Жаль, я так и не узнала тебя, Фред Уизли, пока ты не умчал на своей метле, наградив меня разбитым сердцем. А теперь сама мысль о встречах с тобой на работе доводит меня до трясущихся — так по-девчачьи! — коленок.
Но сейчас мне слишком страшно — не за себя — и очень тревожно — за всех, кто меня окружает, чтобы помнить о тебе каждую минуту.Прости, каждую секунду.
— Если я закрою глаза и заставлю себя оказаться не здесь и не сейчас, ничего не изменится, верно? — Ты права, — Фред чуть поднимает подбородок и бродит отрешенным взглядом по моим нервно стиснутым пальцам рук — хороший признак его красивой задумчивости. А еще успокоения. Вот это я понимаю — эмоциональные карусели. Между нами целая комната, а я чувствую себя, как тогда. Впервые я хочу вернуться в прошлое, странный рыжий мальчишка. В то время я совершила, как оказалось, не так уж много ошибок.flashback-1995
— Я убью ее собственными руками, Герм, обещаю! Истекая — пусть и несильно — кровью, мне стоило огромных усилий успокоить Фреда и — уже после — успокоиться самой. Когда Малфой в пустынном коридоре застал мою ладонь, кокетливо лежащую на груди у старшего близнеца, я предположила ужасное. В мыслях уже появилась картина того, как вся школа за завтраком обсуждает наши отношения, а Джиневра — ценой моей жизни — добивается всех возможных объяснений. Но я никак не ожидала ночного послания от самой Жабы. Хотя догадываться стоило. — Вы ведь знаете, что порочные связи с самыми непокладистыми студентами школы вам строго противопоказаны? –один ее вид заставляет меня трястись от злости и усиленно скрывать пренебрежительный тон. — Я не понимаю, о чем вы говорите. — Уже довольно поздно, мисс Грейнджер, и вести наш диалог мне, откровенно говоря, не очень хочется. В качестве превентивной меры прошу вас взять в руки перо и больше никогда, — слово «никогда» выводит глазами, въедаясь под кожу двумя злорадными пуговицами, — во-первых, не лгать мне, а во-вторых, не подходить к Уизли ближе чем на два метра… — Мне все равно, что она видит во мне… Эй, осторожно! — шиплю от боли, пока Фред дезинфицирует мою кривую рану. Неровное «Лгунья» на левом запястье скоро заживет и не оставит ни одного воспоминания о временах, когда у меня не было сил для противостояния. Останется только чистая ненависть к несправедливости — ее зерна уже глубоко всажены в благодатную почву моих размышлений. — Еще чуть-чуть, — парень мило дует на краснеющие буквы и накладывает лечебную повязку. — Скоро будешь как новенькая. Моя метка прошла на следующие сутки — а так хотелось покрасоваться собственными надписями! Я восхищаюсь тем, как эта рыжая катастрофа находит плюсы там, где их существование — «априорное невозможно». Он ждет моей реакции на его новую смелую шутку, но мои движения скованы ярким светом его заразительной улыбки. — Ты бесконечный оптимист… — шепчу как-то воодушевленно и утыкаюсь лбом в его грудь. Здесь всегда было и будет безопасно. Здесь я могу позволить себе немного слез, ни одна из которых не посмела вырваться на удовольствие Амбридж. Он тихо гладит меня по спине большими ладонями и, я все же это чувствую, почти невесомо целует в макушку. — Мы бы могли сбежать, — совершенно серьезно. Без намека на трусость. — Дождаться на Астрономической башне самого красивого рассвета… — …постой, — кладу палец ему на губы, останавливая поток сознания — всегда действует. — Ты сам знаешь, что рассвета не будет, — Фред точно понимает, что я имею в виду. — До тех пор, пока мы сами не справимся с этой чертовой ночью. Да, я помню, Герм, я все помню. — Именно поэтому нам нужно действовать.end of flashback-1995
— И в то же время ничего не изменится в этом жалком подобии нового времени, если я закрою все двери на замок и засяду в темном углу ждать рассвета… Который не придет никогда. — Который придет обязательно, когда мы справимся с тьмой, Грейнджер, — смотрит укоризненно, словно поймал меня на слове. Да так оно и есть. Постой, «мы» справимся? Я открываю рот в желании воспротивиться, но под его зорким присмотром забываю все, что хотела сказать.Ты повзрослел, Фред. Кто тебя так: жизнь или смерть? А может, время? Без моего в этом участия. Буду повторять это тоскливыми вечерами, бросающими в слезы; и после — рыдать, словно в последний раз, чтоб на весь месяц вперед хватило.
Он поднимается с моего места, мельком просмотрев лежащие на столе бумаги, и пересаживается поближе. Теперь нас разделяет квадратный коврик, на котором я бездумно вырисовываю геометрические фигуры правой ногой. Для этого он и был куплен вместе с опиумными палочками — для моего успокоения. О палочках — не буду зажигать их, пока Фред в кабинете. Смешав эти запахи, рискую умереть от удовольствия. — Сегодня я услышал немногое. Но мне хватило и этого, чтобы понять… — Какая я мерзкая лгунья? — бессильным шепотом. Смущенно отведенными глазами. — Ты сказала это сама! — Фред усмехается, а меня начинает подташнивать. Я кривлюсь и несколько раз моргаю, из-за чего он, видимо, тушуется и снижает градус. Я снова веду этот диалог так, как мне нужно. Привычка всех этих лет работы под прикрытием. Но я никогда бы не хотела вести себя так с ним, будь он… Тем Фредом Уизли, который хотя бы попрощался.Я слишком часто думаю о том, каким бы ты мог быть — и для тебя мои условные старания в этом смысле должны быть достижением.
Я снова стараюсь выкинуть из головы все ненужное и концентрируюсь на его голосе, обхватив себя руками. Впервые все планы в моей голове — пустые игры, затеянные, как неожиданно оказалось, кукловодом в этой пьесе о человеческой глупости. — На самом деле, это была вторая мысль, — прокашливается, не в силах разрядить напряжение. — Какова же первая? Какая я… — Все-таки самоотверженная. — Ты говорил, что это плохо. — Тогда я и сам был не совсем хорош, — серьезный тон Фреда вводит меня в исступление. Он вновь покушается на львиную долю моих воспоминаний о времени, которое я стерла в порошок. О прошлом, которое должно гореть синим пламенем, если я собираюсь сохранить хотя бы крупицу самообладания и пройти через все преграды с гордо поднятой головой. С головой на плечах, как минимум.Но Фред. Ты никогда не был достаточно плох, чтобы я перестала думать о тебе, чертов псих.
— Я повторю еще раз, Гермиона, — он запускает руку в шевелюру и еще раз просматривает немногочисленные фото на книжной полке: — Все, что мы с Джорджем сказали мистеру… — Теччеру, — его тон все еще гонит мурашки по моей коже. Мужественности тебе не занимать. Ты изменился настолько, что научился так просто вводить меня в заблуждение. Либо я отвыкла от твоего бесконечного внимания. — Верно! Все это более чем серьезно. Понимаешь? Мы теперь в одной лодке, — сцепляет пальцы в замок, отнимая их от волос, и обращается в мою сторону. — Именно поэтому мне важно снова… Начать тебе доверять.Мне это тоже важно, парень, потому что мое доверие к тебе — презираемое мной неоправданное поведение.
— Что ты хочешь? Чтобы я призналась в том, почему уволилась из Министерства? Почему перестала верить в себя, а после — в правосудие? — Думаю, это может быть важно. — У нас не так много времени. Нужно разобраться, что происходит. Нужно предотвратить нечто ужасное. — И мы сделаем все, что от нас зависит, как только ты объяснишь, почему я тоже должен верить этим людям. — Потому что за них я готова отдать собственную жизнь. А ты… — усмехаюсь, ловя в его выражении лица ранее не свойственный скепсис. — Верно. Мне ты тем более не веришь. Как я могла забыть — ты прямо повторил это секундой ранее.Знала бы, с каких пор, вряд ли бы оставляла тебя без ответов на вопросы, которые роем ядовитых ос кружатся в радужках твоих глаз.
Но это тоже не точно, как и все в наших отношениях — относительная ясность, относительное перемирие, относительная дружба, относительная… Любви в моей жизни давно нет. Пятый курс, понимаешь: великие сложности; экзамены и оправдания для самых близких — мол, дело в стрессе.Конечно, в чем же еще, Фред, мать твою, дело! Концентрация иронии в крови меня непрерывно топит, а ты не торопишься сделать мне искусственное дыхание. Только неумело бьешь по грудной клетке, ломая ребра с завидным упрямством.
— Гермиона? — он щелкает пальцами, замечая мое исчезновение из этого мира. — С чего я должна начать, Фред, чтобы ты больше никогда не поднимал эту тему?flashback-1995
— Повторяю еще раз для самых отверженных… — мне не хватает выносливости, чтобы успокоить их не прекращающую изливаться несерьезность. — Брось, — Фред стискивает мои плечи сзади в мягких объятиях — он знает, что этот трюк действует лучше любых успокоительных, — все пройдет как никогда лучше. — Хуже, чем есть сейчас, уже ничего быть не может, Гермиона! Ты ведь сама это… — вторит ему Джордж и вытягивает руки вверх, будто бы разминает кости. Этот жест меня вводит в смятение даже больше, чем неожиданная смерть Седрика в прошлом году.Ты не на соревнованиях, Джорджи.
— Хватит, все, остановитесь! Я совсем забыла, что споры с вами — бессмысленная трата времени. — Сил! — Воздуха! — Парни! — по мне холодком пробегает неуверенность: какой оборот могут принять события, если мы сплошаем? Я задумывалась об этом — без преувеличения — каждый раз, когда мы с Гарри и Роном нарушали правила, как это шутливо называют близнецы. Мысли о последствиях не отпускали меня ни разу, пока я ни выбегала за пределы безопасной гостиной или самой школы, зная, что отступление никогда не было и не будет в моих традициях. Когда мы приступали к действиям, призрачная дорожка умопомрачительного спокойствия стиралась в моем фантастическом пейзаже, и Гермиона Грейнджер не могла и думать ни о чем, кроме победы любой ценой. Так исчезнет ли эта легкая дрожь в момент нашего триумфального штурма? В наших планах — разыграть спектакль в одном из коридоров после отбоя: это точно подарит близнецам заветный привод к Амбридж, и позволит мне в нужный момент выставить заранее подготовленную камеру — магловское изобретение, наконец, пригодилось и в нашем бравом деле. Вместе с ней я собираюсь скрываться в проеме у директорского кабинета — готовая в любой момент прийти на помощь и задать жару этой розовой земноводной. Я прокручиваю план в своей голове снова и снова, как надоевшую пластинку, которую ставят в домах престарелых изо дня в день. — И все же я переживаю, — уходя, Фред легко щелкает меня по носу и, пропустив Джорджа вперед, целует — совсем нежно, не в последний раз. — Я ухожу на войну, Герм. Но обещаю вернуться, — смеется и, не дождавшись ответа, убегает за братом.Обещай, что я больше никогда не увижу твои сверкающие в противоположном от меня направлении пятки. Обещай, что ты больше никогда не повторишь эти слова серьезно.
Минут пятнадцать меня знобит — тишина медленно откусывает по кусочку, заставляя сжимать пальцы до неприятных ощущений. Проверяю, видны ли части этой машины за мантией-невидимкой, хотя занятие это абсолютно бесполезное. Издалека доносятся звуки — знакомый (любимый) хохот, смешанный со злословиями холодного женского голоса. Пропускаю воздух, по ощущениям, ниже легких. — Минутная готовность, Гермиона, — сильнее прижимаюсь к стенке, замечаю темные волосы и профиль Паркинсон. Справиться с ней не составит труда, если девчонка глупа настолько, чтобы оставаться у дверей кабинета. — Амбридж будет довольна, задав вам несколько ночных уроков, — ее насмешливый тон будит во мне зверя, как бы я ни убеждала свое подсознание, что все это — нами же спланированная игра. — Ночные уроки от Амбридж? Паркинсон, я вижу, у тебя специфичные вкусы… — …и говоришь ты о них, однако, с уверенностью знатока! Напряженные скулы слизеринки поднимаются в гримасе омерзения, и ей больше не остается ничего, кроме как запихнуть двух негодяев за дверь. Она яростно отряхивает ладони — коснуться свитера одного из Уизли, конечно же, выше нее — и злостно закатывает рукава. Пенси топает ногой и натужно выдыхает; остается стоять у стенки и, вульгарно приоткрыв рот, задумчиво облизывает передние зубы.Если ты ждешь Малфоя, знай, что я за себя ни ручаюсь.
Краем уха я ловлю шаги — очень легкие — точно не мужские. Прежде чем подозрение озаряет меня яркой вспышкой, староста змеиного факультета пренебрежительно заявляет: — А умненькие малолетки сегодня разве дежурят? Я не могу увидеть лица незнакомки, но она опережает мое смятение, подав голос: — Распоряжение Амбридж. Это даже к лучшему. Мой зоркий глаз занимается делом, пока некоторые строят свою личную жизнь. На лице Пенси невольными морщинами вырисовывается глубокая задумчивость. — Ты это о чем? — Да как же… Все о том же. Малфой давно, кажется, основался в углу четвертого этажа с какой-то… — Я так и знала! — не дослушав до конца, девушка отталкивает Луну, со скоростью света устремляясь прочь. Я не рискую выходить из укрытия, хотя чувствую небольшое облегчение. Полумна провожает чужую старосту скучающим взглядом — меня это веселит и немного трогает: — Гермиона, ты можешь выйти. Я почему-то даже не удивляюсь. Интерес Джорджа к этой милой девушке давно наводил на подозрительные мысли. Отодвигаю темную ткань и выхожу на свет, отряхиваясь от пыли. — Сегодня Драко точно достанется. — А нет никакого Драко, — она незаинтересованно ведет плечом, выискивая не то рисунки в слабых очертаниях стен, не то настоящих живых существ. — Просто… Шучу, — Полумна дарит мне легкую улыбку, и я с удовольствием ее принимаю. — Как ты оказалась здесь? — шепчу в ее сторону, прижавшись к двери незваной директрисы правым ухом. Пока слышны только долгие повизгивания ее нравоучений. — Джордж попросил помочь, если Пенси не вернется из директорской башни, — я уверена, что Джордж не сомневается в моих магических способностях, и такая участливость по отношению к Лавгуд однозначно меня впечатляет. Внутренние радары давно нашли в Полумне человека, которому можно и даже нужно довериться. И они же уловили то, с каким вездесущим интересом младший близнец впитывает все, что связано с образом белокурой когтевранки. — Значит, ты теперь с нами? — я вижу в этом вопросе логику. — Значит, я уже не сама по себе, — она находит в нем что-то особенное. И судя по тому, что я наблюдаю — нечто особенное она видит и в Уизли. Я еле успеваю отнять лицо от заветного входа в адские чертоги, как после слабого хлопка дверь почти молниеносно поддается сама. Почерневшая мордашка Фреда подмигивает мне и забирает камеру, отлично спрятанную под мантией. Я только надеюсь на то, что он не забудет включить запись, заколдованную на несколько суток безостановочной работы. Как говорится — мотор.end of flashback-1995
flashback yesterday
POV Фред
— Мне это не нравится, Джорджи. Когда Гермиона наконец уснула, было уже за полночь — пару часов без преувеличений она содрогалась в моих объятиях, совсем потерявшись в пространстве. — Ее поведение определенно странное, братец. И тут всего два варианта: она что-то задумала или… Не самый приятный… — Она сошла с ума! — я срываюсь на громкий шепот, контролируя себя с большой сложностью. Под руки попадается несколько ингредиентов для новых зелий — озлобленно отбрасываю их в сторону. — Воу, Фред, паучьи волосы не виноваты в том, что у нашей подруги явно какие-то проблемы. — Проверим. Джордж замирает, а после восторженно таращит глаза и растягивает рот в широченной улыбке — он будто бы нашел новый способ обскакать наши прошлые заслуги. Ничего не может быть лучше соревнования с собой. Кроме Грейнджер, естественно. — Кто бы знал, что хваленые камеры юной Гермионы позволят нам справиться с ней самой! Джордж бежит в соседнюю комнату, но я останавливаюсь в коридоре, стараясь унять то ли злобу, то ли волнение: готовы ли мы смириться с тем, кто эта девушка на самом деле? Готов ли смириться с этим я сам? Брат уже подготовился — открыл компьютер, пользоваться которым мы научились так скоро, и нашел записи прошлых дней. Идея установить скрытые (по канонам магического мира) камеры в магазине пришла как-то внезапно: попутным ветром нас занесло в магловский Лондон, где в каждом хоть что-то представляющем из себя магазине был этот кусочек предостерегающего металла. Позже нам объяснили, что подобные вещи устанавливаются для контроля безопасности, но что-то мне подсказывает — в нашем случает это был лишь фарс. Веселье. Напоминание. — И правда: она познакомила нас с этим — она же и попалась. Когда я вижу Гермиону, обшаривающую наш магазин, а затем и сам дом, я хочу ворваться к ней в комнату, связать ее по рукам и ногам и устроить допрос с пристрастием. Нам хватило предательств на прошлой неделе — больших проблем я не потерплю.Не будь ты Гермионой Грейнджер, я бы уже давно узнал все, что мне нужно, и выставил бы тебя за дверь без верхней одежды.
— Это почти нормально: стесняться того, что ты ничтожество во всех не принимающих тебя мирах. Я даю тебе еще один шанс, Гермиона. И еще один. И еще. Это все жалость и дань памяти о прожитом и пережитом. — Постой, это Беттс? — Джордж тычет пальцем в монитор — там действительно в дверях магазина мнется небезызвестная нам блондинка. — Гермиона не говорила, что у нас были гости… Оу. — Ага… — А она хороша в связывании, — ослабляю галстук на выдохе, прочищаю горло. Моя идея допроса сразу же отпадает — настолько Гермиона превосходит все мои ожидания. — Что с ублюдками в переулке, что с девчонкой. — Тебя только связывания интересуют, негодник Фредди, — отвечаю брату щелчком по затылку, и он шипит, давясь смешками. — Луна?! — вскрикивает громче привычного, и я прикрываю ему рот ладонью, оборачиваясь к двери — мало ли. — А тебя теперь только Полумна и… — Посмотри на них! — я снова утыкаюсь в экран и действительно убеждаюсь в адекватности Джорджи: когтевранка как ни в чем ни бывало появляется перед Грейнджер, ни капли не удивляясь представшей перед ее глазами картине. — Они вместе. Отправь патронуса старой подруге — нам есть, что обсудить. — Сейчас почти час ночи, Фред, и она может видеть десятый сон, но… — Ты более чем поддерживаешь мою инициативу. Смотреть сегодняшние записи мне запрещает совесть — видеть Гермиону более израненной, нежели в ванной, будет испытанием на верность самому себе. И я его с треском провалю.end of flashback yesterday
— Хорошо. С чего я должна начать, Фред, чтобы ты больше никогда не поднимал эту тему?Определенно, с того самого момента, когда предала нас, дорогая.
Я прячу злость во внутренние карманы, запечатывая их железными молниями. Лекции о проводниках послушаю после — после того как постараюсь не испепелить ни ее, ни себя, ни, к слову, миленький кабинет, в котором она нашла свое пристанище. Я держусь из последних сил, чтобы ни нагрубить этой обманщице. Я знаю — в конечном счете вину мы все равно поделим пополам, и сейчас есть вещи поважнее саморазрушения. — Думаю, знакомство с Теччером — лучшая точка отсчета. Мы теперь представляем, как ненароком оказались втянутыми в мерзкую игру никем не узнанного мерзавца. И это знание — пусть и в общих чертах — некомфортно даже для нас с Джорджем. В эти секунды я все отчетливее начинаю различать на лице Гермионы рубцы времени и бесконечной борьбы — и слова сливаются в одно неосязаемое месиво. Если это эмоция, то я предпочту не чувствовать вовсе. Но если это именно то, что живет внутри хрупкой Грейнджер, она держится молодцом.Вот, оказывается, на что ты потратила целые годы?
— Тогда готовься к тому, что мой рассказ будет похож на сжатую версию всего самого ужасного, что ты только мог видеть. После — нам придется соображать быстрее.Я рад этому «после». Любое указание на будущность в наших с тобой отношениях дает мне еще один шанс понять, что же все-таки пошло не так.
flashback-1999
Она горделиво задирает подбородок и, подняв палочку к губам, повторяет еще несколько так любимых ею аргументов: — Самочувствие домовика — отражение здравомыслия его хозяина. До тех пор, пока наши самые близкие магические существа будут страдать, мы не сможем говорить о пережитом неблагополучном опыте прошлых… — А ведь Грейнджер никогда не нужны были исписанные полотна шпаргалок, чтобы задвигать такие мотивационные речи, не так ли?Вот так судьба смеется над нами: поездка к отцу в Министерство обернулась участием в смехотворном шоу с главной героиней в твоем лице, красотка.
Она испуганно и как-то резко (я даже отхожу на шаг) поворачивается в мою сторону, плотно стиснув зубы. Девчонка зла и насторожена. Готов поклясться — гнев в ее взгляде в считанные секунды уничтожит магический Лондон, если я не смогу предпринять особые меры.Но я не собираюсь нянчиться с тобой, Грейнджер.
— У меня все еще есть имя, Уизли. — Не припомню такого. Как и совести, — щелкаю пальцем перед ее носом и обхожу по кругу, словно акула, оплывающая добычу. Крепко сжимаю кулаки, запрятав их подальше от греха в карманы. Я совсем не напряжен, и она бы с легкостью поняла, какая это наглая ложь, будучи более откровенной в годы нашей юности.Прошедшей, забытой, сожженной в пепел, который принято развеивать со скал. Эту память я готов предать забвению, знаешь. Мешает лишь страх — забыть все и, случайно повстречав тебя в следующий раз, наступить на заманчивые грабли.
Зная себя, я буду искать этой встречи. Гермиона. Больнее лезвия вдоль вен и запредельно высокого разряда тока по позвоночнику. Пусть лучше меня разобьет паралич, чтобы больше никогда не сметь произнести ее имя всуе. Она перестает наблюдать за моими манипуляциями и вещает — да когда же она уже замолчит? — на весь министерский холл о рукоприкладствах и прочих запрещенных приемах, не понимая… …что в кутерьме этих осмысленных выражений сама является запрещенным приемом для кого-то другого. Кто стоит от нее в метре. Кто неосознанно желает — всем нутром желает — задеть и вывести на эмоции любой ценой. Кто не отдает себе отчета.Я не хочу даже думать «зачем?» и «почему?». Я просто хочу сделать тебе больно, наверстав военное время, за которое мы пересекались только взглядами. Лучше бы непростительными, Грейнджер, настолько я ненавижу то, во что ты превратила мою жизнь без тебя.
— Ваше благоразумие… — К черту никому не нужно твое благоразумие, — выпаливаю почти с плевком — она это ненавидела и не раз признавалась.Ты признавалась мне во многом. И я отвечал слепо и неустанно.
— Иди, куда шел. Фред.А ведь ты козыряешь моим именем куда лучше меня самого, и доказываешь это от встречи к встрече, чертовка.
Я выжидаю за ее спиной какого-то божественного знака. Какого-то толчка или элементарного внимания со стороны главного защитника магических существ, который перестал следить за моими движениями.Если тебе сложно повернуться, я не постесняюсь пройти вперед. Про себя отмечу, что фигурка у тебя что надо, а на личном фронте — я надеюсь — сплошные предательства. Как же я зол уже на то, что продолжаю о тебе думать.
Нужно сделать три больших шага, чтобы поймать на девичьих ресницах едва заметный след влаги и ухмыльнуться. Чтобы бросить брезгливый взгляд на антураж в виде магических агитационных плакатов позади, показывая всем видом, насколько это занятие неинтересно и бессмысленно.Насколько ты сама — зануда на века. Только это тебя, кажется, продолжало расстраивать из года в год.
— Ты не любишь, когда я лезу со своими советами…Ты ведь всего лишь делала вид, что прислушиваешься к ним, больная актриса погорелого театра. Но это уже совсем не имеет значения.
Совсемсовсемсовсем. — …но я все же скажу, Грейнджер. Никому к черту не нужны твои зачитывания прав. — Об этом судить не тебе. Я жду продолжения тирады, но девчонка настойчиво молчит. Я на коже ощущаю острые иголки ее стального взгляда и глухую выдержку. Многому научилась? А как насчет верности? — Это все, чем ты можешь мне ответить? — я передразниваю и слышу это более чем явно, отчего становится до липкого озноба противно. — А ты все еще чего-то ждешь? Не будь глаза Грейнджер красными — какая причина у твоих слез? — я бы точно поверил океаном расплескавшемуся в них холодному скептицизму. — Действительно. Ни на что больше ты и не годишься, полагаю. Джордж, вероятно, уже ждет меня у выхода. И я надменно ухожу, пытаясь уловить спиной вибрации ее настроения. Но ледышка молчит. И я клянусь себе никогда в жизни не говорить с ней о том, как молился за ее жизнь на войне. И о том, какой же потрясающей — казалось бы, куда больше? — она стала. Мурашки по коже — безбожно душу их. Больше ни мысли, Фред. Она того не стоит. Мама учила не врать самому себе. Что ж. На этом экзамене у меня сплошные неудовлетворительно.end of flashback-1999
— Значит, ты просто молча ушла? — не верю своим ушам, переспрашивая в миллионный раз. — Ограничившись всего лишь стычкой с Кингсли? — Слезами в дамской комнате и проклятым заявлением. Да, Фред. Это был мой максимум. — А как же шквал эмоций? Все еще не понимаю, как ты всех не поставила на уши, это ведь… Министерство, я имею в виду, было твоей мечтой. — Гори Министерство синим пламенем, я бы наблюдала за этим фейерверком с куда более спокойным видом, чем ты нафантазировал. — Но ты же умнейшая ведьма столетия… — Никому твои регалии к черту не нужны, как и… — она чуть ли ни в первый раз отводит тусклый уставший взгляд от ковра и замолкает, будто бы прикусив язык. Гермиона хмурит брови, не желая продолжать, но упорно заглядывает мне в душу. — Как и? — от опытных дельцов я наслышан о видах дистанций между собеседниками. Подвигаюсь нарочито ближе к ней, переходя на шепот. Если это откровенный разговор, то я готов к чему угодно. Однако вместо большего расположения Гермиона натужно сглатывает, резко сконцентрировавшись на стене позади меня. Мое левое ухо почти чувствует лезвие, скользящее в опасной близости. — Как никому к черту не нужны мои зачитывания прав. Она проглатывает каждое слово — сминает воображаемый ком бумаги, на котором могла бы быть написана эта фраза, и силой запихивает его в глотку: давится, с трудом сдерживает всхлипы и делится этим чувством со мной. Я тогда был слишком зол и еще не знал, что она, как мне казалось, навсегда пропадет со всех радаров. Четыре года. Четыре чертовых года я невероятно корил себя за все, что тогда ей наговорил.И сейчас, ты не поверишь, мне стыдно настолько, что я сделаю вид, будто ничего не произошло. Не сегодня. Однажды. Точно поговорим.
— Что?Пожалуйста, не отвечай мне — я уже понял, какой я козел.
— Именно это, — она прокашливается и встает с кресла, разминая запястья — нервное, — ты сказал мне за месяц до моего ухода. Спасибо тебе. Без иронии, Фред. Гермиона закрывает окно и опирается о стену боком так, что я почти не вижу ее лица. Ловлю оцепенение буквально на секунду от ее откровенного заявления, но беру себя в руки. Тщетно. Остается молчать. Гермиону по пояс заливает мартовский мягкий свет, и в лучах послеобеденного солнца она выглядит куда более живой и естественной, нежели за рабочим столом. Представляю ее стальной леди, испытывающей новое заклинание на недоброжелателях. Представляю ее сосредоточенной исследовательницей. Представляю то, как она машинально поправляет серьгу, перечитывая стопку документов, и устало располагается на диване, сбросив каблуки, к которым после введенного в Министерстве дресс-кода так пристрастилась. Представляю ее. Просто ее. Прошло столько времени, а я, кажется, только этим и занимался в свободное от… В любое время. И еще я отчетливо представляю нашу последнюю встречу в Министерстве, когда все еще был на нее смертельно обижен и наговорил нисколько не относящихся к правде (а где она, собственно?) вещей. — Я был… — На эмоциях? Не прав? Как это часто бывало, насмешлив? — она считает птиц на небе, задумчиво потирая шею. На первый взгляд, она и не думает ворошить прошлые обиды, хотя голос слабо, но, тем не менее, заметно срывается на хрип. — Нет, Фред. Ты все верно подметил. Это я не сразу поняла: подобные глупости остаются без должного внимания. Пока… Ты сама… Не начнешь… Сводить счеты с тем, кто не заслуживает к себе человеческого отношения. — Ты категорична. Я свожу расплывчатые кадры ее слов в единую картину, где мировоззрение прежней Гермионы переворачивается в гробу, забирая с собой всю ее прошлую… Легкость. Я вижу, что ты каждой своей тонкой косточкой несешь бремя чужого горя, разрядами пропуская его сквозь свою жизнь. — Забери мое, — я помогу тебе с ним справиться. — Что ты сказал? — она снова выпадает из реальности, находясь от меня непростительно далеко.Сколько можно говорить, что я готов простить тебя просто так: лишь бы ты хотя бы иногда стучала в мою дверь и с криком по утрам наливала чай мимо чашки. Прошло четыре года, Гермиона — и нам даже не пришлось общаться, чтобы я снова захотел тебя принять. Но пока я придержу эти слова у себя. Ты ведь та еще великая иллюзионистка — и ждать от тебя чего угодно я буду, пожалуй, и дальше.
Но сперва: — Давай разберемся в этом деле вместе, пока не пострадал кто-то еще. На ее лице читается искреннее смятение и еще не озвученное «спасибо». Верю, что она сможет обличить его в красивую и длинную фразу без этих «не нужных никому» семи букв, но Грейнджер оказывается куда более немногословна. — Спасибо. Фред. Это красиво, Гермиона. Быть честной.POV Джордж
— Спасибо тебе. За то, что доверилась нам. И еще трансгрессировала так быстро глухой ночью. Полумна быстрее меня поняла, как двум нашим общим знакомым важно сейчас побыть наедине, и, особо не медля, предложила после небольшой экскурсии по офису выпить кофе. В свете разыгравшихся событий это был не столько знак хорошего тона, сколько плохо спланированный трюк — оказавшись на улице, мы осознанно друг для друга всматривались в каждого прохожего, оценивая ситуацию на проспекте по особой шкале от «совершенно не подозрительно» до «я готов атаковать на счет три». Успехов это, ожидаемо, не принесло никаких. Да и в кофейне напротив я не испытал должного восторга, встретившись лицом к лицу с мерзопакостным (и таким слащавым!) работником. — Все равно я работала допоздна. В остальном — не моя заслуга. Гермиона выбрала вас невиновными, а я отдалась ее воле, — Полумна задумчиво помешивает какао, разливая тепло от этой картины по всему моему телу. Не начнись этот день с плохих вестей, я бы, кажется, совершенно забылся, сидя рядом с ней. — И как давно вы уже работаете вместе? — Думаю… Три года. С тех пор, как мой отец продал кому-то нашу милую лачугу и пропал без вести, оставив на моих плечах тяжелый груз вселенского разочарования. — Мистер Лавгуд продал ваш дом и пропал?! — удивление, смешанное с легким испугом, вырывается из меня бесконтрольно, и я сжимаю пальцы на бедре, стараясь унять непрошенные эмоции. — Да. Я же сказала, — Луна делает первый глоток и морщится — обожглась, не предусмотрела. Значит, ее этот факт все еще явно терзает. — Прости… — упираюсь взглядом в стеклянную дверь немного от нас в стороне. Сгладить ситуацию извинениями оказывается не лучшим решением. Когда слова принимают звучание, становится еще более неловко. — В этом нет ничего такого. Рано или поздно все пропадают. — Но где ты жила? — Где меня с радостью принимали. Правда, после случая с безумным Джеком я стала более осмотрительна. Я взвешиваю все «за» и «против» перед тем как спросить, не уверенный, стоит ли это делать вообще. — И в чем же безумие Джека?.. — Он не совсем понял, что связываться с когтевранкой, пережившей даже темноту аристократского подвала, плохая идея, — легкая дымка пеленает зрачки Лавгуд, и я выдыхаю, заметив ее слабую ухмылку. Если для Луны темнота подвала была хуже военных столкновений, то я точно сойду с ума рядом с ней. А в этом, если честно, пока и заключаются все мои цели. — Предположим, я тебя понял. А как насчет работы? — В каком смысле? — Как ты здесь оказалась? Она провожает взглядом каждое действие встретившегося мне у входа бариста, и я начинаю жалеть о том, как преждевременно отказался от кофе с собой. Неужели Полумну привлекают парни подобного толка?Неужели Полумну так просто привлечь, примитивный ты кофевар?
— Луна? — вырываю ее из плена Амура, пытаясь обратить внимание на себя. Сам же напрягаю все изнутри, почему-то считая, что это уничтожит парня сиюсекундно. — Ах да, — она останавливает дружелюбный взгляд на моем (отсутствующем) ухе. — Теччер пришел к отцу, когда я забирала его немногочисленные вещи из «Придиры». Слово за слово — и я здесь. — А ты… — я замолкаю в неловком жесте, подвинув свои ладони чуть ближе к ней. Холодная поверхность стола единственная отрезвляет мысли, и я обдумываю правильную формулировку вопроса, будто от этого зависит моя жизнь. — Мои мозгошмыги уловили твое смущение. Верно. С ней лучше быть откровенным. Чем проще, тем лучше. — Ищешь его? — По-своему. Ее «по-своему» однажды изменило все внутри меня. — Так значит, ты думаешь… Ты уверена? — Я думаю. В наших отношениях никогда не было лжи в ее чистом виде. Разве что мы пытались понять друг друга на пантомимах, и нам каким-то образом это удавалось — чему и удивляться не стоит. Чувственный порыв все же убеждает меня взять ее за руку в сложную для Полумны минуту. Девушка не привыкла чувствовать некоторые вещи так, как должно — выражение паршивейшее, — но и замешательство в эту минуту не желает сходить с ее лица. Оно печатью отражается в ее взгляде, когда Луна думает о смерти. А о ней она знает побольше многих. — Удивительно, что слышать и слушать других получается лучше с одним ухом, нежели с двумя. Мерлин, убереги меня от многоэтажных домыслов при разговоре с этой дамой. И все же: — Пойдем обратно — здесь не самая приятная обстановка. Она все же берет еще одно кофе с собой — для Гермионы, и бариста (точно мне назло) подмигивает ей чересчур открыто. — До следующей встречи, Луна. На что бы сейчас этот подлец ни намекал, я буду за ним следить, клянусь.flashback 2 weeks ago
POV Кора
От него пахло болью. Отец кричал на меня всю дорогу до лощины, и я уже успела пожалеть миллионы раз о том, что родилась в этом пронизанном гнилью семействе. — С меня хватит, папа. — Смени тон, Коралина. Однажды он выразился иначе. Он сказал: «Не копай себе могилу. Раньше времени». В тот самый момент, когда я воспротивилась его воле в первый раз и, к нашему общему несчастью, не в последний. Я все тогда поняла, господин. И я больше не нуждаюсь в разъяснениях, но тебе все равно не следовало бы марать руки в детской крови. Как минимум, я уже не ребёнок. И крови из моих жил с каждой нашей перепалкой утекает все больше. Я не хочу умереть от твоих рук, но умираю ежечасно, нося звание аристократки с высоко задранным носом. Потому что ты так учил. — Плети свои лапы быстрее. Если бы речь шла о том, кого первым спасти из горящего особняка, меня бы уже искусали языки пламени. И даже они были бы мне друзьями и братьями. — Я больше не могу, — мои ноги изрядно промокли, и сырой запах земли больше не казался приветствующим весенним подарком Запретного леса. Я устала. Но озвучивать этого не стала — из нежелания глотать комки грязи, будучи прижатой к какому-нибудь камню тугим ботинком отца. — Скажешь об этом своему ублюдку по возвращении. А пока следуй за мной. Желательно, молча. Мы уже близко. Когда отец стал подозревать меня во влюблённости, я пересмотрела свои взгляды на осмотрительность. Я поняла, как шатко мое положение и то, что желанная больше всего на свете любовь по щелчку его грубых пальцев превратится в пыль, стоит мне быть менее скрытной. Хотя все уже и так трещит по швам, оставляя желать лучшего. Правило номер один: я не могу ему отказать. Иначе последует наказание. Он понял, что мне все равно на свою жизнь. Он выучил этот урок лучше, чем кто-либо. И я больше не хочу просить прощения. Сжимаю живот, услышав слабое ржание за кустами. Мы переглядываемся, и по ликующему взгляду отца я понимаю, что настал момент, который мама оттягивала так долго. Она всегда говорила, что единороги созданы для жизни. Он всегда добавлял: «для нашей жизни». Из самого детства я запомнила чистый восторг встреч с этими магическими существами. Они поддавались любому моему движению, доверчиво терлись мокрыми губами о маленькие ладошки, а после — истошно выли. Звук стоял страшный, но папа всегда заканчивал нашу прогулку неизменным: «ты им понравилась», — и реакция животного больше не казалась мне пугающей. Это просто звук. Так я убеждала себя темными ночами в тишине безмолвной спальни. Их вопли снились мне в кошмарах долгое время. И лишь спустя годы начали забываться — сказались годы материнского сопротивления и наступившая война. Эти животные крики будто враз обволокло туманом. Они стали обычными плохими воспоминаниями из разряда остальных привидевшихся. Пока я окончательно не повзрослела. Пока я все не поняла. — Ты готова? Я должна бы ответить «нет». Я должна бы сопротивляться и бежать отсюда, пока не встречу живую душу, способную мне помочь. Я должна бы все рассказать директору, но тугие (пусть и ржавые) кровные цепи сковывают мои движения, принося солёное чувство… Впрочем, это всего лишь часть чего-то не совсем важного. Всего лишь часть моей нерассказанной истории. — Это ваша первая встреча после стольких лет. Пока твоя мать была в добром здравии, это было невозможно… Он никогда не считался с моими чувствами и не делает этого сейчас, зная, как мне до безумия больно. — Ты ужасен. — Это твой долг, Кора. Будь с ним нежна. Маленький единорог не знает, что его последние минуты скоро закончатся. Я искренне хочу оказаться на его месте, но заставляю себя думать о другом. О человеке. Когда вернусь в Хогвартс, я снова обо всем забуду. Я буду стараться. Ради нас. Ради него. Лучше я скажу «да» сейчас, и сохраню нас в безопасности. Отец замедляет шаг и остаётся в тени, пропуская меня вперёд. Животное испуганно таращит глаза, готовое рвануть прочь в сию же минуту, однако, увидев лишь школьницу, просто делает неуверенный скок назад.Беги же, черт возьми, беги от меня!
Вместо этого я только подхожу к нему мелкой поступью. Безобидно и в то же время целенаправленно. Так приходят беды, убивая нас из-за спины острым уколом непростительного. Правило номер два: оставаться на стороне отца до последнего вздоха. У него всегда есть план в рукаве — и этот случай один из многих «подконтрольных».Ты красив, мой друг, и слаб. Но если понадобится, я скажу всем, как неожиданно в этот ужасный час ты на меня напал. Прости меня. Искренне. Прости меня за то, что я — Спенсер.
end of flashback 2 weeks ago
POV Гермиона
Фред отказался успокоиться на нескольких вопросах. И я высказала ему все свое негодование, вызвав очередное разбирательство. — Не стоит устраивать скандал на пустом месте, Гермиона — ты уж точно должна понимать, в каком положении я нахожусь, пытаясь склеить эти кусочки разбитой вазы. — Возможно, не стоило махать своим хвостом там, где эта ваза стояла вполне устойчиво. — Прости, конечно, но так уж вышло! И вообще: я не вижу ни одной проблемы в вопросе «чем закончилось дело миссис Фигг»?Дурак, этот вопрос и есть одна большая проблема, до сих пор не дающая мне покоя.
— Ты стучишь в глухие стены, Фред. Я не хочу отвечать на вопросы, которые… До сих пор делают мне больно. До сих пор выставляют меня слабой. Быть такой при тебе мне все еще совсем не хочется — прости, однажды хватило с лихвой. Он разводит руками почти с понимающим видом, но, видно, хочет знать больше положенного. В моем кармане вибрирует мобильник, и, достав его — Джинни, — я успеваю проронить лишь: — Есть вещи, которыми я не хочу делиться. С тобой. Вероятно, это звучит грубо, хотя я слишком напряжена неожиданным звонком, чтобы вкладывать в случайно брошенную фразу больше смысла, чем стоит. Замечаю, как Фред изнутри закусывает губу, крепко сжимая челюсти, и отходит к моему шкафу.Черт, что ж тебя туда тянет, пес ты эдакий.
Я делаю глубокий вдох и через нос выдыхаю, привлекая к себе его внимание так просто. — Она не должна знать, что ты здесь. Нажимаю «принять»: — Да, милая. На другом конце молчат. Я подгибаю ноги под себя, автоматически накручивая короткий локон на пальцы: — Джинн? Это действует на Фреда, словно кодовое слово. Все еще находясь в своем недовольстве, он явно слушает внимательнее обычного.Слушал бы ты так меня всегда, цены бы тебе не было.
— Джинни, ты здесь? В трубке слышится всхлип, и я сжимаю похолодевшие пальцы. Я помню эти тоскливые паузы еще со школы. — Давай еще раз. Вдох, — я громко втягиваю в себя воздух, показывая ей пример. — И после — медленный выдох. Джиневра повторяет за мной, хотя тихое скуление все же пробирается сквозь расстояние абонентской линии. Я снабдила подругу телефоном, как только отдалилась, «став частью немагического мира» — пусть все это и было дешевым фарсом, но перспектива такого общения позволила нам чуть больше оставаться на связи. — Зная все твои вопросы наперед, сразу скажу: нет, я не занята, — даже в эту отвратительную секунду этого паршивого дня я готова быть на стороне живых, — и да, я готова выслушать что угодно, лишь бы тебе стало от этого хоть чуточку легче. Я прикрываю глаза и потираю лоб. Слушать плач Джинни и думать о чем-то другом — почти невыносимо, хотя чаще — попросту невозможно. — Как ты узнала? — ее голос дрожит чуть больше обычного — полагаю, у токсикоза свои заморочки. — Брось, я же умнейшая ведьма столетия, ты что, забыла? — я фальшиво смеюсь, проглатывая горечь на языке, и сжимаю переносицу сильнее. Джинни не видит меня и слишком озабочена своим нынешним состоянием, чтобы уловить подвох: — По крайней мере, я умнее твоего брата и муженька. А еще я женщина, как ты могла не учесть этот факт! Она молчит. Уже не всхлипывает и не вздыхает. Напрягаю слух и слышу легкое шуршание: — Они до сих пор верят, что я просто полнею на глазах, Герм, — голос ровный. Подруга что-то жует и, если судить по фоновым звукам, разворачивает новую порцию. — Конфеты? — Угу, — наворачивает еще парочку. — Я теперь тоже хочу. — Приезжай к нам — я угощу тебя не только ими. Мама по тебе, к слову, тоже соскучилась. — Ты же знаешь, я всегда только «за», но это… Сложно, — открыв глаза, я вытягиваюсь по струнке — Фред стоит полубоком с раскрытой книгой в руках. Читает или делает вид, что читает — не так уж и важно. Пока Джинни молчит в трубке, я высчитываю вероятность его чрезмерной внимательности: работать на два фронта все-таки так неудобно. Нужно заклеить стену за полкой чем-нибудь толстым — от греха подальше. — Когда ты собираешься рассказать? — впервые этот вопрос задают не мне. — Пока не рожу — после придется поставить его перед фактом, и тогда он точно не посмеет сказать, как его работа опасна и трудна. — И все же глубоко в душе ты это знаешь сама. Я не на стороне Гарри — он взрослый мальчик и уже может позаботиться о безопасности своей семьи, но время сейчас… — прикусываю язык. — Думаю, раз он так говорит, значит, действительно над всем магическим миром нависает грозовая туча. — Она и не уходила, Герм. Просто ты ее теперь не наблюдаешь. Поверь, Джинни: все говорят, что молния не бьет в одно место дважды — это неправда: молнии вашего грозового облака прошибают меня с завидной частотой. — Наверное, это так. Но я более чем уверена, что он будет абсолютно счастлив. Я уже за тебя счастлива, дорогая. — Это взаимно, Герм, — она считает, что за ее чавканьем я не услышу того, как юная Поттер шмыгает носом опять. — Ну вот. Снова слезы. — Ох уж эта беспричинная сентиментальность. — Очень даже причинная, Грейнджер! Я признаюсь тебе в любви — как это может не вызывать эмоций! Мне просто давно не признавались в любви. Я вскользь осматриваю фигуру Фреда, которому книга уже не так интересна, как мой разговор с его сестрой. Черт возьми, он выглядит потрясенным, и секрет Джинни, кажется, уже не совсем может считаться секретом. — Ты там уснула? — напоминает о себе, будто бы я могла забыть. — Я кое-что вспомнила, Джин. У меня есть отличная знакомая ведьма. Она работает акушеркой… Да, в одной из магловских больниц. — У тебя и такие связи имеются в своем мире? Пожалуй, она права в том, что миры у нас несколько отличаются. — Не поверишь. Если хочешь, я могу записать тебя к ней на консультацию в один из удобных тебе дней. Как смотришь на это? — Я… Еще ни разу… — Даже не смей мне говорить, что, узнав о своей… — Фред уже успел развернуться на меня всем корпусом с не озвученным вопросом в глазах. Я киваю, и он с улыбкой Чешира глухо хлопает в ладоши, — …о беременности, ты не обратилась к доктору. — Молчу. — Джиневра! — с недовольным вдохом я встаю с дивана, вытянув одну ногу вперед — затекла. Голова немного кружится, но это нестрашно. — Я сейчас же отправлю тебе ее адрес, и уже завтра… Предположим, в три часа она будет тебя ждать. — Вот так оно и бывает: позвонишь Гермионе поплакаться, а она решит все твои проблемы по щелчку пальца.Если бы я правда так могла, мне не пришлось бы прятаться от вас так долго.
— Приму это за «спасибо». — Спасибо, Герм. Большое тебе спасибо за все… В комнату стучат, и я, словно ошпаренная, выставляю вперед волшебную палочку — Фред окидывает меня странным взглядом. Действительно, если бы нас собирались убить, сделали бы это без стука. В кабинет просовывается голова младшего Теччера. — Береги себя, дорогая. Напишу тебе в течение пары часов. Мне уже пора бежать, — сбросив звонок, я прячу трубку подальше, как и палочку. — Ты меня испугал, — признаюсь как-то на эмоциях, на секунду оценивая свою мгновенную честность. Сказать о своем страхе — прорыв года. Не самый, впрочем, желанный. — Прости. Мы решили собраться снова — обсудить все хорошенько. Полумна и Джордж как раз тоже вернулись, поэтому ждем вас в переговорной через десять минут. — Пойдем, — обращаюсь к Фреду через плечо. За десять минут мы можем поцапаться тысячу раз — и лучше это случится не сейчас.***
— Начнем с того, что Спенсер — это не просто единственный подозреваемый, но еще и по-настоящему темная лошадка. Даже выстрелив мимо, мы с огромной вероятностью зацепимся за нечто новое… — Август не садится на свое место, сконцентрировавшись на одной точке в полу. Мы его не перебиваем — у нас на это бессмысленное действие абсолютно никаких ресурсов. — Единственное, что у нас есть: он первый, кто нашел труп мальчика. И еще, по словам однокурсников, у Клауса были не совсем гладкие отношения с дочерью Спенсера. — Убившей единорога? — у меня не хватает зла, и я все же врываюсь в рассуждения коллеги. — По неизвестным нам все еще причинам, конечно же. — Писали, что это была самооборона, — Фред хочет помочь, и меня его присутствие в комнате все еще немного коробит. — Веришь? — Думаешь, шестикурсница совершила убийство намеренно? — Джордж задумчиво трет лоб, всем видом не признавая возможность такого поворота событий. — Ее папочка далеко не эталон родительского воспитания, верно? Все молчат. Август откашливается и продолжает: — И еще — это точно его люди замешаны в деле близнецов. Нам нужно отталкиваться от зелья и того, зачем оно могло кому-то понадобиться. Салли откидывается на спинку стула, и на лице ее — все признаки сознательной мыследеятельности: эта женщина знает, когда блеснуть своей экспертностью. — Смотрите, — ставит палец на край стола, рисуя невидимые схемы. — Они все еще пытаются украсть как можно больше образцов. Значит, они не могут создать зелье самостоятельно. — Потому что в их головах нет фантазии, — Фред выпаливает это с похвальным самодовольством. — Они опираются только на то, что написано в книжках, — подхватывает Джордж. — И никогда не смотрят по сторонам. Для них жизнь — это подобие иллюзии… — …или же натуральное поле боя, где они испытывают стандартные схемы. — Мы это все к тому, — старший близнец снижает обороты, хотя, на первый взгляд, собирается сказать еще что-то, — что вряд ли они смогут «по-быстрому» определить состав любого из наших зелий. — Именно поэтому и продолжают посылать то Бэттс, то кого-нибудь заводилу, который пытается скупить литры нашей сладенькой водички… — Честно… — Салли смущенно сжимает плечи и смотрит на близнецов со стыдливым оправданием. — У нас тоже были образцы. По секрету. Только между нами. Я могу сделать предположение касательно состава? — вопрос больше риторического характера, но: — Мы будем очень польщены! — они снова взрываются, и я прыскаю, ответив только кивком на несколько неодобрительных взглядов в мою сторону. Поджимаю губы. Хорошо. Давайте. — Более того, если вы угадаете, то с нас — ужин. — Сал, включи в него выпивку, — добавляю я, почувствовав азарт, в моем положение неприемлемый. — Мисс Грейнджер, отличницы так себя не ведут! — рыжее наказание снова цепляется за свою излюбленную — в прошлом — тему. — Покажи хоть одно «превосходно» в моем кабинете, и тогда получишь мое святое «выше ожидаемого»… Он надувает щеки, съедая нахальную улыбку — плохой, чертовски плохой знак в комнате, полной людей. — То есть я все же выше твоих ожиданий? Фред, матушку твою, Уизли. Кожей чувствую, как заливаюсь краской. — Прошу меня простить… — начинает было Салли, но я пресекаю ее неловкость на корню. — Извините нас, — обращено ко всем, хотя ни Августу, ни Полумне — судя по их наглым полуулыбкам — эти извинения совершенно ни к чему. — И все же, — женщина обеими руками зловеще постукивает по бумагам перед собой. В глазах пляшут языки разгорающегося пламени — её одолевает дух соперничества, игриво смешанный с высокой заинтересованностью. — Я действительно не могу определить точную формулу, но интуиция и острый нюх подсказывают мне составы… Скажем так, свойственные любовным чарам. Я выкупила все ваши любовные зелья, — от Луны доносится удивленный возглас. Значит, ситуация по-настоящему аховая. — Да, и сравнила их с зельем правды: в них уйма общих ингредиентов. И это очень интересный ход. Как это работает — понять действительно сложно. Право, я в восторге. Я отхожу от недавно пережитого прилюдно стыда и прокашливаюсь в кулак. — Могу добавить от себя, — Фред переводит свой очаровывающий воодушевленный взгляд в мою сторону и, пристально всматриваясь, будто бы отстранённо, в верхнюю пуговку на платье, ждёт продолжения. — В нем также есть нечто, вызывающее эмоциональные изменения. В темной магии… — все удивленно хлопают глазами и поворачиваются полностью, на что я упираюсь взглядом в кусочек пола напротив. — …это, как правило, кровь. Но если рассуждать логически и ориентироваться на последствия, вызываемые «нормой»… Я не побоюсь предположить, что там точно были слезы. — Самые искренние слезы радости. Глаза Фреда рисуют на мне картины когда-то нашей общей жизни. Я ощущаю. И сожалею об этом. Джордж дарит молчаливой комнате громкие аплодисменты. — Итого: мы организуем ужин и покупаем выпивку, потому что девушки… — …оказались такими умными девушками. — Но как это связано с любовью? — задается вопросом Август, и я пропускаю несколько разрядов током. В голове шумит шепот моря. — Гермиона, — громом среди ясного неба, — предположи. Фред все ещё смотрит на мою пуговку, и я невольно веду плечом, после чего он сразу переводит взгляд выше. Глаза в глаза мы ведём бой.И он на равных, Фред, потому что мне нечего стыдиться. Почти нечего.
— Любовь и истина, — уверенно продолжает. — И важный вопрос: почему вместе? — Потому что без любви не существует истины? — скептически поднимаю бровь, получая лёгкий удар под дых. Очень метко. — И? — Зелье правды повышает уровень доверия через светлые чары любви: дружеской, родительской, сыновьей… — И той самой, о которой ты так учтиво забыла. — У меня отличная память, Фред. — Уверен в этом, — облизывает сухие губы. Поднялась температура? — Ты помнишь все, что было. Я снова слышу ненавистные мне, скрытые в подтексте и интонациях обвинения. — И чего не было, — парирую, чтобы жизнь не казалась медом. — Например, той самой искренности, — он щурит глаза и показательно прикусывает язык. — Зато спонтанность и безответственность за собственные слова и поступки лились через край. — Нам, наверное, стоит… — ребята суетятся и больше не хотят выслушивать поток личностей, которыми мы перекидываемся, как мячом. Я чувствую в себе возможность остановить этот концерт. Чувствую, но уже не могу. — Сидите. И знайте, что вы находитесь в одной комнате с мерзавцем. — И лицемеркой. Для полной картины не хватает звука взрывающихся ядерных бомб. Я преодолеваю зал с завидной скоростью, отбивая толстыми каблуками жесткий ритм — похоронный марш рыжего засранца. Открыв дверь нараспашку, указываю рукой в коридор: — Выметайся. Ты сам хотел категоричности. И сам меня спровоцировал. Умей оценивать масштаб своих ошибок до того, как они превратятся в проблему. Фред неспешно обходит меня со стороны, тяжело дыша. — Можешь не возвращаться домой. Я принимаю это за прощания. На сегодня хватит Фреда Уизли. А дом все равно был не моим. Птицы за окном трусливо улетают подальше, бросив свои прежние заботы — настолько громко захлопывается дверь.Record 3
— День первый. Дубль второй. Первый я стерла. Посчитала, что испоганила его своими соплями, а потом резко вспомнила… Что он только мой. И я не должна стесняться себя в своих же записях, верно? Мне неловко сидеть перед камерой в заколдованной от посторонних ушей и глаз комнате. — Кто-то высказался о моем… Поведении. Кто-то посоветовал мне обратиться к врачу. Но врачу не обязательно знать то, о чем не догадываюсь даже я. Поэтому я здесь. Средним пальцем я промокаю уголок глаза — набежавшие слезы размывают ракурс и мешают думать о себе. Думать о себе — то умение, ради которого этот цирк будет устраиваться каждый раз, когда мне не хватает воздуха. — Он тоже говорил мне о неразумности стыда: за поступки, внешность, эмоции. Он каждый раз напоминал мне, как сильно я должна себя любить — больше, чем он меня. Я, честно, прислушивалась. Минуту я смотрю в маленький экран на собственное отражение. Идея вести видеодневник оказалась сложнее в исполнении, чем в фантазиях. Но это поможет мне разобраться. Это станет моей памятью, если я продолжу забивать голову глупыми вещами. — Так вот. Я закончила наше, — больно, — дело в одиночку. На следующий же день, все еще лелея надежду. Надежду… На его возвращение. Но, — сердце колотится так яро, что с ним не сравнится и скорость маминой швейной машинки: толстая иголка бессердечно вонзается в ткань и продырявливает ее за секунду в нескольких местах.Меня не интересует рукоделие, Фредерик Гидеон Уизли, но сейчас мне важно ответить на вопрос, как позволила пришить себе так крепко.
— В ближайшие выходные я хочу уехать домой. Мне… Сложно находиться здесь.В гостиной все еще пахнет твоим гелем для душа, Фред; на той самой подушке, которой я запустила в тебя в последний раз, все еще хранится (я это чувствую) твой поцелуй. Все твоетвоетвое — это убивает.
— И это к лучшему. Я сделаю копию записи в магловском магазинчике электроники и пошлю ее в Министерство. Там должны разобраться со всем, что собралось на Амбридж — а этого немало. В конце концов, она оказалась всего лишь тупой простушкой, которая даже не заметила слежки. Иногда к горлу подступает тошнота, спирающая дыхание и перекрывающая кислород. Я чувствую одиночество, и даже секунды, проведенные наедине с собой, хватают за грудки, подвешивая к потолку щупальцами несвоевременных мыслей. Вяжет язык и застревает в глотке.Вот оно — какое. Вот оно — время после тебя, Фред.