больше не слова. — С тех пор утекло много воды. Так что вы предлагаете? — обращаюсь к остальным, совсем не довольная таким раскладом. — К примеру, втереться в былое доверие. И — в кои-то веки — сработать по-тихому! Вряд ли с Уизли у нас получится по-тихому, мистер Теччер.***
Мне пришлось собрать минимум вещей, чтобы соответствовать придуманной всей комнатой легенде. К сожалению, большинство, куда не вошла одна я, решило отправить меня к близнецам на несколько дней; а там, как сказал старик Гюстав, — как пойдет. Мой же опыт показывал: это туманное выражение не может нести за собой ничего хорошего. Выйти из дома раньше времени закрытия магазина Уизли мне не позволило внезапно нахлынувшее волнение. Пульс подскочил до максимальной для меня отметки, отчего я осталась до позднего вечера лечить нервы тишиной и спокойствием своей берлоги. Действовать заставили лишь мысли о бедных людях, ставших жертвами… Я до последнего не хотела верить в их виновность. Но разобраться все равно следовало. С такими рассуждениями я переместилась в соседний от Вредилок переход далеко заполночь, искусно скрывая от самой себя подрагивающие коленки. В последний раз я стояла у этой двери еще до войны. Но уже после злосчастной встречи, лишившей меня последнего желания когда-нибудь доверять таким, как они. Как он. Я стучусь. Несколько раз. Настойчиво и сбито. Секунды тянутся вязким ощущением непоправимого. Эти секунды кажутся ошибкой, да и все мое пребывание здесь — одна огромная ошибка, решать которую не придется, успей я убежать. Но тяжелая конструкция поддается, выпуская горячий воздух наружу и лишая меня дыхания и движения. Не двигаюсь, будто бы он меня не заметит. Но со зрением у Фреда Уизли, я полагаю, все в порядке. Встречаться с парой знакомых глаз спустя, казалось бы, вечность, хотя прошло всего четыре года — три и одиннадцать — сложно. Внутренности стягивает тугим узлом, сосет под ложечкой. Так отзывается груз ответственности. Или опрометчивые решения, принятые, словно алкоголь на голодный желудок. — Гермиона? — Фред сонно хлопает глазами, не думая приглашать меня внутрь. Его темная рубашка выбилась из джинсов, свисая на правую сторону помятым куском ткани. Так выглядят люди, заснувшие на рабочем месте и пойманные с поличным. Вот только время уже далеко не рабочее, рыжий ты трудоголик. — И тебе привет… Можно войти? — я строю слабую улыбку, сдерживая сердечные порывы железной хваткой. Я не боюсь показаться радостной этой встрече века. Я не боюсь играть в искренность с Фредом Уизли. А вот «не играть» мы с ним уже пробовали — не вышло из этого ничего хорошего. Я съеживаюсь от порыва ветра и обнимаю себя руками, жалобно заглядывая внутрь дома, откуда веет теплом и пряничным запахом. Ушла бы в актрисы — не знала бы проблем. — Да… Да, конечно, проходи, — он наконец отрывает руку от дверного косяка. — Магазин уже не работает, если ты по делу, — я слышу недоверие в его голосе. Пропитанном воспоминаниями и откровениями наших прошлых встреч. Я бы с удовольствием ушла, если бы работа, возложенная на мои плечи, не была столь бесконечно важна. И все же не так встречаются после стольких-то лет. — Я по старой дружбе. Фред… — впервые произношу его имя с наигранным дружелюбием и вкладываю руки в карманы. Он уже закрыл дверь и неуверенно смотрит в мою сторону, ожидая продолжения. Почему-то поднимать голову не хочется. — У меня проблемы… И мне… Больше некуда… Идти. Пока он находит нужные слова, я осматриваю полки с цветастыми склянками и новыми изобретениями близнецов. По телу разливается приятное тепло, заставляющее меня незаметно дернуться, прежде чем я беру ситуацию под контроль. Почти ничего не изменилось. Даже то, что между нами все те же напряжение и недосказанность, молниями разряжающие воздух. На твоем месте я бы себя не впустила. Не только в дом, но и в жизнь. Больше никогда. — Тогда — чаю? Я помню, он должен быть не очень горячим и до тошноты зеленым, — Фред делает беззаботный вид. Смеется и ведет меня на второй этаж, где они, должно быть, все еще живут вместе с Джорджем. — Расскажешь, как докатилась до такой жизни, а мы уже решим… — …что со мной делать? Казнить или помиловать? — отвечаю ему в тон, невесомо касаясь лакированных перилл кончиками пальцев. Здесь не хватает моих отпечатков. Он ловит смешок и, переступив еще одну ступень, потягивается: — Грейнджер в магазине вредилок, безусловно, опасна, но по старой дружбе… — он на миг сбивается, чувствуя в этой фразе подвох. Я прекрасно его понимаю: — В одной из комнат мы тебя точно разместим. Открыв передо мной дверь на кухню, он иронично добавляет: — Обсудив некоторые детали. Мы впервые сталкиваемся взглядами. И неоднозначность его выгнутых бровей меня пугает.Возьми себя в руки, Фред, как это сделала я. Забыть все, что произошло, уже никогда не получится, так что хватит врать самому себе.
В конце концов, лгать — моя прерогатива в этом доме.