Вторая жизнь

Когда Жан де Винтер проехал следующую улицу, то снова наткнулся на четверых ненавистных французов, словно неотступно следующих за ним по пятам. Кто ещё кого преследует! Пусть едут по своим делам, а может вообще разъезжаются, чтобы потом через двадцать лет встретиться. — Господа, я же прямым текстом объяснил вам, что ухожу, — произнёс, не оборачиваясь. —Нечего за мной следовать, будто я слепой и вас не вижу. — Ладно, сударь, — махнув рукой, отозвался гасконец. — Если что, дайте нам знать. Если будете становиться мушкетёром, то самым сложным для вас будет проявление доблести, чтобы хоть как-то попасть в полк. — Кстати, насчёт доблести, — подал голос Арамис. — Её можно проявить по-разному. Можете найти противника, и вызвать на дуэль. Можно одному против нескольких противников. Либо отличиться в сражении. — Последнее наверняка сработает, — отозвался д’Артаньян. — Скоро мы будем брать Ла-Рошель повторно. Но всё равно дуэль — мой метод! Жан лишь молчал, искоса глядя на гасконца. Ему все эти советы были абсолютно ни к чему. Просто пустой звук, поскольку он сам в теперь несуществующем будущем стал неплохим солдатом. Нашли, кого учить. — Насчёт поиска противника, — сказал вдруг Портос. — Найдите своего злейшего врага, если он у вас, конечно, есть, да и вызовите его на поединок. Вот мой враг, например — это голод. Но с голодом биться не получится, если только плотно перекусить. Мушкетёры вместе посмеялись над этой невинной шуткой. А Жан, которому было не до смеха, вдруг ощутил небольшое головокружение. С чего бы это? Скорее всего, от голода. Не время думать о низменных страстях, пока вносишь точечные изменения во времени. Всё плывёт, идёт волнами... Боль не проходит, а мысленный взор видит серую стену дома, прячущийся за углом бесформенный силуэт. Угол обзора разворачивается так, что силуэт обращается в женскую фигуру, облачённую в серую накидку с капюшоном, из-под которого выбивается несколько золотистых волн волос. В руках фигура крепко держит корзину, лицо искажено в умоляющей гримасе. Тот же разрез, тот же цвет глаз... Она! Это она!.. Головокружение прошло, фигура матери тоже. Понял, что четвёрка просто вонзила в него взгляды, не намереваясь ничем помочь. Быстро развернулся и рванул прочь от недоумевающих мушкетёров, которые это странное видение воспринимали лишь как головную боль. — Стойте! — воскликнул гасконец, чуть не сорвавшись с места. Атос остановил друга, дёрнув его за плащ. — Д’Артаньян, будьте разумнее. Мне кажется, что этот человек не так прост. Мне он кого-то напомнил, и этот «кто-то» — нам не друг. — Кто же? Атос лишь что-то шепнул на ухо гасконцу. Тот в ответ энергично покивал. Мушкетёры пришпорили коней и, петляя по улицам и стараясь не показываться на глаза мнимому дворянину, поехали вслед за ним.

Лошадь изо всех сил мчалась по городской дороге. Всадник направлялся в сторону Англии. Из-под копыт коня летел столб пыли. Мимо взора проносились дома и редкие горожане. Пора. Пора покидать эту страну. Насовсем. Прошло совсем немного времени, как Винтер и обещал матери – буквально один день. Волнение за неё пересилило всё. Джон снова перебрал мысли и попытался понять случившееся. Галлюцинации будто от опиумной настойки, головокружение от голода. Наконец-то он избавится от имени, заменяющего титул, если примет меры. Если видения не будут повторяться и не доведут до сумасшествия и английского Бедлама, где условия лечения душевнобольных людей были не самыми благоприятными, а скорее примитивными и крайне жестокими. Добравшись до порта и сменив при этом три лошади на захудалых постоялых дворах, Джон всё же получил пропуск на нужное судно. Благо, все порты теперь открылись, и можно пересечь пролив без особых усилий, отвалив при этом четверть кошелька. Наконец матросы отвязали канаты, и корабль отплыл от пристани. Погода, как предсказывал на картах таро капитан, должна быть прекрасной. Его опасения насчёт шторма или бури в самом деле не подтвердились. — Вы что натворили? — спрашивал Джон у матроса, с которым сидел в каюте, ткнув пальцем в исписанный лист бумаги. — Да что вы, сударь? У меня он не любит враждовать, у вас тоже, — отозвался матрос, глядя на протестанта. — Да это ясно! Только вот что: почему, когда он у вас пьёт пиво, он берёт кружку правой рукой, НО по вашим же наброскам он это делает левой! Вы же специально выделили себе это, вы же сами сделали маленький, крохотный такой намёк, что он — ЛЕВША! К слову, этот матрос втайне любил писать книги, мечтал стать писателем и решил посоветоваться с Джоном насчёт своих очерков. Тот не слишком смыслил в таких литературных тонкостях, поэтому особой глубины этим исписанным листам бумаги не придал. Сам матрос вдобавок был весьма рассеянным, что и послужило причиной данному спору. Вечером все разошлись по своим каютам. Джон, перед тем, как заснуть, всё ещё разбирался, каким образом он попал в прошлое. Наконец ему удалось связать все эти мысли в одну. «Выходит, когда я умирал, я до последнего вздоха думал о матери. Я желал видеть её суд и приговор, чтобы понять, за что он был совершён. Теперь всё ясно. Я изменю события. Она будет жить, пока жив я!»

…Граф осторожно влезает в покачивающуюся лодку. Вокруг плещется тёмное море. «На этот раз, мне кажется, он действительно мёртв!» — слышно только. Остальным сидящим остаётся только подтвердить догадку графа, который мог бы и промахнуться в ударе и сделать его не таким смертельным. Граф надеялся только на одно: самому остаться в живых. Шлюпка приближается к обломкам взорванного корабля. Граф протягивает руки к телу убитого им же врага и втаскивает его на борт, чтобы голова свесилась вниз. Резким движением вынимает кинжал из груди англичанина, отчего из раны проступает кровь, а сердце прожигает боль. Тот лишь смотрит на него пустым и застывшим взглядом. Заворочаться бы, но положение мертвеца лишает всякой возможности двигаться, а только бешено вращать тусклыми зрачками. «Я лишь удостоверюсь, что он не жив.» Атос вдруг словно вскипает и начинает рвать камзол на убитом. На одежде появляются рваные дыры и торчащие нити. В почти оголённое тело с силой вонзается лезвие, заставляя тело получить трещину в ребре. Снова боль. Идёт по коже, оставляя алый след. Атос искусно ведёт лезвие, и, безусловно, наслаждается пыткой. Начинает все больше темнеть небо, и лохматые тучи заволакивают взор. Но кинжал продолжает дело: тёмный камзол убитого чернеет от крови, красные линии бегут вниз по борту, остаются в прожилках досок, и, наконец, достигают воды, окрашивая её в собственный тон. Граф понимает, что после такого никто не выживет, но с фанатичным упорством продолжает наносить порезы. Слышно стон, исходящий не из плотно сомкнутых губ мертвеца: кончик кинжала вонзается в голое правое плечо. Сдирают кожу, лепесток за лепестком, а кровь потом вольют в мёртвую глотку, чтобы в горле потом противно пузырилось. Ещё больше крови. Узор геральдической лилии, отпечатанной когда-то на теле бывшей жены, но теперь не раскалённым железом, мгновенно прижигающим рану, а острым лезвием, закончен. Светлые, теперь уже потемневшие и слипшиеся от воды пряди волос безжалостно срезаются под самый корень. После жутких экзекуций обескровленный и остриженный, поруганный даже после смерти труп летит в воду, оставляя после себя расплывающиеся на чёрной глади кровавые пятна. В горло льётся ледяная вода и вмешивается с кровью.

…Винтер вскочил, с трудом открывая глаза. Это был только сон. Обыкновенный кошмар. Такого поступка со стороны графа никак нельзя было ожидать. А уж тем более так надругаться. Ничего, кроме ругани, в разум не идёт. Быстро, насколько мог при своём шокированном состоянии, оделся и вышел из каюты. Солнце было чуть ли не в зените. Очевидно, сейчас был полдень. Свет слепил глаза, заставлял закрыть лицо рукой. На палубе стоял молодой человек, чей возраст явно перешагнул за двадцать. Судя по его богатой одежде, он занимал солидную должность в английском парламенте. — Доброе утро, сэр, — отозвался незнакомец. Джон в ответ лишь откланялся. В собеседнике угадывались знакомые черты, но чьи именно, он никак не мог вспомнить. Упорно напрягал память, но тщетно. — Я Оливер, к слову. Сэр Оливер Кромвель, — продолжил незнакомец. Винтер замер на месте. Это же его командир, только ещё молодой. Двадцать девять лет пока что. Оливер сильно отличался от себя сорокадевятилетнего. Был более высоким и вытянутым. Пиво потом ещё наложит отпечаток на жизнь. Молодые люди постепенно разговорились. Теперь Джон начал узнавать своего командира и «брата по вере». — Как вы очутились во Франции, сэр? — спрашивал он. — Мало ли, как. Недавно я получил пост в парламенте, а во Франции отпраздновал это закупкой партии лучшего вина и пива. Я хоть и подрабатываю пивоваром, но французское пиво превосходит остальное.

Ближе к вечеру корабль прибыл в порт. Кромвель и Винтер были на одном пути: им обоим нужно в Лондон. Но с разными целями: Оливер спешил в парламент, Джон бросился на поиски матери. Наконец он добрался до дома, где жила его кормилица, миссис Моника Томпсон, о которой он если и вспоминал, то очень редко и с непередаваемым отвращением. Та самая, которая его вышвырнула на улицу, когда ей перестали за него платить. Джон отныне считал её эгоистичной женщиной, которой своя шкура дороже. Думал, что ей заплатили за то, что она лишила его крова. От лорда Винтера можно ожидать и худшего. Он способен на многое ради своих целей, в том числе и на убийство, даже на убийство ребёнка. — Леди Винтер и вправду приехала сюда, забрала ребёнка, выдала мне из кошелька полтысячи фунтов и уехала в Сент-Олбанс, как она мне сообщила. И чтобы я никому об этом не говорила. — Спасибо, мадам. Но мне это нужно. Прощайте, — в голосе звучит лёгкое презрение. К чему теперь ненавидеть её? Она ведь ещё не вышвырнула юную копию из прошлого на улицу, обрекая на нищету и голодную смерть. Кстати, о голоде. Надо не только найти ужин, но и место, где переждать ночь. Таких в Лондоне – видимо-невидимо.

Ночью, с перебоями, Джон наконец добрался до Сент-Олбанса, и начал было искать нужную чёрную карету, как вдруг город мигом накрыла беспросветная вязкая тьма, окутавшая и поглотившая город. На городских часах стрелка пробила два часа ночи. Даже свечи не горели в окнах, давно потухли фонари на улицах. Ведь никому и не придет в голову бродить по городу в столь позднее время. Переступил порог первой попавшейся гостиницы. Как ни странно, полна до краёв. Прошёл до подобия стола для заказов и потребовал, чувствуя, как нутро буквально поддакивает: — Дайте мне бифштекс. С кровью. И кружку кипятка. И одну ночь здесь. Отдал ещё несколько монет. В кошельке почти пусто. Сел к стене и принялся утолять голод. Непрожаренное, с солёным свинцовым привкусом мясо казалось чем-то недостижимо аппетитным. А с запивкой в виде слегка обжигающего горло подостывшего кипятка ужин выглядит ещё лучше. Чердак оказался довольно сносным местом для сна, пусть и был завален разным старьём. Для отхода к Морфею и жестковатый матрас отлично сгодится. Джон пристроился в углу чердака, посмотрел в крохотное окно и пальцами затушил подрагивающую свечу. Значит, думал он, мать всё-таки ушла из дома. Видимо, лорд Винтер к этому как-то причастен. Теперь это надо было поскорее выяснить, пока не станет поздно, и решить проблему со своей трёхлетней копией.