POV Фред
— Гермиона?! — Джордж залетает на кухню с новоиспеченным шоу. Не успевает она осознать, где находится, а брат уже громко бьет в ладоши и прижимает их к груди, напоминая этим незамысловатым жестом нашу Молли: — Жива! Почти здорова! Так выросла! — И за три минуты и пятьдесят секунд даже не нашла, в чем нас упрекнуть. А я ведь уже приготовился. — От тебя не было вестей. Ребята, конечно, раскрывали какие-то детали, но это все терялось… — …на фоне главной новости: Гермиона Грейнджер уволилась… — …возможно, уехала в монастырь… — …и открыла новую школу под тройным «ППП». — Прошу прощения, но как это расшифровывать? — я завариваю ей чай, мимолетно — совсем по привычке быть ко всему внимательным — рассматривая исчезнувшее на годы лицо. Она стала еще более женственной. И ей безумно идут острые черты. А вот грустные глаза меня волновать не должны. — «Победители покорны правилам»? — Скорее, «Придурки получают по…». — Заслугам, Фред. Остановимся на этом, — она поднимает на меня свои большие ореховые глаза ненадолго и даже вскользь. Я бы поступал так же. — И все же, что произошло? — я рискую задать вопрос, интересовавший каждую неделю без ее напоминаний о своем существовании.Да я покорным псом ждал Рона и Джиневру, когда они возвращались после встреч с тобой, Грейнджер.
— Я… Попала в неприятную авантюру со своим начальством. Они обманывали меня продолжительное время, и сейчас я оказалась без дома и работы.Так не похоже на нашу проницательную ведьмочку, не так ли? Тебя знатно потрепало после Министерства.
— Все так прозаично? — скандирую вместо истинных рассуждений и присаживаюсь напротив.Просто желание, Гермиона: вот так насмотреться на тебя, пока прячешь взгляды.
— Я успел придумать себе приключенческий рассказ о том, как мисс Грейнджер… — Умнейшая ведьма века! — Подружка Гарри Поттера! — И какого-то Рона — брата тех самых великих — Уизли!.. Она отодвигает кружку и неосознанно облизывает губы, за чем я непрерывно наблюдаю. Джордж пихает меня под столом — нужно быть сдержаннее. — Пожалуйста, остановитесь. Я безумно по вам скучала, мальчики. Но это не отменяет того факта, что ваши фантазии о трёх годах моего отсутствия… — Четырёх, — поправляю её неосознанно и громко.Как можно мне быть еще сдержаннее, когда ты пропала на четыре года из моего вида, Миона? Давай так — я тебе все уже простил.
— Верно, почти четырёх, — да, пожалуйста, будь еще холоднее. — В общем, все ваши надежды не оправданы. Я жила в мире маглов. Работала с финансами. Вела учёты. Все до банальности просто.Ладно, простить тебя так быстро будет кощунством.
— И даже как-то грустно. — Согласна. — А как же родители? — приходит мое время наступить Джорджи на ногу. Наличие всего одного уха не делает его глухим к важным новостям из жизни наших друзей. И Грейнджер. — Эм… Они… Добрые люди. Заботливые. Отзывчивые. Но принять на неопределенный срок… Чужого человека… — Ты голодна? — перебиваю ее без стеснения. Пусть понимает, как считает нужным. Она умная девочка. Девушка. — Нет, чая достаточно, спасибо, — Гермиона залпом выпивает поставленную минуту назад перед ней вторую — я очень хозяйственен — кружку и еле заметно морщится. Горячо. Не нервничай. — Не будем о плохом. Хочу узнать: нужен ли вам временный работник? Я прошу только крышу над головой. Без зарплаты и других отчислений. Буду трудиться так хорошо, как только смогу, — девушка тупит взгляд в блюдце и невесомо проводит пальцами по кольцу фарфора.Не делай так.
По моему телу сразу же пробегает стайка мурашек. — Складывается у меня впечатление, что все звёзды сегодня, Дред… — мы переглядываемся, и мой братец определенно знает причину, по которой я отхожу подальше, делая вид, что завариваю новую порцию согревающего напитка. Какой дурак будет пить чай ночью. Приходится неизменно поддакивать, не нарушая традиции, чтобы не выдать переменчивого настроения всегда задорного Фредерика Уизли: — …определённо нам на руку, Фордж. — Это означает «да»? — она сражена. Ты думаешь, все так просто, милая моя? — Двойное да! — Не иначе как тройное. Нам правда нужна кое-какая помощь, — я не могу сказать, что нынешняя Гермиона чем-то отличается от любого волшебника среднего класса. Однако, учтиво беря во внимание время, что она, скорее всего, прожила без волшебства, я не упоминаю деталей сегодняшнего рокового утра. — Мы не сильны в бумажках, но в угоду бюрократической машине без них никакой бизнес не принесет плодов. Джордж соглашается, и я чувствую, что его активные кивки больше относятся к моему решению не распространяться о важном, чем к новому амплуа когда-то сильнейшей волшебницы. Волшебницы, сыгравшей в моей жизни чуть ли ни главную роль. Я остаюсь на кухне, когда вскоре Джордж отводит ее в спальню. Уборка, ребята. Это важно. Чистота снаружи — чистота внутри. Ложь. Ложь. Ложь. — Конечно же, мы ничего ей не расскажем! Это видно по твоей недовольной мине, Фред, — он возвращается с шепотом и закрывает за собой дверь, удобно устраиваясь за столом. — А ты не согласен? Еще сутки назад нас предал человек, которому мы бесконечно доверяли каждую бутыль. И если бы не эта случайно организованная лондонская проверка всех молодых предприятий, мы бы никогда не узнали о пропаже разом двух ящиков. Брат согласно кивает. — В конце концов, тебе не кажется это странным? Как только у Уизли появляются неприятности, Грейнджер сразу же мелькает на горизонте. — И дела становятся лучше! Она наша счастливая черная кошка, Фредди. — Я бы так не сказал. У меня плохие отношения с приметами, — невольно усмехаюсь этой сказанной небылице. — Которые создает Гермиона! — Я не хочу ей доверять, Джордж. Серьезнее некуда — даже все шутки о маггловской жизни встали у меня поперек горла, — и этот факт меня несказанно разочаровывает. — Я до сих пор уверен в том… — Нет. — О да. — Вам нужно. — Никогда, — я рассерженно ставлю блюдце на место, от чего оно почти разбивается. — Ты сожалеешь, признайся, — а Джордж продолжает откровенно выводить на чистую воду. Он знает меня лучше, чем я себя. — Раз на то пошло, сожалеем мы оба. Он тяжело вздыхает. Смотря на него в такие минуты, я отчетливо понимаю, как выгляжу при каждом упоминании Грейнджер: — И почему мы не можем разобраться с девушками, как нормальные люди? — Ответ скрыт уже в твоем вопросе, дорогуша. Разве нас всех можно назвать нормальными людьми? — Мама учила не отвечать на глупые вопросы — правило этикета. — Что ж, тогда я тебя поздравляю: ходячее правило поселилось за стенкой, и мы сами этому поспособствовали. — И все же. Как думаешь: та ли хваленая Грейнджер перед нами? — Поживем… — …увидим.POV Гермиона flashback-1999
— Этажом ниже заведует Салли. Все, что касается зелий и составов — чего у нее только нет! Можешь сама приходить туда в любой момент, — Гюстав оказался более ответственным, чем я предполагала, поэтому уже через несколько дней мне удалось съехать из Министерской квартиры в новое «убежище» и приступить к работе. Место, в котором мне суждено было надолго осесть, приятно удивило. В первую очередь своим расположением: не часто встретишь магическую клинику в магловском районе, в которой, к тому же, в большинстве своем пациентами являются не волшебники. — Это была моя идея. Так мы можем оказывать специализированную помощь обычным людям, к несчастью, столкнувшимся с магическим злом, а также всем остальным, кто имеет к ним какое-либо отношение, — отвечал мистер Теччер на все не заданные, но подразумеваемые мною вопросы. — У меня все на лице написано, так ведь? — Ох, милочка, все в порядке с твоим лицом — виной здесь, конечно же, да, мой опыт! — мои наблюдения показали, что старик вовсе не понимает риторических восклицаний. Будет тяжело. Первые мысли, которые пришли мне в голову, такими и были. Я представляла новую остановку кровным братом министерского устройства, и тысячу раз укорила себя за подобные необоснованные рассуждения, будучи посвященная в тонкости своей будущей работы. Цинизм во мне окончательно угас, когда после названного пароля черный экран отодвинулся, пропуская меня в мир защитников и защищенных. — В моей команде всего около тридцати человек. Все из них — тщательнейшим образом проверенные люди, жизнь которых завела их, скажем так, в тупик. Моему сыну, предположим, не повезло родиться моим сыном, — старик смущенно хихикал и промакивал верхнюю губу платком. — Август — сквиб. Покойная Маргарет была бы счастлива, узнай, что ее сыну не придется проходить столько мучений, сколько выпадало на ее долю… — Гюстав шел быстро, создавая впечатление вечно не успевающего на последний поезд человека. Это раздражало, однако было в его фигуре и нечто притягательное. Теччеру хотелось верить и доверять — а в последнее время мое окружение обесценило эти параметры до позорного пустого места. — Позвольте поинтересоваться… — Она тоже была магглорожденной. Судьба поручила моей Маргарет скрываться всю жизнь, — он на миг сбавил обороты, окинув меня полными страдания и всепрощения омутами, и сразу же ринулся дальше, вводя остальных, как я полагаю, в смутные терзания по поводу его эмоционального здоровья — уж больно старик быстро менял свое настроение, хотя списывалось это легко как на возраст, так и на ответственность начатого им дела. — Что с остальными? Чем они занимаются? — Ах, да! Вы золото, мисс! Кто-то из них следит за ситуацией в мире маглов: мой сын как раз работает медиком в этой самой больнице и частенько приносит не самые приятные весточки… Некоторых можно отнести к детективным расследованиям наравне с министерскими. Но должен сказать сразу, — он снова примерил маску серьезности и наклонился поближе, будто бы побоялся быть подслушанным. — Они никогда не возьмутся за то, с чем мы боремся. Грязно. Дешево. Незаконно. Только мы, мисс Грейнджер, можем остановить это сумасшествие… — Тогда… — я также наклонилась к нему, как ищейка. — В чем будут заключаться мои полномочия? — Нам пригодится все лучшее, что вы накопили в себе за время странствований с Гарри Поттером. Приправленное щепоткой наших умений и вашей ненавистью к бездушному мирозданию… Гюстав, как оказалось, был любителем иносказательно выражаться. На том мы с ним и сошлись: как человек, посвященный в курс дела миссис Фигг, я сразу направилась в свой кабинет, где меня уже ожидала команда из наиболее важных лиц. — Гермиона Грейнджер! Август Теччер, приятно познакомиться, — молодой человек лет шестнадцати на вид (при своих полных тридцати — виноват, вероятно, низкий рост и чародейские отцовские гены) воодушевленно встретил меня за дверью и крепко пожал руку. Я на миг действительно задумалась, нет ли в нем нечеловеческой силы. — Да, мне тоже. Наслышана о вас от мистера… — Отец нетерпелив, как всегда! — я обратила внимание на глубокие карие глаза Августа, что выдавали родственные связи лучше любого кровного теста. Он хлопал своими коровьими длинными ресницами так часто и восхищенно, что я даже почувствовала, как мои щеки наливаются алым цветом. — Я хотел спросить… — Август, не смущай девушку! Героиня войны такой же человек, как и ты! А вот я — Салли! — выглянув за спину паренька, я обнаружила говорящую. Ей оказалась аристократического вида женщина с волосами цвета вороньего крыла — поразительно смольными и аккуратно собранными в один объемный пучок. Меня на миг обескуражила ее утонченность настоящей француженки из самой трагичной мелодрамы, что мне удалось смотреть в своей жизни, но слова Теччера навсегда въелись в подкорки: «потомственная ведьма, которая тащит на своих плечах пятерых детей и маггла мужа. И выглядело бы все менее печальным, не будь он последним алкоголиком». На протяжении недели неразрывно с этими двумя экспонатами я разработала несколько гипотез, каждая из которых сводилась к одному: Кэрроу обвинил миссис Арабеллу из ничтожных побуждений — мести за отца и тетю. Косвенно на это указывали и письма странного содержания, отправляемые в Азкабан, и его фальшивое сострадание, натянутое на каменную мину при оправдании бедной старушки — один из работников Верховного магического суда, как оказалось, давно был частью нашего маленького сговора. — Боже мой, только посмотрите: «Я бы с радостью не поднимал шумихи. Миссис Фигг служила нам месяцы верой и правдой и точно не заслужила моего осуждения… Вот только… Нам со Скарлет были так близки сердцу украденные ею вещи». — Да уж, когда кусок металла тебе дороже судьбы невиновного человека, стоит звонить в колокол. — Наш по нему еще зазвонит, Гермиона, будь уверена. Дело оставалось за малым: спровоцировать сына Пожирателей, вывернув наизнанку — целому миру — все грехи разжиревшего аристократишки. — Все не то. И не так. Пробраться незамеченным к нему в дом почти невозможно. Придется принять несколько порций оборотного зелья, воспользоваться мантией-невидимкой (которую стоит сначала добыть), и все равно быть пойманными у самого входа! — я обреченно зарываюсь в бумаги, выискивая не замечаемые часами лазейки. — Его сестра сейчас лечится в Мунго. У нее проблемы с головой. И не только. Может быть, есть какой-то вариант… — Ты сам поедешь вызволять девчонку своими маленькими лапками из-под носа длинноруких коллег по службе? Или тебя морально поддержать? — Салли неспешно наполняет лейку новой порцией воды. У женщины появилась привычка. Прознав, что я люблю возиться с зелеными друзьями, она начала переносить в мой кабинет все свои растения — на ее территории они нещадно мрут, впитывая любые — особенно от зелий, вышедших из-под контроля, — пары. — Это невозможно! Нужно выманивать его самого: сыграть на чувствах, воззвать к инстинктам… — Мы можем позволить себе быть чуточку наглее? — я почти ломаю карандаш, вспоминая заносчивый вид Кэрроу. — Смотря что ты имеешь в виду. Хотя ответ мой заранее будет утвердительным, — Салли уверена в себе и, кажется, уже во мне. — Пригласим его к нам. — Прямо сюда? — удивленно. — Да никогда в жизни! — злостно. — А если я скажу, что он ничего не вспомнит о нашем приятном разговоре? — с неоглашенным намеком и долей ехидства. — Ты страшна. — Ни одного из моих детей ты не научишь правильной жизни, когда придет их время… — И все же, — Август сосредоточенно вышагивает геометрические узоры на деревянных половицах и вышвыривает ненужные листы медицинских карт в его руках на пол. — Я почему-то делаю ставку на Скарлет. Интуиция не позволяет мне отпустить эту идею. — Когда Амикус стал заместителем директора — худшие времена школы, — об отпрысках Кэрроу я была только наслышана. Говорили, что его сын уже закончил обучение двумя годами ранее, а дочери тогда исполнилось только десять. Речь шла и о поступлении в Хогвартс, но ни слова о ее болезни не прозвучало. — А тем временем записи свидетельствуют о другом. С мая — падения Лорда — девушка проходила лечение в Баварии, и точный диагноз не указан, как и… Любые другие отклонения, к слову. А спустя месяц — ага! — парень ликующе бросается к столу. Мы с Салли окружаем его с обеих сторон. — А спустя месяц мы видим совершенно другого человека: нервная болезнь, нарушения работы внутренних органов. Финал — полная недееспособность, которую повлекла несвоевременная медицинская помощь после падения девушки с лестницы. И все это — в Мунго! — Подождите, — я подхожу к окну и одергиваю штору, впуская свет ненадолго вышедшего декабрьского солнца. — Значит, в мае Амикуса и Алекто арестовывают. Скарлет и Френсис остаются единственными наследниками. И в мае же девочку увозят… — И из самого здорового ребенка она превращается в подобие овоща. — И еще нужно очень постараться, чтобы поздно оказать помощь в Мунго. — Эта история плохо пахнет, — на подоконнике лежит стопка колдографий, которые Салли, скорее всего, забыла отдать, левитируя еще несколько цветочных горшков. Перебираю их, не видя ничего зазорного в ланче Френсиса, но не делаю однозначных выводов. — Как думаете, — давлю пальцем на лицо засранца, найдя кое-что интересное. — А мешок с золотом, которым он одаривает фельдшера за углом больницы, о чем-то говорит? Они победоносно улыбаются. — Сукин ты сын, Кэрроу, сукин ты сын, — редко Август обескураживает нас дурными словечками, но это как раз тот случай. — Пошлем ему открытку с Рождеством. Мол, за полгода мисс Скарлет, кажется, не «полегчало». Да и в Мунго люди не такие надежные для ваших фокусов. — А в нашем центре и услуги дешевле. — И рты на замках. — А с этим посланием вас проводят до самых дверей хваленого доктора Теччера. — И будет на вашей улице праздник. — Вы уверены, что это сработает? — паренек нервно накручивает кучерявый волос на палец. — Кто не рискует, Август. Кто не рискует…***
Когда я слышу мужские гневные крики в коридоре, облегченно выдыхаю с долей усмешки. Он все же испугался того, что кто-то узнал его пакостный секрет, и пришел на назначенное место, поступив так глупо и необдуманно. Страх действительно отупляет. Я спешу встретить своего гостя и широко открываю дверь. Этим вечером услужливый сервис только для вас. На глаза Френсису повязали кусок атласной ленты — зачем такие меры были приняты, я не понимаю, но покорно киваю в знак одобрения. Пусть побесится. Его обездвижили и завозят на инвалидном кресле, позаимствованном в травматологии на первом этаже, отчего единственной проблемой на этой идеальной картине выглядит вопящий незаткнутый рот. — Да как вы смеете! Вы хотя бы знаете, кто я такой? — Сегодня ты наш пациент, глупыш, — незнакомая женщина игриво подмигивает, оставляя горе-аристократишку напротив письменного стола, и шепчет мне на ухо: — Они подойдут немного позже. Появились какие-то дела, но вы не переживайте — с этим, — она презрительно кивает в сторону Кэрроу, — все прошло хорошо! Я благодарно провожаю ее на выход под непрестанные крики свиной головы. Закрываю дверь — непростительно плотно. — Либо ты замолчишь прямо сейчас, либо я отрежу твой язык. — Кто ты? Паршивая малолетка… — И вы, — я не знаю, как к нему вернее обращаться, и из старых привычек путаюсь в формах, — не в том положении, заметьте, чтобы задавать вопросы. Мои ладони немного вспотели. Я впервые веду такую игру, выворачивая из себя столько гнева, что мне и не снилось. При этом я определенно осознаю, что иное поведение в контекст данной ситуации не впишется от слова «совсем», поэтому продолжаю в жесткой манере, огибая кресло Френсиса со стороны. Он, к слову, впервые поступает умно, прикусывая свой вонючий язык. Я скидываю волшебной палочкой ленту, застилающую его взгляд, и встречаюсь с парой мокрых серых глаз. — Как же ты тужился от злости. Даже капилляры лопнули. Еще пару недель назад выглядело лучше. — Грейнджер! — даже Малфой мою фамилию произносил с куда меньшим презрением. — Мерзавка! Что тебе от меня нужно? Деньги? Сестра? — хочет сказать что-то еще, но я нещадно перебиваю. — За свой освобожденный зад и родную кровь продашь? — мне приятно видеть его надутое лицо и стекающие по толстой шее крупные капли пота. От него веет ужасом, хотя он этого и не признает. — Ты получишь по заслугам, грязнокровка! — Как и вы, мистер неоригинальность, — он провожает мои спокойные шаги к рабочему месту с тревогой и непониманием, пока я освобождаю стол перед собой от кипы ненужных уже записей. — Чем честнее вы будете, тем меньше вам придется страдать. — Мразь. — Амбридж питала страсть к болезненным наказаниям. — Убью. — Но я на нее совершенно не равняюсь. Спросите меня, почему? — я мерно постукиваю пальцами по поверхности стола, и мои манипуляции отражаются в зрачках мужчины микротрещинами из паники и отчаяния. — Почему же. — Вы мне сами все расскажете. — Никогда. — А если так? — я направляю ему в грудь палочку, и мальчишка громко сглатывает. — Легилименс. В мою голову вторгается чужой голос, вопящий непростительные заклинания и гору оскорблений — думать самой в таких условиях становится тяжело, и, прикрыв одно ухо — как будто бы это сможет помочь, — я начинаю свою партию. — Ты будешь гореть в созданном мною аду и на коленях вымаливать прощения… — Вы то же и сестренке говорили? Он не больно уж и силен, чтобы контролировать импульсы вырывающихся из самого нутра злословий. — Девчонке всегда все сходило с рук. И любили ее больше какого-то пятикурсника Френсиса. — Значит, в тебе вопит недолюбленный сынок? Кто бы мог подумать! — Тебя далеко до этого, маггловская беднота! Знать, что все состояние отойдет мелкой, когда мы останемся одни! — И это — на удивление — случилось так быстро. — Чертов Поттер победил нашего Лорда! Никчемный мальчишка! — в своих мыслях он кричит громче, чем вживую. И как бы Кэрроу ни старался разнообразить свой гнев отстраненными вещами, чтобы завести меня в тупик, погасить этот пожар было уже невозможно. — Арабелла Фигг. — Я выслеживал старуху днями. Добился ее увольнения и предложил свои услуги — такой угодливый и весь из себя галантный. Во славу, — он прерывается, жмурится, и видно, как кусает свой язык — безвинный и немощный. — Во славу Волан-де-Морту? — Он был бы горд тем, как я испортил жизнь пособнику его врага. — Выбрав для этого слабую, — я неосознанно сжимаю кулаки и через стол тянусь к галстуку парня, затягивая его так туго, как только позволяют силы. Он задыхается и даже не может мне противиться — заклинание не позволяет и пальцем дернуть. Только голос его впивается мне во внутреннюю часть макушки, оставляя неприятные рубцы на самом мозге, — старую и абсолютно доверчивую женщину! Я окончательно прихожу в себя, когда Салли стучит по моим ладоням и отталкивает коляску с полумертвым толстяком дальше. Его мысли уже не забивают мою голову, но слова женщины смешат до коликов в животе: — В тебе столько же сил, сколько и магии, Гермиона, но впредь постарайся не убивать, хорошо? — она на взводе и почти в истерике. А мои демоны забирают меня в царство эйфории, будто бы боль допрашиваемого слизняка трансформировалась в иглу моего наслаждения. Эти чувства пронзают меня секундными стрелами и, открыв глаза, я ужасаюсь. — Черт подери… — Все в порядке, — кажется, что Салли успокаивает себя. — Я впервые так распереживалась о преступнике, знаешь… — А зря, — она уже замахивается материнской рукой в мою сторону, когда я отскакиваю чуть в сторону, готовая отбиваться. — Точнее, прости! Он отличный провокатор! — Тебе нужно контролировать себя. — Я знаю. — Знания недостаточно, Гермиона. Мы обе поворачиваемся к Кэрроу — тот прочищает горло и сипло просит пощады. — Это сработало. Опускаю глаза на ладони. Они теплые и пахнут солью чужого мерзкого тела, отчего мне срочно хочется вымыть руки. — Подвинь его к столу, — Салли хмурится, но помогает. — Кэрроу, смотри сюда! — я заколдовываю перо над чистым пергаментом и вытираю руки о носовой платок, который сразу же летит в урну. — Теперь ты расскажешь ей все то, о чем успел поведать мне. И будешь наговаривать на лист до самой смерти, пока твое «эссе» не приведет меня в восторг. Все — от служения Лорду, истории Скарлет и взятки лекарям до фальсификации улик против Арабеллы Фигг. Ты меня понял? — он кивает и прочищает голос. Я снова открываю окно. Не могу отделаться от назойливого омерзительного запаха. С этого дня в моем кабинете стало пахнуть опиумом — ароматические палочки убивали любое напоминание о засаленном мерзавце, покусившемся на святое — честь настоящего человека.end of flashback-1999
За почти четыре года утекло много воды: я стала сдержаннее проявлять свои импульсы ненависти ко всем, кто попадал в мои «покои». Это стало традицией. Допрос с пристрастием превратился в коронный номер когда-то непутевого министерского работника Грейнджер и отрезвлял любой заносчивый кусок мяса: вот только не было уже чтения мыслей и рукоприкладства. Справляться получалось иллюзиями и психологической давкой. Остались только избранные традиции: стирание памяти, колдография подонка с чистосердечным признанием в руках на смех суду и еще несколько доказательств. Схема, старая, как этот мир. И рабочая как с лжецами, так и с преступниками более высокого ранга. Я перевезла из кабинета Салли все растения, превратив один из углов своего приюта в настоящий сад — за поливкой приходило успокоение; они отлично разбавляли воздух и атмосферу, а в некоторых горшках я даже устроила тайники. На самые крайние случаи. — Тук-тук. — Обычно это говорят после стука в дверь, Луна. — У меня снова заняты руки. Она проходит до середины кабинета и останавливается, заметив что-то, по ее мнению, интересное на полке. — Надеюсь, ночью тебе снились самые яркие сны. — Да, в них я пыталась найти хотя бы пять причин, почему согласилась на отличную авантюру сойти с ума за стенкой у Уизли. — Причина первая: твои с Фредом… — Нет, Луна! Еще одно слово, и я заберу свой кофе, а ты… — я отрываюсь от записей и смотрю в сторону невинно рассматривающей нашу общую фотографию Полумны. Язык не поворачивается придумать ей наказание — а Лавгуд все равно хоть бы хны. У нее получается уходить в свои рефлексии вне зависимости от чужого настроения; любую ситуацию она раскладывает на атомы, чувствуя себя успешной студенткой на экзамене у самой Жизни. Иногда мне кажется, что она и правда заставляет своих мозгошмыгов усердно трудиться, чтобы легче переносить тысячи проблемных — говоря очень мягко — ситуаций. Девушка не поворачивается в мою сторону, но поднимает обе руки вверх — я вижу странного вида красные коробки. — Тебя потянуло на китайскую еду? — Мы поссорились. — С кем? — С Патриком. — Кто такой Патрик? — У него красивые руки и вкусный кофе. — Ах да, кофе, который ты никогда не пробовала. — Но ты же почему-то продолжаешь его пить. А я доверяю твоему мнению. Но сегодня без него. — Хорошо. Присядешь? — я сама направляюсь к парочке удобных кресел напротив широкого окна, зазывая погрустневшую Полумну к себе поближе. Тогда она отрывается от фото и, наконец, в задумчивости садится рядом. — Что у вас произошло?POV Полумна
«Патрик». Когда я впервые увидела эти шесть букв на его фартуке, я обомлела. Магл виртуозно смешивал хорошо пахнущие жидкости, а в поднимающемся паре горячего напитка казался Богом, застывшим за призрачным полотном мира моих фантазий. Помню, я еще удивилась, почему никто до сих пор не украл бирюзу его глаз — два камня светили так ярко, что отнимались ноги — состояние мне чуждое и какое-то неестественное. О любви я была наслышана. О влюбленности тоже гласили тысячи прочтенных мною произведений. И подобные чувства единожды касались моего сердца невесомыми крыльями пикси, но были совершенно не такими. Такими острым, режущим, влекущим к неизвестному. Я залпом допила врученный мне его теплыми ладонями какао, не отводя взгляда от утонченного почти аристократического лица: в этом тонком носе было что-то от самого Аполлона, этим голосом создавали бархат персидских одеяний, этой легкости движений завидовала вся женская половина викторианской Англии. И пах он, как когда-то новый выпуск «Придиры» в конторе отца. — Патрик. Я приходила в его кофейню от скуки, великой грусти и неминуемой радости. Следила за людьми, которые все, как один, требовали двойной эспрессо или латте, а он широко им улыбался и зачем-то спрашивал имена. Эти люди ему нравились. И я тоже хотела нравиться ему, но точно не на примере остальных доходяг: должно же быть что-то цепляющее в моем появлении здесь. Должна же произойти какая-то магия, когда наши пальцы соприкоснутся, а он прочитает по моему смеху — Полумна Лавгуд, твое предназначение на всю жизнь. По утрам я приходила в шляпке и заказывала излюбленное какао с зефиром — пряча глаза от стыда и наваждения; для собственного удовольствия. Кофе я тоже пробовала — напиток оказался отвратным занятием и был скормлен канализационным духам. Но ради еще одной улыбки парня я покупала и покупала горькую жижу, осмелевшая и игривая. Не знаю, что происходило со мной в эти моменты — лава пристрастия разливалась по венам и брызгала из меня флюидами. В тот миг я была рада, делая счастливыми сразу троих: всегда занятую Гермиону (карамельный латте был принят «на ура»), навеки прекрасного Патрика и себя, так воинственно потерявшую голову на поле битвы чувств. — Прекрасная незнакомка все еще не хочет называть свое имя? — он встречал меня, словно часовой, когда бы я ни появилась. — Вам, как обычно? И мое «как обычно» затянулось на месяцы зреющего в груди любовного сюжета, превратить который в полноценную новеллу мне — отчего-то — мешали сонные мозгошмыги.POV Гермиона
— Он предложил мне встретиться сегодня вечером. — Так… — я потираю ладони в ожидании чудесного продолжения, хотя и насторожена началом нашего разговора. — Но что в этом плохого? — Я должна была сделать это первой, — я разворачиваю принесенную Полумной еду и заливисто смеюсь. В ней всегда было заключено больше смелости, чем в любом другом человеке. И если раньше я удивлялась, как девушку может не страшить надвигающаяся битва или испытание заточением, то сейчас я лишь развожу руками на ее ежедневные «преодоления», кажущиеся мне фантастикой и истинным бесстрашием. К симпатичному же бариста я относилась скептически, но воодушевление подруги при виде него достигало апогея в моей собственной шкале под названием «счастливая Луна». — С чего ты взяла, дорогая? — Он мой дракон, Гермиона. Мне суждено победить его и забрать в свое королевство, — она серьезна, расчетлива и непоколебима. — Он не трофей, детка, да и в царство нам играть не приходится. А если и так, то позволь ему поухаживать за собой, как за принцессой. Она молча разминает шею, но растерянный вид на задумчивом лице дает мне понять, что когтевранка меня услышала. — Что ты ему в результате ответила? — Я не знала, что и сказать. Поэтому согласилась и сбежала, решив, что дожидаться кофе в этой странной ситуации будет… Не очень. — Ты такая смешная! — Спасибо, Гермиона. Тебе это нравится? — Конечно! Это замечательно! — Значит, это вторая причина? — Причина чего? — не понимаю. Искренне. — Твоего пребывания в магазине Уизли. Я поджимаю губы, выронив кусочек мяса из сдерживавших его палочек для еды. Пожалуй, мне потребуется вилка.***
— Нашли еще одну тушу единорога. И там же недалеко поймали шестикурсницу-слизеринку. Она утверждает, что животное напало на нее и ранило, но… — моя дверь открыта, поэтому Август забегает без стука и сразу же передает мне вечернюю срочную прессу, потирая шею: — То ли я не доверяю змеиному факультету после всех ваших историй, то ли совпадений слишком много. И он прав. За две недели в Запретном лесу смерть забрала сразу двух маленьких единорогов — по не самым естественным причинам. Если бы ни Хагрид, никто бы и пальцем не пошевелил, чтобы разобраться в череде наступающих друг на друга бесчеловечных поступков. — А ведь девушкам эти создания доверяют почти беззаветно, — в центре статьи плачет ученица, и я не хочу читать и строчки после первого же предложения: — Серьезно? «Запретный лес стал еще опаснее»? А ничего, что он на то и называется «запретным»?! — Думаешь, кого-то это интересует? — парень сам отвечает на вопрос неловкими покачиваниями головы. — Мне обидно за них, Август! — я устало откидываюсь на спинку стула, отбрасывая «Пророка» подальше, и зеваю в руку. — Кажется, плохая у тебя выдалась ночка на новом месте, — он ставит передо мной упаковку из двух стаканчиков кофе, учтиво подписанных все тем же «Миона» и «Загадочное существо». — Принесли на стойку регистрации. Выглядит странно… — Оставь здесь. Один дракон ведет активные ухаживания, даже не догадываясь, что триста миллилитров его трудов ежедневно тонут. — Как знаешь, Миона. Джесс скоро принесет тебе парочку ее новых разработок. И… — он нервно осматривает пространство за моей спиной. — Ну же, что случилось? — Пациенты с магическим отравлением… — Да, я сегодня же поищу что-нибудь у близнецов, — тема с Уизли начинает капать мне на нервы при том, что прошли всего сутки. — Одного из них мы не смогли спасти. Я вздрагиваю, и зрение на секунду пропадает от неожиданно пережитого шока. Все новости, долетающие до моего кабинета, трогают душу и попадают ровно в сердце ядовитыми копьями — целенаправленными, несущими тушки неприкрытого безобразия. И в этот раз я снова массирую виски, но пытаюсь затушить пламя иного рода. Поверить в причастность близнецов не получается — я знала их дольше, чем следовало, для рассуждений такого толка. Тем не менее, наши крупнейшие ссоры были вызваны их неосмотрительностью и чьими-то слезами. И самые громкие мои фразы были обращены в то самое, непростительно обижающее их час от часу, русло. — Прости. — Ты должен был это сообщить, спасибо, — я хмурюсь и тру похолодевшие ладошки, налаживая приток крови. — В конце концов, каждый день кто-то умирает. И наша задача — всегда быть начеку… — И все же я спрошу, — он небрежно засовывает руки в карманы и нервно ведет корпусом. — Как думаешь, они виноваты? Я имею в виду, кто угодно мог купить у них это и…В тебе тоже живут кратеры сомнений, Теччер, можешь не притворяться.
Парню не нужно заканчивать предложение, чтобы я все поняла и без единого слова. И мне самой не следует, вероятно, отвечать, примеряя маску вынужденной объективности. — Я не знаю. Правда. Но сделаю все возможное, чтобы выяснить. Август резко кивает и, закусив губу, понуро выходит из кабинета, а в моем плане на вечер появляется новая задача с пометкой «срочно». Протягиваю руку к все еще теплому напитку с моей «меткой» и медленно отпиваю — каждый глоток насыщает и вызывает холодное спокойствие. Вечерний кофе — ерунда. Но лучше я нарушу свой ранний отход ко сну, чем переживу еще несколько минут бессильного захлебывания воздухом. В некоторые дни я точно определяю уровень сложности своей работы — сегодня он запредельный. Меня покидают силы, и тело знобит пару минут. Хочется выпить — чего покрепче — и забыться. Улететь на край земли, стереть себе память и жить придуманной для всех рутиной другого мира. Да, точно. Я бы никогда так не смогла. Сейчас я оставляю на своем столе необычный бардак и, не дожидаясь Джессики, направляюсь на этаж ниже — Салли точно еще на работе: доваривает новые зелья или укачивает Скотта. Как мать — теперь уже — шестерых детей, она точно мне поможет добрым словом и увесистым подзатыльником. — Можно? — просовываюсь в загроможденную новой поставкой ингредиентов дверь и стыдливо облокачиваюсь о стенку — предвкушаю нелегкий разговор. — Конечно, забегай! Меня трогает энтузиазм, с которым она смотрит на раскиданные по доске рецепты, помешивая жижу в котелке незанятой рукой. Мне нравится ее раскрепощенное ведение любого разговора и бойкое отстаивание никем не принятых позиций. Я очарована тем, что Салли, работая с Теччером уже десять лет, ни разу не пришла ко мне с жалобами и негодными воспоминаниями. Которыми я грешу бесконечно. — Ты так и будешь жаться в угол, дорогая? — она держится непринужденно, но я замечаю несколько печальных морщинок возле глаз. Наслышана. — Это когда-нибудь закончится? — я падаю в кресло у стеклянных стеллажей и, скинув рабочие туфли на каблуке, поджимаю под себя ноги. Щеками опираюсь о ладони и провожаю ее успокаивающие движения завороженным взглядом. — Пока живут на свете люди, Герм, никогда. Поможешь? — она указывает на кучу трав, среди которых важно отыскать лишь трехлистные стебли, и я уже закатываю рукава. Да, пожалуй, так оно будет проще. Работа отрезвляет. — Как ты справляешься? — спрашиваю ее о наболевшем впервые — до этого всегда было неприлично стыдно. — Если ты о Скотте, то сегодня его забрала бабуля, — смеется и поправляет длинный, выбившийся из-за уха локон. — На самом деле, никто не справляется. Ни с чем. Обстоятельства складываются так, что жизнь каждый раз будто бы дает тебе еще несколько шансов и оправдывается уроками судьбы. — Не совсем понимаю, — я аккуратно выуживаю зеленый росток из массы других и складываю в отдельный чан. Отдушина. — Я всегда боялась уйти от мужа. Я, Гермиона. Чистокровная волшебница, многодетная мать и один из опытнейших знатоков зельеварения, которого ты только могла видеть, — это правда. — Меня останавливали любящие его дети. И весь мир в целом казался дешевой альтернативой. — Его выходным попойкам? — Нашей стабильности. Перемены пугали меня, хоть и происходили везде и всюду! С ним я так не могла. Но и без него все выглядело не лучше. Я думала: уйду, и появится в моей жизни еще один такой. А если не появится, то все равно будет тяжело. Да и любовь у нас была большая-пребольшая, — Салли снимает перчатки и зачеркивает несколько пунктов в записях с видом, будто объясняет мне лекцию на пальцах. — Я говорила, что все хорошо. Я убеждала себя в этом. А потом срывалась на ком-то или чем-то, выбрасывала кастрюли из окон и резала наши фотографии. У меня были тысячи поводов уйти. И еще больше возможностей это осуществить. И никто не знал, как громко и ненавистно я скулю вечерами, пока дети умываются ко сну. — И я никогда даже не замечала, — на нужные стебли мне не везет. То ли не получается сосредоточиться, то ли все остальное — сорняки. — Я не позволяла вам заметить. Печалиться здесь, а потом еще и там — неужели во мне нет ни капли гордости? — И что все-таки случилось? — За ночь до отправления в Хогвартс моя средняя — Урсула — прибежала в нашу постель и со слезами на глазах спросила: «Мамочка, будешь ли ты меня любить так же сильно, если шляпа выберет для меня не Когтевран?». Я бросаю свою глупое занятие и удивленно таращу глаза в сторону Салли. — И я ей ответила: «Конечно, детка! Значит, это твое предназначение! В этом нет ничего такого». И потом я подумала: такая незначительная вещь заставила моего ребенка по-настоящему переживать. Может быть, и мои домыслы о жизни без Альфреда — та еще чепуха? Ведь мое предназначение, как и любого другого человека, быть счастливой! И знаешь, что? Дети уехали на учебу, а я взяла семилетнюю Кейт и беременная вернулась в родительский дом, где меня встретили бурными овациями! — она сама хлопает в ладоши и присаживается на край стола, воодушевленная моим растерянным видом. — Это я все к тому, малышка Герм, что ты не должна держаться за прошлое. И, тем более, за какие-то фантазии. Пока ты делаешь все возможное для спасения чьей-то жизни, ты — человек. И пусть у смерти другие планы. И пусть кто-то поступил хуже, чем ты могла бы представить. Главное — не опускаться до их уровня. И жить так, как ты бы пожелала своим родным. — Иногда мне так сложно, Сал, — она сжимает мои ладони в своих и тепло улыбается, пока я сдерживаю слезы. — Тебе кажется, милая. Нам сложно каждую секунду. Быть голодными и искать еду. Иметь крышу над головой и обеспечивать уют. Справляться с утратами, которые копятся и душат вот здесь, — изящными пальцами указывает в область моего сердца. — Но человек привыкает. Чуть ли не ко всему, понимаешь? И поиски того, что заставит тебя почувствовать легкость, — вот она истина. А пока, — она корчит смешную рожицу и встает со стола. — Я, пожалуй, отнесу это все в чулан. — Я помогу! — Сиди, не мешайся и отдыхай! Тебе еще ночевать с чужими скелетами в шкафу… — Да, да. Спасибо за напоминание! — я возвращаюсь к тому же креслу и, завалившись в него, корю себя за излишнюю резкость. Голова наливается железом, а к горлу подкатывает незваное головокружение. Мне всего двадцать два года, а я уже чувствую себя столетним старцем. На столике неподалеку замечаю парочку бутылок воды и с вожделением открываю одну из них — глотаю жадно и быстро в надежде, что полегчает. — Нет… Нет, нет, нет, Гермиона, остановись! — когда Салли бросается в мою сторону, я осушаю добрую половину сосуда и не могу взять в толк, почему вместе с водой по всему телу расползаются холодные струйки. Больше не происходит ничего. Но на лице Салли отражается ужас со смесью извинения. — Что такое? — Я специально налила в обычные бутылки… Новые разработки… Кон… Конспирация… — И?.. — Сможешь сутки пожить без магии? Ммм?.. Мерлин. Это судьба подкидывает мне свои уроки или все же стоило меньше лгать?***
В качестве наименьших извинений женщина трансгрессировала к магазину Уизли вместе со мной, пожелав доброй ночи и каплю спокойствия. После перемещения меня, к тому же, непривычно подташнивало. — Завтра будешь, как новенькая. Мы проверяли даже на себе — все в порядке. А эти славные малые… Вряд ли они дадут в обиду свою подружку, да? — я готова была ударить — конечно же, несильно, это все-таки удел Малфоя — Сал, невзирая на ее статус матери-одиночки. — Ты, главное, никуда не выходи ночью. Будь прилежной девочкой, и все неприятности обойдут… Все, я ухожу, Гермиона, пожалуйста, прекрати! Домой я попала в отвратном настроении. И видеть четыре вопрошающих глаза не хотела. — Это ты сейчас с кем была? — Джордж отвлекся от расстановки новых игрушек по полкам и обратился к братцу, делающему то же самое. — А я говорил, что у нее есть друзья. — Она сумасшедшая, — отвечала я, направляясь вверх. — Слышишь? А я утверждал, что нормальных всех разобрали! — парировал Фред, разгневав меня до предела. — Сладких снов, горожане. — Но еще только восемь! — Что за странное обращение? Все выкрики, не терпящие достичь моего уха, я успешно блокировала. Легче стало, когда мне удалось закрыться — на обычную щеколду — в выделенной близнецами спальне и с разгона рухнуть в объятия кровати. Это был сложный день. И завтрашний вряд ли готовит меньше удивительнейших нравоучений. Первое — не пить из незнакомых бутылок. — Гермиона? — в дверь неуверенно постучали. — Кто там? — я сыронизировала, показывая, что никого впускать не собираюсь. Для гостьи я веду себя уж больно борзо. Постараюсь исправиться, когда мальчишки усмирят своих внутренних клоунов. — Один из двух, — голос ответил с усмешкой. Слишком добрый и искренний. Даже сквозь стену я слышала не Фреда. — Уходи. — А если второй? — сердце ускорило бой. Черти. — Тем более. — Если надумаешь поужинать, приходи. Мы всегда рады! — И всегда голодны!Молодцы, мальчики. Ешьте, пейте и продолжайте работать в том же духе. А я очень скоро проверю, хорошо ли вы справляетесь с обязанностями. Тогда не ждите пощады. А я ведь так любила напоминать им об этом в школе.
Часы бежали мимо моего оценочного восприятия. Лишь после двенадцати живот с усилием издал истошных рык, болью мешая провалиться в сон окончательно, и потребовал хотя бы глотка. Желательно, чего-нибудь немагического. — Ладно, парень. Ты меня уговорил, — встаю с постели и разминаю косточки, разглаживая на себе рубашку. Я не раздевалась с работы. Лежала так, как свалилась без ног, и больше не могла заставить себя пошевелиться. Зелье притушило не только магию, но и жизненные силы. Которых и так уже не оставалось. Взять волшебную палочку с собой все же приходится — это хорошая привычка. Пусть и смешная в моем глупом положении. На кухне замечаю чайник, уже наполненный водой, и пытаюсь разобраться с плитой — руками и спичками — они у близнецов к чему-то имеются. Уверена в одном: дом не взлетит — этому меня научила мама за все годы маггловской жизни. Я вспоминаю родителей чуть ли не каждый день. По ребрам больно бьет осознание моей беспомощности в их жизни: невозможность вернуть родным память сыграла со мной злую шутку. В то же время я тешу себя альтернативой — вот, Салли, где она — их австралийского спокойствия. Впервые наше «знакомство» после событий войны произошло ранней осенью того же года. Помню, я наведалась к ним в качестве риелтора, когда-то продавшего им этот дом, и долго рассказывала, как скучаю по родителям, которым на меня, к сожалению, теперь так все равно. — Мы бы отдали все, чтобы иметь ребенка, мисс… — Гермиона. Просто Гермиона.Я бы не позволила вам отдать свои жизни, отец.
— О, нет, нет, — чайник начинает бессовестно свистеть, и я спешу переставить его на соседнюю конфорку. Он тяжелый. Кренится в разные стороны. И он… — Горячо! Струя кипятка льется мне на ногу, и я отбрасываю железное приспособление подальше. Закрываю рот рукой, другой хватаюсь за тумбу, переживая помутнение в глазах от нестерпимой физической боли. На глазах наворачиваются слезы — все же с магией, разбавляющей кровь, я была более приспособлена к жизни. Пытаюсь найти лед в холодильнике близнецов, но натыкаюсь только на пачки ни на что не годных в моем горе ингредиентов: лягушачьи лапки, конечно, холодные, но справить с ожогом им не под силу. Скормить бы их парочке рыжих голов.Уймись, Гермиона, уж здесь они едва ли виноваты.
Я рву штаны на бедре кухонным ножом, решив, что стянуть плотную ткань с места повреждения без крика точно не смогу. А зазывать зрителя для этого неприятного шоу я не собираюсь. Нога подрагивает от конвульсивных толчков откуда-то изнутри, а кожа будто бы стала чувствительнее в миллионы раз. Когда я прикладывают к покрасневшему участку пакет, наполненный холодной водой, туго сжимаю зубы. Первые секунды оказываются слишком болезненными, чтобы в глазах еще раз не потемнело от невозможного скопа неприятных ощущений. Находиться на кухне не хочется. В любой момент дверь может беззвучно отвориться, выставив меня настоящей дурой: без магии, но с порванными джинсами, оголяющими добрую часть бедра. И оправдываться мне придется до самой смерти, а такая перспектива не льстит ни капли — и так уже завралась, глядишь, на несколько жизней вперед. Когда боль немного отступает, я запрокидываю голову к потолку, молясь всем богам беззвучно добежать до комнаты и, может быть, найти священную мазь где-нибудь в недрах сумки. Но кто сказал, что моим планам в этом доме хоть единожды суждено сбыться? — Ты вовремя проголодалась, — я вздрагиваю и почти роняю пакетированный литр жидкости на пол, окончательно привлекая внимание парня к своему курьезному положению. — Грейнджер, ну ты и даешь! Я поднимаю жалобный взгляд и нахожу у озабоченного увиденным хозяина дома только одно ухо — от этого почему-то становится спокойнее. С Джорджем у меня, по понятным причинам, отношения менее натянутые, что он прекрасно осознает. — Так хотелось есть ночью, что чуть не поджарила себя сама? Как я это понимаю! — он добродушно поднимает большой палец вверх, другой рукой наливая себе воды из графина. Оказывается, меня до сих пор мучает жажда: горло иссушило, и ни одно слово не вырывается из моих плотно сжатых от боли и стыда губ. — Погоди, — он внимательно переводит взгляд с покоящейся в сантиметрах волшебной палочки на мое самодельное лечебное приспособление. — А что ты делаешь? Джордж выглядит недоумевающим, будто бы ему только что показали котенка, рожденного от свиньи. — Тебе срочно нужно наложить заклинание! Я неуверенно киваю и опускаю голову. — Мне заняться этим? — после еще одного моего кивка он быстро преодолевает расстояние между нами и в нерешительности подвигает ко мне стул, легко к нему подталкивая. Рана больно натягивается, когда я принимаю сидячее положение, но убирать руку с холодом не спешу. Лишь чувствую, как лицо горит от неловкости, пока близнец на корточках рассматривает мою «боевую рану». — Да уж… Неужели ты так привыкла к магловской жизни? — звучит чересчур серьезно и даже с укором. Не отодвигая смехотворного пакета, Джордж прикасается к ожогу палочкой, отчего я шиплю и корчусь. Через секунду все произошедшее кажется сном: он произносит обезболивающее заклинание и тянется к кухонной тумбе. Расслабляюсь. Сосредоточенно роется, пока не находит нужный тюбик почти с выкриком «бинго». — Это… — У нас с Фредди всегда есть заживляющие мази под рукой на случай…знаешь, всякого! — парень смешно корчит нос, и добрая усмешка касается губ. У Фреда та же привычка. Пожалуй, одна из моих любимых. Эти мысли, подобно мышам, роятся в наполняющем мою голову сене, подталкивая к ежеминутному желанию бежать. Без оглядки как можно дальше. — Спасибо… — он равномерно втирает мазь и накладывает бинты «ферулой». — Завтра будешь, как новенькая! — где-то я это уже слышала. — И… — он неодобрительно поднимает брови, провожая разорванные швы штанины, и глотает хохот. — Маман научила нас парочке своих трюков, чтобы мы больше не донимали ее своей рваной одеждой… Мне приходится закрыть лицо руками — этого хватает, чтобы не провалиться под землю, в самые ее глубокие недра. — Валяй! — И на будущее: разные мази ты можешь найти здесь, — указывает на ранее открытую дверцу шкафа, — в ванной на втором этаже — там удобнее хранить, и в любой из спальных комнат. Но старайся все же быть аккуратнее, договорились, мисс Грейнджер? Договорились, умник. Я буду стараться из последних сил. И, может быть, найду свое спокойствие. Но пока это только обещания.